Как убить и не сесть ?

Квартира Трунина

Алиса сбросила вызов отца, вошла в квартиру. В коридор вышла Светлана, вытирая руки о полотенце — только что мыла посуду. Улыбнулась мягко:

— Алис, кушать-то будешь?

Алиса молча сняла куртку, разулась. В голосе — усталость и что-то затаённое:

— Отца подожду.

Она скрылась в комнате, хлопнув дверью.

Светлана осталась стоять в коридоре. Посмотрела на дверь дочери, потом — на часы. Без пяти девять. Всё позже и позже. Всё дальше и дальше.

Спустя несколько минут в замке щёлкнул ключ. Вошёл Трунин, сбрасывая форму, не глядя крикнул:

— Свет, кофе поставь, а?

Телефон завибрировал.
Ольховский: "Рыжая хорошенькая, даже продавать не хочется."
Трунин уставился на экран, лицо не дрогнуло. Он выключил телефон и сунул в карман.

Ответа от жены не было. Он прошёл на кухню. Светлана стояла у окна, смотрела на дождь. Не обернулась.

Он облокотился на дверной проём, сложил руки на груди, уставился в её спину.

— Света, я с кем разговариваю, а? Со стеной?

Подошёл сзади, обнял за талию. Голос стал тёплым:

— Я ж по тебе соскучился, дурында моя…

Светлана не двигалась. Тихо, почти шепотом:

— Женя приходил.

Трунин замер. Остался стоять в объятии, потом медленно отстранился. Развернул Светлану к себе, натянул лёгкую улыбку.

— О чём говорили?

Он сказал это невзначай, как бы между прочим. Но глаза — напряжённые, взгляд — пронизывающий. Он уже всё понял. Женя начинает играть в открытую.

Светлана провела ладонями по его плечам. Улыбнулась, добрым, усталым взглядом:

— О том, о чём с тобой уже давно не говорим.
О жизни. О целях. О том, как Алиса выросла.
— Она чуть наклонила голову, в глазах — мягкость, в голосе — упрёк.
— Я скучаю по тебе, Серёжа.

Трунин нахмурился. Уперся взглядом в её лицо. Наклонил голову:

— И как тебе, пообщаться с мужиком вдвое младше нас, а?

Ревность вылилась в воздух — почти как пар с плиты. Слова — мягкие, но колючие.

Светлана засмеялась. Тихо. Грустно.

— Ну ты и лис, конечно.

Он притянул её к себе, уткнулся носом в волосы. Пахло пирогом, шампунем, домом. Тем, что он давно не замечал.

Потом разжал руки, вышел из кухни и пошёл в ванную. Захлопнул за собой дверь, включил воду. Смотрел на своё отражение в зеркале.
Не узнавал.
Себя. Дом. Жизнь.

Телефон снова завибрировал.
Новое сообщение.
Ольховский: "Могу на складе оставить. Или к тебе?"

Трунин провёл рукой по лицу, набрал ответ:
"У меня. Ночью."

Выключил экран. Смотрел на себя в зеркало.

— Женя, ты не понял, с кем играешь.

____________

База у порта. Следующий день.

Утро серое и липкое. Воздух — как влажная ткань. У воды — бетонные склады, заросшие мхом, грузовые контейнеры, ржавые цепи.
Сквозь туман подъехал тёмно-серый «Range Rover». Трунин вышел — в пальто, с перчатками, в тени от бейсболки. Рядом стоял склад, дверь которого охраняли двое. Он кивнул — те впустили.

Внутри — холод и тишина. Пахнет сыростью и дешёвой едой. В дальнем углу, на старом матрасе — сидела она. Рыжая. Бледная. Вчерашняя. Смотрела в пол, скрестив руки. Нога дрожала.

Ольховский вышел из тени. Жевал что-то, вытирая рот салфеткой.

— Ну, приветствую. — кивнул. — Смотри, какая. Утром проснулась — молчит, но не плачет. Гордость есть. Значит, не совсем сломана.

Трунин подошёл ближе. Смотрел сверху вниз. Девочка чуть прижалась к стене, но глаза — подняла.

— Сколько ей? — спросил.

— Пятнадцать. По документам — шестнадцать, сделаем восемнадцать. — пожал плечами Ольховский. — На восточку может понравиться кому. Или Давиду. У них вкусы… нестандартные.

Трунин достал сигарету. Закурил. Медленно. Тишина звенела.

