Bloodline

Птиц, обитавших в густых кронах деревьев, вспугнул выстрел. Темным облаком взмыли они с веток, истошно галдя, а громадный волк с простреленной лапой, завывая, упал в траву. Перезарядив мушкет, Алекс прицелился и метким выстрелом вспорол брюхо ещё одному, но остальные продолжали наступать. Кольцо вокруг него сужалось. Когда самый ретивый прыгнул, лошадь встала на дыбы, но визжа, подогнула колени, а затем и вовсе шлепнулась на бок. Алекс вывернулся прежде, чем та придавила его немаленьким весом и, выставив перед собой мушкет, пятился до тех пор, пока спина не уперлась в шершавый ствол дерева. Волки знали о своём преимуществе, не торопились, лениво, как стервятники кружили рядом. Скорее забавлялись, рассеивая внимание, изнуряя. Алекс храбро отбивался от одиночных выпадов шпагой, так как на перезарядку мушкета тратил слишком много времени, но казалось, что тыкал иголкой в толстокожего слона. Через пол часа ноги заплетались, руки подрагивали. Реакция притупилась, волкам все чаще удавалось достать, царапнуть его. Когти, словно наточенные крюки, с легкостью распоров одежду, прокладывали на теле кровавые борозды. Когда пасть одного из зверей сомкнулась на лодыжке, Алекс, простонав, выронил мушкет и рефлекторно опустил шпагу. Клыки победно вонзились глубже, и кость хрустнула. Алекс завалился в траву. К пиршеству мгновенно присоединилась стая. Толкаясь, порыкивая, опасаясь, что меньше достанется человеческой плоти, волки кромсали кожу, сосуды, алчно вгрызались в органы. Алекс беспомощно вращал помутневшими глазами, пока те не застыли на лазурном крошечном треугольнике неба в шелестящих ветвях. Осклабившаяся волчья морда заслонила его, яростно клацнули клыки по белоснежной шее, но Алекс не чувствовал больше ни боли, ни страха, ни гнева. Сердце его не билось.

Запрокинув голову, Крис блаженно выдохнул и выпустил выпитое досуха тело. Конюх, паренек лет двадцати, опорожнённым мешком рухнул на пол. Маршрут от господской кухни до конюшни проложили трупы – посиневшие, опустошенные, разбросанные неряшливо, подобно ягодам Гретель в ведьмином лесу. Изо рта сочилась кровь, но Брансак рыскал по темным углам в поисках новой. Ещё один и он восстановится полностью, окрепнет. Контроль, утраченный на время, вернулся, и перед взором замелькали с десяток видений. Каждое обрушивалось на Брансака подобно мегалитной плите, заставляя судорожно хрипеть. Волчьим зрением он видел раздробленную выстрелом лапу и остриё вертлявой шпаги, слух резанул сначала болезненный вой собратьев, а затем восторженный, когда те дорвались до свежей вкусной плоти. Божественный аромат крови, обильно струящейся из открытых вен, окрасивший зелень травы в красный, затмевал рассудок. Её было так много, что рябило в глазах. Вопль застрял в гортани Брансака – с перекушенным горлом, глубокими бороздами от когтей, булькающими впадинами вместо органов Алекс всё ещё был узнаваем...и безмерно любим. Ненависть душила Брансака. Угрожающий вой его проникал в крестьянские хижины, замки, пересекая границу Лиможа, эхом отзывался в лесной чаще. Путники ускоряли шаг, бешено озирались, волки, испуганно прижав уши к голове, покорно отступили от законной добычи. Крис выбрал лошадь порезвее, не потрудившись оседлать, вскочил и направил по ветру, туда, где запахи меди, мокрой шерсти и листвы до щемления в груди сгущали,  отравляли чистый лесной воздух.

Крестьяне бросали корзины, с криком улепетывали при виде скачущего во весь опор маркиза, умытого кровью, другие остолбенев, крестились, но Брансаку было плевать. Мысленно он баюкал безжизненную руку Алекса в своей, проклиная себя за бесхребетность, беспечность. Спустя пару часов бешеной езды, он спешился. Волки, переминаясь с лапы на лапу, осознав ошибку, извинялись,  пронзительно скуля.

