Душа для Вампира

Занятия длились вторую неделю. Анна до изнеможения повторяла упражнения, которые, по уверению Антона, помогут ей стать сильнее и выносливей. Если вампир разрешал отдых, Анна начинала снова, повторяла до тех пор, пока могла шевелиться. В ее глазах горела странная решимость, а вампир лишний раз убеждался, что оставлять ее одну не стоит.

Анна пообещала себе стать сильной. Она хотела убедить в этом саму себя. Но порой, когда судорожно перехватывало дыхание, а от усталости хотелось рухнуть и не подыматься, она невольно теряла решимость. Ей бы взвыть, закричать, обложить Карателя обвинениями и со злостью выцарапать ему глаза, но она останавливалась. Безотчетный страх перед ним буквально заставлял молчать. Пока она не станет сильной, пока не сможет ему сопротивляться. Покорно молчать с каждым днем становилось всё труднее.

С того памятного дня, когда не удалось самоубийство, Анна стала другой. А еще и Антон почти никуда не уходил. Она очень старалась не показывать ему, что в ней что-то надломилось, иссякло.

Но вечерами, когда дом погружался во мрак, духи шептали вампиру быть на страже, эхом повторяли Анин беззвучный шёпот, в котором она умоляла бога о смерти, признавалась в собственной никчемности и духовной слабости. А потом, без особой надежды, выпрашивала у провидения сил и решимости пережить все это. И каждую минуту вампир знал, что может ее убить, и ничего не делал.

Анна снова и снова беззвучно шевелила губами, мысленно молясь и выпрашивая себе мужества. "Не сдаваться! Ни за что не сдаваться! Надежда ещё есть. Не может не быть. Нужно только чуть-чуть постараться..." — уговаривала себя вампирша и сама в это не верила.

По коротким взглядам, по особому выражению глаз, движению губ и касанию рук Антон догадывался, что девушка знает про Договор, но признаваться сам не спешил. Почему она молчит? Что задумала?

Прежние ангелы-фениксы тоже рано или поздно узнавали, что умрут. Но после этого были истерики, отчаянье и крики. Анна молчит. Везде, где только можно, Антон оставил своих призраков и ни на секунду не переставал их расспрашивать о ней.

Занятия давались ей с трудом. Сказывалось долгое обездвиживание. После первой тренировки Анна утром поднялась с заметным усилием, потом дело пошло легче. Мешали результату боли в его ребрах и её позвоночник, после нагрузок начавший болеть. Анна закусывала губы, иногда до крови, но старалась не жаловаться. Только глаза, полные слёз, смотрели на вампира затравленно и отчаянно.

Ей плохо давались растяжки, она уставала от бега, от силовых и, ко всему прочему, стала дико смущаться на пробных спаррингах, которые Каратель ввел спустя десять дней. Когда Антон впервые объяснял, куда и как нужно бить противника, чтобы обезвредить его, на щеках Анны пурпуром цвел румянец, да так красочно и ярко, что хотелось остудить его ладонями и успокоить губами. Он отводил взгляд и мысленно считал листья на ближайшем кусте, не позволял себе поддаться слабости, но надолго ли это поможет.

Заметив его напряженный взгляд, Анна и сама поспешно отводила глаза. В Антоне ей постоянно виделась угроза. "Чертов упырь! Знает о том, что нашла его Договор, или нет?" – напрасно гадала она. Временами Ане казалось, что он всё знает, но только молчит. Почему?! Понятно, что она не должна бы знать про бумагу, но если представить, что прочла. Что мешает ему добиться ответа? Он сильный, он может настоять, припугнуть, но нет. Он только смотрит, а Аня постоянно и везде чувствует его присутствие.

