I
Смерть может рассказать много интересного, нужно только уметь слушать. Непреоборимо напустились времена, когда та стала явлением фактическим, нежели противоестественным или сакральным. Она возымела язык: чёткий и ясный, легко осязаемый и читаемый, пусть не для каждого обывателя, но для особых жнецов, что научились переводить губительные знаки на понятный слог — нужно лишь слушать её печати и видеть её слова. И Лиззи Мартен, насколько это возможно, справлялась с данной задачей. Она не играла в таинства со смертью, не гналась за ней, но и не убегала. Садилась и глядела костлявой прямо в глаза, а та в ответ начинала рассказывать. Затем Лиза задавала вопросы, и смерть отвечала, по возможности сдавая подлецов-убийц, что подкидывали ей работенку. Так они и продолжали, пока первая не собирала части всей картины: кто, как и зачем. Не обходилось и без загадок. Мертвецы не особо разговорчивы, а признаки смерти не всегда столь очевидны. В таких случаях не оставалось ничего иного, кроме как разыгрывать живые спектакли с покойными актёрами. Вот они, пышущие жизнью, амбициями и тленными надеждами на будущее, неожиданно получали ударом по голове, заточкой в бок или чем ещё куда-либо. Вот они истекали кровью, задыхались, умирали от болевого шока. Кого-то отравили. Иного — повесили уже мёртвым. Некоторые после кончины обзавелись такими лицами, словно они, превозмогая смерть, всё ещё силились рассказать — кто с ними подобное сотворил. Едва ли кто-нибудь из них погибал достойно, уж Лиззи-то знала. Но если ошмётки человека не приходилось собирать по улице, то день для неё, считай, задался.
Ближайшие дороги оказались перекрыты. Возле обочины то там, то тут виднелись высокие шапки констеблей, сновавших в мороке. Лиза ощущала холодные взгляды полицейских на своём затылке. Они стояли над трупом, угрюмо подбоченившись, и временами задумчиво скребли подбородки. Некоторые, совсем ещё юные новобранцы, сконфуженно отворачивались от трупа. Особо невосприимчивые умудрялись клевать носом прямо неподалёку от места преступления. Для многих из них было в диковинку наблюдать за работой танатолога. Лиззи сидела над телом, периодически заглядывая в свой массивный саквояж. Она то доставала щипцы с салфетками, то задумчиво рассматривала пробирки и маленькие коробочки из мутного стекла, в которые складывала клочки волос, кожи и ткани. Лицо врача было сколь бледно, столь и беспристрастно. С таким же видом молодые женщины её возраста раскладывали посуду на полки или штопали носки. А эта барышня была, видать, кремень: её, казалось бы, вовсе ничего не смущало. Как часто она видела нечто подобное? Пожалуй, каждый из присутствующих служивых хотя бы раз задался этим вопросом в тот мрачный день.
Моросящий дождь и возгласы вдали силились сделать обстановку более трагичной: особенно трагичной в сравнении с пустыми, широко раскрытыми глазами жертвы. Думалось, будто та по-прежнему видела своего убийцу. Предположительно двадцати лет, убитая сбивала с толку следователей, потому как изношенное тело её свидетельствовало против только отпустивших давешнюю юность глаз. Из-под многочисленных кровоподтёков виднелась смуглая и мозолистая кожа. Кисти рук были покрыты синяками и ссадинами. Нижняя часть лица и шея оказались и того обезображены — рваные раны тянулись от уха к челюсти. Густая, вьющаяся шевелюра спуталась из-за дождя и грязи. А ещё из-за кусочков плоти? Её плоти?
Несмотря на всё это, однако, Мартен ясно видела перед собой юную особу: обладательницу дебелой груди и очень сильных ног. Жертва на деле была молодой, но тяжести профессии проститутки не могли не оставить свой след. Высокий лоб избороздили глубокие морщины, столь же явные, как и носогубные складки вокруг губ. Морщинки имелись и вокруг глаз, и между бровями. Из-за рваной раны, искорёжившей рот, выглядывали жёлтые зубы. И то лишь те, которые ещё не выпали. Заметно вваливался нос. Непонятно, сколько тело пролежало. Может, часа два-три. Оно уже слегка отекло. Его тлетворное зловонье едва ли перебивал едкий запах фенола и хлорной извести.