– Fuera!*

И от разъяренного приказа разлетелись в стороны, как от хлесткого удара кнута, словно щенята, наказанные отцом. Но не ослушались, униженные, удалились, заискивающе метя хвостами по земле. Брансак не удостоил их прощанием, прикованный к растерзанному юноше на травяном пологе. В Алексе не теплилась жизнь, но Крис знал наверняка, вампирской крови в том достаточно, чтобы переродиться. Накануне, он опоил ею любовника под завязку. Счастливое совпадение, интуиция или звериный инстинкт? Он не в первый раз спасал, Крис предпочитал руководствоваться именно им. Возможно поэтому, несмотря на происки злодейки судьбы и был до сих пор жив. Брансак аккуратно поднял Алекса на руки и направился обратно, в поместье. Лишившаяся седока лошадь, помахав гривой, послушно поплелась вслед за ним.

Истекла неделя, а Алекс все ещё находился между миром живых и мертвых. Органы регенерировали медленно, несмотря на вампирскую кровь, которую Брансак исправно в того вливал. Крис благоговейно прислушивался к гулкому биению нового сердца, и к любовной тоске примешивалось любопытство. Рождение нежизни. Процесс этот полон муки и священной магии. Он часами наблюдал за любимым, забыв про еду, иные нужды, радуясь незначительному прогрессу и пропускал тревожные знаки извне, пока игнорировать их стало невозможно. Правда просачивалась наружу сплетнями о странном исчезновении слуг, росказнями свидетелей его отъезда и возвращения с мертвым юношей на руках. Поток людской молвы ширился, как река в половодье. Крестьяне роптали. Сначало опасливо, затем сбиваясь в толпы, осаждая имение. Под давлением подключился к травле деревенский староста, затем местный священник и мировой судья. Вконец осмелевшие, требующие справедливого суда с факелами и топорами крестьяне явились под окна проклятого поместья. Наглухо занавешанные, так как Брансак, не растерявший ни коварства, ни интуиции, собрав вещи и загрузившись в фиакр, скоропалительно отбыл в Париж. Провинция перестала быть безопасной, и не желая рисковать, маркиз бежал. Не позаботившись толком об имуществе, землях, под покровом ночи похитив единственную драгоценность Лиможа  – свою новообретенную бессмертную любовь.

 Сен – Жермен тускло освещали редкие фонари, подвешенные к стенам домов. Лишь зловонный душок Сены сопровождал их путь с момента, как карета вкатилась в Сент Антуанские ворота, да песни подвыпивших юнцов, учеников семинарии Иностранных миссий. Дом в фешенебельном районе Брансак приобрел, едва заступив на королевскую службу, обслуживали его проверенные, надёжные люди. Морис, пара практичных старых дев, полностью зависящих от жалованья, и сухопарая экономка датчанка поддерживали особняк в образцовой чистоте, много не болтали и были преданы хозяину. В последнем Крис, как никогда нуждался. Давние друзья в Лувре навряд ли обрадуются Александру, зная вздорный нрав, их методы устранения новообращенных, Брансак не исключал серьёзной конфронтации и предпочел хранить тайну до полного выздоровления юноши. Только когда Алекс окончательно поправится, примет темный дар, сможет себя защиать, Брансак решится поговорить с Невиллем по душам и вымолить прощение.

