II
Дюгрей Бледрик за свою продолжительную жизнь научился с первого взгляда отличать людей, что не приносили с собой ничего иного, кроме проблем. Так же было и с Бобом Дьяволом в первое их знакомство, и даже с Гаррисоном Кентом, и с Джоном Роулендсом. И вспоминая судмедэксперта в Уайтчепеле, рыцарь-командор открывал для себя новую проблему. Не сказать, что внешность мисс Мартен бросалась в глаза всякому жаждущему женских ласк мужчине. Она была типичной представительницей трудяг из Сити с покатыми плечами, тонкими руками, но удивительно узловатыми пальцами, коими ювелирно орудовала человеческими ошмётками с грацией интеллигентной барышни. Лиззи оказалась без особых примет, но вместе с тем довольно запоминающейся — без излишней вульгарности или даже притягательности, — молодой особой с тёмными вьющимися волосами, тонкими губами и чуть округлёнными глазами с косой тесьмой нижних век. Взгляд вихрастый — с призывом, не лишённым порока, но выискивающий этот самый порок во всех окружающих. И непременно находящий его. Взгляд греховный, но при этом проницательный, как у высокомерного пастыря, подозревающего и осуждающего свою паству во всех провинностях. Болезненная худощавость танатолога придавала хрупкости, несмотря на внушительный рост, а едва уловимый аромат мускуса сбивался более приторным запахом чего-то незнакомого. «Должно быть, формалин», — подумал Дюгрей. Ведь эксперт с Уайтчепела много работала с трупами, и, похоже, зловонье мертвеца не смогло перебить эти приторные струи, что пришлись Лукану даже по вкусу. Не каждый день приходилось встречать особу, от которой пахло ни корицей, ни пачули, а моргом. Никаких дорогих духов, изысканных манер, томных взглядов. Лишь молодая служащая, которая не видела ничего более привлекательного, чем собственную профессию. Лукан понимал, что работа Лиззи вынудит всякого относиться к мертвецам с некоторым спокойствием. Но по обыкновению своему дамы с таким же непроницаемым лицом разве что пили чай.
Несмотря на то, что женщина с Уайтчепела — живая — показалась Дюгрею милой и даже по-своему невинной, за исключением прожжённого суровой жизнью взгляда, у неё были на удивление изуродованные ладони. Огрубелые, как у плотников на верфи, сплошь покрытые волдырями и потемневшими мозолями, с них так и норовил слезть очередной слой кожи. Возможно, это из-за какого-нибудь средства, который судмедэксперты использовали в качестве защиты от заразы. И всё же...
Это неправильно. Лукан провёл с танатологом слишком мало времени, чтобы запоминать странную манеру говорить или, к примеру, те же трещины на руках. Он не должен был замечать россыпь мелких родинок на шее, редкий блеск увядающих лучей в угольных волосах и полыхающий взгляд, но какими-то сомнительными идеями. Впрочем, давно ли командор беседовал с женщиной, помимо своей сестры? Ответ был слишком очевиден, чтобы оправдать пагубное любопытство к первой же девушке, что повстречалась ему за столь долгое время. К тому же сэр Лукан ясно ощущал возникшее между ним и Мартен соперничество, но на деле та являлась лишь препятствием, которое Бледрик намеревался легко устранить. Но ведь любопытство от такого разгоралось ещё сильнее. А возникший интерес был лишь той самой любознательностью, возможно, азартом, не более. Не каждый день приходилось работать не с понурыми и медлительными констеблями и чванными канцеляристами, а с миловидными судмедэкспертами. Впрочем, всякие чувства имели свойство всегда начинаться невинно. В последний раз любовь подвела Бледрика к виселице, а потому ему не следовало играть с танцующей где-то внутри искоркой. Она то разгоралась ярче, освещая собой тьму, то угасала, попутно касаясь коротенькими язычками внутренностей — сердца, лёгких и желудка. Если бы Дюгрей верил хоть во что-нибудь из Божественного, то кинулся бы на колени и принялся молить всех Святых о милости, дабы сберегли те его от вожделения и похоти. Но он не верил, поэтому лишь загадочно улыбался в полумраке.
