Кризис среднего вампирского возраста.

Неделя выдалась сложной. Слухи о загадочных убийствах расползались по городу. В Машин клуб стало ходить ощутимо меньше людей, а уж про то, чтобы уговорить кого-то ночевать вне стен родного дома и говорить нечего. Даже на любимых сайтах знакомств стало меньше желающих получить удовольствие на одну ночь. Согласны были разве что совсем извращенцы, но с такими не хотела связываться даже всякое повидавшая Маша. Кровь приходилось просить у Иры. Девушки, конечно, помирились, но каждый раз просить еду было неловко. На соседку и так слишком много всего навалилось. После смерти Вартана, пост местного вампирского врача пришлось принять на себя ей, и жила она на двух работах. Днем в человеческой больнице, а ночью в вампирской.

Валера с радаров пропал. Не отвечал на звонки, смс, не открывал дверь, и от мысли, что с ним могло случиться что-то страшное, ей становилось больно. На телефоне множилось количество непрочитанных сообщений от Александра, но их Маша и не думала читать. Ее не отпускала мысль, что все начало рушиться снова по его вине.

На выходных ей назначил свидание один мужчина с сайта знакомств. Обычно Маша с такими на свидания не ходит. Слишком брутальный и взрослый. Маше комфортнее было общаться с парнями до двадцати пяти и без тени брутальности на лице.

Первое свидание прошло неплохо. Это был приятный, спокойный ужин. Дима, так звали мужчину, оказался очень мягким и обходительным человеком. Работал он огранщиком в ювелирной мастерской, фанател по старому кино, виниловым пластинкам и обошел все горные вершины в округе.

Машу так сильно завлек этот образ взрослого состоявшегося в жизни, стабильного мужчины, что она сама не поняла, как согласилась на второе свидание, а за ним и на третье.

Во время прогулки в парке произошло то, чего Маша никак не могла ожидать. На дорожку выбежал мальчишка лет шести и с радостным возгласом прыгнул на руки Диме. За мальчишкой вслед бежала перепуганная полноватая женщина, хватаясь за сердце.

- Ну Антоша! Ну куда ты?

Женщина резко остановилась и выдохнула:

- Дима, он меня с ума сведёт!

Мальчишка обвил шею Димы своими крохотными ручками, а женщина переводила взгляд то на него, то на Машу. Поспешно попыталась забрать ребенка, мол, домой пора, нагулялись уже.

- Я с папой пойду! – Завопил Антоша так высоко, что у всех окружающих зазвенело в ушах.

Маша проморгалась, не веря своим ушам. Дима с опаской посмотрел в ее сторону, прошептал что-то мальчику, тот очень нехотя отпустил руки и Дима спустил его обратно на дорожку.

- Сейчас ты пойдешь с бабушкой, а вечером я принесу тебе пиццу. Идёт?

Мальчик кивнул и пошел к женщине. Та стала его ругать за побег с детской площадки, вместе они развернулись и пошли вглубь парка. Маша какое-то время смотрела им вслед.

- Папа, значит?

- Извини, я должен был сказать сразу.

Дима весь как-то сжался от стыда.

- Было бы славно. Я честно скажу, дети для меня больная тема.

- Расскажешь?

Маша неопределенно повела плечом. Во всей ее жизни были только две неразрывно связанные друг с другом больные темы – дети и Александр...

- Так, а где его... мама? – Решила сменить тему Маша.

- Понятия не имею. Она решила, что семейная жизнь не для нее, и ушла, забрав только свои документы.

- А если ее похитили?

- Маш, двадцать первый век. Социальные сети она ведёт активно. Первое время я даже наблюдал за ней, а потом подумал... А зачем оно мне надо? Она же не явится в какой-то момент ко мне на порог просить прощения и умолять принять обратно в нашу дружную семью. Сидит в своем Питере и пусть сидит. Мы и без нее неплохо справляемся.

Иногда Маша действительно забывала о том, что можно следить за чужой жизнью вот так, издалека, и никто об этом даже не узнает. И даже мысль промелькнула, а не поискать ли ей кого-то из старых знакомых. Съедало глубоко засевшее внутри чувство ностальгии, да и черствой ее назвать нельзя было. Маша всегда была довольно сентиментальной, и от того ее вечная жизнь становилась мучительнее, ведь каждый новый переезд означал то, что придется расстаться с полюбившимися ей людьми.

Дома Маша просто легла в свою постель, не раздеваясь, накрылась одеялом с головой и просто лежала так несколько часов. Жизнь, от которой она скрывалась, все ее болезненное прошлое наступало на пятки.

Воспоминания о самом страшном дне в ее жизни хлынули как цунами. Темная сырая комната, в которой ее держали на протяжении всей беременности, освещаемая одной единственной свечой мерещилась Маше на стенах ее квартиры. Мерещился вкус жидкой каши на воде которой ее кормили два раза в день и куска черствого чёрного хлеба. Как она выжила в таких условиях, еще и с ребенком - остается загадкой по сей день. Ноги опухшие, с дряблыми мышцами не могли выдержать вес живота. Слишком большого для четырех месяцев живота. Когда среди ночи подстилка, на которой была вынуждена спать Маша, намокла от околоплодных вод, никто не был к этому готов. Ее крики раздавались по всему двору.

- Позор... Какой позор... - Плакала Бабка Настасья. Она повторяла это каждый день с тех пор, как прятать стремительно растущий Машин живот стало невозможно. – Ить что хозяева скажут. Кто тебя теперь такую возьмёт-то.

На крики сбежались все рабочие. Сарай, в котором Маша провела несколько месяцев, совсем не препятствовал распространению звуков. Кто-то искренне хотел помочь, а кто-то просто хотел зрелищ. Настасья гнала всех от Маши прочь, заранее понимая, что ребёнку не выжить... Да и подопечной её скорее всего тоже.

Когда все закончилось, тишина показалась оглушительной. На соломе лежало маленькое, серое, безжизненное тельце, от которого тянулась такая же серая сухая пуповина. Маша тяжело дышала. На ребенка она смотреть не хотела. По щекам катились горячие слезы. Настасья громко ахнула и перекрестилась.

- Мань, не похож он на недоноска. Точно от этого... - Настасья понизила голос. - От графа?

- Точно.

Настасья завернула бездыханное тельце в льняную тряпку и вынесла на улицу. Маша медленно теряла сознание. Свет от свечи нервно подрагивал. Ее осталось совсем не много, всего на несколько минут. А Настасья не все не возвращалась.

Свеча погасла, оставив Машу в кромешной темноте. Воздух заполнился озоном, холод пробирал до костей, но Маше почему-то было жарко. Раскат грома рассек воздух, и молния на секунду осветила комнатку. Вскоре хлынул дождь. Он барабанил по крыше, выстукивая какой-то особенный ритм.

В очередном раскате Машины глаза сверкнули багрянцем. Она тяжело, со скрипом вздохнула, но лёгкие не слушались. Попросту отказывались сокращаться. Желудок скрутился в узел, пронзив всё тело болью. Маша свернулась калачиком на промокшей соломе и застонала.

А дальше туман. Маша пришла в себя на полу в поместье. Солнечный свет обжигал ей руку, от чего она и проснулась. Пол под ней был в грязи, персидский ковер был перепачкан землей и кровью. Под ногтями у Маши остались частички чьей-то кожи. Девушка осмотрелась. Недалеко от нее лежала растерзанная хозяйка. Комната наполнилась пронзительным криком. Маша отползла подальше от тела, поднялась на ноги и побежала прочь, зовя на помощь других обитателей поместья.

Вот только в живых не остался никто... Кроме Маши.