Scarlet Torment

Что же искала Анжелин?


Анжелин редко интересовалась состоянием и настроением приёмного сына. Она считала, что это ей знать не обязательно. Единственной причиной для волнения была её горячо любимая дочь-полукровка. Отпрыск графа Дракулы в заботе не нуждался, да и в чётком надзоре тоже. Конечно, свод правил ограничивающих его действия имелся, и Анжелин верила в то, что Макс Карс их исполняет. До сентябрьского солнечного дня, когда по коридорам тянулся еле уловимый запах крови, смешанный с ароматом дерева, мяты, цветов и муската. Женщина чуяла такой аромат лишь единожды за всю свою долгую жизнь. И сложно было его забыть. Этот сладкий запах напоминал взрыв самых приятных ароматов, смешавшихся вместе. Во рту вот-вот бы почувствовался солоноватый привкус, если бы тут был обладатель этой ароматной крови...

В тот день женщина быстро покинула собственные покои и, спустившись с третьего этажа огромного поместья, застала сына в холле, он величественно стоял перед огромной картиной, нарисованной несколько веков назад. В его тёмном силуэте, ровной осанке и сжатых за спиной руках, Анжелин видела молодого графа. Профиль бледного лица, словно нежно вырезанный из мрамора, сиял невозмутимостью и задумчивостью, как и когда-то бледное лицо Владислава. Чёрные непослушные волосы, спутанные и растрёпанные, ниспадали на лоб, по которому единственной тёмной линией тянулась посиневшая вена. Голубые глаза, точно такие же бездонные и яркие, как и глаза Дракулы, обрамляли по девчачьи длинные густые ресницы. Иногда Анжелин принимала его за графа и осекалась, понимая, что это его благородный всеми любимый первенец. Ранее – любимый. Отныне – ненавистный интриган, чьи руки были по локоть в крови других вампиров. Сейчас, снова рассматривая приёмыша издалека, видела в нём точные черты, принадлежащие его отцу. Он был так же грациозен, как и знаменитый граф, руки были крепкими, пусть и не выглядели, как лапы некого великана. От запястья до локтя тянулись дорожки тёмно-синих вен, проступающих сквозь кожу, словно свет через тонкую ткань. В её тёмных глазах заблестел серебряный огонёк, исходящий от поблескивающего браслета с лазуритом, на руке Макса. Женщина окинула его изучающим взглядом, рассматривая с ног до головы, уже не в первый раз и чуть-чуть прищурилась. На носу виднелась маленькая горбинка, еле заметная под другим углом; на щеке пульсировал мускул. Рассмотрев длинные пальцы приподнятой руки, она заметила, наверное, единственное внешние отличие его от отца. Пальцы были длинные, ровные, аккуратные. Как пальцы его матери. Утонченной и властной. А в остальном, сын ничем не походил на Аннабель. Казалось бы, что он был молодой копией графа Дракулы, наверняка, даже более красивой, нежели его отец.

- Анжелин? – его голос звучал тихо, но эхом разнёсся по большому залу. Женщина величественно вздёрнула подбородок и пошла вниз, придерживаясь лакированной широкой поручни огромной лестницы. Парень обернулся полубоком и нехотя взглянул на мачеху. Анжелин увидела привычный холод в его голубых глазах, такой же был в глазах его отца. Стеклянные голубые чаши, лишённые нежных эмоций. Холод, строгость, сдержанность, злость. Каждый раз на неё падал именно такой взгляд и от сына, и от отца, покуда тот был ещё жив.

- Сын, - она кивнула и остановилась на предпоследней ступеньке, опираясь на перила всем весом. Макс отвёл глаза на картину и снова рассматривал её, будто видел впервые. – Я бы хотела с тобой поговорить.

- Если ты снова о Римме, то я пожалуй пойду, - он дёрнулся и собирался сделать шаг, как почувствовал на себе строгий тяжёлый взгляд мачехи. Её тёмные глаза вспыхнули злостью и парень решил повременить с отступлением. Анжелин сжала аккуратные пальцы в кулак и оскалилась, задирая голову, с видом орлицы. Макс никогда не понимал, откуда в ней столько высокомерия, ведь женщина буквально хвасталась им, фактически постоянно.

- Нет, не о Римме, - строго молвила блондинка, откидывая за спину локоны. – О твоей другой сестре.