Моргнув, Бледрик сбросил наваждение и очнулся, когда экипаж наехал на кочку. Его качнуло. После дождя дороги, исполосованные рытвинами, по-прежнему оставались грязными, колёса тяжело рыхлили пологую землю. Рыцарь протянул руку и отодвинул шторку, чтобы выглянуть в окно. Сказать, что Уайтчепел навевал тоску — ничего не сказать. И пусть весь Лондон выглядел серым и холодным, этот район заставлял чувствовать дискомфорт даже бывалого бойца, повидавшего за свою жизнь много отвратного. Не то чтобы Дюгрей Бледрик не видел ничего хуже грязных улочек. Но привыкнуть к такому он не мог никогда. Командор опустил взгляд и поправил манжету на рукаве.
Косые и захиревшие здания проносились мимо. Окна были или очень грязными и мутными, или вовсе разбитыми. Между ними на карнизах то там, то тут висели бельевые нити с одеждой. Некоторую из них, кажется, так и забыли, оставив ветшать на веревках. Вдоль дороги постоянно попадался мусор. Казалось, что он был везде. Его выносило водостоком, грязевая вода из-под дождя поднимала хлам из кюветов и выталкивала прямо на дорогу. Но особую примету Уайтчепела составляли изрисованные стены. Здешние надписи на потемневших кирпичах настораживали и даже временами пугали. Где-то зловеще предупреждали о Джеке-Потрошителе — глаза его, мол, были повсюду. В иных местах писали гадости о тех или иных этнических группах. А сэру Лукану даже попалась выцветшая надпись "Обскуранты везде". Он ухмыльнулся.
Командор развалился на спинке сидения, но тотчас выпрямился вновь. Прикрыв гардиной окно дилижанса, он поднял руку и поправил складки на ткани так, чтобы у карниза образовалась ровная борозда.
В том, что обскуранты непричастны к убийствам в Уайтчепеле, рыцарь был уверен, ведь он догадывался, кто убил двух девушек. Но некоторые вещи лучше никогда не произносить вслух.
Дюгрей Бледрик почти сумел заключить сделку со своей совестью. В какой-то момент он больше не смог действовать по соображениям морали и одновременно с этим пытаться продвинуть своё дело. Всегда приходилось выбирать, и сэр Лукан однажды сделал свой выбор. Появлялась необходимость работать с отъявленными негодяями и не замечать кровь на гантированных руках, чтобы добиться своего. Рыцарь мог ненавидеть этих подлецов всей душой и пытаться превратить большее зло в меньшее. Однако ложь следовала за ним всюду, она шептала знакомым, но давно забытым голосом.
«Ты мог поступить иначе».
До чего же Бледрику не хватало искренности. Он уже и не помнил времена, когда был таковым со своими братьями — другими рыцарями Круглого стола. Не помнил этого и в отношениях с отцом, и обожаемой Терезой. Однажды сэр Лукан нацепил на себя маску, которую больше снять не смог. Она стала ему клеткой, станет и могилой.
И как бы туго не стесняла, командор оставался уверенным в праведности своего пути. Ведь им всем, остальным рыцарям и даже простым обывателям, было не понять, какой крест он нёс с самого рождения. И теперь ему приходилось марать руки, чтобы скрыть истинного виновника всех злодеяний в Уайтчепеле. Потому что когда-то он заключил с ним сделку.
Большие тёмные глаза с упрёком посмотрели на Дюгрея, а затем грустно перевели их на тело погибшей проститутки. Губы были сжаты, подбородок сморщился. Запах формалина ударил в нос.
«Я тебе не верю».
