Цена
Цена
На второй день своего бегства Питер был разбужен Романом тревожным чувством дежа вю.
– Я заказывал рыженькую, – сказал Питер.
Роман не поддержал шутку.
– Что? – спросил Питер.
Роман подошел к кафедре и сложил руки. Надеясь, поза поможет ему... он не знал в чем. Но делать все равно нечего, потому он сказал то, что должен был.
– Еще одна.
– Еще одна что?
– Прошлой ночью. Еще одна девушка.
Питер помолчал какое-то время. – Кто? – выдавил он.
– Они не знают. Нет головы. Но это не она. Я был у нее, перед тем как прийти.
Питер молчал. Он провел пальцем по пыльному полу, написал на древнем языке слово спасибо, а затем стер его ладонью.
– Луна была неполной, – сказал Роман. – Это же невозможно?
– Конечно, – согласился Питер.
Кот запрыгнул на кафедру и выгнул свой зад, когда Роман погладил его от головы до хвоста.
– Что теперь? – спросил Роман.
Питер лег и закрыл глаза.
– Нужно поговорить с Дестини, – сказал он. – Она больше знает об этих правилах, нежели я. У нее может быть какая-то идея.
Он не добавил «лучшая идея», поскольку своих у него не было вовсе.
– Если ты куда-нибудь поедешь, тебя подстрелят, – сообщил Роман. – И это в лучшем случае.
– Поезжай ты. И поспеши. Ты должен вернуться к Лите до заката. Присматривай за ней, чтобы ничего не случилось. Теперь она под твоим присмотром, пока все не закончится. Вот твоя работа.
Роман посмотрел на Питера. Пылинки в луче света, упавшем между ними, занимались собственными делами.
– Знаю, – ответил Роман.
Кот перевернулся на спину, и Роман почесал его живот. Бархатной черной перчаткой кот свернулся вокруг его руки и укусил.
– Эй-эй-эй, – проговорил Роман. – С зубами ты не такой милый.
Он пробирался по тропинке позади часовни, протоптанной от больницы к холмам. Другой конец дорожки выводил на шоссе 443, и доктор Годфри велел использовать ее, чтобы приходить и уходить. Не подозревая о том, что их предосторожность провалилась, так как вчера за дядей и его племянником шпионила Кристина Венделл.
Как мало все–таки мы знаем.
Роман подъехал к дому Дестини в Шедисайде. Паркуясь, он заметил на улице ворону, занятую чем-то плоским и черным на тротуаре. Задавили. Что-то и как-то. Выйдя из машины, Роман увидел, что ворона питалась останками другой вороны. Черное перо торчало из клюва обедающей птицы. Это очень огорчило Романа.
– Эй! – прикрикнул он наставительным тоном недовольного туриста. – Ты... а ну перестань! Прекрати, Хосе!
Ворона посмотрела на него, но когда он не сделал попытки подойти ближе, она продолжила бесхитростно клевать своего собрата, словно от скуки, а не ради насыщения, и Роман почувствовал тошноту бессилия перед надвигающейся карой, что предрекало это зрелище. Встряхнувшись, он поднялся по лестнице и был встречен Линдой, которая так резко и сильно сжала его в объятиях, что воздух пулей вылетел из его диафрагмы.
– Как он? Как мой мальчик?
– Он в безопасности, – отозвался Роман.
– Что ему нужно? – спросила Дестини.
Роман быстро выпалил подробности. Дестини поджала губы, и еще некоторое время после окончания его рассказа продолжала механически качать головой.
– Как все это происходит? – спросил Роман.
Ей было некомфортно. Она взяла солонку со стола, отсыпала немного на ладонь и бросила через левое плечо. Холодный комфорт.
– Законы магии, как и любые законы, – сказала она. – Они работают, потому что ты подчиняешься им.
– Можно их просто нарушить? – спросил он.
– Не бесплатно, – ответила она.
– Как нам бороться с ним?
Она посмотрела на него. – Пришло время понять – это не твоя битва.
– Как Питеру бороться с этим? – спросил он.
– Как обычно дерутся волки? – ответила она вопросом.
– Питер может сделать также? Превратиться в неправильную луну?
– Не бесплатно, – сказала она.
Линда все это время молчала, но теперь вмешалась: – Какова цена? – спросила она.