- Хочешь посмеяться надо мной, что ли? – он нахмурился. – Распороть старую рану? Анжелин – это низко даже для тебя.

- Мирослава Карс являлась сосудом демона, насколько я помню, - она проигнорировала слова сына и начала говорить то, что сказать непосредственно хотела сильнее всего. Макс цокнул. – У тебя остались какие-то её записи, дневники? Где говорилось бы о нейтрализации?

- Даже если и остались, то я, пожалуй, оставлю их при себе, в память о сестре, - он махнул рукой, дав понять, что больше не хочет об этом говорить.

Анжелин поджала губы, а после нахмурилась, скривив злую гримасу. Брюнет этого не заметил, скорее потому, что ненавидел смотреть на свою мачеху. Он в принципе её ненавидел. В ней была лишь некоторая выгода, не более. В остальном мачеха являлась балластом. Надоедливым комаром, звенящим над ухом. Юный граф вообще поражался тому, что он – пятисотлетний вампир, выходец из древнего рода, должен подчиняться трёхсотлетней женщине, которая до встречи с его отцом была никем. Пустое место, которое Дракула вытащил из грязи. Парень поражался, как его отец мог зачать дитя от подобного создания. В первое время Макс презирал женщину, которая носила его младшую сестру под сердцем. Он угрожал ей, грубил, грозился выкинуть на улицу, если она посмеет раскрыть на него рот. Помнится, тогда Дракула знатно сердился на сына, но юный граф всё пропускал мимо ушей. До встречи Владислава и Анжелин, отец был холоден, свиреп, но, несмотря на это, всё-таки испытывал некие тёплые чувства к родным детям. Воспитывал он их жестоко, но эти труды не прошли напрасно. Потрясающая красавица-дочь и умный, красноречивый сын. Но когда в их жизнь ворвалась какая-то смертная, всё встало с ног на голову. Дети стали пустым местом. В глазах Владислава всё окрасилось и приобрело какой-то смысл. Отчасти, сын понимал его. За вечность можно устать от одной женщины, но за это ненавидел отца ещё больше. Аннабель не ругалась с мужем, просто его игнорировала, проводила больше времени в совете или с детьми. Дракула же вовсе не думал о том, что могла чувствовать его супруга, которая прожила с ним половину тысячелетия. Аннабель помогала ему, поддерживала, безоговорочно любила и была верна, но в какой-то день граф просто всё испортил, глупо влюбившись в смертную женщину. Её Аннабель, наоборот, держала по ближе, как потенциального врага. Карс ухаживала за беременной, рассказывала истории, иногда кололась тем, что знает Владислава всю жизнь. Но не пыталась её убить, сгубить дитя. Она просто знала, что ребёнок будет неполноценным и мать может не пережить роды. Родить вампира одно из самых сложных вещей в Ночном мире. Одно дело, когда размножение производит путём обращения, другое же – когда женщина рожает дитя Ночи. Но мать выжила, а ребёнок родился полукровкой. Когда Анжелин была обращена, Римму оставили дампиром, просто потому, что даже ведьмы были не в силах выделить в ней какую-то единую сущность. Одна из древних ведьм сказала, что девочка сама должна принять для себя, кем является. Выберет человека – станет им, выберет путь вампира – обратиться полностью. Как же тогда Макс возненавидел отца, мачеху и сводную сестру. Он долго наблюдал за колыбелью и грезил тем, как разорвёт маленькое розоватое тело на части. Как белоснежные простыни окропятся деткой свежей кровью... Хотел убить, но не смог. Отчасти, его остановила Мирослава, на тот момент добрая и милосердная. И остановила мать, которая на некоторое время покинула дворец Дракулы, найдя утешение и приют у своей сестры – Серафимы Фрау. Родные дети же остались на произвол судьбы, а влюбленный отец витал в облаках и рушил всё, что строил веками, прислушиваясь к ядовитым речам новой жены. Тогда-то парень и взял всё в свои руки...

- Что ж, - через некоторое время оживилась Анжелин, окинув строгим взглядом сына, стоящего у входной двери. Он собирался уходить. – Пусть будут при тебе. Дело твоё.

