Девиант. Расцвет Мортэ

Прятки с самой тьмой чреваты затягиванием в бездну.

────────────────────────────────

Тик-так. Тик. Тик. Так.

Стук часов за спиной психологини с каждой секундой всё сильнее выводил из себя. Сосредоточенность трещала по швам, прямо как рухнувшая в одночасье жалкая жизнь — так бы о Каре отозвалась половина её одноклассников. Ущербная, жалкая, нищенка... Как только она выберется отсюда, к ней прилепят новые ярлыки.

Суть всегда одна — прокажённая. Гордячка, вздёрнувшая нос из помоев.

Она никогда не хотела верить, что это правда, вот только жизнь поглубже втаптывала в говно. Уже даже не по самые уши: мерзость заменила ей солнце, а треск старой лампы над головой — мамины колыбельные. Из тех самых времён и дальних уголков искажённой детской памяти, когда эта женщина ещё была нормальной.

Ну, насколько Либерти Фостер можно было назвать такой.

— Мисс Фостер, вы меня слышите? Вы осознаёте, где находитесь?

Кара злым взглядом буравила ленивую минутную стрелку. Время не торопилось избавлять её от словесных пыток — кажется, местные врачи называли это «помощью».

Полицейские, которые перевели её сюда из участка, тоже. Признаться, она едва помнила, как очутилась в клинике для психов и тех, кому не очень повезло в жизни, как попала в неожиданно заботливые руки медсестёр, которые не только зафиксировали побои, но и втёрли какие-то пахучие мази в пострадавшую кожу. Они ненавязчиво улыбались и ни о чём не расспрашивали, и этим нравились больше психологини.

Девочке было как-то плевать, бывали в её жизни ушибы и похуже. Ей бы скорее не вылечиться, а отмыться.

Нахмурившись, она резко потёрла кулаком потемневший синяк на скуле. Ноющая боль разлилась по лицу, Кара моргнула — значит, живая и не спит.

— Вы помните, что с вами случилось? Почему вы здесь?

Нудный голос врывался в осколки внутреннего мира. Чужеродный, сухой, он больше раздражал и вносил смуту. Тугой, пульсирующий обруч обхватил виски и затылок. Прошлой ночью она рухнула, измождённая, на мягкую койку в двухместной палате, но провела в блаженном забытье всего несколько часов. До этого она больше суток не могла сомкнуть глаз.

Попробуй тут уснуть, когда жизнь превратилась в сериал — и ты в главной роли.

Наконец, Кара раздражённо фыркнула, когда поняла, что так просто от неё не планировали отстать.

— Я устала. Нельзя как-то побыстрее уже признать, что моя кукуха никуда не поехала? Всё у меня зашибись!

Нет. Неправда.

Но их помощи она не попросит — ничьей. Доверять можно только себе.

Каждый раз перед сомкнутыми глазами всплывали картинки произошедшего, и к горлу подкатывала тошнота. Разве кому-то было до этого дело? Нет, их всех волновало, не начнёт ли она бросаться на случайных прохожих, а всё остальное — сплошное лицемерие.

Но, кажется, мымра ждала от неё совсем другого. Торопливые движения грифеля по бумаге привлекли внимание Кары. Она впилась взглядом в раскрытый блокнот перед миссис-как-её-там, но со своего места не могла различить ни слова в заковыристой вязи букв.

Нога легла на ногу и нервно закачалась в воздухе. Девушка глубоко вздохнула и мысленно сосчитала до... Ай, ладно, она сбилась, даже не дойдя до десяти. В голове царила сумятица. Кажется, ей стоило начать с начала. Так, как отвечали бы хорошенькие девочки, любимицы учителей, с бантиком в волосах. И в мозгах.

И Кара, чёрт возьми, очень старалась угадать «правильные» ответы, лишь бы отвяли поскорее.

— Извините. Я не выспалась.

Последние дни превратились в филиал ада. Разговоры, допросы, жёсткая мебель в полицейском участке, ощущение песка в сухих глазах, пьяная в хлам мать, протрезвевшая на следующие сутки... Тридцатый круг одинаковых вопросов о себе, о семье, об отношениях с отчимом, о злополучном взрыве.