Чуть поодаль за ограждениями теснились зеваки. Оттуда же временами доносились крики и ругательства. Некоторых из жителей Уайтчепела Лиза знала лично. Ведь со многими из них её семья также бежала из Санкт-Петербурга из-за массовых волн насильственного антисемитизма. Мартен была уже достаточно взрослым ребёнком, чтобы запомнить и своих попутчиков по горю, и тех, кто знакомил её с настоящей Англией — снопом мигрантов из Азии. Страна для неё имела смуглое лицо, мозолистые руки и загадочную ухмылку, предрекающую сомнительное будущее. Лондонские улицы были наполнены запахами нута, имбиря и рисового вина. Соседские дети рассказывали друг другу сказки из далёких-далёких стран. А взрослые учились понимать друг друга без слов. Именно так Лиззи запомнила свой новый дом.
Однако Мартен сейчас бы не сидела над очередным трупом в Уайтчепеле, если бы не любила учиться. У неё это получалось настолько ретиво, что из способности превратилось скорее в темперамент характера. Кто-то был полным жизни, другой — напористым. У кого-то хорошо получалось шить крестиком, а иной мастерски зашивал кресты над человеческими головами. А вот Лизавета очень любила учить, раскрывая горизонты подёрнутого дымкой промышленного края. Такой вот у неё был талант: неутомимая прилежность, раздражающая целеустремлённость и превосходная память, что в сумме делали из юной особы способную ученицу — и неважно, за что Лиза бралась. Говоря по правде, она впитывала своими большими глазами любые знания. Делала это машинально, но достаточно виртуозно: наблюдала, изучала, бросалась с некой одержимостью покорять всё то, что было, как правило, недолго непокорённым её восприимчивым умом. Она выучила французский и из робкой еврейки Лизки превратилась в статную, исключительно на собственный взгляд, Лиззи. Ведь имитировать, пусть и нечистый, но французский акцент оказалось неожиданно проще, чем пытаться сойти за свою в этом холодном и туманном краю. Позже Мартен отучилась на медика и стала помощником главного эксперта при Суде Короны. А следом, как всякий уважающий себя взрослый, научилась врать и принялась делать это так искусно, что сама перестала различать свой же обман. И пусть этот путь оказался тернистым, а у самой Лизы залежалась парочка скелетов в шкафу, которые она бы предпочла просто сжечь, молодая женщина ощущала невероятную близость и одновременно с этим огромную пропасть между собой и остальными жителями из Уайтчепела.
И теперь, глядя на мертвую проститутку перед собой, Лиззи задавалась вопросом: каким чудом она не оказалась на её месте? Ведь танатолога разделяло от такого будущего не так уж и много: собственное упорство и страх закончить когда-нибудь так же. Стоило лишь единожды ошибиться и свернуть не туда.
"Из меня бы и проститутка вышла несносная, уж больно маленькие у меня сиськи, — подумала Лиза. — Скорее я бы просто умерла с голоду".
Судмедэксперту пришла мысль, что обрывать концы со своим прошлым и самим Уайтчепелом, возможно, являлось неплохой идеей. Да, у неё имелись тёплые воспоминания отсюда. Однако вместе с тем она ясно ощущала на себе клеймо ничейного человека: без дома и без рода. Такие люди обычно оказались отвергнутыми в собственном пристанище. Некоторые же погнались за мнимыми мечтами, скрытыми за опасным сумраком. Однако и тех, и других в этом краю, который они намеревались наречь своим новым домом, ждала ошеломляющая новость: в новом обиталище им были не рады. Были не рады и их детям, и внукам, и правнукам. Конечно, многие вернулись обратно. Кто-то просто сгнил. Остальным же пришлось "обиталище" переименовать в "клочок земли", а "дом" — в "убежище". И пользовались своим новым пристанищем ничейные люди по чуть-чуть: немного языка, совсем крохи культуры и тусклые проблески светлого будущего. Многих принуждали обрывать связи со своим прошлым, со своей историей и старым домом. А будущее при всём этом им так и не дали. Так ничейные люди становились рыбаками, шахтерами, проститутками. Некоторые и вовсе затерялись где-то в плотных парах машинной муфты, лишённые истории, национальности и дома. Неуважаемые профессии превратились в наследство, как и генетический потенциал озлобленности и ненависти ко всему инородному: чужестранцам, британцам, да и в принципе ко всем людям. Выходит, закончить проституткой девочке из семьи мигрантов, живущих в Уайтчепеле, было гораздо проще, чем могло показаться на первый взгляд.
