Охотники & Вампиры. Начало

Хоть днем ранее было холодно, и бело-серые тучи все еще сковывали небо, погода выдалась теплой. Плотнее закутавшись в шаль (потому что один навязчивый прохладный ветерок все же не пожелал подчиниться приказу природы и удалиться, и теперь продувал сквозь платье), Мирослава медленно ступала по каменным тропинкам между цветущих розовых кустов и жадно вдыхала их сладкий аромат.

Эренштайн шел рядом с девушкой, ее рука лежала на его согнутом локте. Так и не сказав, кто являлся создателем картины, Мирослава предложила гостю прогуляться по саду.

Звук их шагов по влажному камню дорожки глухо отдавался в пространстве. Тема о погоде, как это обычно бывало, иссякла быстро. Мирослава не представляла, о чем она может говорить с этим джентльменом. Вернее, у нее было множество вопросов касательно прошлого. Сколько ему лет? Сто, двести, триста? Или больше? Каким был мир тогда? Какие были люди? В книгах написана история, но это – просто книги, бумага, с напечатанными на ней буквами. В книгах все сжато, сухо, сплошные факты без маленьких деталей, которые бы дополнили представление о тех временах.

Этикет не позволял ей расспрашивать его о прошлом. Прошлый раз, когда она хотела узнать сколько ему лет, Эренштайн не пожелал отвечать. Возможно, еще не пришло время для этих вопросов.

Пусть это не совсем то, что она хотела узнать, но Мирослава все же могла бы его кое о чем спросить, учитывая сложившуюся ситуацию.

– Могу я спросить, как Вы познакомились с г-ном Ливингстоном?

Мужчина замедлил с ответом, будто бы взвешивал, как много ему следует рассказать. Затем он коротко ответил:

– Нас познакомила его младшая сестра.

– Я не знала, что у него есть сестра. Как ее зовут?

– Софи. Она младше Джеймса на двадцать лет.

Мирослава молчала. Ей было любопытно, как Эренштайн с ней познакомился. Какие у них отношения? Может ли быть, что... Она подняла голову, чтобы посмотреть на мужчину и поспешила отвести взгляд, когда заметила, что он смотрел на нее. Она невольно сжала руку, которая лежала на его локте.

– К-какая она? – запинаясь, тихонько поинтересовалась девушка. – Она похожа на г-на Ливингстона?

Собеседник отрицательно покачал головой.

– Если говорить о внешности, то сходство, конечно, есть, они все же брат и сестра. Но на этом все и заканчивается. Сколько помню, Джеймс всегда был открытым и веселым, и в какой-то степени простодушным. Софи же вначале была замкнута, но сейчас... – Эренштайн на мгновение замолчал, тщательно подбирая слова, – сейчас она беспечна в отношениях с другими. Также у нее комплекс старшего брата, – усмехнулся мужчина. – Как у Джеймса комплекс младшей сестренки. Помню, как он разозлился, когда узнал, что мы... – он прочистил горло. Эренштайн взглянул на девушку, пытаясь определить, поняла ли она, что́ он хотел сказать. – В общем, наша первая с ним встреча прошла не особо гладко.

– Но потом вы сдружились, несмотря на то, что Вы ухаживали за его сестрой, – холодно подытожила девушка. Она убрала свою руку с его локтя и направилась вперед, оставив гостя позади. Затем, добравшись до угла, Мирослава свернула в сторону беседки.

Не нужно было обладать дюжим умом, чтобы понять, что они встречались. По какой-то причине, Мирославу расстроил этот факт. Но еще больше ее злило то, что ее это вообще волновало.

Недалеко от беседки был установлен мольберт с планшетом, на который была натянута бумага. Рядом стоял небольшой столик. На нем лежали деревянная, заполненная фарфоровыми чашечками с акварельными красками коробочка, кисточки различной толщины и стакан с водой. Девушка подошла к мольберту, и переставила его так, как ей было нужно.

– Вы рисуете, – раздалось за ее спиной.

Хоть это и не было вопросом, девушка не удержалась от язвительного ответа:

– Как видите.

Она не обернулась, чтобы посмотреть на своего собеседника, иначе бы заметила улыбку, которая играла на его губах.

Эренштайну показались милыми ее недовольно сдвинутые густые брови, когда она копалась в кисточках в поисках нужной. Шаловливый ветерок успел выбить несколько каштановых кудряшек из ее высокой прически, и теперь они спадали вдоль ее шеи.

– Фройляйн Мирослава, Вы сердитесь на меня.

Девушка замерла, перестав перебирать кисточки. И это не было вопросом, но Мирослава все равно ответила:

– Вовсе нет. Вам показалось, г-н Эренштайн.

Мужчина, прислонив кулак ко рту, еле сдерживался, чтобы не засмеяться.

