Табу на любовь

Метки к главе:
Драма, Underage, Измена, Развод, Сайз-кинк, Первый раз, Межбедренный секс, Куннилингус, Вагинальный секс, Тихий секс, Cumshots.

- Снова? - с сожалением смотрю на отца, что постучал в мою комнату.

На часах двенадцать ночи. За последние дни это словно стало традицией. Уж не знаю, то ли специально, то ли и правда так получалось, но очередная ссора родителей привела главу семьи в мою комнату именно в полночь. У нас была небольшая квартира, буквально две спальные комнаты и кухня. И единственное место, где мог бы поспать отец помимо супружеского ложа - это моя комната.

- Она словно хочет сжить меня со свету! - тихо взвыл мужчина, прикрыв дверь и тяжёлым шагом направился к маленькому диванчику в самом углу моей небольшой обители. Сколько не предлагала ему поменяться местами, ведь я миниатюрная и вполне себе удобно буду спать на диване - папа был непреклонен. «Ещё чего. Что я за отец, если позволю дочери корячиться здесь?» - весомый аргумент как родителя. Но как взрослого, широкоплечего мужчины все его доводы превращались на утро в боли в спине.

Папа был красив. Конечно, чисто по моим меркам. Внимание каждой второй мимо проходящей женщины он не привлекал, но имел свой шарм: высокий, для сорока лет в непозволительно хорошей форме. В школьные годы, насколько я знаю, он ходил во множество спортивных секций, но единственной страстью всегда был бокс. Если бы не его строгие родители и моя мама, он бы мог заниматься этим серьезно. Брак, семья, дети... Все это взвалилось на его плечи и вынудило остепениться, пойти на обычную работу, а бокс оставить как развлечение по вечерам. Имея все это, нельзя было не восхищаться рельефными мышцами, когда отец расхаживал по пояс голым. Раньше меня не сильно смущало внимательно рассматривать его в такие моменты. Я восхищалась отцом. Гордилась, что у меня, среди всех остальных одноклассников, такой красивый родитель. А после...

- Не понимаю, почему вы не разведетесь... - почти шепчу.

Мне не грустно. Родители уже давно были не в ладах. Хотя при мне они старались не ругаться, невольно я все равно слышала несдержанный мамин крик по типу «козел», «сволочь» и т.д., в то время как папа старался уладить все мирно и тихо. При мне и на людях - мы семья. Но чем ближе было мое восемнадцатилетие, тем яснее становилось, что дальше так продолжаться не может. В моем присутствии они все ещё вели себя спокойно, но теперь не прятались, показывая, что брак трещит по швам.

Отец расправил плечи, разминая спину, когда я задала вопрос. Улыбнулся, как-то грустно, поднявшись с диванчика и медленно направлялся ко мне. Мягкий матрас прогнулся под весом, не затрещав ни единой пружинкой. Мне всегда нравилась моя кровать. Спишь будто в облаках, а по ширине она хоть и рассчитана на одного, но довольно вместительная.

- Иногда все не так просто... - мягко начал отец, избегая прямого контакта глазами. Жаль. Ведь я так люблю их цвет, что сравним с грозовым небом.

- Не просто спать на потолке! А вы истязаете друг друга.

В эмоциональном порыве я ухватилась руками за его ладонь. Горячую, словно огонь. Меня обжигало, но я упорно терпела колющую боль на кончиках пальцев.

- Да ладно, - усмехнулся отец, уставившись на переплетение наших пальцев. Неспеша освободился из хватки, чтобы самому накрыть мою ладошку, чуть сжимая. - Все не так плохо. Но если я вторгаюсь в твое личное пространство и мешаю ночью, то так и скажи...

- Боже, пап, ты вовсе не мешаешь! - не знаю, что его натолкнуло на подобные мысли. Все было совсем наоборот. - Я знаю, что дело во мне... Но я уже не маленькая. Через две недели восемнадцать. Я уже давно свыклась с мыслями о вашем дальнейшем разводе.

- Так ты знаешь... - теперь мужской голос звучал обречённо, будто я раскрыла самую большую его тайну.

- Да... Так что хватить думать лишь обо мне. Наверное, прозвучало жестоко. По другому выразить свои эмоции я не могла. Не передать словами, насколько меня разозлили слова отца, когда он практически умолял маму подождать моего совершеннолетия, а уже потом подавать на развод. Не могла не радоваться его заботе, но то, что при этом он так жертвует собой и унижается - меня неимоверно бесило.

Не сказать, что я так уж близка с кем-то конкретным из родителей. Они всегда старались не доставать меня лишний раз, предоставляя свободу, но и в меру заботясь о моей безопасности. Я частенько завидовала тем, у кого мама практически подружка, которой можно рассказать всё-всё, а я не могла пересилить себя и поделиться даже хорошей новостью. А папа... С ним сложнее, поскольку он часто пропадал на работе или в зале. При всем при этом мы сохраняли теплые отношения, которые достойны хорошей семьи. Меня вполне устраивало это, если не считать ссор, зачинщиком которых, наверное, была мама.

- Я не могу не думать о тебе, милая, - забота в его голосе приятным теплом разлилась по венам, а потом и вовсе полетела со стремительной скоростью, когда он поднял наши ладони и прислонился губами к внешней стороне моей, ненадолго задержавшись. - Вместе с твоим восемнадцатилетием тебе предстоит подготовка к поступлению в институт. А развод...