Неожиданно из раздумий Мартен вырвал звонкий возглас служивого. Сухопарый юноша тяжело дышал, потому как мчал к ней от самой дороги. Он сумел заговорить не сразу, согнувшись пополам и пытаясь успокоить дыхание. А Лиззи ошибочно предполагала, что выносливость была присуща их профессии. С такой физической подготовкой танатолог могла стать вполне выдающимся инспектором. Брови её невольно наползли на переносицу.
— Вам пора заканчивать, мисс.
— Это ещё почему?
Служитель порядка не ответил — кивнул в сторону магистрали. Лизавета прищурилась и убрала влажные пряди с лица. Впереди уверенно и деловито шагали двое мужчин. Одеты они были по-разному, но весьма вылощено. Даже слишком вылощено для Уайтчепела и тем более для собравшейся компании: кучки сонных констеблей, эксперта с похмельем и мёртвой проститутки. На незваных гостях были надеты перчатки и высокие сапоги, из-под широких плащей виднелись парадные манжеты и косые лычки. С церемониальных нашивок свисали аксельбанты. У подолов сюртуков проглядывались узорные вышивки. Кем бы незнакомцы ни являлись, но внешним видом и фрунтовой походкой они напоминали офицеров полковых ведомств. Во всяком случае, по представлениям Лизы.
Незнакомцы остановились возле дежурного у обочины гвардейца. Один, более плотный, был гладко выбрит, за исключением стриженной бородки, что примостилась у самого подбородка. Кустистые светлые брови были грозно нахмурены. На вид он выглядел одновременно и устрашающе, и воодушевляюще, выражающий лишь одним своим видом беспрекословную волю закона. Широкая челюсть, широкие скулы, широкий нос. Взгляд заволокло профессиональной деформацией, а ещё, может, честолюбием? Лет эдак сорок, но при этом в отличной физической форме. Второй же офицер немногим уступал ему в плечах. Но если говорить честно, то многое в нём оказалось более тонким — даже усы на щетинистых скулах. При этом кавалер оказался таким же статным, но при этом и вальяжным одновременно. Волосы, доходившие до основания шеи, были аккуратно зачёсаны назад. Мартен предположила, что у них, должно быть, в запасе всегда имелась уйма свободного времени, чтобы поддерживать себя в столь опрятном и даже модном виде. Она неуверенно провела рукой по взлохмаченным волосам. Лиззи не была неряхой — просто влажная погода всегда портила причёску. Особенно, когда она опаздывала на работу.
Танатолог навострила уши и попыталась услышать разговор прибывших с гвардейцем. Они о чём-то крайне напористо спорили. К её собственному сожалению, шум дождя и расстояние не позволяли эксперту услышать всего. Рядом, как назло, громко ворчали констебли, явно разочарованные столь неожиданным визитом невесть кого. Тем не менее Мартен кое-то всё-таки уловить удалось: "Это более не в вашей юрисдикции".
Тайная служба? Возможно. Только Лизавете казалось, что агенты тайной службы непохожи на каких-нибудь рыцарей-орденоносцев при параде. Они ведь не должны привлекать лишнее внимание, так? Танатолог снова окинула взглядом незнакомцев. Гвардеец всё никак не отступал. К нему подтянулись другие констебли. Что-то показывали: то на мертвецки бледное тело женщины со впалыми глазами, то на мёртвую проститутку.