Знала бы она, на скольких девочках до неё Антон применял силу. Теперь точно знал, — нельзя. Огненные духи ломались под напором и угрозами, огонь запирался внутри, а так и до безумия недалеко. К таким хрупким девочкам, в которых рождалось живое пламя, нужен был особый, нежный подход, — ласковый и осторожный. Только после всех проверок, — убийствами и ядами, — только тогда можно попробовать принудить. Но опять очень осторожно. Это знание и успокаивало пока Антона. Маркус не убьет ее. Может быть, потрогает, попугает тенями, но жестокости не позволит.

В противовес физической слабости, Анна задавала невозможно много вопросов. Обо всём, даже о сущих пустяках. Вампир терпеливо рассказывал об иерархии, о кланах, придуманных самими вампирами, чтоб потешить тщеславие, о междоусобных боях. Анна просила подробностей, и так увлекалась, что напрочь забывала о стеснении, расспрашивая об уязвимых точках, о ранах, приводивших к ослаблению противника. Она уточняла о пагубном воздержании от питья крови, возможном одиночестве щенков и обязанностях Карателя. О Маркусе, его характере и прочих ведущих вампирах.

Анне нужно было отыскать лазейку, оставить себе крохотный шанс на жизнь. По всему выходило, что этого нет. Чем больше рассказывал Антон, чем красочнее были описания пиров и битв, чем больше он вспоминал прежних стран и жизней, тем меньше оставалось надежды, что она не изменилась. Об этом говорили и нагрузки, и ловкость. Хоть и получалось неважно, но она помнила себя месяцы назад и понимала — невозможно достичь такого уровня за две недели.

Бежать она опасалась. Боялась не за себя, — за людей. Если она и правда такая, то что их ждет, страшно и представить. И решение возникло быстро, — ее убьет Антон. Вот только решиться на провокацию выдержанного Карателя оказалось куда сложнее.

Поначалу Антон объяснял её интерес профессией врача, наивностью и некоторой глупостью, но постепенно понял, что её задумки ему не нравятся. Она хотела смерти, искала её, мысленно проигрывая варианты. Но живо нарисовав в воображении исход, вдруг пугалась и торопливо, неосознанно разыскивала иной путь. Она запуталась и растерялась. Она искала решение, понятное только ей, а ему очень хотелось узнать, к чему же она идет.

Чем ближе становилось полнолуние, тем наглее становилась Анна. Вампир теперь нагло оставлял с нею духов, зная, что она видит их, но под присмотром не посмеет сглупить. Слишком он был самонадеян! Анна посмела.

До этого дня он двое суток не позволял ей пить кровь, планово проверяя реакцию на отсутствие. Анна держалась очень хорошо, как для щенка. Но стоило оставить её одну и уйти, "забыв" на столе нож, как вампирша, наплевав на духов, полоснула себя по вене. Знала же, как правильно, знала, насколько глубоко!

Антону хотелось прибить её на месте, а вместо этого он методично выбивал плечом дверь, которую девчонка проворно умудрилась запереть. Когда он ввалился в комнату, думал, порвет нахалку на части, но она даже не испугалась. Антон смотрел, как на землю капает ее алая, пока еще людская кровь, а она сидит и пристально смотрит на изувеченное запястье.

— Она красная. Тебе не кажется это... странным? — холодный взгляд Анны заставил вампира обождать с поисками перевязи.

— Нет, не кажется. Полнолуние только через четыре дня. К тому же, первые несколько лет болезнь может проявляться наплывами, — заученно соврал он.

— Н-да? А мне казалось, что все со мной решено, — она снова посмотрела на кровь.

— Анна, что происходит? Тебя что-то гложет? Так спроси... — поймав ее взгляд, вампир понял, что поторопился с предложением.

— Какого цвета моя душа?

— Обычная, — без колебаний ответил вампир. — Почему ты спросила?

— Потому что это неправда. Я вижу её другой. И огонь на руках вижу. Так какого она цвета?

"Соврать или сказать?" — Антон на минуту заколебался.

— Золотая, — нехотя ответил он.

— Почему? Твои я вижу как серые, — Анна поджала губы, а он заметил, что на щеке дрожит мускул.