- Боишься, что это как-то повлияет на экзамены? - догадываюсь я. - Обещаю немного поплакать в день развода. Так, для приличия.

Мы смеёмся. Я говорю, вроде, и в шутку, но серьезно. Хочу донести до него мысль, что давно свыклась с мыслями о расколе, со всей ответственностью взвесив все против и за для себя. Хочу, чтобы родители были счастливы. И пусть порознь, зато с цельными клетками нервов.

- Сухарик, - последнее, что изрекает мужчина прежде, чем встать и направиться к своему месту.

За последние недели наших совместных ночных «посиделок» мы явно стали ближе, чем за все прошедшие годы. Но все ещё смущаясь, я успеваю перехватить его за руку, пристроившись как можно ближе к доступному боку и утыкаясь щекой в округлые мышцы у плеча.

- Что такое? - шепотом спросил папа, покорно оставшись сидеть на месте.

Одна сильная рука в моем плену. Зажав в тисках меж двух моих тоненьких, я, будто маленькая обезьянка в поисках защиты, как можно сильнее прижималась к ней. Неуместные наблюдения, совсем неправильные завладели всеми мыслями: его рука касалась моих грудей; широкая ладонь по инерции легла на бедро, что покрылось мурашками от прикосновения.

- А... - его вторая рука, аккуратно коснувшаяся моих волос и так бережно заправившая прядь за ухо привела в чувства. - Н-ничего. Просто... Мне неудобно, что ты корячишься на диване.

- Мы об этом уже говорили, - голосом, который явно не потребует возражений, начал отец.

- Так, либо мы меняемся, либо... - я сделала угрожающую паузу, будто пятилетний ребенок надув щёки.

- «Либо» что? - смеётся он. - Тоже выгоняешь меня из комнаты?

- Нет. Могу уйти сама. Буду спать на улице.

- Пф, я бы посмотрел.

- Ну, из окна на кухне как раз и увидишь.

- Только посмей, - пригрозил отец, наверное даже не заметив, как сильнее сжал ладонь на моем бедре, посылая столь неправильные ощущения.

- Ну, есть ещё вариант, - с мнением, что уже выиграла эту битву, начала я. - Спи на моей кровати.

- Мы возвратились к первому варианту, - усмехнулся мужчина.

- Со мной.

Как и ожидалось - отец был в шоке от моего предложения. Мы оба затихли, глядя друг другу в глаза. Несмотря на давящую тишину в комнате, моя голова была готова лопнуть от оглушающего стука сердца в ушах. Интересно, слышит ли он, насколько волнительно и страшно мне предлагать подобный вариант? Я давно думала об этом, но каждый раз глядя на ворочающегося на диване отца, проглатывала нужные слова.

- Что? - голос папы сел и ему пришлось прокашляться, повторяя вопрос.

- Что? - пытаюсь придать голосу невозмутимости. - Меняться ты отказываешься. Любые мои попытки уступить кровать пресекаешь. Это последний вариант.

- Это немного...

- Эй, ты же в детстве со мной часто засыпал!

Знаю, что он хочет возразить на это. Несмотря на то, что я его дочь, я уже не ребенок. Почти совершеннолетняя девушка, и спать со мной в одной кровати неправильно. Но с другой стороны - в этом же нет ничего аморального. Более странным казалось бы, предложи я такой вариант незнакомому мужчине.

- Соглашайся, пока я ещё чего-нибудь не придумала, - не даю возразить и тяну на себя, в попытке уложить его на кровать.

Но куда мне, с ростом в сто шестьдесят пять до его под два метра и горой мышц?! Вопреки всем ожиданиям, папа сдается. Тяжело выдыхает и бурчит под нос что-то невнятное, занимая место с правой стороны и стараясь оккупировать как можно меньше места, залезая под одеяло. Пока он не лег, кровать казалась мне довольно большой, однако теперь здесь едва ли можно лечь, чтобы не соприкасаться друг с другом. Выключаю прикроватную лампу и тяну одеяло, чтобы укрыться. Теперь всего слишком мало! Я не привыкла делить с кем-то территорию, и уж тем более свою кровать. Ни капли не жалею, что предложила ему поспать рядом, как бы не было теперь холодно из-за недостатка одеяла на нас двоих. Теперь понимаю, почему многие пары предпочитали иметь каждый свой спальный комплект. Родители не были из таких, и папе приходилось довольствоваться лишь пододеяльником, когда он приходил ко мне.

Летом не так холодно, как могло бы быть, но я все равно мёрзну, отвернувшись от отца, чтобы не заметил, как я пытаюсь согреть ладони. Спиной чувствую чужое тепло и это успокаивает. С папой мне всегда было спокойно. Чувство защищённости - то, в чём он никогда не давал усомнится, укрывая от всех неприятностей. И даже сейчас...

- Лежишь на самом крою и мерзнешь из-за своей упрямости.

Я едва заметно вздрагиваю, когда он притягивает меня к себе, спиной прижимая к груди. Рука по собственнически остаётся на талии, сжимая в объятиях и даря так необходимое сейчас тепло. Затылком чувствую его тяжёлое дыхание, рассыпаясь на тысячу мурашек от новых ощущений.

- Вся в тебя, - довольно сообщаю, на что мужчина усмехается. Была у нас общая черта - что когда чего-то сильно хотим уже ничего не остановит.