– Я не знаю, – повернулась к ней Дестини. – Единственный человек, который может знать ответ – сам Питер. Я могу дать ему то, что поможет найти ответ, но должна сказать тебе, Лин, я настроена пессимистично. Я не уверена, не окажется ли ответ большим сэндвичем с дерьмом, который он должен будет съесть.
Линда поняла ее.
– Брат человека, которого убил Николай, нашел нас спустя много-много лет, – неожиданно произнесла она. – Николай дважды стал убийцей за свою жизнь; пожар проходит, но угли остаются. Если не покончить с этим сразу, то последствия будут поджидать за углом каждый день его жизни. И если не позволить мальчику стать мужчиной, то некого будет винить, кроме тебя самой, что ты до сих пор подтираешь ему зад, когда он уже должен подарить тебе внуков.
Дестини ничего не сказала. Она подошла к этажерке и принялась рыться в ящиках.
Линда взяла обе руки Романа в свои, он глядел ей в лицо и знал, что смотрит на человека, совершающего самый тяжелый поступок в своей жизни. Он знал, что ему придется видеть это лицо вечно, если он облажается.
– Я скучаю по временам, когда он был малышом, – сказала она. – Если бы я могла нажать на выключатель, я бы лучше жила в мире, полном младенцев.
Вскоре Дестини дала ему то, что просил Питер, но задержала, когда он собрался уйти. Она стояла перед ним, сосредоточив взгляд на верхушке его головы, затем закрыла глаза. Через минуту она снова открыла глаза и сказала, что все в порядке.
– Что? – спросил он.
– Твоя Сахасрара, – она держала руку над своей собственной макушкой, указывая на нее. – Иногда она светится.
* * *
Они зажгли пять восковых свечей, по их периметру начертили концентрический круг мелом. Роман вытряхнул содержимое сумки в центре круга, сделал горку из пепла коры ивы и порошкообразной тли – недвижимая точка посреди вращающегося мира.
Они взялись за руки, нервные окончания на их ладонях слегка вспыхивали с определенной частотой, и Питер произнес древние-древние слова, пока они трижды обходили круг. Вроде все, хотя Роман не знал, должен ли он ощутить какую-то перемену в балансе вещей, он не обладал чувствительностью, как у Питера.
– Мы... в деле? – спросил он.
Питер не ответил. Роман помолчал, ему не понравилось выражение, которое он только что прочел на лице Питера, как и самому Питеру. Питер опустился на колени возле скамьи. Затем выпрямился и вернулся, держа в руках Фетчита. Вошел в круг. Огни свечей пугали кота, он пытался высвободиться, но Питер держал его крепко, даже когда сопротивление усилилось, и в ход пошли когти и странный вой, похожий на человеческий вопль.
Но... я доверял тебе, подумал кот.
– Что ты делаешь? – спросил Роман.
– Возможно, ты захочешь отвернуться, – ответил Питер.
– Что ты делаешь? – повторил Роман.
Питер посмотрел на него. Роман отвернулся, уставившись на орган, и звуки кошачьих воплей резко оборвались хрустом, как при вывихе плеча. Это было наихудшим, что он когда-либо слышал.
– Все кончено, – сказал Питер.
Но Роман не поворачивался. Он теперь ненавидел еду в своем животе. Он ненавидел невысказанное облегчение тем, что это действительно была битва Питера. Он услышал, как Питер открыл перочинный нож.
– Я выйду на минуту, – сообщил Роман.
– Хорошо, – ответил Питер. – Это нормально.
Роман вышел и сел на ступени у входа. Над головой плыли тучи, словно кто-то стоял на холме и разбрызгивал черную краску на холст неба. Роману было любопытно, каково сейчас тем, кто летит в самолете над облаками, закрывают ли они свои окна от слепящего солнца? Роман порылся в карманах куртки и вынул контейнер для мятных конфет. Открыл его, достал Ксанакс, прожевал и, задержав массу на языке, проглотил. Немного позже, дверь позади открылась, и появился Питер.
– Что ты творишь? – удивился Роман. – Тебе нельзя появляться снаружи.
Но Питер не смотрел на него, и Роман заметил: его глаза стали волчьими, и эти глаза не желали поддерживать разговор. Он ушел к линии деревьев и исчез. Роман разжевал еще немного Ксанакса, полотно облаков осветилось, на мгновение став цвета яркого синяка, беззвучно озарившись блеснувшей молнией.