— Я не совсем уверен... Быть может, в тебе есть особые силы, которые ещё не проявились, — осторожно пояснил вампир. Почти не соврал.

— Это смешно! Нет никаких сил. И душ никаких нет. И все, что со мной происходит — это неправда, — она посмотрела Антону в глаза. Как же изобразить безумие? Горящий взгляд? Или насмешливого презрения хватит? — Тебя нет. И всего этого тоже нет. Я умираю, а все это только кажется мне! Это сон!

Каратель ей не верил, слишком резко все в ней изменилось.

Анна сглотнула, вампир скользнул по ней взглядом, отметил детали: пересохшие губы, влажные блестящие глаза. На руке, что сжимала нож, ногти побелели от напряжения, на шее нервно подрагивала жилка. И отдельные волосинки, выбившиеся из косы, трепещут, будто на ветру. Хватит ли ей одного урока или придется повторить угрозу?!

Как Антон дернулся вперёд, Анна не сообразила. Не помогли его же уроки, не подсказали чувства. Она очнулась под вампиром, когда тот одной рукой сжимал её запястья, заведя руки над головой, а другой схватил за горло. Глаза его стали сумасшедшими, злыми, вдруг показались Ане матовыми и, словно перестали её видеть.

— Умереть хочешь, птичка?! — хрипло спросил Антон, — Так лови свою смерть!

И пальцы его превратились в ловкие прутья лозы, затянули упругие кольца, не оставили шанса выбраться. Анна в панике забила ногами, совершенно забыв, что сама этого хотела. Вампир только крепче сжал её рёбра ногами.

Анна закрыла глаза. Больно. Душно. Страх катился волной, впивался в спину землей и иголками, царапал изнутри горло. Она открыла глаза, Антон не мигал. Его бесчувственный пустой взгляд совсем не то, что хотелось видеть последним.

Она закрыла глаза. Воздуха... Воздуха...

Каратель уже контролировал биение ее пульса. Стоило нажать еще чуть-чуть и всё. Тонкая грань миров обнажилась, оголила черно-серую ауру Анны с болотно-зелеными разводами, и Антон сразу понял — врет она всё!

Испуганный ее страхом, из грудины вырвался огонь, свернулся шаром, раскинул до стен длинные, еще тонкие нити. И вокруг стало ослепительно ярко. Души Антона сгрудились плотнее, склонили над ними головы, будто защищая их обоих от чего-то невидимого. И Каратель в первый раз за всю жизнь увидел, что они касаются друг друга пальцами.

***

— Элис, что случилось? — девочка вдруг остановилась посреди парка. Взгляд стеклянный, пальцы дрожат, прикрывая основание шеи.

Марон тряс ее за плечо, она его не слышала. Она глядела вперед и что-то шептала. "Воздуха..."

— Элис... — повторил Марон.

На шее девушки кольцами проступили очертания удавки. Неярко, едва заметно, но вампир, коснувшись их, испытал тепло.

— Элис...

— Тонкие грани падали, рвался густой туман. Помнишь, тогда мы плакали, сотнею тысяч ран... — прошептала она и стала оседать.

Стихи, что пишет Маркус! Марон стал белее муки и едва успел подхватить её остывшими от страха руками.

***

Закружило, завертелось солнечное зарево. Обернулась луною земля, опрокинула всё живое, перевернула стрелки невидимых часов. И всё стало прежним.

Тошнота. Сомнительное удовольствие чувствовать её, едва пробудившись, но повлиять на него Анна не могла. Перед глазами плясали разноцветные искры, запах свежины стал невыносим. Она застонала, повернулась на бок. Антон не удосужился поднять её с пола. Валялся рядом опрокинутый стул, а чуть поодаль — сохла лужица её крови.

Во рту было пересолено. Анна провела языком по губам, ощутила заскорузлые кровавые корочки. Пить. Застонала, хотела подняться, но снова завалилась на бок.