Командор тряхнул головой и очнулся снова в экипаже. Никаких барышень, трупа, взглядов с упрёком. Почему он должен чувствовать себя виноватым перед этим танатологом? Почему эта Лиззи так смотрела на него?
Заноза в заднице.
Бледрик вздохнул и провёл рукой по лицу. Он не спал последние несколько суток. Множество дел навалилось, и только сейчас рыцарь-командор почувствовал, насколько оказался разбит.
Дормез уже миновал исток Уайтхолла и подъехал прямиком к Вестминстерскому дворцу. Дождь прекратился. Лишь там, у заскорузлого кряжа, прикрытого фасадом бомонда, что ныне исторгал из себя мглу и бесконечные струи дыма, по-прежнему гулом отдавались ретивые раскаты грома. Покинув транспорт, сэр Лукан поправил подол мундира и направился ко дворцу.
Во дворе у главных ворот вскоре выросла фигура молодой женщины с золотистыми волосами, сплетёнными в тугую косу, суровым взглядом и постоянно сжатыми кулаками. Ввиду своей профессии леди Ивейна, опережая моду, всегда предпочитала брючные костюмы. Из-под коричневого макинтоша с длинным рукавом виднелась чёрная сорочка с жилетом. Манжеты драпировались белоснежными кружевными оборками. Такие же кружева выглядывали и у высокого воротничка. Присущее Ивейне девичье очарование поистине удивляло Дюгрея, учитывая, что она росла в обществе одних лишь рыцарей. За долгие годы семейных уз и профессиональных отношений Лукан научился распознавать настроение сестры лишь по выражению округлого лица за считанные мгновения. И сейчас Ивейна была явно напряжена.
— Здравствуй, Тереза, — Дюгрей обратился к сестре безо всяких формальностей. Рядом всё равно никого не было. — В чём дело?
Тесс перестала хмурить брови и удивлённо посмотрела на сэра Лукана.
— Ни в чём. Где ты был?
— Что тебя тревожит? — вновь спросил Дюгрей и устало вздохнул.
— Ничего, я в порядке. — Ивейна тут же замешкала под пристальным взглядом брата.
Она не раз признавала, что Бледрик, как никто другой, заслуживал звание рыцаря-командора. Лукан являлся не только их командиром, но также наставником и покровителем. А ещё до невозможности ответственным братом, пусть так было и не всегда. Дюгрей всегда умел направлять клинки рыцарей, а когда-то даже слыл жестоким военачальником. Своей отвагой и силой духа он вдохновлял многих орденоносцев. Но одновременно с этой твёрдостью в характере и присущей силой Дюгрей не чуждался понимания и снисхождения. Командор бессчётное количество раз вступался за рыцарей перед лордом-канцлером, пусть второй никак не выделял в плане снисходительности своего приёмного сына. Тем не менее Бледрик оставался внимательным к каждому члену Круглого стола и никогда не оставлял без помощи никого из них. И сейчас, глядя на его мягкий, но непоколебимый проницательный взгляд, Тесса поняла, что не сможет скрыть от своего наставника никаких секретов.
В конечном счете, он всё-таки являлся её братом. Леди Ивейну привёл Тиберий Бледрик, лорд-канцлер, совсем ребёнком в свой дом. Не сказать, что Дюгрею удалось полюбить девочку сразу. Меньше всего ему хотелось, чтобы Тиберий сделал ещё одну заблудшую душу рыцарем Круглого стола, как однажды поступил и с ним. Однако за эту душу побороться он не смог.
Дюгрей потянулся к сестре и попытался спрятать выбившуюся прядь волос за ухо. Она отмахнулась.
— Гарри, то есть сэр Галахад поехал с сенешалем де Бразза в Уайтчепел. Меня они отказались брать с собой.