И вот к чему привели мои желания - сейчас мы лежим на одной кровати, в обнимку, будто двое влюбленных. Честно стараюсь уснуть, но стоит прикрыть глаза, как все ощущения заостряются. Острым лезвием играют по нервам. Я не могу им не повиноваться, с жадностью улавливая каждый вдох, впитывая тепло его тела и млея от осознания того, что это все не сон или фантазия.

Приходит минута, две три... Пол часа или час? Я не слежу за временем, отдавшись этим чувствам и наслаждаясь мгновениями, которые, возможно, больше никогда не произойдут снова. В лучшем случае есть две недели прежде, чем родители разведутся. Больше отцу не будет необходимости приходить ко мне после ссор. Больше не будет полюбившихся мне разговоров перед сном. Или столь прекрасного утра, когда папа меня будит, а я специально не завожу будильник, чтобы он почти невесомо коснулся волос, любовно проводя по прядям, плавно переходя на скулу. Подушечки пальца щекочут чувствительную кожу и только потом он нежно целует в висок, шепча «Доброе утро». Все это скоро пропадет... И осознание этого раздирает изнутри, вынуждая ближе придвинуться спиной к папе в поисках защиты. На грани сна и реальности я совсем не замечаю неправильности действия. Возможно я слишком наивна, слишком доверчива по отношению к родному человеку. А возможно слишком коварна, чтобы притвориться невинной овечкой. Я не знаю, кто я, когда отец рядом. Но знаю, что хочу этого. Мне нужно тепло. И я снова ворочаюсь, сильнее жмусь к нему, удовлетворившись только когда всем телом соприкасаюсь с его. Спина к груди, поясница к животу, попа к паху. Что я только делаю, прижимаясь так близко, когда из одежды на мне только свободный атласный комплект из маечки и шорт. На границе сна это не так важно, главное, что теперь удобно и тепло.

Уже не так остро реагирую на глубокий, шумный выдох. Почти не ощущаю, как рука с талии пропадает и возвращается через несколько минут. Неуверенно ложиться, чуть вздрагивая, когда пальцы касаются кожи оголившегося живота. Колеблется лишь секунды, а потом покрывают будто свою собственность. Аккуратно ласкают, исследуя, обводят пупок и спускаются ниже, останавливаясь четко на границе шортиков и продолжая свою игру. Я доверчиво мурлычу, словно кошка, покорно выгибаясь навстречу, по инерции запрокидывая голову назад и оттопыривая попку. Должна ли я была испугаться, отстраниться от поразительной твердости, с которой столкнулась скользящая ткань шортиков? Мне было все равно, ведь во сне нечего бояться. Здесь я предоставлена сама себе, и все окружающее тоже предоставлено мне. Признаюсь ли я когда-нибудь и кому-нибудь в своих грехах? В одном единственном и таком запретном. Табу. Возжелать своего родителя считается в нашем мире чем-то ненормальным. Ты псих, раз тебя возбуждает родная кровь. Но во сне преграды стираются, будто и вовсе всегда состояли из пыли. Я тихо стону, когда столь сладкий и так манящий запрет касается оголенной части ягодиц. Тверд, как камень, и горячь, как лава. Позволяю... Нет, практически сама вынуждаю мужчину с глухим рыком рукой направить свое мужское достоинство мне меж бедер. Тело пробирает мелкая дрожь. Не от страха. Предвкушение заполняет каждый уголок моей грешной души и я сама тянусь к нему. Уверенно, будто делала это не раз, касаюсь пальчиками меж бедер шелковистой головки. Мужчина сзади чуть вздрагивает, но не отстраняется, порывисто выдыхая. Что-то шепчет, стискивая рукой косточку таза и притягивает ближе. Хотя куда ближе? И без того мои ягодицы плотно прилегают к возбуждённому паху.

Атлас шорт настолько скользкий и свободный, что ни остаётся ни единой преграды между нами. Мужчине не нужно ничего делать, я сама рукой чуть надавливаю снизу, вплотную прижимая крупный орган к моим изнывающим складочкам. Скулю, желая получить ещё больше и немного ерзаю попой, продолжая пальцами ласкать горячую головку. На кончике чувствую нечто вязкое и скользящее, размазывая это дальше по длине. Я тоже вся мокрая. Не знаю, чувствует ли он, как моя киска буквально говорит о том, что готова к большему. Внутри все напряжено до предела, сжимаясь и пульсируя, изнывая от желания.

- Ох... - невольно слетает с губ стон, когда все мои старания окупаются и сзади делают аккуратный, даже робкий толчок.

А потом ещё. И ещё. Член так плавно и легко скользит меж бедер, и я тихо стону в такт тяжёлому дыханию папы. Приподнимаю ногу, рукой касаясь твердого ствола и стараюсь принести ему как можно больше приятных ощущений. По кроткому, тихому рычанию слышу, что мужчине это нравиться.

- Войди в меня, - шепчу достаточно громко, чтобы он точно услышал.

- Что? - он явно удивлен. Нет, даже в шоке, чуть приподнимаясь, чтобы лучше видеть моё лицо. - Детка, я... Прости... Я не должен был...