— Не спеши, подожди, как полегчает, — спокойным голосом сказал Антон. Он был за её спиной, по звуку — сидел прямо у стены. — Приятно было? — насмешливо поддернул он.

— Нет, — просипела Анна.

— Хочешь повторим? — ответом ему стало молчание. Каратель поднялся, обошел её и присел напротив.

— Не отводи взгляд. Раз глупости научилась делать, так имей мужество в них признаваться.

Анна заставила себя посмотреть ему в глаза. Несчастная, униженная.

— Зачем? — он склонился вперед, внимательнее разглядывая зрачки.

— Ты меня обманул, — негромко сказала она. — Ничего не остановило, когда я накинула веревку. И сейчас не остановило.

— И ты решила проверить.

— Я не хочу так жить. Мне не нравится кровь, я пью её потому, что боюсь тебя. Повторяю всё, что ты говоришь, но не замечаю особых успехов. Разве так должно быть? Может, ты меня обманываешь? Я же не могу проверить.

— Могла бы просто спросить, — вампир сглотнул. Значит, снадобье не действует. И его гипноз действует только короткое время. Это будет посложнее, чем рассчитывал Антон. — У всех у вас, щенков, так, — страх, интерес, потом вы сами себя проверяете на прочность, — вампир вздохнул. — Ты действительно еще можешь умереть. До первой проверки, которая будет через несколько дней. В полнолуние кровь начнет меняться. Ты ещё могла бы сама всё решить, но я не хочу давать тебе такую возможность. Перед его смертью, я ему это обещал. Я поклялся, — он нарочно добавил драматизма.

"Маркусу, — мысленно добавила Анна. — Ты пообещал это все ему. Андрей только предлог. Может быть, и он всего лишь уловка." Анна вздохнула. Она для Антона — только монета, на которую он может купить себе желание.

— А если я сойду с ума, тогда ты убьёшь? — в отчаянии спросила вампирша.

— Не надейся. Играешь ты фальшиво, а после всего, что натворила, стану приглядываться ещё больше, — Антон помог ей подняться, чуть дольше посмотрел в глаза. — Я уж надеялся тебе доверять, а вон и нож оставить нельзя. Теперь и дверь обратно ставить, — он кивнул в ту сторону и зло добавил: — Уже без запора.

***

Два дня прошли спокойно. Анна вела себя тихо, виновато опуская глаза всякий раз, как Антон приближался, чтобы вернее указать ей правильность стойки и положение тела. Она его боялась. И после последней стычки — ещё сильней. Сердечко трепыхалось часто-часто, щеки алели, но на пальцах, — слава богам, — горело пламя.

Оно уже проснулось, чувствовало приближение полнолуния и несмело подымалось. Распускало яркие оранжевые лепестки, наливало их янтарным соком да рубиновыми разводами. От нее теперь горше пахло ландышем, острее проявлялась сирень. И примешивался временами тонкий майский мед с поздним липовым цветом.

Вампир предчувствовал фиаско. Находясь поближе, старался лишний раз задержать дыхание и не смотреть ей в глаза. Лавровая настойка подводила. Она должна была отбить вампиру нюх, но тот не пропадал, и дикий аромат новой Анны Каратель, казалось, мог найти кожей.

Зачем Маркус написал эту оговорку в Договоре? Ведь запретив, он сам толкнул их в руки друг другу. Антон не мог совладать с природой, — запретный плод хотелось сорвать как можно скорее. Только нельзя ему трогать. Пока. Иначе потом не сможет завершить обучение.

Анна ему ещё поддавалась, но вампир сомневался, что в полнолуние сможет воздействовать на нее гипнозом. Слишком все было в новинку, — и на кровь она реагирует не так, и его изучает, сама себе на уме.

Утром, в день полнолуния, Анне уже было дурно: кружилась голова, мутнели глаза и она боялась воды. Её тошнило, а тело теперь выдыхало желчью и ядом. Темным ядом, — Антон узнал его по маслянистому запаху, — с четким металлическим оттенком.