Взгляд Дюгрея смягчился. Как старшему брату, ему совсем не хотелось, чтобы Ивейна отправлялась в Уайтчепел разбираться с мёртвыми проститутками. Однако он понимал, как важно Терезе было заслужить авторитет других рыцарей. Заслужить авторитет сэра Галахада, который предпочитал работать с Пьером, нежели со своей ученицей — по требованию самого командора. И пусть перед ним стояла уже взрослая и серьёзная барышня, Бледрик не мог перестать видеть перед собой маленькую и ранимую Тессу.
— В Уайтчепеле всего лишь труп. Ничего особенного.
— Ты был там? — спросив, леди Ивейна взбеленилась. — Да все туда поехали, похоже. Все, кроме меня.
— Только мы.
— Сэр Гавейн тоже направился туда, но позже. Только недавно покинул дворец.
Дюгрей нахмурился. Несмотря на свое неукоснительное уважение к Джону Роулендсу, Бледрик в последнее время всё чаще ловил себя на мысли, что Гавейн более не вызывал у него ничего, кроме раздражения. Пусть в его преданности Ордену не было сомнений, Роулендс часто поступал необдуманно и даже неосторожно. Его яростная и порой слепая вера приносила не только плоды, но и проблемы. Однако худшим во всём этом было то, что слепой и вероломной непоколебимостью он заражал сэра Галахада, свято верящего в резонность всего того, что делал Джон. Сэр Гавейн был готов пойти на всё, чтобы добиться правды. Своей правды.
Впрочем, как и сам Дюгрей. Так что, вероятно, рыцарь-командор недолюбливал Роулендса за привычку с удивительным постоянством путаться под ногами со своей истиной. Другой истиной. И если убрать эту помеху, не попадая в опалу, сэр Лукан был готов в любую минуту, то так же расправиться с Гаррисоном он бы не решился. Ведь их связывало куда большее, чем просто уважение. Они были братьями по оружию уже сотни лет.
— В чём дело? — поинтересовалась Тереза.
— Нет, ничего.
— Я же вижу. Что случилось? — она повторила за братом, встав в выжидающую позу и выгнув бровь.
Дюгрей с трудом сдержал улыбку. Тереза была умна, но всё никак не могла усвоить одну простую и неизменную истину. То, что работало в отношении младших, отнюдь не распространялось на старших.
— Ничего.
— А я тебе рассказываю всегда, когда ты настаиваешь.
— Да, но я твой старший брат.
Рыцарь-командор поднял руку и заправил всю ту же выбившуюся прядь за ухо леди Ивейне. Она на это только и успела, что разочарованно фыркнуть. Тереза-то знала, как её брат любил опрятный внешний вид. Пожалуй, это было даже мягко сказано. Лукан не мог жить без порядка вокруг, а посему всячески пытался контролировать всё и всех. И пусть эта тяга давно перешла здоровые рамки, командор не переставал тешить себя мнимыми обещаниями, что непременно примется себя контролировать — когда-нибудь в далёком будущем. Сэр Лукан развернулся на каблуках тяжёлых сапог и двинулся вверх по лестнице. За спиной он услышал, как Тереза начала ворчать.
Зачем сэр Гавейн поехал в Уайтчепел? Они ведь даже не пересеклись. Наверняка Джон направился туда, чтобы снова что-то затевать с Гарри, пытаясь напасть на след убийцы. Дюгрей не осуждал их за рвение докопаться до истины. Однако рыцари то и дело норовили перепрыгнуть через его голову в решении рабочих вопросов. А он, как их непосредственный руководитель, не терпел подобного. Роулендс, возможно, сам того не осознавая, подрывал авторитет Лукана в глазах Галахада. Помимо прочего, они оба доставляли ему массу неудобств.