Такой виноватый взгляд и полный сожалений. Но я уже вряд-ли остановлюсь. Не когда сон окончательно покидает меня, а в действительности все оказывается так, о чем я очень давно мечтала. Несмотря на его тщетные попытки объясниться, он не спешит отстраняться, что играет мне на руку. Достаточно просто чуть подвинуться, направляя его член ладошкой прямо ко входу. Дальше сама не смогу. Я дразняще вожу головкой по влажным складочкам, победно улыбаясь, когда мужчина тяжело сглатывает, жмурясь.

- Пожалуйста... - не раз умоляю, в предвкушении кусая губы.

Не знаю, что его ломает, но я вижу в дымчатых глазах огромный груз вины, когда он одним толчком входит меня. Мне приходиться укусить губу до крови, чтобы не закричать. Несмотря на довольно плавное движение, это нельзя назвать щадящим входом для человека с подобными габаритами мужского достоинства. И тем более не для девушки вроде меня, у которой до этого ни разу не было секса.

- Ты... Чёрт! - рычит отец. Он явно зол на подобную выходку. Или на себя? Зная его, все вместе.

Я не позволяю ускользнуть, одной рукой ухватившись за его бедро и самостоятельно начиная насаживаться на член. Возможно, он удивлен, позволяя, насколько возможно в лежачем положении, раз за разом ягодицам глухо ударяться о него. А возможно, он просто потерялся в ощущениях, что я ему даю. Мужчина тихо рычит, изредко срываясь на шумные вздохи, рукой с силой прижимая за талию к себе.

Я настолько боюсь сейчас прекращения того, о чем так долго мечтала, что продолжаю движения сквозь боль. Он слишком большой для меня, буквально разрывая на части. Лоно жжет, а с каждым толком эта боль проникает все глубже. Изо всех сдерживаю проступающие слезинки, моля только об одном - чтобы папа меня не оттолкнул. Боль от того, что он возненавидит меня, будет в сто крат сильнее. Знаю, что в первый раз девушкам чаще всего больно от разрыва девственной плевы и после требуется минимум три-четыре дня на заживление практически раны внутри. И сейчас я эту рану собственноручно раз за разом раздираю. Но если папе приятно, то я готова вытерпеть все.

- Хватит.

Одно слово. Оно могло бы сломать меня, но папа говорит это настолько мягко, даже скорее прося, что это даёт немного успокоиться. Он осторожно выходит и отстраняется, садясь на кровати.

- Ты злишься? - боюсь, что он уйдет от меня, надеюсь удержать его разговором.Его спина такая широкая, сильная, что я невольно любуюсь ей, будто в последний раз.

- Что? - он оборачивается, удивившись. - Нет, милая. Я не... Если только на себя. Не подумал о том, что ты у меня ещё можешь быть девочкой и причинил боль.

Мужчина рукой откидывает одеяло, и мне приходиться согнуть ноги в колени, когда он садиться напротив. Смотрит прямо в глаза, ладонями касаясь коленок. Мягко, совсем ненастойчиво надавливает и в его немой просьбе я сама раздвигаю ножки. Лицо тут же краснеет. До этого меня немного смущало происходящее, но желание было острее и на стыд не оставалось места. А тут, когда стоит лишь протянуть руку, отодвигая ткань, слишком смущает, что он может увидеть самое сокровенное место. Но вместо этого отец обратно сдвигает ноги, тянет за резинку шортики вниз. Я приподнимаюсь, позволяя атласу с лёгкостью заскользить по ногам, пока тот не оказывается где-то на полу, а коленки снова не расходятся. Тишина давит на нервы и я могу только сильнее краснеть под внимательным взглядом. Теперь любая попытка закрыться сдерживается не только его руками, но и мощным телом между ног.

- Теперь смущаешься? - отец издает краткий смешок. Взгляд, будто сканер, ни на секунду не открывается от моей киски.

- Пап... - не знаю, что хочу сказать. Мне не жаль за содеянное.

- Почему не сказала? - он бережно касается рукой ноющей промежности и я понимаю, что он имеет ввиду.

- Ты бы тогда не притронулся ко мне, - мой голос настолько тихий, но отец прекрасно слышит каждое слово и чему-то слегка улыбается.

- Я бы был аккуратнее. Но когда ты начала двигаться... Это было слишком хорошо. Я ведь не железный, милая. Тебе не следовало себя терзать.

Слова затерялись где-то глубоко в сознании. Я не знала, как реагировать. Думала, он будет говорить, что все это ошибка, винить себя, меня, а после поспешно навсегда покинет эту комнату. Но он здесь, сидит между моими ногами и так нежно гладит снизу. Боль давно ушла на второй план, уступая место наслаждению. Наверное, такие касания не должны вызывать внутри столько желания и я закусываю губу, чтобы не начать тихо постанывать от удовольствия.

- Где у тебя полотенце? - не знаю, зачем ему это, но я кивком указываю на стул, где висит нужная вещь.

Папа быстро возвращается, аккуратно вытирая меня. Видимо крови много, и я снова смущаюсь.

- Не так много, как могло бы быть, - будто читая мысли, ободряюще говорит папа. - Сильно болит?

- Нет. Уже не болит, - стесняюсь признаться, что его пальцы творят настоящие чудеса.

Мужчине и не нужны слова. Он безмолвно подстилает под меня полотенце и снова касается пальцами там. Но теперь не успокаивающе гладит, а целенаправленно жмёт большим пальцем на клитор, потирая круговыми движениями.

- Пап... - тихо сторону, выгибаясь.

- Только скажи и я остановлюсь.