Из неё планомерно ваяли сумасшедшую, а всё, что она могла, это до боли стискивать ладони и до крови прикусывать нижнюю губу. Кара перестала настаивать на чёртовом теракте уже на первом десятке раундов вопросов, но участковые всё равно упекли её в психушку — как красиво ни назови экстренный реабилитационный центр, а суть останется одной.

Для её блага, всё ради её блага!

Да и... не похер ли, где теперь не спать? Ей, по сути, некуда было идти.

Иногда в уголках глаз скапливались маленькие капельки, когда развороченные воспоминания становились невыносимыми, а давление на неё усиливалось, но Кара решительно смахивала их кулаком. Она не понимала, куда теперь поведёт её жизнь.

Но... она ведь защищалась. И вроде бы ей верили.

Неопределённость давила на виски. Почему в её жизни всё должно идти через жопу?

А, да. Хорошенькие девочки не произносят слово на букву Ж и, наверное, даже не думают о нём.

Да в жопу.

— Мисс Фостер, — Кара вздрогнула, услышав чужой голос. Судя по всему, звали её уже не в первый раз. — Я понимаю, что вам сейчас трудно, и это нормально. Давайте попробуем немного поговорить. Вы ведь хотите, чтобы всё скорее закончилось, верно?

Девушка скрестила руки на груди и отвернулась к окну, за которым такие же тучи и безнадёжность, как и внутри неё. По сути, ей ведь и не нужно было никуда спешить, вот только действительно хотелось остаться одной. Чтобы все наконец оставили её в покое. Она сама придёт в себя.

Тонкие пальцы постукивали по острым локтям, выдавая напряжение. Миссис Даунстон цепко подмечала малейшие изменения в позе и, возможно, даже сочувствовала измученной подопечной — вот только жалость её не согреет, не накормит и не освободит.

— Хотела бы, но вы тут сидите и вопросами своими сыпете, — недовольно пробурчала Кара, вмиг разбивая неудавшийся образ-бантик.

Да её даже в первый класс толком не заплетали и не одевали, как всех остальных девочек. Забыла куртку осенью при первых заморозках — сама виновата. Какие тут бантики?

— Верно. Потому что мне важно понять, как вы себя чувствуете, и помочь вам, если это потребуется.

— Всё нормально, — сказала, как отрезала. Слишком поспешно.

— Правда? Или вам сложно об этом говорить?

Кара слегка прищурилась, пытаясь разгадать куда, а главное — зачем катился этот разговор. Что проку штатному психологу стараться и вытряхивать из неё душу? Она собирается, что ли, раскладывать её обратно по полочкам?

Может, она всего лишь неразумный подросток, вчерашний ребёнок, но уже хорошо усвоила, что никому по-настоящему нет до неё дела.

Нет уж, она не даст себя распотрошить. И если для этого придётся завершить разговор по чужим правилам, значит, ей придётся победить этого финального босса.

— Ладно, — Кара совсем утонула в стареньком кресле. Ступни в безразмерных одноразовых тапочках зацепили ножки стола. Взгляд устремился к потолку. — Я боялась. Только совсем отбитые блевали бы там от восторга, когда на них бросается пьяный мужик. Ну, вот... Можем расходиться?

Психолог кивнула, давая понять, что слышит её.

— Вы так стремитесь покинуть эту комнату, потому что вам страшно — или потому что действительно нечего больше сказать?

Рыжая прикрыла глаза, чтобы немедленно их не закатить.

— Вам разве в детстве не рассказывали, что некрасиво доёбываться до других людей? Какая разница? Я просто хочу... — она вдруг запнулась, распахнув глаза. — Уйти отсюда, всё.

Отчего-то миссис Даунстон не казалась рассерженной оскорблением, хотя за такое на улицах могли и морду набить, не разбирая, девчонка ты или нет. Каре даже показалось, что женщина чем-то довольна, но не могло же такого быть?

Нет, она просто херово читала чужие лица.

— Уйти... — медленно повторила за ней женщина, словно пробуя это слово на вкус. — Куда именно?

— Да какая разница? — Кара выпрямилась и сцепила пальцы, чтобы скрыть предательскую дрожь в руках. — В любую дыру, где никто не полезет ко мне в голову.

— Значит, вас беспокоит не только произошедшее... — психолог кивнула, но записывать ничего не стала. — Но и чужое внимание? Вы это хотели сказать?

— Меня бесит, что все вдруг решили, будто знают, что для меня лучше, — она наклонилась вперёд. Теперь её голос стал тише, но жёстче. — Никто, чёрт возьми, не жил в моей шкуре!