Задернув плотно штору, Крис отошел от окна и взглянул на кровать. Александр в сорочке с кружевным воротничком под ворохом одеял невинный, словно ангел, спал. Две недели в Париже пролетели как миг, но в особняке на Сен Жермен произошло немало изменений. С тела Алекса исчезли следы схватки с волками, кожа стала атласно гладкой и неимоверно твердой, как мрамор. Волосы сияли, припухшие губы налились туберозой. Брансак восторгался каждым изменением в и без того совершенном облике и ежедневно маялся. Неизвестность та ещё мука, а когда к ней присовокуплена вина.... теперь они по настоящему близки, связаны навек – эгоистично успокаивал себя Крис. Отвергнутый создателем, в мечтах он представлял, каким наставником сам будет. Требовательным, грозным, дотошным? И признавал, что вряд ли. Мягким, всепрощающим, тревожным – больше похоже на правду. С Алексом он не найдет сил быть иным. От почти невесомого шевеления ресниц Брансак, обратившись в слух, затаился. Глаза Алекса широко распахнулись, кроваво красные, злые и напуганные, руки судорожно зашарили по шее.

– Все хорошо...

Алекс не слушал. Овивая безукоризненно белую шею трясущимися пальцами, безобразно кривил пухлый розовый рот.

– Они выдирали из меня куски плоти, грызли суставы ног, рук, моя шея..я слышал, как лопались связки, булькала кровь. Прожорливые языки чудовищ лакали её, словно псы похлебку...это были не волки, демоны.

– Посмотри, на тебе ни царапины, – кинулся Брансак к любовнику, хватая за руки, переворачивая, показывая, что тот не искалечен.

– Но как? – выдохнул горестно Алекс, с мольбой глядя на Брансака.

Крис многозначительно молчал, пока любовник не без труда распечатывал воспоминание за воспоминанием, и цепко словил его ладони, когда те дернулись прочь.

– Нет... – мотал головой Алекс, отказываясь верить, – нет...

– Прости, я поил тебя своей кровью, считал, так будет правильно... – каялся Брансак, – разве не делятся любимые всем, что имеют? Если бы ты помог мне, вместо того, чтобы опрометчиво сбежать, хотя бы выслушал, дал возможность оправдаться, ничего этого...

Неожиданно легко сбросив чужие руки, Алекс отполз к изголовью, обнял колени руками, затравленно на Брансака косясь.

– Ты такой же монстр, как они...– презрительно зашипел он.

Взгляд Криса потяжелел, но ни единый мускул не дрогнул, не исказил благородных черт.

– Мы оба, этого уже не изменить.

Алекс, по старушечьи сгорбившись, в отчаянии зарылся лицом в ладони. Утробный звук внутри него зловеще вибрировал, пока не оформился в звериный рык. Внезапно распрямившись, он по кошачьи прытко бросился на Брансака, удлинившиеся когти его принялись остервенело рвать ткань камзола, словно кинжалы, в лоскутки.

– Зачем ты сотворил это со мной?! Почему не прикончил?

Крис благодарил бога или дьявола за то, что впечатлительный юноша не видел себя. Клыков, торчащих изо рта, безумных кровавых глаз, разбухших черных вен, испещривших лицо, иначе разнес бы комнату в щепки и расколол зеркала, впал в пропасть уныния на месяца, а возможно и годы.

–  Убей меня за мои ошибки, отомсти, разрешаю, но не проси о невозможном...

Камзол Брансака промокал от крови, однако раны мгновенно затягивались. Физическая боль мало волновала, за века он приноровился к ней и почти не ощущал. Другое дело справедливые обвинения, разъедающее кислотой чёрную душу. Алекс безутешно уткнулся в его плечо, выплеснув ярость, заревел навзрыд. И не нашлось никого, кто пожалел бы, приласкал беднягу, кроме его мучителя. Крис обнимал, гладил шелковистые волосы, шептал слова утешения, сулил золотые горы, уповая на природную любознательность юноши, целенаправленно будил азарт и спустя часы увещеваний и ласк одержал над истерикой верх. Коротко, одними уголками губ улыбнулся, когда прильнувший к его груди юноша вскинулся и, брезгливо поморщившись, смущенно пробормотал.

– Кажется, я голоден.