Мартен, понурив голову, ещё раз взглянула на труп. Она не собиралась уходить. По крайней мере, не сейчас. Все эти жертвы в Уайтчепеле превратились в какое-то личное оскорбление и угрозу самой Лизе. Убивали столь чудовищно и кровожадно девушек, на месте которых спокойно могла оказаться она. Или близкий ей человек. Несомненно, в этом районе орудовал убийца и извращенец. Неудивительно, что дело стало слишком серьёзным для обычной полиции.
— Сэр Лукан!
Лиззи вновь подняла взгляд. К двум предполагаемым агентам тайной службы шествовал третий. И если Мартен считала, что первые двое были одеты слишком парадно для работы в таком округе, то тут же забрала свои слова обратно. Третий кавалер выглядел столь торжественно, что даже сам дождь пожалел его мундир и немедленно прекратился. Переводя взгляд с замученных и уставших констеблей на опрятных и благовидных агентов, Лизавета предположила, что на их службу брали по внешнему виду в том числе. Безусловно, она видела таких же деловитых особ из королевской гвардии в похожих кафтанах где-нибудь на парадах в Кенсингтоне или Вестминстере. Но определенно не в рабочее время. Ведь в рабочее время она привыкла видеть чьи-то размозжённые кости, слышать тлетворное зловонье и мечтать о выходных.
Сэр Лукан представлялся высоким и крепким мужчиной около тридцати пяти лет, может, немного меньше. Медные волосы были аккуратно причёсаны и поделены сбоку ровным пробором. Широкий лоб, широкие скулы, широкий нос — опять, как на подбор, — весьма привлекательно гармонировали с большими и светлыми, но абсолютно безжизненными глазами, что были под стать типичной лондонской погоде. Аристократичные, но будто высеченные из камня черты лица напоминали соборы пламенеющей готики. Незнакомец казался статным, с телосложением атлета или закалённого в схватках бойца. А учитывая, как торжественно его приветствовали, был он выше по званию остальных.
— Ну хоть что-то приятное за сегодня. — Лиззи опустила взгляд на тело. — Но не для тебя, конечно же.
Сэр Лукан словно услышал её, потому как в этот самый момент обернулся. Лизавета закусила губу. Он стоял слишком далеко, чтобы разобрать её бормотание, ведь так? Слишком ясный взгляд блуждал по эксперту и по телу — мёртвому телу. Мужчина что-то кинул в ответ коменданту, и тот непременно ушёл. Лукан направился к специалисту. Лиза выпрямилась.
— Мне ещё предстоит работа, и я не уйду, пока не закончу её, — сразу принялась парировать она.
— В этом нет необходимости.
— Есть. Я обязана присутствовать, дабы провести экспертизу. Мало того, что мне поначалу мешали констебли, — проворчала Мартен и разочарованно развела руками, — даже тут прикрыть навесом не смогли. Так теперь вы просто отстраняете меня? На каком основании?
— Этим делом будет заниматься другое ведомство.
— Вы ведь понимаете, что это не просто убийца? На первый взгляд мне даже показалось, что это и вовсе был не человек.
К диалогу присоединились двое кавалеров. Сэр Лукан и служитель порядка со светлыми волосами многозначительно переглянулись. Они явно не ожидали такого напора. Однако, как бы сэры ни решали свои дела раньше, то теперь это будет совсем иначе: Лиза не собиралась уходить без весомого основания.
— А вы, мадемуазель, можете наверняка определить нападавшего по этим следам на жертве? — молодой человек в мундире и с тонкими аккуратными усами говорил с явным французским акцентом. — Ох, mon chéri, простите меня за бестактность. Позвольте представиться, Пьер-Поль Саворньян де Бразза. Можно просто: Пьер. А эти господа...
Бородатый незнакомец поднял руку, прервав француза. Он явно не хотел, чтобы его имя придавали огласке. Рыжий сэр нахмурился, покосившись на труп.
— Лиззи Мартен. Я работаю медицинским экспертом при Суде Короны и должна установить причину смерти погибшей, — заявила танатолог, после чего покосилась на остальных офицеров, ожидая, когда они назовут свои имена. Ответа не последовало.