- Нет, нет, нет! Пожалуйста, не останавливайся!

Я готова расплавиться под его взглядом. Ласки слишком приятные, умелые, с точностью находя чувствительные точки и ещё больше распаляя желание. Проходиться между складочкам, нежно теребя лепестки.

- Когда ты так просишь, я ни в чем тебе не могу отказать, - признается отец. - Только не шуми.

Верно. Будет плохо, если мама услышит, чем мы тут занимаемся. Я откидываюсь на подушки, в удовольствии прикрывая глаза и полностью отдаюсь ощущениям. Слишком сладко, слишком приятно. И без того кружит голову, но папа решает свести меня с ума до конца, припадая языком к снова влажным от соков лепесткам. Гортанно стону, сжимая челюсти.

Это самая настоящая пытка. Грубые пальцы умело играются с клитором, пока отец языком раз за разом мягко проходиться вдоль половых губок. Явно аккуратничает, кончиком касаясь входа и неглубоко проникая. Хватает лишь одного такого, когда он толкается как можно глубже, чтобы кончить. Так ярко, что в зажмуренных глазах ещё долго пляшут звёздочки и разноцветные круги. Я тяжело дышу, будто после часового секса, не в силах пошевелиться. Мне столько всего хотелось спросить, но в голове сплошная пустота.

- Ты как, сладкая? - мужчина поднимается, по прежнему оставаясь на месте, поглаживая ещё недавно подрагивающие от удовольствия ноги.

- Сладкая? - смеюсь, с полным удовлетворением в глазах глядя в его.

- Очень сладкая, - низкий шепот как нечто насколько интимное, что я снова смущаюсь. А после отец выдыхает, как-то слишком тяжело. - Нам надо поговорить. Но уже утром.

- Ты жалеешь? - единственный вопрос, который меня волновал сильнее всего и не терпел отлагательств.

- Хах, это я у тебя хотел спросить. Я - нет. Только если о том, что причинил тебе боль.

- И я нет... Хочу ещё. Хочу тебя, - это не напускная прихоть или попытка сказать, что я и правда ни капли не сожалею. Взглядом скольжу по сильным плечам и тяжело вздымающийся груди, которую плотно облегает майка с коротким рукавом. Ниже, к самому паху, где все ещё выступает явное возбуждение.

Кадык на сильной шее дёргается и я замечаю, с каким желанием вспыхивают глаза. Свет из окна позволяет увидеть, насколько те потемнели, выдавая владельца. Несмотря на это, он не двигается. Испытывающе смотрит, играя желваками.

- Ты не обязана... - осекается, когда я призывно раздвигаю ноги шире и приподнимаясь, протягиваю руку, касаясь его очертаний через штаны. - Тебе может быть все ещё больно.

- Но ты хочешь? - будто это последнее, что держит нас.

- Хочу, - с его губ слова слетают как признание в поражении. Ему нелегко смириться, а вот я уже давно. И если нам суждено потом никогда не касаться друг друга, то пусть эта ночь будет полностью нашей.

- Тогда пожалуйста. Ты мне нужен.

Тяну за шнурок штанов, но не иду дальше, позволяя отцу самому принять решение. Решение у которого был только один вариант. Одним ловким движением он стянул штаны вместе с боксерами, скидывая те на пол. У меня перехватило дыхание, когда я увидела его. Не мысленно, что подобное и правда вместилось в меня. Теперь ясно, почему было настолько больно. Крупная шелковистая головка налитая кровью так и манила к себе, и я невольно облизала губы. Отца ни капли не смущал мой взгляд. Наоборот, он гордо стоял передо мной, чуть улыбаясь и позволяя рассмотреть каждый миллиметр его достоинства. Подцепил пальцами майку и так быстро снял, откинув к остальным вещам.

- У тебя есть шанс отказаться.

Наверное это обман, ведь он уже здесь. На кровати, стоит на коленях, раздвигая мои ноги и оказываясь членом так близко, что я забываю как дышать. Да я бы и не отказалась. По всему телу пробегаются мурашки, когда он касается бедер, притягивая ближе, скользнув головкой по лобку. Лежа вплотную, он будто специально показывает, насколько большой по сравнению со мной.

- Будет больно, обязательно говори.Я лишь киваю, с замиранием сердца наблюдая, как отец отстраняется, пристраиваясь ко входу. Не спешит входить, ладонью стимулируя клитор и едва касается головкой лона. Чувствую, если он продолжит, то я снова кончу прямо так. Хнычу, стараясь намекнуть, на что мужчина удивляется. Вот ведь гад! Специально ведь делает это.

- Пап... - выгибаюсь, чуть толкаясь бедрами.Я знаю, что ему не терпится войти.

Чувствую, как слегка подрагивает член в ответ на каждое моё движение или стон. Папа проводит пальцами между складочек, собирая соки, после растирая их по длине ствола. Это не выглядит странно, лишь распаляет желание ещё больше. Знаю, что для комфортного входа ему нужно как можно больше смазки и не удивляюсь, когда мужчина обильно смачивает слюной ладонь, после растирая все по члену, уделяя как можно больше внимания головке.