Первенец Дракулы ничего не ответил и лишь захлопнул за собой двери, оставив мачеху в одиночестве посреди огромного зала, по которому гулким эхом разнёсся дверной хлопок.

Всё-таки Анжелин не собиралась слушать приёмного сына и самолично решила найти ответы на свои вопросы. Она вдыхала воздух в запутанных коридорах поместья и ловила тонкие нотки сладкого аромата чьей-то крови. Изначально аромат привёл её в ванную. На белой панели стиральной машины виднелся отпечаток от пальца, тёмно-бордовый, сухой. Женщина мазнула по нему пальцем и, потерев, вдохнула запах с руки. Да – это была та же кровь. Ароматная, сладкая, пусть уже и засохшая. Обойдя ванную, она заметила розоватую пену на куске мыла, одиноко лежащего в углу душевой кабины. Мысли крутились в её голове, она размышляла о том, кто бы это мог быть. Запах был крайне знакомый, но... Но что-то в этом всём не сходилось. Обладательница настолько ароматной крови умерла четырнадцать лет назад.

Пройдя по тонкому запаху, она оказалась у деревянной крепкой двери комнаты сына, в которой он формально жил, хотя имел собственную квартиру и в принципе вообще не нуждался в сне. Она вздохнула и уголком глаз увидела боком выходящую из соседней комнаты служанку. Элизабет, прикрыв узкое лицо чепчиком, прижала двери ногой и искала ключ в огромной связке. Анжелин улыбнулась.

- Лизи, душа моя, открой, пожалуйста, мне вот эту комнату, - блондинка указала пальцем на дверь комнаты сына и улыбнулась служанке со всей своей наигранной вежливостью. Тёмные глаза прислуги испуганно сверкнул. Повернув ключ в замочной скважине соседней комнаты, она отряхнула белый передник и медленно подошла к хозяйке. Элизабет настороженно осмотрела улыбчивое лицо жены Дракулы, втянула воздух носом, пусть и не нуждалась в дыхании, а после, перебрала связку с ключами.

- Но, вы, полагаю, должны знать, что Хозяин очень не любит, когда вторгаются в его личное пространство. Так что сейчас мы совершаем акт насилия над его принципами и привычками. Надеюсь, вы знаете, как объяснитесь Хозяину.

- И почему ты зовёшь его – Хозяин? – ступая за порог тёмной комнаты, прибранной и аккуратной, женщина вдохнула поглубже и снова учуяла запах крови, только теперь он был резкий, сильный и тянулся от постели. Элизабет зашла следом за ней. Служанка провела госпожу взглядом и не смела шевельнуться. Она была создана, что бы служить вампирам. – Разве не я твоя Хозяйка?

- Мои Хозяева, только коренной род Дракулы, госпожа, - тихо бросила Элизабет. Конечно, лезть в дела хозяев она права не имела, однако говорить могла. – Не вы, не Римма.

- Разве же моя дочь – не Дракула? – Анжелин провела пальцами по книгам, стоящим в шкафу, что скрывался в тени комнаты, за элегантной софой. – В прочем, плевать, почему ты так его называешь. Ты что-нибудь знаешь о дневниках или заметках Мирославы Карс, которые мог хранить её брат?

- Нет, госпожа, - служанка покачала головой. – Хозяин запрещает входить в его комнату без острой необходимости.

- Ясно, - бросила блондинка и жестом выпроводила слугу за дверь. – Подожди там.

Элизабет вышла и прикрыла за собой дверь. Анжелин же пролистала пару книг с полок шкафа, не нашла ничего нужного, кроме как классической английской литературы восемнадцатого века. Вкус сына она не оценила, никогда не любила этот период. После присела у закрытых створок и, раскрыв их, широко улыбнулась, с капелькой злости. В закрытой полке высокого шкафа, она нашла вырезки из дневников, написанных аккуратным ровным почерком, заметки, сделанные той же рукой, обрывки пожелтевшей бумаги и свитки. Она узнала в этом почерке руку приёмного сына. Записи принадлежали ему. Женщина взяла один из более-менее целых листов и пробежалась по нему глазами, иногда щурясь, что бы разобрать расплывшиеся буквы.