Хотя даже не они. Сам Боб Дьявол. Или более известный при дворе как граф Дизраэли, бывший премьер-министр и Канцлер казначейства. Вот кто уже многие годы приносил лишь одни проблемы рыцарю-командору. Бывало часто, Бледрик задумывался, стоила ли их дружба всех тех уничижительных, а порой и аморальных поступков, которые Дюгрею приходилось совершать, прикрывая спину Бенджамина Дизраэли. Впрочем, дружбой ныне отношения между командором и председателем Совета Круглого стола назвать было трудно. Изжившее из себя честь и взаимное уважение, их партнёрство превратилось лишь в нечестную сделку. Или же в нечестивую. И если в обществе сей высокопочтенный граф был привилегированным аристократом, который спонсировал сам Орден, то в придачу он же оказался престарелым любителем испить чужой крови. Ведь Дизраэли являлся потомственным обскурантом. Он был упырём.
Но и это ещё не всё. Дюгрей не мог утверждать наверняка, будто "падших" девушек в Уайтчепеле убил именно Бенджамин. Но учитывая состояние жертв и то, что граф являлся вампиром, опасения командора вполне могли подтвердиться. Потомственные обскуранты — или же как их нарекали мракобесами, — не нуждались в человеческой крови так, как заражённые, чья численность в Лондоне, во многом благодаря Ордену, свелась к нулю. Древние мракобесы не рисковали заражать других, чтобы не попасть под подозрения рыцарей. Обычные вампиры не водились в городе более двадцати лет. А потому, если сам Бенджамин не был прямо причастен к смертям в Уайтчепеле, то наверняка мог знать о других потенциальных убийцах — через общие клубы по фетишам. Именно поэтому Бледрик лично прибыл на место преступления — ему предстояло разобраться во всём самостоятельно, однако разговор с Бобом мог помочь ему в расследовании.
Безусловно, сложившаяся ситуация выводила сэра Лукана из себя. Он искренне убеждал себя не делать поспешных выводов. Зачем Дизраэли убивать падших женщин? Ведь даже при употреблении крови всё равно можно было обойтись без жертв. А что если за убийствами в Уайтчепеле всё-таки стоял Дьявол? Дюгрею приходилось и раньше закрывать глаза на оплошности и поступки сомнительного характера, совершённые бывшим премьером. Но убийства выходили за все рамки.
Выйдя обратно на улицу и обогнув западное крыло здания, сэр Лукан направился в кабинет лорда-канцлера, где у них была назначена предполагаемая встреча с графом Дизраэли. Его-то Бледрик и намеревался поймать после, но при этом не дав себя обнаружить прочим свидетелям. Всё должно было пройти максимально незаметно — подальше от посторонних взглядов.
Вестминстеркий дворец изнутри в действительности впечатлял своей торжественностью даже более, чем снаружи. Миновав массивные ворота со стороны парка Кромвеля, Дюгрей пустился тяжёлой походкой по просторным коридорам дворца. Многопудовые люстры освещали путь. Стук каблуков заглушали мягкие ковры из сизаля, что покрывали абсолютно все коридоры. Высокие рельефные стены из жёлтого кирпича разделялись резными колоннами, богато украшенными у основания потолка. Под ним же расположились широкие витражные окна. Потолочный карниз имел узорную выделку, визуально разделяя нижнюю поверхность крыши на широкие зоны. Отворив большую тяжёлую дверь, Дюгрей вошёл в Вестминстер-холл. Здесь рыцари Круглого стола часто проводили собрания. Полумрачный зал освещало несколько увесистых канделябров. Высокие деревянные столбы возвышались вдоль стен до самого многоуровневого потолка. Они виртуозно соединялись резными арками. За круглым столом было пусто — Совет планировал заседать лишь на следующей неделе. Пройдя дальше по коридору, сэр Лукан поднялся на следующий этаж. Тот тут, то там стены украшали полотна, изображающие те или иные исторические события. Многие из них Бледрик видел воочию. Например, "Сражение при Каллодене" Дэвида Морье, запечатлевшее второе Якобитское восстание 1746 года. Или же гравюру "Битва при Стерлингском мосту", открывающую давешние события времён завоевания Шотландии. Казалось, что оно было совсем недавно, ведь минувшее событие ещё ярко помнилось Дюгреем. А на деле прошло пару сотен лет. По пути командору встретились статуи святого Георга, святого Давида, святого Патрика и святого Андрея. У последнего, покровителя Шотландии, рыцарь остановился и гордо приподнял голову. Статуи величаво возвышались над ним. Ему казалось, что те заглядывали прямо в его грешную душу. Командор так часто проходил мимо них, что уже и не заглядывал в эти неживые глаза. Они всё равно видели ложь. Его совесть видела в каменных глазах предательство.