С того вечера Александр не показывал слез. Не упрекал, не вспоминал о родне, прежней жизни. Крису хотелось думать, смирился, но подозрение, что тот запрятал боль, истинные чувства поглубже, отгородился от него бронёй, нет нет да и закрадывалось. И быстро улетучивалось, ведь поводов для беспокойства Алекс не давал и учился прилежно, усваивал информацию на лету. В каком районе, в какое время суток безопасно кормиться, чья кровь полезна, а чья вредна, как общаться с соплеменниками, какие негласные правила соблюдать, а какие игнорировать. И главное, быстро привык к новому образу жизни, полюбил охоту. Брансак терпеть не мог забав с едой, издевательства, глумления над слабым, учил лишать жизни безболезненно и быстро и Алекс благоразумно соглашался, но чаще своевольничал. Характер влияет на человеческие привычки так же, как и на вампирские, не удивительно, что неординарный юноша отличался. Изощренной жестокостью, театральным мастерством. Крис сердился, неодобрительно ворчал поначалу, но в итоге признал – охотничьи навыки Алекса, которые тот совершенствовал изо дня в день, сродни высокому искусству. Пользуясь ангельской внешностью, с неподдатливыми экземплярами гипнозом, Алекс подобно пауку плел кружево сетей. К почтенным дамам втирался в доверие, паразитируя на материнском инстинкте, к детям, изображая восхитительное безрассудство, внушая ложное чувство безопасности, с юными девицами прикидываясь романтиком, с распущенными повесами искусным Дон Жуаном. Последних Алекс соблазнял настолько грязно, что те забывали про все на свете – невест, наследство, семейную честь, теряли от вожделения последние мозги. Брансак на дух не переносил этот "дешевый" сорт еды, для него светские волокиты отдавали вязкой слащавостью, зато Алекс питал к ним слабость. Помимо приятного послевкусия, ему льстило их раболепное поклонение и ревность, вскипавшая в Брансаке. Он намеренно распалял страсть, дразнил, играл на нервах, вынуждая любовника часами любоваться спектаклем, завершавшимся в спальне. Бесправным жертвам по традиции уготован был трагичный финал с закатанными в потолок глазами и прокушенным горлом, Брансаку – пламенная страсть, как бонус к пиршеству, вспоротые клыками перьевые подушки и горы битой мебели. Алекс щедро компенсировал пылкостью издержки сомнительного обеда или ужина, так что в итоге довольны оставались оба. По воскресеньям они весело кутили среди люмпенов* Гревской площади, глазевших на четвертование, колесование с таким же детским восторгом, как и на концерт трубочистов из Савойи, вечера пятницы проводили в трактире Рампонно Гран салон или пригородных генгетах*. Но Оперу, камеди Франсе и театр марионеток Жана Батиста Николе на улице Бонди, с фейерверками и диковинными зверушками Алекс жаловал далеко не по причине широты взглядов. У плебейской крови имелись свои, неоспоримые достоинства. В толчее умыкнуть одного, двоих, троих не проблема, искать пропажу не станут. Мало ли пьянчуг, карманников в клоаке бедности гибло без следа?Довольно поздно опьянённый любовью Брансак сообразил, что преимуществом нищих кварталов Алекс безбожно злоупотреблял. Вампиру для комфортного существования хватало на сутки испить, не лишая жизни, одного, подопечный же его осушал за ночь не меньше четверых, однако на утро снова был свиреп и чертовски голоден. На замечания Алекс отвечал раздражением, перераставшим в ссоры с битьем посуды и горючими слезами. Но упреки, шантаж на опомнившегося Брансака уже не действовали. Он сурово осадил аппетиты Алекса, вынудил сесть на диету. Страсти улеглись. Конфликт был формально улажен и Брансак успокоился. Однако довольно скоро отыскался новый повод для его недовольства. На несколько дней в месяц Алекс, оставив пространную записку любовнику, таинственным образом, испарялся. Объясняя отлучки потребностью в одиночестве, депрессивным настроением и нежеланием любимого попусту расстраивать. Доводы приводились простые и действенные – он ведь возвращается, хандра, его грусть по прошлому развеивается. Брансаку нечем было возразить, а запретить невинную шалость помешало пресловутое чувство вины. В конце концов, и в его шкафу водилось немало скелетов, знать о которых Алексу не полагалось. Юноша до сих пор не догадался о способностях любовника, его связи с волками, а Брансак не готов был свой секрет раскрывать. Он малодушно заключил компромисс с совестью, хотя знал, однажды о низкой сделке пожалеет. Не знал лишь, что день, когда это случится, настанет так скоро...