Роман ждал на ступенях.
– Какого черта, – сказал Роман, и его глаза стали горячими от слез. – Чертов кот.
Несколько минут спустя из-за деревьев появился Питер, он сел рядом с Романом на ступени и ничего не говорил. Он просто смотрел в пустоту, как человек, который только что съел огромный сэндвич с начинкой из дерьма. Роман ждал, пока он что-нибудь произнесет.
– Бекон, – наконец вымолвил Питер.
Роман ждал, что он скажет больше.
– Мне нужен жир от бекона, – сказал Питер.
– Так ты победишь его? – спросил Роман.
– Ага.
– И это... цена? – спросил Роман.
Питер почесал лицо.
– Это мое лицо, – ответил Питер. – Цена – мое человеческое лицо.
Роман поднялся, положил руки в карманы, словно хотел пройтись, отдышаться. Но остался на месте. Он просто стоял тут, на ступеньках, рядом с Питером, и держал руки в карманах.
– Николай, правда, пересек океан с листьями кувшинок на ногах? – спросил Роман.
– Нет. Он украл машину на ближайшей ферме и продал ее за билет на самолет.
– О, – удивился Роман.
– Мне понадобится жир от бекона, – сказал Питер. – Много.
– Ладно.
* * *
В Доме Годфри Роман стоял над чугунной сковородой, полной бекона, скворчащего и плюющегося жиром, как на мини-шабаше у костра, когда почувствовал, как пара рук массажируют его шею.
– Полагаю, – начала Оливия, – тут достаточно холестерина, чтобы впасть в старческий маразм.
Роман поправил лопаткой бекон на сковороде.
– Все закончится сегодня, – сказал он. – Сегодня мы убьем его.
Она пожала плечами. – Включи вытяжку, а то свининой воняет просто невозможно.
Закончив, Роман вылил жир в банку, а бекон завернул в вощеную бумагу и отложил для Шелли. Он направился к своей машине, Оливия последовала за ним и положила руку ему на плечо. Он обернулся к ней и постыдился своей мягкости в церкви, обернувшейся черствостью здесь, с ней. Он собирался помочь Питеру. Ничто не помешает ему помочь Питеру.
– Ты не мог бы уделить секунду своей матери? – спросила она.
Он изучал ее лицо, сохраняя суровое и жесткое выражение. Она держала тонкий черный кейс.
– Пожалуйста, Роман, – сказала она.
Он положил банку на пассажирское сиденье, она взяла его за руку и повела назад в дом. Она перетащила большое напольное зеркало из гостевой спальни в патио. На его овальной поверхности был изображен волк, простыми линиями прорисованный белым лаком для ногтей, с красной точкой на груди. Сердце. Она вручила ему кейс и сказала открыть. Внутри находился маленький декоративный топорик с двойным лезвием. Он был сделан из серебра, ручка выполнена в виде двух переплетенных змей с расплющенными у режущей кромки головами. Топор был отполирован до блеска, но это следствие косметического ухода: без сомнений, он был очень-очень древним. Она подвела его к зеркалу и встала позади. Положила руки ему на плечи и сказала посмотреть в стекло, что он и сделал. Она спросила, что он видит.
Он не понимал.
– Я вижу нас, – ответил он.
– Приглядись.
Он встретился с отражением ее глаз, его веки затрепетали, незримые пальцы вынырнули из тьмы и окутали его зрение, все потемнело. Но был еще звук. Его уши наполнились звуком пульса, но не его собственного. Он чувствовал, как пульс звенит во всех нервных окончаниях, и взглянул снова: он видел сквозь покровы теней, как солнце пробивается через облака, и знал, что стоит на пороге, что реальность – это зеркало, и сердце волка в нем, живое и бьющееся, вот, что его мать хотела, чтобы он увидел.
Это было его Убийство.
Роман поднял топор над головой и почувствовал затылком улыбку матери, и опустил топор прямо в нарисованное, но бьющееся сердце.
Разбившееся стекло привело Романа в чувство, он отшатнулся, задыхаясь и потея на морозном воздухе. Оливия вынула топор из расколотой деревянной рамы и, положив его обратно в кейс, вручила Роману.
– Постарайся не потерять его, – сказала Оливия, – он многое повидал.
Роман не знал, что сказать. У него не было слов для благодарности. Она приложила ладонь к его лицу и произнесла:
– Нам не нужны слова.