Крепкое тело нависает над моим, полностью закрывая от внешнего мира. Есть только я и он. Теперь, когда отец так близко, лицом к лицу, это не только сильно смущает, но и заставляет сердце буквально выскакивать из груди. Было гораздо проще, когда он был за спиной. Там я не видела сосредоточенного, но такого мягкого выражения лица, искрящихся огнем глаз и самой нежной полу-улыбки, которую я когда-либо видела. В каждом его движении сквозит аккуратностью, будто перед ним находиться хрупкая драгоценность. Животом чувствую тяжесть его тела. Знаю, что он старается не придавливать сильно, переняв всю тяжесть на руку и утопая локтем в мягком матрасе, ладонью зарываясь в мои волосы. Вторая рука снизу, направляя.И стоит отдать отцу должное. Я настолько утонула в его взгляде, нежности и любви, что и не заметила, как он так тягуче медленно толкнулся внутрь. Уже не больно, лишь немного непривычное чувство наполненности, которая быстро смеяться удовольствием от осознания, что теперь мы одно целое. Все это время отец внимательно наблюдает за мной, подмечая каждое изменение в лице. Наверное ожидает, что я скривлюсь от боли, когда плавно выходит и тут же толкается обратно, но я лишь закатываю глаза и тихо мычу. Нельзя не получать удовольствия, когда мужчина знает, как его доставить: пальцы не забывают растирать клитор; бедра медленно раскачиваются, позволяя крупному члену скользить в такт. Он даёт время привыкнуть, растягивая под себя. И мне становиться интересно:

- Тебе не больно?Глядя на то, как он иногда хмуриться, сжимает челюсти или, не сдерживаясь, гортанно мычит, вопрос возникает сам собой. Я читала, что мужчинам может быть больно в первый раз, и несмотря на то, что отец опытный мужчина, мне захотелось узнать, что не так.

- Нет, милая. Мне очень... - резкий толчок, и мы оба шумно выдыхаем, будто воздух выбили из лёгких. - Очень хорошо. Ты насколько узкая, чёрт, что мне сносит крышу.

Его немного трясет, я это прекрасно вижу. Слова даются с трудом и видя, что мне не больно, отец чуть усиливает напор, ускоряясь. Но вместе с этим нарастающее внизу удовольствие становиться все яснее и теперь я не могу сдержать тихие вырывающиеся стоны.

- Т-ш-ш, малыш, - с ухмылкой шепчет папа, толкаясь очередной раз так сладко, что голос меня предает, стоном разносясь по всей комнате.

- Быстрее, пожалуйста.

Мне нравится его нерасторопность и нежность, но этого так мало. Чем быстрее становятся толчки, тем приятнее, и я недовольно хнычу каждый раз, когда мужчина снова замедляется, будто играясь с терпением.

- Тебе придется быть тише, если ты хочешь ещё, - дразнится, нарочно остановившись. И прежде, чем успеваю возмутиться, резко толкается вперёд, срывая мой громкий стон, выходит, и снова замирает. - А пока ты не можешь сдерживаться, я буду тебя учить.

- Боюсь тогда это продлиться до самого утра, - шучу я.

- Меня вполне все устраивает, малыш. Но не думаю, что ты выдержишь, - смеётся отец, продолжая пытку и буквально выбивая из меня каждый вздох с каждым резким толчком.

- Поцелуй меня, - прихожу к самому логичному умозаключению. Если хочешь заткнуть девушку - поцелуй ее.

Не думала, что на отца это подействует как удар током. Он совсем остановился, удивлённо глядя на меня, будто я ему предложила нечто более аморальное, чем то, что мы делаем сейчас.

- Что?

- Что «что»? Мы делаем... это, но ты удивляешься, когда я прошу о поцелуе? - не решившись сказать слово «секс», краснею.

- Просто... Я подумал, ты не захочешь. Я ведь и так забрал твой первый раз...

- Верно, - голос на автомате переходит на шепот, когда я закидываю руки ему за шею и притягиваю ближе. Кончики носов почти соприкасаются, и я отпускаю взгляд, не в силах выдержать его. - И я хочу отдать тебе все...Хочу принадлежать только ему, целиком и полностью.

Вряд-ли папа рассчитывает, что мои чувства настолько глубоки, что я не хочу никого другого. Что представляю по ночам одного только его, до этого лишь мечтая, что когда-нибудь этот мужчина коснется меня подобным образом. Я готова пожертвовать всем, чтобы всегда быть с ним. Но сможет ли принять это он? Сможет ли принять чувства собственной дочери, преступив через все моральные принципы общества? Я не готова пока услышать ответ, поэтому не говорю больше, чем нужно. Не сейчас. Утром у нас будет время поговорить о произошедшем, а сейчас...

Его губы такие же горячие, как и все тело. Немного сухие и я не сдерживаюсь, проводя языком вначале по верхней, а после по нижней, где меня перехватывает его. Влажный, настойчивый и столь требовательный, что моих теоретических навыков просто не хватает. Словно цунами нас накрывает с головой и я даже забываю, зачем вообще просила об поцелуе. Наслаждаюсь столько сладостными мгновениями, теряю голову, пока отец хозяйничает в моем ротике. Кажется, что лучше уже некуда, пока он не начинает двигаться. Как я и просила - быстро, глубоко и мучительно приятно. Все окружающие звуки затемняет собой стук сердца в груди, наши стоны, что перехватывают губы. Боюсь, как бы мама и правда не услышала, с каким наслаждением папа вколачивает меня в кровать. Каждый новый толчок сопровождается громкими шлепками порядком вспотевших тел. Я теряюсь в ощущениях. Он даёт так много, продолжая терзать пальцами клитор, что я сдаюсь. Рассыпаюсь на тысячу осколков, содрогаясь в экстазе под тяжестью разгоряченного тела и, кажется, на мгновения просто выпадаю из реальности.