«...Испокон веков её сосудом обязательно была женщина. Каждый раз, когда нога Тёмной жрицы ступала на землю живых, рождался ребёнок, способный пережить её переселение. Появления Лореаль приходятся через каждые триста лет после её изгнания в Междумирье. Но по каким-то неясным причинам, она появилась сначала в тысяча восьмисотом, а после в тысяча девятьсот девяностом. Какова вероятность, что сосуд родился в период от девяностого до двухтысячного года?...»

Дальше буквы путались и смазались. Анжелин сжала листок и, прорычав, скинула с полки книги, раскидав их по полу. Она металась по комнате, раскидывая вещи и рыча, злясь и пиная мебель. Её глаза тряслись от ужаса, руки тянулись к волосам, больно их оттягивая от головы. Её губы проронили глухой стон, после которого женщина рухнула на колени, и снова расправив лист, пожелтевший от времени бумаги, прочитала последние строки.

«Запах...кровь нейтралов. Ароматная, манящая. Словно наркотик, алкоголь. Пьянящая кровь четвёртой расы..., - думала она, заглатывая ненужный ей воздух. Сейчас она, кажется, нуждалась в глотке кислорода больше, чем при жизни. Она была шокирована, ошарашена. Сейчас же она поняла, что запах этой крови был слегка иным, не таким, как был у Мирославы. В Мирославе была кровь вампиров, которая имела свой специфический запах, тут же нечто совсем иное. Смесь ароматов. Сильные запахи, которые забивались в ноздри, словно летающие песчинки сухой пыли. Анжелин не могла точно определить, кому именно, какой расе принадлежали остальные смешанные запахи. Не понимала. Но кровь нейтрала чуяла отлично. – Девушка. Сосуд. Возможный сосуд Лореаль. Поразительно... Поразительно, как я была слепа, пока следила лишь за дочерью. Сын Дракулы, что ты замышляешь? Устроить революцию, получив силы нейтрала? Нужно остановить... Переключить на другое. Зациклить его на другом. Что же...что же...Римма!»

Женщина продолжала сжимать лист и подняла глаза, увидела у двери Элизабет. Женщина поднялась с колен, и снова натянув на лицо маску высокомерия и пафоса, подошла к молоденькой на вид вампирше. Она протянула ей смятый лист жёлтой бумаги.

- Если Аннабель вернется в ближайшее время, передай ей это, - блондинка вложила в руку прислуги лист и, прижав её пальцы к ладони, взглянула в тёмные глаза. – Ничего не говори Хозяину.

- Но... Аннабель не вернётся, госпожа...

- Вернётся. Она обязана. Она почувствует. Ей доложат, - кратко бормотала Анжелин, дёргаясь. Она знала, что сын уже вернулся домой. Знала, что он подымается по лестнице и знала, что загляни он в комнату – будет зол. Она часто видела сына в гневе, но не представляла, как он отреагирует на вмешательство в его личную жизнь. На разбросанные листы, записи, книги. Раскиданные вещи, сбитую постель. В какой-то степени Анжелин до сих пор боялась его. Боялась того, на что он способен. И этот страх полностью оправдал себя позже...

...позже. Когда её тело буквально рвалось на части от рук неродного сына, глаза которого горели подобно двум рубинам, сияющим в свете пламени. Анжелин осознала, что всю свою ненависть он выплеснул на неё в этот момент. Ненависть на отца, который забыл о нём, на мать, которая бросила детей, совсем позабыв о них. Злость на Анжелин, которая ставила его перед фактом и не давала вздохнуть. На охотников – Габриеля Кросса – что забрал у него сестру. Злость на глупую Римму, которая надоедала ему и нервировала. Злость на то, что родился в этой семье. В семье, где никому не давали выбора. В семье, где его прокляли, превратили в чудовище, вынужденное жить от трупа к трупу, что бы продлить свою собственную жизнь. И выплеснул всю ненависть на себя, всю злость, которая томилась в его сердце и резала остатки человечности, как острое лезвие. Он ненавидел себя самого, кажется, даже больше чем кого-либо другого. Анжелин поняла это, увидев его яростные глаза, увидев злой оскал, услышав стон боли и гнева, который он издал, когда впился пальцами в её рёбра. Когда ломал её кости, когда острота сломанных неровно ребёр впивалась ему в ладони. Он ненавидел себя куда больше, чем всех остальных... И это мучило его. Он запутался. Он... убил Анжелин, не дав сказать напоследок, что-то очень важное...