Лошади резво цокали по мостовой. Поступь их отвлекала от дурных мыслей. Алекс отсутствовал вот уже третий день, и Брансак беспокоился, ругал себя. Не слишком ли много дозволял, не был ли чересчур легкомысленным и легковерным? Инстинкты предупреждали об опасности, но он им не доверился, не проверил правду говорил Алекс о своих вылазках из города или же врал. В ночном воздухе разливалась, как вино из расколотого глиняного кувшина, знакомая сладость с ноткой горечи. Она густо сдабривала смрад городской вони, настораживала. Брансак оцепенел, а в следующую секунду распахнув дверцу, на ходу выскочил из фиакра, что почти подъехал к дому. Крис, перемахнув через ворота, взбежав по лестнице, ворвался в особняк. В гостиной царила убийственная тишина. Морис у стены, как сомнамбула, бесцельно таращился в пространство. Горело несколько свечей, камин остыл, посреди, привязанный цепью к стулу, сидел, свесив голову на грудь, Александр в простой сорочке навыпуск и брюках. За спиной его возвышался, словно грозный и непредвзятый судья, Невилль. Сверкающие перстнями белые пальцы вампира впились в плечи юноши. Алекс раскачивался и едва слышно стонал. Брансак метнулся к любовнику, но его оцепили с двух сторон. Невилль явился не один, в компании пары верных бессмертных помощников.

– Разве так встречают старых друзей ? – пожурил он, – угомонись. Это дружеский визит, иначе вы оба были бы мертвы.

– Вербена? Зачем ты опоил его этой гадостью?

Угрюмый смех заставил Брансака пораженно затихнуть.

– А как бы я с ним иначе справился? Поверить не могу, безжалостный инквизитор, обвиняющий двор в праздности, бестолковой погоне за людскими удовольствиями, влюбился. И в кого? Смазливого лжеца, – Невилль фыркнул, – он обвёл тебя, венецианского торгаша вокруг пальца, как циркового дурочка с Гревской площади.

 Так и не дождавшись оправданий, Невилль закатил глаза.

– Господи, ты обратил его пару месяцев назад и до сих пор не догадался? Деревня в Санли, аббатство Сен ‐ Винсент, на счету мерзавца с дюжину невинных душ. Ты ослеп?!

Покатая спина Алекса содрогнулась, как от удара хлыста. Брансак перевел растеряный взгляд с него, так и не поднявшего головы, на возмущённого Невилля, затем на Мориса, заснувшего стоя под действием гипноза. Он мечтал не понимать, никогда не слышать этой правды.

– Потрошитель. Бич нации. Порождение сатаны. Как ни назови – мерзость. Ты обратил, притащил в столицу чудище, которое является на свет раз в тысячу лет, – с отвращением выплевывал Невилль, который вообразить не мог подобной степени помешательства вампира на другом существе, – аппетит которого с каждым днем будет расти. Пока число жертв недостаточно, чтобы привлечь внимание общественности, но когда слухи доберутся до короля, он объявит охоту.

 Растерев ладонями лицо, Брансак лихорадочно соображал, как выбраться из прескверной ситуации. Не беспокоясь о себе, не волнуясь о Невилле и мести клана. Он думал о том, как спасти Алекса. Сам Невилль вряд ли верил в безумие друга, потому с легкостью, без раздумий дал слугам знак отпустить его.

– Убей монстра, и я уговорю остальных списать твой промах на незнание.