Прихожу в себя, будто пробуждаясь от дрёмы и не сразу осознаю происходящее. Папа возвышается надо мной, шумно дышит и не сдерживает кроткие стоны, рукой быстро проходясь по члену. Не успеваю и моргнуть, как из головки стремительно вырывается белая струя, приземляясь мне на живот и немного на лобок. Надеюсь, когда-нибудь он позволит мне попробовать себя на вкус. А пока я могу только безвольно лежать на кровати, переводя дух. Губы зудят и я то и дело их кусаю, мечтая о повторении.

- Ты как? Все хорошо? - отец улыбается, явно зная ответ. Вытягивает из-под моей попы полотенце и тщательно вытирает последствия нашей близости.

- Лучше всех, - заплетающимся языком, еле выговариваю слова. - Ты ведь не уйдешь? - волнуюсь, наблюдая как отец поднимется и начинает одеваться.

- Нет, сладкая. Если только ты не хочешь меня прогнать, - смеется и подаёт мне шортики, ложиться рядом, прижимает к груди. - Спи. Утром нам предстоит долгий разговор.

По интонации улавливаю, что он уже настраивает себя на не самый приятный исход. Но теперь я так просто не сдамся. Не хочу отпускать его.

- Я люблю тебя, папочка, - я понимаю голову, глядя ему в глаза. Несмотря на лёгкость после произошедшего, улыбка даётся тяжело из-за боязни, что все это было лишь мимолётной слабостью и на самом деле он жалеет.

Отец в ответ улыбается так тепло, что все сомнения отступают, и я все ещё не смело, но нахожу в себе храбрости потянуться, легонько соприкасаясь губами с его. И ничего больше. Засыпаю на его груди, слушая как медленно неспокойное сердце возвращает свой привычный ритм, пока сильные руки бережно поглаживают мою спину.

***

Утром я просыпаюсь уже одна. Папы нет ни на диване, ни вообще в комнате. Сегодня выходной и вполне может быть, что он ушел в зал. Вспоминая его обещание поговорить утром, отметаю эту мысль и встаю с кровати. Внизу немного тянет и болит, но на фоне произошедшего это кажется мелочью. Воспоминания приятной волной накрывают меня, и на лице непроизвольно возникает улыбка. Переодеваюсь в более приличную одежду (конечно, если облегающие короткие спортивные шортики и майку можно называть «более приличной»). Но теперь на мне хотя бы есть трусики. В зеркале меня встречает счастливая, удовлетворенная теперь уже женщина. Губы припухли, глаза сияют словно две лампочки, а волосы в таком беспорядке, что мне нужно время распутать колтуны. На всякий случай осматриваю себя, боясь, что мама может что-то заметить.

Стоит только выйти из комнаты, как громко хлопает входная дверь. В коридоре никого нет, родительская спальня открыта настежь. Скорее всего, это ушла мама. Стараюсь бесшумно пойти на кухню, подтверждая свои догадки. Папа стоит у окна спиной ко мне. Все в той же одежде, разминает шею и тянется рукой к кружке с кофе. Волосы в беспорядке. Интересно, он хоть старался их как-то пригладить после вчерашнего? Улыбаюсь, придя к выводу, что нет. Мысленно даю себе ещё минутку, чтобы полюбоваться и только потом выдать свое присутствие, но папа опережает меня. Оборачивается, замирая в полуобороте. Смотрит как-то испытывающе, с интересом осматривая с ног до головы. Уже не в первые вижу такой взгляд. И снова чувствую себя, будто стою перед ним голая. В смущении отпускаю взгляд, вслед получая смешок.

- Как себя чувствуешь? Кофе, чай?

- Хорошо. Кофе, - с опущенной головой и пылающими щеками прохожу ближе к столу, присаживаясь на стул, пока папа наливает ещё одну кружку. - Надолго она ушла?

- Вроде до ночи. Если не до завтра. Ты же с молоком?

- Угу.

Открываюсь от разглядывания рук только когда на столе появляется чашка ароматного кофе. Делаю глоток, нервно ожидая приговора. Но мужчина молчит, подпирая задницей подоконник и тоже делая глоток.

- Ты сказал, что мы утром поговорим... - все же решаюсь первая начать. Все равно ведь разговора не избежать.

- Ага... Не думал, что это будет так... сложно. То что мы с тобой вчера сделали, это неправильно... И... аморально.

Он говорит так, будто объясняет очевидные вещи совсем ещё ребенку. Типа я не знаю! Не знаю, насколько мои чувства ужасны и отвратительны. Но я всего это не чувствую. Только иногда стыд, когда думаю, что кто-то заметил, с какой любовью я смотрю на собственного отца. Это не просто желание, а глубокое чувство. И это на самом деле сложно.Как вы понимаете, что вам нравиться человек? Когда приятны прикосновения, когда хочется быть всегда рядом, когда хочешь отдать ему всего себя? Очень много факторов, о которых можно говорить и говорить, но когда это родной человек, все становиться в разы сложнее. Долг и безграничная привязанность к тому, кто тебя вырастил, или нечто большее? Так сложно увидеть и понять грань. Мое желание сблизиться с отцом, как родитель с ребенком, перешло в осознание того, что я хочу не этого. Не сразу. Конечно, мне понадобилось много времени, чтобы разобраться в себе. И окружающие могут считать меня ещё маленькой, ненормальной, больной... да кем угодно, но эти чувства не отнять. Я готова была зайти настолько далеко, что с лёгкостью и без сожалений отдалась родному человеку. И готова сделать это снова. И снова. И не думаю, что даже психиатр справиться с этой болезнью. Я хочу гораздо больше, чем безудержная похоть. Хочу отца полностью, как телом, так и душой. Чтобы он сегодня не сказал, не думаю, что это как-то меня изменит.