Антон был почти незаметен. Скрестив ноги, он сидел в темном углу своей лежанки и наблюдал. Анна металась в бреду, била тишину стонами и мольбами, оставляя на покатых стенах следы царапин и обломки ногтей. На ее тонких руках вздувались вены, окрашенные темнотой, иссушенные губы побелели, а глаза постоянно закатывались.

Вампир не вмешивался сам, но тупо смотрел, как его собственные души, наплевав на запрет приближаться к Анне, гладили её по волосам, шептали что-то неразличимое и оставляли на коже тускло-зеленые пятна касаний. Она тогда успокаивалась, смирела и легче дышала. Чувствуют, что она не для Маркуса, а для них. Что ж будет, когда она поймет, для чего рождена?

Временами Анна сползала на пол, с трудом подымалась и искала покоя снаружи. Кто бы мог представить, сколько душ соберется в лесу этой ночью! Казалось, весь призрачный мир пришел на неё посмотреть. Вампир испытывал к ним отвращение, — призраки только смотрели, но боль ее не снимали. Чудовища, что первыми кинут в нее камень.

Антон всё ждал, когда ж они, голодные, истосковавшиеся по живому теплу, нападут. Он бы тогда не отбивал, отдал бы Анну им. Но призраки стояли поодаль и только наблюдали. Они раньше него знали, чем кончится эта ночь.

Вампир ещё мог всё остановить. Несколько раз за ночь он отгонял свое тщеславие прочь, приказывал своим душам пугать Анну, чтоб разум её запаниковал, сдался. Черт бы с ним, с Договором, только б не мучилась! Они не слушались, продолжали гладить и успокаивать, невольно защищая от самого вампира. Выбор был сделан свыше, Антону оставалось его принять.

К середине дня температура Анны стала скакать. Девушка то тряслась от воображаемого холода, то рвала ворот рубашки, мешающий дышать. Чем ближе к ночи, тем чаще были скачки. Несколько раз она теряла сознание, потом подолгу не могла прийти в себя, мучилась, выла от внутренней боли.

А ночью Анна вдруг очнулась. Лихорадочный затравленный блеск глаз подсказал Антону, что заражение идет правильно. Вампир почувствовал, как комната наполняется жаром, изнутри выжигающим в ней людское. Совсем скоро разум затуманится, возникнет короткая паника, которая позже станет походить на бред.

Чем ближе становился час ее охоты, тем сильнее нервничал Антон: то и дело сжимал кулаки, отводил глаза, почему-то ощущая её боль, как собственную. Горели сосуды, пеклись органы и высыхали жидкости, питая маслянистый яд. А когда почуял, что зачесались её клыки, вздувающиеся на нёбе полыми, пока ещё мягкими хрящами, вампир понял — пора.

Время поджимало. Павел, наверно, уже всё подготовил, осталось только спровоцировать вампиршу к охоте и привести на место. Антон достал нож, провел по ладони и размазал лезвием кровь. Изба быстро напиталась запахом моря и перетертой травы. Вампир облизнул губы, пробуя воздух на вкус, ощутил во рту легкое щекочущее покалывание, и глаза по-охотничьи зажглись.

Пряный запах достиг Анны. Вампирша вытянулась в струну: каждый мускул превратился в пружину, зрение сосредоточилось на мелочах, слух теперь улавливал малейший шорох, нюх обострился. Она обернулась, глянула ему в глаза, и Антон увидел знакомый хищный огонек.

Ее страх перед взрослым вампиром исчез, и она, видя в нем только помеху, метнулась вперед. Вампир наотмашь отбросил девчонку к стене. От удара Анна сползла на пол, но через мгновение снова бросилась в атаку. Антон схватил её горло, слегка приподнял над землей, как драную кошку.

Она извернулась и ударила его в живот. Не так, чтобы вампиру было очень больно, но он нарочно согнулся сильнее, выпустил её. А Анна, чувствуя в себе силу, бросилась обратно, схватила его за горло, взгляд остановился на пульсирующем узелке.