— Полиция более не занимается этим делом, мисс Мартен.
У сэра Лукана был приятный, вкрадчивый голос. Он казался сдержанным, но при этом его мягкий тон неминуемо располагал к себе. Даже несмотря на то, что светло-зелёные глаза должны были веять холодом, как предполагалось изначально. Что-то переменилось в его первоначальном настрое. Возможно, дело было в измождённом виде эксперта после похмелья или мёртвой проститутки.
— Вы можете вернуться в контору. А теперь прошу меня простить.
Офицер кивнул в сторону удаляющихся констеблей, а затем развернулся и подозвал бородатого подручного, чьё имя Лиза так и не узнала. Однако чуть погодя она всё же сумела уловить, как сэр Лукан обратился к товарищу — сэр Галахад. Слишком много титулов для Уайтчепела.
— Отличное начало дня, не так ли? — Бразза нервно усмехнулся, оборачиваясь на своих товарищей. — Хотя не настолько отличное pour la mort. Вы простите за бестактность моих коллег. У них начало дня уж точно не было отличным.
Мартен с опаской поглядывала на беседующих мужчин. Не нравилось ей всё это. Она не могла понять, откуда взялись эти господа. Однако жизнь, пусть и недостаточно долгая, но во многом насыщенная, научила эксперта: не нужно задавать лишних вопросов — более сухой выйдешь из воды. Лиззи понимала, насколько серьёзен вопрос, раз им занялась тайная канцелярия. Ведь, что она тайная — в этом у эксперта не оставалось сомнений. Мартен нервно покосилась на Пьера. Пусть де Бразза казался настроенным более дружелюбно, Лиза всё же отнеслась и к нему с некой осторожностью. Пьер осклабился, однако улыбка та оказалась лишь нервным оскалом, что появлялся всякий раз, как только кавалер оборачивался в сторону своих коллег. Он явно пытался разрядить и без того напряжённую атмосферу незамысловатой беседой. Однако, судя по всему, присутствие сэра Лукана и сэра Галахада мешало это сделать даже больше, чем тело убитой женщины, находящейся в трёх футах от него.
Дело стало более чудовищным — политическим. В последний год мусульмане и иудеи в Уайтчепеле развязали настоящую войну. Былые времена из детства Лизаветы, что всегда казались ей мирными и дружелюбными, закончились. И пусть до жертв не доходило — до сей поры, — разорённые улицы не могли не нагонять беспокойства. А теперь в городе и без того напустились слухи о беспощадных мятежниках, что явились из земель Хорасана. Они, видимо, оказались не прочь пролить чужой крови. Но неужели восставшие так чудовищно убили девушку просто потому, что та оказалась еврейкой? Сама Мартен предпочитала относиться к таким слухам с долей скептицизма. Так или иначе, ни Скотленд-Ярд, никто другой так и не смогли найти существенные доказательства того, что повстанцы укрывались в этом районе. Нет ничего удивительного в том, что этим вопросом занялась теперь и тайная служба, чем бы она не являлась. Пусть Лиззи и слышала о мятежниках только от своих знакомых-пуштунов и кое-кого ещё, но у неё сложилось впечатление, что им нет дела до евреев с Уайтчепела. Ведь иначе, какой у них мотив? Впрочем, радикальные идеи обязательно должны пересечь черту. И этим утром она была пересечена.
— У меня будут проблемы? — Мартен выжидающе посмотрела на де Бразза. Казалось, её вопрос вытянул Пьера из каких-то собственных раздумий. Он медленно перевёл свой взгляд на танатолога. Ответил не сразу.
— Вовсе нет. Ваше руководство в курсе всего. Вы просто можете пойти на работу или домой, — тихо бросив, офицер хмыкнул и улыбнулся. — Лишний отгул. Погода ведь le pire.
— Vraiment? — холодно спросила Лиза.
Кавалер, услышав родной французский, казалось, заметно оживился.