Девушка в глубине души надеялась, что её резкость отпугнёт психолога, но женщина лишь чуть заметно улыбнулась. Не с насмешкой, а с очередной дозой понимания.

Аж тошно.

Девушка устремила упрямый взгляд на настенные часы, которые тянули каждую секунду с издевательской неторопливостью. Ещё немного — и она сорвётся, но не здесь. Не сейчас.

Пальцы залезли в безразмерный карман старенькой кофты, которая пришлась ей почти в пору. Одежда с чужого плеча — как, впрочем, и всегда. Одна из добродушных медсестёр подарила ей свою толстовку, уверяя, что та ей всё равно больше не нужна. Доброта казалась подозрительной, но очень уж хотелось снять с себя грязные вещи, а ещё лучше просто их сжечь.

Чтобы ничего не напоминало о том дне.

— Вам кажется, что все те, кто хочет вам помочь, делают только хуже? Что вы не можете ни на кого положиться?

— Ага. — Кара кивнула, широко разведя руками. — Добро пожаловать в мой мир. Доверие — это жесть какая роскошь, а я даже на пожрать не всегда могу найти деньги. Вы, наверное, даже не понимаете, каково это.

Она стрельнула глазами на опрятный деловой наряд, на дорогую оправу часов. Она нифига в этом не шарила, но металлические ремешки на руке носили если не богачи, то как минимум люди из благополучных семей. Когда телефоны имелись даже у бездомных, такая вещь — баловство и излишество.

— Может, и не понимаю, — женщина не стала спорить. Кара победно усмехнулась, почти выпалив ответ, но миссис Даунстон так же мягко продолжила: — Но мне важно услышать, как вы это видите. Расскажите мне, каково это — быть Карой Фостер.

Возможно, кто-то другой бы обрадовался, но не она. Тщетные попытки что-то там понять в ней только лишний раз разозлили — а может, в ней заиграли усталость, раздражение и недосып, присыпанные горстью страха. Какой бы херовой ни была жизнь, а она всецело принадлежала ей одной — и другую ей никто бы не дал. Это не чёртов тест с вариантами ответов, где можно было угадать правильный, а реальная жизнь, где её вполне могли упечь не только в психушку, но и за решётку.

О правосудии Кара знала лишь то, что работало оно для богатых. Таким, как она, не светило ничего хорошего. Даже солнце.

Так что ни хрена бы никто не понял, никто! Даже если бы они просидели здесь до утра, даже если бы она поминутно расписала хотя бы один свой день, никто бы не сумел прочувствовать это так, как ощущала она. Каждый день.

Крепко стиснув ладони, девушка ответила куда эмоциональнее, чем хотела. Голубые глаза поблескивали молчаливой яростью, отчаянием и кое-чем ещё, в чём ей не хотелось признаваться.

— Это как быть кучей мусора на тротуаре. Знаете, на него все смотрят, но никто не останавливается, чтобы поднять. Каждый день одно и то же: школа, где тебя считают неудачницей, дом, где маман предпочитает бутылку и очередной член вместо заботы о дочери, соседи, которые закрывают глаза на всё, что происходит. И я тоже... закрываю. Потому что если начать замечать, свихнёшься.

— Но вы не свихнулись.

Кара вскинула бровь.

— Вы так уверены? А вдруг я с концами тронусь... Нет, уже тронулась? И уже завтра начну разгуливать со скейтом наперевес и дубасить всех, кто меня обижал? Вы же это хотите узнать от меня всё это время, да?

Не в действительности же ей хотели тут помочь! За любой «бескорыстной» заботой всегда скрывалась чья-то потребность, даже если ею было безобидное желание самоутвердиться за чужой счёт. Сказки про альтруизм не стоило рассказывать даже маленьким детям, тем ещё потом жить в реальном мире.

— Вы считаете себя опасной?

Как же её бесило, что психолог оставалась спокойной. В отличие от неё, уже почти захлёбывавшейся от собственных эмоций, которым она не находила выхода.

И всё-таки девушка на мгновение задумалась, опуская взгляд на стиснутые ладони на коленях. Сколько раз её обвиняли в том, что она слишком злая, слишком резкая, проблемная? Тупая как пробка, неблагодарная, эгоистичная? Действительно ли это то, что от неё теперь хотели услышать? Что хотела бы ответить она?