Антон вдруг почувствовал, что больше себя не контролирует, — чужое влияние усиливалось. Вампир достал из кармана тонкий кинжал, бросил его на пол.

Анна отпрянула, машинально подобрала оружие, посмотрела сначала на нож, потом на Антона. Что если сейчас его ударить, потом сбежать? Маркус... Она даже не знает, от кого бежать. Что толку? Анна вдруг пришла в себя, испугалась, и бросила нож на пол.

— Бери, без него на охоте туго, — посоветовал Антон. Анне почудилось, что голос его изменился, и она отошла подальше.

Он подошел сам, по пути подобрал кинжал, провел тонким лезвием по шее, вниз по груди, где ворот оголял тело. И темные капли стали пропитывать ткань.

— Хочешь меня убить? — прошипел Антон.

Глаза Анны расширились от ужаса. Перед ней теперь был не он. Чужой змеиный шепот на его устах, в глазах — небесные блики, и волосы будто бы посветлели. На короткое мгновение вынырнул призрак из ее кошмара.

— Так не медли. Убей! — не унималось видение, завладевшее Карателем. Живое, теплое. Оно само протягивало оружие и настойчиво предлагало убить Антона.

"Замолчи! Исчезни! Испарись! Нет ничего этого... это морок и страх, рожденный демоном," — мысленно сопротивлялась вампирша.

Она выхватила кинжал из его руки, и демон улыбнулся, обнажив оскалом тонкие змеиные жала меж резцов. Анна бросилась вперед, желая убить его, избавиться от диких видений. Острие кинжала уперлось шею вампира.

Нет! Запах... Родной, лесной, с дубленой кожей и сталью. Вот же он! Под руками пульсирует сердце и стук его Анна знает наизусть, а глаза хоть и чужие, но все равно — Его, — черные, а не голубые.

— Я тебя вижу, Маркус, — прошептала она. Её губами говорил кто-то чужой и слова будто бы шли не от неё.

Она прильнула губами к вампиру. Антон вдруг почувствовал, что её запах изменился. Маслянисто-сладкий, густой, с полынной нотой и медовой приторностью. Он замер, ощущая, как по телу бежит ток, пульсируя, щекочет вены и подымает плоть. И резко исчез Маркусов туман, — Анна отогнала его духа.

Антон повернул девушку спиной к стене, прижал за плечи так, что хрустнули суставы. Вот она: теплая, родная, с дрожащими розовыми губами и диким взглядом. Дыхание жаркое, по коже от него расползлись огненные нити. Чертят рисунки, горят, как лава на земной коже. Вампир приблизил к Анне лицо, прижался лбом. Сердце учащенно билось, судорога пробежала по мышцам. Антон сжал зубы, давясь желанием. Как же он будет жить...без неё?!

Не думать об этом! Не знать! Быстро, пока вновь не накатила слабость, пока не захотелось дышать, распахнул дверь и вытолкнул девушку наружу, вжался лицом в шершавую дверь.

"Не спасти ту, что отметил Верховный. Не спасти. Ибо сам себе не принадлежишь," — прошептал Каратель.

Анна бросилась прочь. Мерцали на черных стволах светящиеся салатово-лазурные мазки, будто кто-то нарочно указывал путь. И горький запах плоти, стынущей крови и страха, оседал на поникших листах, терпкий привкус опасности тонко покрывал ветви.

— Ааааннна...

Лоснистые ленточные черви, рожденные туманами, подсвечивались луной, отражая полуденное небо. Они метались меж кустов, зарывали змеиные морды в траву и шипели, шипели её имя. И ей казалось, что она видит, как тонкие струны слов вибрируют, рисуют везде невесомые людские тени, заставляя их шептать и просить её о чем-то. И чем дальше бежала она, тем разноцветнее были блики, тем больше вспышек вокруг. И уже не понять было, вернулось ли прежнее спокойное море, вихристо уносящее душу прочь, или всё это только ей снится...