Брансак отметал  в уме варианты один за другим. И выхода не находил. Рипер – приговор в вампирской среде. Факты об изгоях, наводящих ужас не только на людей, но и на древнейших кровопийц, несмотря на то, что тщательно документировались, обрастали из века в век фантастическими деталями. Число жертв поражало воображение, как и их жестокость, То, что потрошителя были по сути аномалией, редкостью, не имело значения. Даже один грозил целому виду катастрофой – разоблачением Маскарада. Именно благодаря потрошителям были созданы множество орденов, организаций, целью которых стало искоренение зла, вампиризма на корню. Способ вылечить несчастных так и не нашли, хотя многие пытались. Если тысячи мудрых, могущественных вампиров на протяжении веков пассовали, то что мог сделать один? Невилль настороженно следил за ожесточенной борьбой отчаяния и воли на породистом лице Брансака, и когда оно просветлело, нахмурился.

– Что ты задумал?

– Ведьмы ведь древнее, могущественнее вампиров...

– Рехнулся? – вспылил Невилль, – колдуны пронырливые хитрые твари, презирающие нежить.

Предостережения разбились о стену решимости. Брансак ухватился не за шанс, скорее тень надежды.

– Во дворе чудес без конца толкуют о ведьме, поселившейся в заброшенном доме на окраине, – поделился Брансак, хотя ещё вчера сам обсмеял бы прохвоста, травящего дурацкие байки.

Невилль, сглотнув, нервно хохотнул.

– Бред, ведьмы не селились в Париже более трехста лет.

Брансак воскрешал в памяти собранные в тавернах истории, включая самые фантастические.

– Банда Бургиньона отважилась как – то этот особняк обчистить, но вернулся оттуда только мальчишка, его девятилетний сын. После неудачного нападения малец больше слова не вымолвил, словно язык проглотил.

– Где твоя хваленая рассудительность? – психанул Невилль, – даже если эти басни – правда, тебе повезёт, ведьмы – лицемерные созданья, обещания их не стоят ломаного гроша.

 Пламя свечей рисовало на стенах гостиной продолговатые жуткие тени. Невилль казался всё более озабоченным, спина Алекса вздрагивала от тихих рыданий. Крис чувствовал, тот сдался. Готовился платить за злодеяния, но если разобраться, разве в случившемся его вина? Разве сам он выбрал эту долю? Сердце обливалось кровью, глядя на его покорность и искреннее раскаяние.

– Когда ты расскажешь остальным?

– Merde! – чертыхнулся Невилль и отрывисто бросил, – неделя, после за него возьмутся старейшины.

– Крис, ты совершаешь ошибку, – с нажимом добавил Невилль, не теряя надежды друга вразумить, на что Брансак спокойно возразил.

– У меня нет иного выхода.

Особняк с призраками на левом берегу реки Бьевр обходили за версту, такое уж впечатление сложилось у горожан об одичавшем доме. Оплетший кованый забор плющ, крючковатые сучья многочисленных деревьев могли уберечь путника от порывов злючего ветра и снежных бурь, ровно как от августовского зноя, однако задерживаться под благодатной сенью не отваживались ни здоровяки сапожники, ни розовощёкие молочницы, ни дети, резвящиеся по округе. Владельцы особняка пропали несколько десятилетий назад, а по городу распространились слухи. Все, как один, дурные. Кто – то заявлял, что обитала в нем старая слепая экономка господ, другие, что по вечерам в окнах горит белый свет, третьи, что слышали смех, доносящийся из дома в полночь. Теорий скопилось уйма, порой противоречащих друг другу, но домыслы на то и домыслы, что проверять их не спешат. Ржавые ворота заскрипели, и Брансак бесшумно проследовал через сад к парадному входу. Трава по пояс, колкий чертополох, каменная горка, поеденная желтым мхом и темно зеленый пруд, прячущийся в камышах. От дома веяло запустением и разложением. Деревянная дверь, скрипя петлями, поддалась и Крис прошёл в гостиную. В чёрной утробе камина взметнулось пламя, затрещали сухие поленья. В бархатном кресле напротив неподвижно сидел человек. Ни горба, ни метлы, ни чёрной кошки, наоборот, привлекательный мягкий профиль и пахло от него на удивление свежо и приятно, травами – опиум, мандрагора, клещевина...на ум пришло сравнение с чудным садом в Бларни, и Крис усмехнулся. Похоже, судьба ему всё таки благоволила. Растения относились к сильнейшим ядам.