Дверь неподалёку открылась, и из своего кабинета вышел сам лорд-канцлер, приёмный отец Дюгрея. Пожилой виконт всем своим видом производил впечатление человека сурового и властного. За долгие столетия Лукан никогда не видел отца улыбающимся. Взгляд Тиберия прожигал насквозь: он был беспощаден, неумолим и заглядывал, казалось, в самую суть вещей, сколь бы филигранно те не были спутаны в кознях. Создавалось ощущение, что от него ничего не могло укрыться. Виконт имел тёмные волосы с заметной проседью и густую бороду. Облачался лорд-канцлер в нарядную мантию тёмно-серого цвета, по форме напоминавшую ризу. От плеч шла вышитая кокетка, доходившая до пояса. Наряд дополняли парадный кушак и аксельбант с кисточкой на конце. Всё одеяние Тиберия говорило об особенно привилегированном положении. Но у его сына вызывал трепет вовсе не статус. Сквозь суровый нрав и скованные обязательствами поступки Дюгрей замечал иное: сколь многое видели отцовские глаза, которые, казалось бы, не могли не смотреть без строгости. Впрочем, самому младшему Бледрику тоже было чем похвастаться. Эти вековые ужасы до сих пор не давали ему покоя.
Несмотря на то, что леди Ивейна также приходилась Тиберию приёмной дочерью, она удивительно походила на него. Они оба не отличались степенностью, снисходительностью и терпением. Из них всех только Дюгрей не вписывался в суровую династию орденоносцев своими рыжими волосами и мягким взглядом, пусть так было и не всегда. Говоря по правде, сэр Лукан заметно выделялся на фоне и остальных рыцарей. Помимо достаточно запоминающейся внешности и излишне благолепного мундира, Бледрик отличался от большинства особливой способностью вписываться в любую компанию: будь то рыцари, фабричные работники или сама королева. И отголоски этого умения отмечались почти всеми близкими Дюгрея, только вот в действительности заметить её они не могли. Рыцарь-командор не походил на них, и другие это отчётливо видели, пусть и не осознавали. Спроси любого члена Ордена, кроме самого Тиберия, так каждый самоотверженно принялся бы твердить, что сэр Лукан — самый высоконравственный рыцарь Круглого стола, искренне презирающий обскурантов. Только сэр Гавейн уклонился бы от ответа, будто чуя, что от самого охотника за нежитью разило псиной.
— Приветствую вас, лорд-канцлер.
— Приветствую, сэр Лукан. Вы направлялись ко мне?
— На самом деле, — протянув, Дюгрей бросил взгляд через плечо Тиберия, но не обнаружил в его кабинете никого, — я искал встречи с графом Дизраэли. Хотелось бы обговорить с ним одно дело. Слышал, что у вас была назначена встреча.
— Сэр граф не явился на встречу. Он прислал письмо с сожалениями. У него появились срочные дела в Шимле, и ему пришлось покинуть Лондон.
— Что? Как давно? — Дюгрей не поверил ни единому слову. Бобу Дьяволу ничего не стоило солгать его отцу.
— Сегодня ночью. Что за дело вы планировали с ним обсудить?
— Возникли некоторые трудности по поводу факсимиле его подписи на некоторых финансовых отчётах. Хотелось бы избежать лишних проблем.