– Тогда почему Вы так грозно направили на меня свою кисточку?

Мирослава недоуменно захлопала глазами, прежде чем осознала значение его слов. Кровь прилила к ее щекам, и она снова отвернулась, чтобы скрыть свое смущение. Девушка нервно теребила в руках злосчастную кисточку, потом резко окунула ее в стакан с водой. Она набрала кисточкой охры, чтобы слегка отметить на бумаге очертания беседки.

– Не стесняйтесь, я не буду смеяться, как бы Вы не нарисовали, – поддразнил ее Эренштайн, наблюдая за ее нерешительностью прикоснуться кистью к белоснежному полотну.

Девушка со стуком положила кисточку на стол, и развернулась, чтобы впить свой взгляд в мужчину, который бессовестно смеялся над ней. Она не прикоснулась к бумаге, потому что раздражение и смущение мешали ей сконцентрироваться, а не потому, что она боялась рисовать перед ним.

– Вот как, – монотонно выговорила девушка сквозь стиснутые зубы. – Мне так повезло, что со мной сейчас находится такой благовоспитанный джентльмен. – Она выдавила из себя натянутую улыбку. – Может, он еще будет так любезен и покажет мне как рисовать? Я уверена, что у него было достаточно времени, чтобы научиться восхитительно писать картины. – Девушка отошла в сторону, открывая ему обзор на мольберт, и приглашающе указывая на столик.

Улыбка сползла с лица Эренштайна. Он откашлялся в кулак и, отведя взгляд, тихо отметил:

– Что Вы, я абсолютно уверен, что Вы не хуже меня знаете, как рисовать, г-жа Валейко.

Возможно, ей стоило бы на этом остановиться, но он достаточно глумился над ней, чтобы так просто оставить его поддразнивания. Она все больше убеждалась, что скорее он ее раздражает, и те эмоции, испытанные ею несколькими минутами ранее, не могли быть зачатками ревности.

– Уверяю, это не так. У Вас наверняка получается лучше.

Мирослава наблюдала за тем, как мужчина колебался. Ведь он действительно должен был уметь писать картины, если не хорошо, то хотя бы удовлетворительно.

Эренштайн тяжело вздохнул. Девушка его подловила, и, похоже, он не сможет отказаться. Подойдя к мольберту, он уверенно взял кисточку и произнес:

– Хорошо, г-жа Валейко, Вы меня убедили. Но я бы хотел нарисовать Вас.

     

Уже несколько минут смех Мирославы разливался по пространству. Когда же, казалось, она успокоилась, стоило ей вновь взглянуть на свой портрет, как на нее нахлынула очередная волна смеха.

– Вижу, Вы в восторге от моей картины, – заявил Эренштайн.

– Еще каком! – сквозь смех сказала девушка, вытирая появившиеся слезы.

– Рад, что Вам понравилось, – тщательно вытирая тряпочкой использованные кисточки, произнес мужчина. С легким стуком он закрыл крышку коробочки с красками. – Сколь неловко бы мне ни было за свои скромные умения, это того стоило. По крайней мере, я впервые увидел Вашу искреннюю улыбку.

Девушка перестала смеяться, и посмотрела на собеседника. Его медовые глаза завораживали ее, не позволяя оторвать от них взгляд. Сердце начало быстро колотиться в ее груди.

– Я должен извиниться за свое грубое поведение. Надеюсь, Вы меня простите, – сказал Эренштайн.

– Прощаю, – тихонько подтвердила Мирослава. – В конце концов, Вы меня повеселили...

В нависшем молчании до них откуда-то доносился лишь металлический стук садовых ножниц, которыми садовник подрезал зеленые кусты самшита.

С усилием девушка отвернулась от собеседника. Она пыталась успокоить свое взбесившееся сердце, перебирая в голове обыденные мысли, стараясь сконцентрироваться на распустившихся алых розах перед ней... на чем угодно, только бы вытолкнуть его из своего сознания.

Кончик выбившейся из ее прически пряди защекотал шею Мирославы, когда мужчина прикоснулся к этому каштановому завитку.

– Фройляйн Мирослава, – прошептал Эренштайн, стоя за спиной девушки. Когда она его простила, он вновь все так же бесцеремонно начал называть ее по имени.

Ему ничего не стоило сделать все ее старания изменить мысли бессмысленными. Кончики пальцев его руки, едва касаясь кожи девушки, опустились вдоль ее шеи, пока вскоре не оказались на ее плече. Плечи девушки напряглись, она замерла, даже не решаясь набрать в лёгкие воздуха. За эти два раза, что они виделись, он постоянно поступал своевольно и, наверняка, поступал так со всеми.

На мгновение, прикрыв глаза, чтобы сделать глубокий вдох, Мирослава отошла от него и ровно сказала:

– Думаю, нам пора возвращаться.