«Время...»
Теперь же они, Нара и Аён, вновь сидели на своем излюбленном, хоть и не слишком уютном, месте – на том самом клетчатом пледе среди старых коробок в полумраке гримерной. Вокруг них, словно тени, бесшумно собирались вампиры, их лица были серьезны и непроницаемы, но во взглядах читалось напряженное ожидание. Это было невероятно странное, почти сюрреалистичное чувство: знать, что судьбы стольких могущественных существ, проживших не одну человеческую жизнь, сейчас, в каком-то смысле, зависят от их, двух обычных девушек, решения.
Все они – и вампиры, и сами девушки – ждали ответа на один-единственный, но такой судьбоносный вопрос. Останутся ли Нара и Аён с ними, приняв их мир, их правила, их вечность, полную опасностей и тайн? Или же они покинут этот мрачный, но ставший таким привычным отель, вернувшись в обычный, солнечный мир, пытаясь жить своей прежней, обычной жизнью, словно ничего этого и не было?
Между собой девочки эту дилемму не обсуждали, даже не пытались. И почему-то совершенно не хотели этого делать. Словно существовало какое-то негласное, интуитивное понимание: если одна из них решит не оставаться, вторая, скорее всего, не пойдет против ее воли, как бы сильно ей этого ни хотелось. Или наоборот – решение одной могло предопределить судьбу обеих. Эта невысказанная зависимость висела в воздухе тяжелым, давящим грузом.
— А почему мы просто не можем... ну, вернуться в город, жить там, но приходить сюда время от времени? Встречаться? — наконец нарушила молчание Аён, ее голос звучал неуверенно, почти по-детски наивно.
— Так не получится, милая, — мягко, но твердо объяснил Санен, его взгляд был полон отеческой заботы, смешанной с вековой мудростью.
— У нас совершенно разные ритмы жизни. Днем, когда вы бодрствуете, мы спим, прячась от губительного света. Вы же спите ночью, когда мы наиболее активны. Постоянно выходить кому-то из вас в свет, особенно после всего случившегося, было бы смертельно опасно. Слишком велик риск, что вас выследят и поймают те, кто не должен знать о нашем существовании. Днем солнце нас убьет, если мы неосторожны. А вас ночью, без полноценного отдыха, убьет отсутствие сна и постоянное напряжение. Это не жизнь, а медленное угасание.
— Это... это не то решение, которое можно принять вот так, сгоряча, за пару часов, — голос Нары дрогнул, слова застревали где-то в горле комом непролитых слез. Она медленно перевела взгляд на Сону, встречаясь с его полными невысказанной тоски и надежды глазами. Он тоже это прекрасно понимал – всю тяжесть этого выбора, всю его необратимость. И Чанмин, стоявший рядом с Аён, тоже это понимал, его лицо было мрачнее тучи.
Чанмин тяжело, прерывисто вздохнул, словно сбрасывая с плеч невидимый груз. Его взгляд был прикован к Аён, и в нем читалась такая гамма чувств, что у девушки перехватило дыхание.
— Санен, — его голос прозвучал хрипло, но решительно, — дай им три дня. Всего три дня на размышления. Через три дня мы вынуждены будем сменить локацию, покинуть этот город. Боюсь, на несколько долгих лет мы не сможем сюда вернуться, поскольку тела Хваля и... того второго вампира, которого прикончил Сону, рано или поздно найдут, и это привлечет ненужное внимание. Если через три дня вы придете сюда, в этот отель, это будет означать, что вы согласны остаться с нами, принять нашу жизнь. Если же нет... что ж, на том наши пути, увы, разойдутся. —
Чанмин смотрел на Аён так, словно пытался заглянуть ей в самую душу, запомнить каждую черточку ее лица. А где-то глубоко внутри, в том уголке его бессмертной души, где еще теплились остатки человечности, он отчаянно вспоминал и шептал те немногие молитвы, которые даже за свою неимоверно долгую и полную событий жизнь никогда толком не знал и не произносил.