На такое заявление Тиберий лишь безразлично хмыкнул. Сэр Лукан коротко поклонился отцу и ушёл. Спеша быстрее завернуть за ближайший угол, он чувствовал, как пристальный взгляд лорда-канцлера сверлил ему спину. Надо же было так неосторожно налететь на виконта Бледрика. Рыцарь-командор тихонько чертыхнулся.
Лорд-канцлер относился ко всем рыцарям одинаково. Даже к приёмным сыну и дочери, несмотря на свою любовь к ним. Однако временами он напирал на Лукана даже сильнее, чем на остальных, ведь знал, что потомственному обскуранту труднее идти по рыцарскому пути, чем обычным людям. Когда Тиберий Бледрик, известный тогда как рыцарь Ланселот Озёрный, убил всю семью Дюгрея, тот был ещё дитём. Кровный отец Лукана являлся могущественным потомственным обскурантом, ликаном, который мог оборачиваться в зверя по собственной воле и при этом сохранять рассудок. Древние оборотни даже в обличье зверя передвигались на двух ногах, могли говорить и так же ясно мыслить, как человек. Они рождались такими. Низшие же обскуранты заражались через укус, а потому не контролировали своё обращение и превращались в животных — во всех пониманиях того слова. Однако виконт всегда задавался вопросом: помнил ли Дюгрей, что он сделал? Как Ланселот зарезал его отца, а затем и мать? Сам Лукан за прожитые годы научился с легкостью вычитывать этот вопрос в глазах старшего. И оба из Бледриков знали ответ.
Дюгрей помнил.
Тиберий видел это в ясных глазах своего подопечного. Более того, помнились времена, когда в них он не находил ненависти или упрёка, а вместо этого — любовь и даже благодарность. Те времена давно миновали.
Когда-то лорд-канцлер был горд за то, что смог побороть чудовищную натуру Лукана. Как яростно Дюгрей сражался с другими рыцарями, которые ненавидели обскурантов. Год за годом, столетие за столетием — он делал всё, чтобы заслужить гордость своего отца. И Тиберий им гордился. А ещё думал, что действительно поборол зверя в сыне. Лишь однажды рыцарь-командор явно ослушался отца. И ему пришлось дорого заплатить за своё неподчинение. После этого Дюгрей сделался покорным, даже покорённым. Тогда-то Тиберий и решил, что его сын, пусть и испустивший дух свободы, примет свою судьбу.
Дюгрей направился в свой кабинет. Зайдя в комнату, он устало опустился на стул и расстегнул верхние пуговицы мундира. Ему было душно, ворох мыслей сбивал с толку. Если Бенджамин действительно покинул Британию ночью, то, выходит, не убивал ту женщину. Она была умерщвлена немного позднее. Дюгрею уж очень хотелось верить в это. Но он почему-то не верил. Дизраэли, скорее всего, залёг на дно, и Бледрик ни за что не смог бы его достать. Нужно было ждать, пока тот объявится сам, дабы раскрыть правду. Значит, требовалось тянуть время на случай выяснения обстоятельств, указывающих на следы Боба. Такая правда могла поставить под удар не только планы Дюгрея с председателем, но и всю деятельность Круглого стола.
Возникла и другая проблема. Сэр Гавейн, одержимый идеей поймать убийцу с Уайтчепела, наверняка был готов пойти на всё. Ведь в его уверенности, что в деле замешаны обскуранты, сэр Лукан не сомневался. И сэр Галахад вместе с сенешалем де Бразза уж точно присоединились к нему. А раз в расследовании принял участие Гарри, то заинтересованность Терезы была лишь вопросом времени. Нет, против сестры Дюгрей пойти не мог.
Наверняка рыцари остались в Уайтчепеле с целью выслушать эксперта при суде. Она могла выявить то, что им необходимо. Что ж, Лиззи Мартен, извините, но вы оказались самым уязвимым звеном всей этой цепочки. А значит, с вас сэр Лукан и вознамерился начать.