- Но я хочу чтобы ты знала - я не жалею о случившемся.

Его слова эхом разносились по сознанию. Я резко подняла голову, шокировано уставившись на отца. Его взгляд по прежнему виноватый и сожалеющий, но совсем по другому. Он подходит и на корточки садиться передо мной, беря в свои руки мои.

- Если только не жалеешь и ты, - смотрит прямо в глаза и я хочу ответить, кричать о своей любви, но папа продолжает: - Я ужасен. Знаю, что просто отвратителен со своей неправильной любовью к тебе - собственной дочери. Но я не могу больше ничего с этим сделать... Не могу и дальше скрывать... Прости, милая, - он целует ладони. - Прости. Ты никогда не должна была узнать, какой твой отец монстр.

- Ты не..! - возражения утопают в его твердом голосе.

- Я соблазнил тебя. Позволил похоти взять верх. Все это лишь моя ответственность. Одно твое слово и я больше никогда не подойду к тебе. Я согласен понести любое наказание, - отец усмехается, явно намекая, что не будет против, если в будущем я подам заявление в полицию за изнасилование.

И это так меня разозлило. Длинноватыми ноготками до крови впилась ему в руки, не удержав пару слезинок, что скатились по щекам.

- Не смей говорить так! - голос срывается на хрип, будто у какого-то раненого зверька. - Я люблю тебя! Больше всего в жизни люблю! Соблазняй, не соблазняй... Я буду раз за разом готова отдаться тебе сама! И телом... и душой... Лишь тебе...

К концу я уже не могла. Голос сорвался, вырывался лишь тихий шепот, смешанный со всхлипами. Ещё ночью я была готова к любому его решению. Что он будет винить меня. Но теперь, я знаю, что не смогу прожить и дня, если единственный любимый человек уйдет. И если он тоже считает меня ребенком с чувствами, которые могут пропасть в любую секунду, то лучше сразу запереть меня в психушке, предостерегая от глупостей. Моё сердце просто не выдержит подобной боли.

Я плакала. Откровенно рыдала, когда отец поднимал меня на руки. Зарывалась носом в сильную шею, пока он куда-то шел. Старалась запомнить эти, возможно последние, мгновения рядом с ним. Расслабилась в его руках, дав волю чувствам. Долгие минуты с силой обнимала его, оставляя мокрые слезы на черной майке, пока отец, сидя со мной на воздушной кровати, слегка покачивался, ладонью гладя по спине. Забавно, даже сейчас обращается словно с ребенком. Видимо, так будет всегда, ведь я его дочь как никак.

- Прости... - мужчина остраняется, когда я окончательно успокаиваюсь, заглядывая в лицо. - Мне следовало выслушать тебя, прежде чем говорить подобные вещи... Честно, вчерашнее я просто списывал на гормоны. Боялся увидеть в твоих глазах ненависть и презрение, но ты...

- А я люблю тебя. Не как отца, - подсказываю, в очередной раз признаваясь в чувствах.

- Любишь меня... Не как отца... - будто в трассе повторил он. - Чёрт! Милая...

И все пропадает. Мир сужается до одного человека, что яростно сейчас сминает мои губы. Эта страсть не интимного характера. Это боль, которую мы с ним несём. Боль недосказанности, боль неправильности происходящего, боль того, что подобные чувства окружающие никогда не примут. Но так ли важно их одобрение? Нам хорошо вместе. Для пары нужны лишь двое. И сейчас мы без остатка отдаемся друг другу, сплетаясь языками. Поедаем, будто не ели годами. Под его напором я не удерживаюсь и валюсь на спину. Отец следом, не отрываясь, нависает сверху и я чувствую, как он улыбается, сжимая меня в своих руках на кровати. Катастрофически мало воздуха. Лёгкие обжигает, но сил оторваться просто нету. Выгибаюсь навстречу ладоням, что проходятся по бедрам, сжимая, мнут ягодицы, ненадолго задерживаются на талии, пересчитывая ребра, чтобы после с наслаждением и глухим стоном смять грудь.

- Я тебя больше не отпущу, - надрывно шепчет отец, лишь на секунды открываясь от распухших губ.

- Не отпускай, - единственное, что успеваю произнести прежде, чем он снова завладевает мной.

Знаю, что нам предстоит ещё один разговор. Но не сейчас. Со стороны мы похожи на тех, кто в любую секунду просто сорвётся и разорвет друг друга, яростно овладевая телом. Однако несмотря на всю страсть, мы не переступаем границу. До глубокого вечера исследуем друг друга, будто незнакомцы, стараясь запомнить каждую мелочь. Нежимся в объятиях, или сгораем в необузданных поцелуях, без слов говоря о столь неправильной, и такой безграничной любви.