Нет уж, упиваться жалостью к себе она не собиралась.

— Нет, — Кара выдохнула, определившись с ответом. — Я не хочу никого трогать. Просто... иногда кажется, что весь мир против тебя, и чтобы ты ни сделала, всё пойдёт по... кхм... кривой. Вот и всё. Я только хочу, чтобы не трогали меня.

Рыжая стрельнула выразительным взглядом, намекая, что это касалось и психолога. Ну а женщина лишь кивнула, едва заметно улыбнувшись.

— Хорошо. Давайте сменим тему. Вы недавно упоминали свою мать. Как она отреагировала на то, что случилось?

Кара вздохнула.

Так не хотелось поддерживать этот разговор, но если она будет отказываться говорить, её точно сочтут психованной и оставят здесь надолго. До тех самых пор, пока она сама словами через рот не расскажет всё психологу.

— Она даже не помнит толком последнюю... последнее время. — Губы Кары скривились в горькой усмешке. Говорить, смотря на свои пальцы, почему-то было проще. — Когда её притащили к копам из какого-то притона, она вообще была в отключке. А потом... Потом орала на всё отделение, что я специально грохнула её придурка.

Как и в целом не осталось никого в участке, кто хоть краем уха не слышал бы ту омерзительную сцену — хотя бы из рассказов сослуживцев. Девушка сглотнула, глуша непрошенные эмоции, ведь, в конце концов, ничего удивительного в тот день не произошло. Её отношения с матерью трудно представить без обжигающей горечи.

— И как вы себя почувствовали, когда услышали это?

— Как обычно, — спокойно бросила Кара, рассматривая собрание дохлых мошек на выключенной лампе. — Она никогда ничего не видит, кроме бутылки. Зачем ей ещё и я?

Миссис Даунстон чирканула несколько записей в блокноте, но девушка даже не пыталась подглядеть. Её это больше не интересовало.

— Как давно это продолжается? Ваша мать всегда страдала от зависимости?

— У вас ведь есть моё досье, или вам нужно моё разрешение, чтобы его прочитать? — глаза налились тяжестью, а отвратный характер так и рвался наружу. — Катиться к ебеням всё начало где-то с восьми-девяти моих лет. Может и раньше, я не помню, да и лет в пять у всех всё сказочно с единорогами. С десяти до тринадцати я провела в приюте. Потом мать обещала исправиться, ей поверили... Зря, между прочим. Но лучше жить, когда на тебя похер, но на свободе, чем там взаперти.

Уж чего точно Каре не хотелось, так это вспоминать то время среди отказников и сирот. Ничего совсем ужасного не происходило, но и хорошего в том, чтобы защищать свои игрушки и десерты от старших, не было. Там она научилась защищаться, а когда нужно и бежать, чтобы не оказаться поколоченной теми, кто мнил себя королями среди детей, а воспитатели не сильно хотели с этим разбираться. То-то же, при них те громилы вели себя примерно.

Единственная радость — ей позволили забрать из дома скейт, и пусть уроки с тренером Лео остались далеко в городе, она уже к тому времени много чего умела сама. Правда, после сильных ушибов ей запрещали, как они выражались, «сходить с ума на доске», а после перелома ноги и вовсе отобрали скейт на много месяцев после выздоровления. Это тогда казалось таким несправедливым!

Молчание затягивалось, а заветного «удивимся никогда, до ни единой встречи» всё никак не звучало.

— Кара, вы снова задумались, — мягкий голос, который ни разу за недолгую беседу не повысил тон, вернул её в сегодняшний день. — Как вы хотели бы, чтобы строились ваши отношения? Вы себе это представляли?

Голубой взгляд наполнился недоумением и тяжестью. В наступившей тишине было слышно даже медленное дыхание и дёрнувшийся собственный пульс Кары.

— Никак. Если вы о том, можно ли их «починить» — вы что, сами не видите? Это возможно только в хороших, сладких снах... очень-очень маленьких и наивных девочек. Всё, проехали, мне уже не пять.

— Понимаю. Вас это тяготит, но это действительно тема не для одной встречи. Расскажите мне, как вы справляетесь с тем, что произошло. Вам снятся кошмары?

Девушка нервно передёрнула плечами, избегая взгляда.

— Нет.