***

Под пенье птиц легко открыть глаза.

Вдыхая запах горечи полыни,

Так просто осознать, что я не я

И мы не отличаемся отныне....

Анна медленно открыла глаза. Высоко серели кусочки неба, и с ветвей на лицо падала труха. Птицы перебрасывались трелью, громко трепетали крыльями, меняя ветки. Под лиственной подушкой трещали жучки, терли что-то желваками, тихо стрекотали.

Анна шевельнулась. Тело стало ватным, измученным и будто бы избитым. Ни единый мускул не избежал расправы, а любое движение рождало приступ жгучей боли. Она застонала, повернулась на бок. Лицо залипло грязью, кожа натянулась и с треском лопала высохшую глинистую маску. Челюсть заныла, и Анна подумала, что, наверно, ночь прошла гораздо ярче, чем она запомнила. Девушка приподнялась на локте, размяла хрустнувшую челюсть, глянула на ближайшее дерево. Кровь на стволе. Вдох. И не только кровь.

Откуда только силы взялись?! Анна в страхе вскочила на ноги, огляделась. Смятая трава в крови и нечистотах, распотрошенный человеческий труп и его изгрызенные конечности.

Жарко же прошла ее ночь охоты! Внутри нарастал страх. Такой сумасшедший, что сердце мешает слушать ветер. Нож! Один удар в сердце и все!

Она обыскала всю поляну, но кинжал, что ночью дал ей вампир, исчез.

А инстинкт охотницы пробудился и приказывает слушать. Слушай же! Слушай, что творится вокруг. Как тяжела поступь того, кто идет медленно, с перерывами. Как он приставляет ноги. Сколько делает шагов. И чей запах он принес на плечах.

Анна резко обернулась, готовясь защищаться. Конь. Просто конь. Страх внутри нее оцепенел и упал к ногам, мыслить стало легче.

Что теперь делать? Можно ли так сразу к дому? И что скажет Антон? Нет, ему нельзя говорить! Он подумает, что обезумела, что опасна, и тогда... Не глупо ли умереть после всего?! Нужно придумать, спрятать, уйти. Сделать всё так, чтоб и следа не осталось.

Конь был оседлан, и слишком очевидно было его появление. Анна несколько раз оглядела окрестности, пробежалась вокруг, но ни присутствия, ни запаха вампира не обнаружила. Следил, она чувствовала. Кто знает, сколько средств маскировки он знает. А она же ещё дура!

Солнце подымалось быстро, становилось жарко и больно открытой коже. Анне хотелось спрятаться в темноту, полежать, привыкнуть к телесной боли, но нужно было заняться другими.

Ей не с первого раза удалось поднять останки на лошадь. Ужас граничил с отвращением, но страх, что кто-то найдет следы ее пиршества, заставлял Анну торопиться, чтобы спрятать труп.

Она долго блуждала по лесу и искала подходящий овраг. С трудом стащила труп вниз, долго забрасывала землей. Сначала вручную, потом обломками веток, ногами, чем придется.

Только когда всё было скрыто, вампирша села передохнуть. Нужно вернуться. Позади — окровавленная поляна, в остатках плоти и внутренностей, на деревьях — отпечатки смерти, на кустах — обрывки одежд. Куда всё девать? Поехать домой и попросить его помощи? Антон и так знает. Она чувствовала, — он проверяет ее, следит и ждет, что будет дальше. Словно решает, можно ли ей жить.

Анне все казалось, что стволы обрели глаза, ветви — пальцы, а листья прячут ухмылки. И будто бы сотни глаз смотрят на неё с осуждением и торжеством. Будто бы от каждого дерева слышится змеиный шепот. И шепчет он насмешливо, тягуче тянет ее имя, хохочет над неумелостью. От звука его трепещет кожа страхом, а внутри все сворачивается живыми змеиными кольцами. И пахнет, душно пахнет дегтярным маслом. Горчит им в легких, дерет горло. Отравиться им проще простого...