— Давиду не дам. Он любит ломать, а это — дорогой материал. Восточка… — он прищурился. — Восточка в долгу. Пора бы и напомнить.

Ольховский ухмыльнулся:

— Подарок, значит? С ленточкой?

— Нет. — отрезал Трунин. — Подарки не дарят просто так. Напоминания — да.
Он подошёл ближе к девочке. Опустился на корточки. Смотрел в глаза.

— Как звать тебя?

Та молчала. Только сжала губы.

— Не хочешь говорить — не надо. Скоро тебя будут звать по-другому. Всё равно.

Он встал. Обернулся к Ольховскому:

— Помой её. Одень. Что-нибудь мягкое, не вызывающее. Пусть поест.
Вечером — отправишь с Гришей. Скажешь: «От Сергея. Чтобы помнил, кто в городе хозяин».

— А если не примет?

— Примет. Он таких любит. — выдохнул дым. — А если не примет — мы узнаем. Всё, что надо.

Ольховский усмехнулся:

— Ты иногда пугаешь даже меня.

Трунин повернулся к нему, щурясь от дыма.

— Значит, я ещё жив.

Он выбросил окурок, пошёл к выходу. За спиной — шорох цепей, глухой стон, голос Ольховского:

— Слышала, рыжая? Повезло тебе — будешь украшением чужой квартиры. Постарайся не испачкать обои.

Дверь захлопнулась.

Снаружи снова накрапывал дождь. Море шумело где-то рядом, как чужой разговор за стенкой.
Трунин сел в машину, включил радио. На секунду задумался.

Потом включил зажигание и уехал.

_____________________

Квартира Лопаниных. Утро.

Женя сидел на кухне, курил, глядя в окно. Пепел с сигареты падал в чашку с недопитым чаем. За спиной — мать, суетящаяся у плиты. Она вытирала руки о полотенце, прятала лицо, чтобы не показать слёзы, но голос выдавал:

— Тебе с собой дать? Судочек с Сонечкиной любимой гречкой сделала... Сама просила. Хотела после школы к бабушке заехать.

Женя смотрел в пустоту. Он слышал это не в первый раз за неделю. И каждый раз внутри что-то ломалось.

— Мам… хватит. — сказал хрипло. — Найдём мы Соню. Всё хорошо будет.

Он сам не верил в это. Он знал, что это Трунин. Он знал, что дело касается той же самой схемы, того же мёртвого груза, только в этот раз — это была его сестра.

Женщина повернулась. Лицо уставшее, глаза красные. Но она улыбнулась — какой-то стеклянной, безумной улыбкой.

— Конечно найдём, Жень. Конечно… — Она подошла, сунула ему судочек. — Заберёшь её со школы сегодня, ладно? Пусть поест… а я спать пойду. Устала я.

Она ушла в комнату, закрыла дверь. Женя остался сидеть, не шелохнувшись.

Через минуту встал, взял судочек, телефон и ключи. Вышел. На лестнице зажал лицо руками. Спустился, сел в машину, ударил по рулю.

— Сука… — прошипел сквозь зубы.

Мотор взревел. Судочек полетел на заднее сиденье. Он поехал на работу.

---

Отдел. Кабинет.

Трунин сидел у окна, листал документы. Женя вошёл. Сел напротив. Ни слова. Только достал телефон, открыл фото.

На экране — Соня. Рыжая, веснушки, улыбка. Школьная форма.

Он положил телефон перед Труниным.

Тот взглянул. Помолчал. Поднял бровь.

— Симпатичная… Девушка твоя? — сказал с наигранным интересом. Он прекрасно знал, кто это.

Женя смотрел в глаза. В голосе дрожало напряжение.

— Я не буду больше копать на тебя. Ни слова. Ни визита. Ни намёка. Только… верни мне мою сестру.

Трунин усмехнулся. Медленно откинулся на спинку кресла. Глядел на него с видом охотника, поймавшего лису в капкан.

— Вот оно как… Рыжая — это она. Твоя Соня. — Качнул головой. — Не могу вернуть. Она обещана. Люди уже ждут.

Женя наклонился вперёд. Взгляд — как лезвие.

— Что тебе нужно? Деньги? У меня немного, но я найду. Всё, что есть — отдам. Только верни её.

Трунин снова глянул на фото. Потом на Женю.

И сказал, не моргнув:

— Замену найди. Тогда — забирай.
Один товар на другой. Всё честно.