Мартен снова посмотрела на тело. Молодая женщина лежала и заглядывала куда-то за спину эксперта. Возможно, разглядывала облачное небо или же предупреждала о затаившейся позади опасности, беспощадно и неминуемо поджидающей танатолога где-то там, позади. Взгляд казался пугающим. Его было невозможно поймать на себе. Лиза видела такие глаза много раз. Так много, что уже не могла сосчитать. Но в этот раз дело обстояло иначе. Мартен уловила едва отличимый звон в ушах — он доносился откуда-то изнутри, из неё самой. По телу пробежала дрожь. Вместо тела проститутки на земле развалилось окровавленное тело Людмилы. Только в этот раз она смотрела прямиком на саму Лизавету. Смотрела, насупившись, будто осуждала. Будто не могла простить.
Мартен моргнула. Люда исчезла, а на её месте появилась всё та же эскортница.
— Я знала её, — неожиданно для самой себя прошептала Лиззи.
Де Бразза удивлённо уставился на неё, затем перевел взгляд на тело, а после вновь поднял вопросительный взгляд на врача. Мартен вздохнула, понимая, что Пьер ждёт объяснений.
— Я тоже жила в Уайтчепеле и многих тут знаю.
Сенешаль де Бразза мрачно вздохнул. Вдруг рядом неожиданно возник сэр Галахад. Лиза не расслышала его шаги и упустила момент, когда их покинул сэр Лукан — того и след простыл. Даже у дороги оказалось пусто. Уехал ли его экипаж до того, как он пропал? Ведь танатолог не слышала шума колёс. Впрочем, столь уважаемый человек едва бы стал прогуливаться пешком по такому району.
— Всё в порядке? — Галахад обратился к компаньону.
— Да-да. Она ведь может идти? Мадемуазель беспокоится, что у неё будут проблемы на работе, — ответил де Бразза и указал жестом в сторону Лизаветы.
— Что вам удалось узнать, мисс Мартен? — нетерпеливо спросил Галахад. — Гаррисон Кент к вашим услугам.
Лиззи заметно удивилась, но кавалеры не придали этому значение. Ещё пару минут назад они всячески пытались вытравить специалиста отсюда, а теперь спрашивали про дело. Может ли дело крыться в отсутствии сэра Лукана? Вероятно, это он видел Мартен на месте преступления нежелательной персоной.
— Жертва умерла от потери крови, а также, возможно, от болевого шока порядка трёх часов назад. Есть гематомы на руках и плечах. Также имеется рваная рана на шее и лице. Отсутствуют некоторые органы. Вспорота брюшная полость, но...
— Что "но"? — спросил Кент.
— При более детальном осмотре в своём кабинете я бы могла выяснить и другие факты.
Служивые непонимающе взглянули на Лизу. Она в ответ лишь вздохнула, мотнув головой.
— Имеющиеся показания позволяют мне предполагать, что её изнасиловали. Но для достоверного результата мне нужно осмотреть жертву под рейтузами. — Мартен старалась держаться уверенно, но заметное волнение выдавали суетливые движения. От кавалеров не ускользнул её бегающий взгляд и дрожащий голос. Тихо вмешался де Бразза.
— Мадемуазель Мартен долгое время жила здесь и знала, — офицер осёкся, — кхм, усопшую.
— Погибшую, — присовокупил Гаррисон. — Значит, вы говорите, что тут жили?
— Я не говорила. Вернее, не совсем это имела в виду, — запротестовала Лиззи, только сейчас осознавая возможные последствия своей лжи.
— Вы хорошо знаете местный район и его жителей?
— Я тут давно не живу, — заявила танатолог. — Просто моя семья здесь проживала. Когда-то.
Мужчины в очередной раз бросили друг на друга пристальные взгляды. И если сэр Галахад выглядел решительно, то Пьер казался столь же смущённым, как и сама Лиззи.
— Знаете, мисс Мартен, нам бы пригодилась ваша помощь.
Лиза ещё раз покосилась на мёртвое тело. На месте убитой могла быть она. Однако девушки, что живая, что мёртвая, не были знакомы. Но пусть в таком случае они обе станут соучастницами небольшого преступления. Маленькой лжи.