— Вы видите его во сне? — сомнений не оставалось, кого имела в виду миссис Даунстон.

— Не хочу об этом говорить.

Кара сжалась, словно от невидимого удара. Потому что кошмары были не только об этом. И другие сюжеты терзали рыжую голову: разрушительные. В одних она сама становилась разрушением, в других же — разрушалась сама, рассыпаясь, как взорванный монолит.

Но проще было сосредоточиться на том, на чем фокусировала проблему мозгоправ.

— Все страхи хранятся в подсознании. Мы пытаемся справляться с ними, потому они могут настигать нас тогда, когда мы расслаблены и не контролируем реальность. Это абсолютно нормально. Любые образы — лишь сообщение нам от нас же самих.

Если в начале встречи Кара была не в восторге от принудительной консультации, то теперь особенно остро хотела сбежать и спрятаться. Да хоть в тех же горящих развалинах. Но какой бы ни была назойливой эта женщина, работу свою знала и сумела подступить к тонкой черте.

— Боитесь, что будущая я не смогу найти мужика и свалить с ним в долго и счастливо? — Кару едва не передёрнуло от сказанных слов, с такой едкой ненавистью они прозвучали. Кривая усмешка искривила её юное лицо.

Она и так не желала связывать свою жизнь с каким-нибудь неудачником. Чтобы потом её фантастический биологический фонд стал похожим на неё? Нет уж, увольте. Но действительно ли стоило говорить с психологом об увиденном? Ей бы всё равно не поверили. Ей и так не верили.

— Это не так.

Кара тяжело вздохнула и потерла лицо руками, отчего оно слегка покраснело.

— Я вижу, как взрывается небоскреб. Тот самый, на Манхэттене, — она внимательно посмотрела на женщину, но та просто кивнула ей, предлагая продолжать. — Он полыхает зеленым огнем и осыпается, но никто не реагирует. Никто не видит этого. Никто не признает, что это произошло.

— Вы чувствуете, как ваш мир разрушается, я понимаю, — произнесла та, подаваясь чуть ближе, но Кара только саркастически усмехнулась.

Кто бы сомневался, что она скажет иначе.

— Я видела это своими собственными глазами, — в глазах Фостер возник недобрый огонек, в котором проскальзывало нечто безумное. Именно этого же от нее добивались? Безумия?! — Сколько жизней унесла трагедия? Но никто не повел и глазом.

— Монолит в вашем сне — это образ вашего я, — затянула женщина, но Кара вдруг ее перебила.

— У меня не такое раздутое эго! И, да, я знаю, что это такое!

Снисходительность в чужом тоне так бесила. Её пришли учить уму-разуму, а она разве просила?! Хоть кого-то в этой дыре она просила о помощи в их извращённом её представлении?

Их дело — проштамповать «нормального» члена общества, который закрывает глаза на всю херню, что творится в округе. Ту, кто лишний раз заткнёт себе рот на несправедливость. Хотя... Кара и так молчала, но никогда не закрывала глаза. Только если ей не становилось очень страшно.

В голубых глазах, казалось, до сих пор гуляли отблески зелёного огня и бликующие в падении осколки здания.

— Я могу идти? Вы всё узнали? — она сложила руки на груди, отвернувшись от психологини.

— Кара, послушайте меня, пожалуйста, — отозвалась миссис Даунстон без малейшего осуждения во взгляде. Снова. Сплошное, мать его, понимание. — Я вижу, что вас тяготит не только текущая ситуация, и вижу, как вы привыкли справляться со всем одной. Но иногда быть сильной — это ещё и уметь попросить о помощи. Не из-за слабости, а потому что понимаешь: одной справиться невозможно.

— Слушайте... — девушка изогнула губы в усмешке. Милому веснушчатому лицу никак не шёл отпечаток прожитых дней и холодный взгляд. — Вам, что ли, легче становится от того, что вы это тут мне говорите? Вы тут мне втираете постоянно про помощь, но она только до порога этого кабинета. А потом — снова одна.

— Здесь и сейчас вы не одна, — в голосе психолога зазвучала твёрдость. — Я здесь, чтобы выслушать вас и помочь. Может быть, вы не готовы принять это сразу, но это нормально. У вас есть право на поддержку.