– Королевские придворные часто вламываются в частные владения без приглашения? Не помню, чтобы звал тебя...

Удивить Брансака сложно, но незнакомцу это удалось. Опешив, ответил он не сразу.

– Мы знакомы?

 Устало вздохнув, мужчина встал.

– Откуда сыну Испанского крестьянина обо мне знать, а вот твоё имя мне известно...

Сверкнув изумрудными очами, мужчина бесшумно приблизился,  чуть наклонился, делая вдох и мечтательно прикрывая глаза.

– Andalucia...que lastima* – насмешливо произнес он и, Брансак невольно отпрянул.

Свечи на стенах зажглись как по команде, осветив убогое, убитое влагой, плесенью жилище. С потолка торжественно свисали гирлянды паутины. Нелепо, что существо, обладавшее властью и знанием, влачило нищенское существование в месте вроде этого.

– Жизнь любимого мною человека зависит от...

Трогательное признание ни капли ведьму не расположило, как будто даже не заинтриговало. На прекрасном лице отражались лишь безразличие и скука.

– Влюбленный вампир – восхитительный сюжет для фарса Камеди Франсе, смешнее лишь вампир, влюбленный в потрошителя....

Брансак сцепил зубы, но смолчал, хотя жаждал проучить наглеца, и мужчина, будто ждавший ответной ярости, благосклонно улыбнулся.

– За услуги ведьмы принято платить...

– Отдам столько монет, сколько скажешь, – перебил нетерпеливо Крис, и спертый воздух гостиной вспорол звонкий игривый смех.

– На что мне деньги?

Высокомерно выгнутая бровь, полыхнувшие янтарем глаза напугали. Только страшился Брансак не смерти, а отказа. Однако мужчина, так же необъяснимо сменивший гнев на милость, достал из кармана камзола подвеску с бирюзовым лабрадоритом*, украшенную зелено голубой патиной* на длинной цепочке и повертел ею в воздухе. Трискель – узнал символ Крис, три изогнутые линии, исходящие из одного центра, словно ноги, бегущие друг за другом. Единство времен, что – то о прошлом, настоящем и будущем или о гармонии тела и души... давным давно корпел он над скандинавскими трактатами. Изучению языческих культов уделялось не так много времени, как финансам и истории, Брансак смутно помнил их содержание. Подвеска соблазняюще раскачивалась из стороны в сторону в бледной ведьминой руке, и Брансак не сводил с неё всполошенного, одержимого взгляда.

– Будет носить амулет, не снимая, днем и ночью, и жажда утихнет, – стоило Брансаку потянуться к вещице, ведьмак, ловко подбросив её, сжал в ладони, – но если снимет по своей или чужой воле, голод обрушится на него, подобно смертоносной лаве в тот же миг. Тогда ни одна живая душа не остановит потрошителя...

 Едва кулак разжался, Брансак забрал амулет, от всего сердца благодаря мужчину. 

– Я в вечном долгу перед тобой...

Незнакомец загадочно улыбнулся, обещая.

– Настанет день, когда ты в полной мере его погасишь...

Примечания

Fuera* –исп. прочь

Люмпены* – бродяги, нищие.

Генгеты* –  это заведения, которые располагались за заставами и совмещали функции кабака и танцевального зала.

Andaluсia...que lastima* – исп. Андалузия...какая жалость. 

Лабрадорит* — камень, разновидность горных пород, обладающих редким свойством иризации — внутренним радужным сиянием.

Патина* – это тончайшая плёнка (налёт) различных цветовых оттенков на поверхности изделий из меди, бронзы и латуни.