Кара отвернулась к окну. Ладонь, утонувшая в кармане, крепко сжалась в кулак. Её взгляд блуждал по белым паутинкам трещин, которые вдруг стали напоминать ей собственную жизнь — спутанные линии, ни одна из которых не могла вывести к чему-то прямому, ясному.

— А если я её не хочу?

— Тогда мы будем ждать, пока вы будете готовы. У вас есть выбор, Кара. Это важно.

Молчание повисло в комнате, нарушаемое только тиканием тех самых часов. На этот раз Кара их почти не слышала.

Её мысли метались подобно запертой в клетке птице. Слова психолога, на удивление, зацепили. Может, потому что давно никто не говорил с ней так спокойно и серьёзно. Обычно все вокруг либо орали, либо махали рукой, как будто её проблемы не стоят ни секунды внимания. А тут... сидит эта женщина с тихим голосом и странной уверенностью, будто знает, каково это — проваливаться в бездну.

Но что она могла знать на самом деле? Кара видела таких людей десятками. Они задавали вопросы, кивали, вот так же активно понимали, чтобы потом исчезнуть, оставляя её наедине с этим разворошённым хаосом. Она крепко сжала кулаки, чтобы не дрожали руки. Никто никогда не задерживался в её жизни дольше пары недель. Даже те, кто обещал остаться.

И всё же что-то тёплое проскользнуло внутри. Незаметно, тихо, как утренний туман, который рассеивается, когда слишком долго на него смотришь. Или нет. В любом случае, она и не думала опираться на помощь этой женщины, просто...

Я ведь справлюсь со всем этим, да? Да?

Наконец, Кара скрестила руки на груди, возвращая себе привычную броню.

— Вы серьёзно думаете, что я могу что-то поменять? — спросила она, не поворачивая головы от окна. Голос звучал почти спокойно, если бы не колкость. — Знаете, всё это... поддержка, выбор, право на что-то... Это не для таких, как я.

— Почему вы так думаете?

Девушка усмехнулась.

— Ну сами подумайте. Моя мама даже спит в обнимку с бутылкой, и когда ей так плохо, что она уже блюёт, никто не приходит её спасать, как по-вашему. Никто не помогает ей выбраться. Почему со мной должно быть по-другому?

Психолог сделала пометку в блокноте, но Кара чувствовала, что женщина на самом деле слушает, а не просто делает вид. Это было... странно.

— Может быть, вы правы. Может, никто никогда не помогал вашей матери. Но это не значит, что вы сами не заслуживаете помощи.

Она вздрогнула и быстро отвела взгляд от окна, снова уставившись на часы. Вот только время шло всё так же медленно, и это не помогало.

— Мне всё равно, — пробормотала она, стараясь убедить в этом скорее себя, чем психолога.

— Возможно. Но я думаю, что вас это заботит больше, чем вы пытаетесь признать. Вы защищали себя, потому что хотите жить. Хотите, чтобы с вами считались. Это значит, что вы сильнее, чем сами о себе думаете.

— Сильнее? Вы прикалываетесь? Если я такая сильная, почему тогда всё идёт не так? Почему всё всегда вокруг... такое?

Она неопределённо махнула рукой в воздухе, не зная, как ещё в двух словах описать всю окружающую её жопу.

Знакомая тяжесть копошилась в груди. Гнев, который столько лет заменял ей и радость, и слёзы, смешивался с чем-то, что напоминало горечь утраты. Не чего-то конкретного — утраты всего, что могло бы быть другим.

— Потому что так бывает, — а дамочка словно бы отвечала на её мысли. Но не может быть такого бреда. — Но вы здесь. Вы справляетесь, даже если вам кажется, что нет.

Слова застряли в рыжей голове, закрутились там, пытаясь пристроиться на своё место. Ей бы хотелось сказать что-то едкое в ответ, но она не смогла. Вместо этого просто кивнула, как будто сказала "ладно" тихим шёпотом внутри себя.

Женщина улыбнулась, как будто этой малости было достаточно, и этого она и добивалась.

— У нас осталось ещё несколько минут, но если вы не хотите говорить, можем просто помолчать.

Кара бросила взгляд на неё, чуть приподняв бровь.

— Вы серьёзно? Молчать?

— Иногда тишина говорит больше слов.

Тик-так. Тик-так.

Звук часов прекратил её раздражать.

Может, потому что в этой тишине она чувствовала себя чуточку менее одиноко. Жаль, что через пару минут всё снова станет как обычно.