— Думаю, это самое верное и справедливое решение в данной ситуации, — кивнул Санен после недолгого раздумья.
— Давайте так и поступим. — С этими словами он подал знак, и вампиры, один за другим, начали молча расходиться, оставляя девушек наедине со своими мыслями и тяжелым выбором.
Как только они остались вдвоем с Сону, Нара, не в силах больше сдерживать свои эмоции, протянула к нему руки. Он тут же, без малейшего колебания, шагнул к ней и крепко, но нежно обнял, прижимая к себе так, словно боялся, что она растворится в воздухе. И эти объятия, полные отчаянной нежности, страха потери и безмолвной мольбы, сказали ей гораздо больше, чем любые слова. В них была вся правда его чувств, вся глубина его привязанности. И в этот момент, прижимаясь к его холодному, но такому надежному телу, Нара вдруг совершенно отчетливо поняла, что ей нужно сделать. Какое решение она примет.
Время тянулось мучительно медленно, каждая минута казалась вечностью. Уже прошли две долгие, томительные ночи, наполненные напряженным ожиданием и глухой, сосущей тоской. Третий рассвет неумолимо приближался, неся с собой окончание отпущенного срока.
Чанмин сидел на старом, протертом диване в главном зале отеля, весь сгорбленный и поникший, его обычно живые глаза были тусклыми и пустыми. Он неотрывно смотрел в одну точку, на массивные входные двери, которые так и оставались безмолвными. Тяжелое предчувствие сдавливало грудь: он понимал, что с наступлением завтрашнего дня, с их уходом из города, шансов на то, что Аён вернется, практически не останется. Расстояние, время и совершенно разные миры станут непреодолимой преградой.
— Представляешь, Хваль жил без своей пары уже третий год, как-то справлялся, находил в себе силы... а я и трех жалких дней продержаться не могу, — его голос был тихим, хриплым, полным отчаяния и какой-то злой иронии над самим собой. Он нервно провел рукой по волосам, взъерошивая их. — Я превращаюсь в какую-то сентиментальную развалину.
Сону, сидевший рядом, молча положил свою тяжелую ладонь на плечо другу, слегка сжимая его в знак поддержки. Он понимал его состояние как никто другой. Сегодняшняя ночь была особенно гнетущей. За окнами слышался лишь заунывный шум ветра, гулявшего по пустынным улицам, да редкий, тоскливый вой местных бродячих собак, от которого становилось еще неуютнее. Но того самого долгожданного, заветного скрипа входных дверей, возвещающего о приходе девушек, так и не было слышно. Тишина в отеле была почти осязаемой, давящей, наполненной невысказанными страхами и угасающими надеждами.
Сону и сам до боли, до ломоты в костях хотел бы сейчас просто еще раз увидеть Нару, хотя бы мельком, перед тем как они навсегда исчезнут из этого города, словно их никогда здесь и не было. Просто убедиться, что с ней все в порядке, запомнить ее лицо, ее улыбку. Но тут же его останавливала другая мысль: а не испугает ли он ее своим внезапным появлением? Не станет ли это очередным напоминанием о том кошмаре, который они пережили, и о той пропасти, что их разделяет?
Медленно, но неотвратимо, с каждым проходящим часом, с каждой минутой тишины, надежда таяла, как свеча на ветру. Огонек, который так ярко горел в их душах всего пару дней назад, теперь едва теплился, грозя вот-вот погаснуть совсем.
Да и может быть, так оно и будет правильнее? Может, их пути действительно должны разойтись здесь и сейчас, чтобы не причинять друг другу еще большей боли в будущем? Отпустить их, дать им шанс на нормальную, человеческую жизнь, без страха, без тьмы, без вечной погони за кровью... Эта мысль, горькая, как полынь, но отчасти и рациональная, все настойчивее стучалась в сознание Сону. Но сердце, упрямое и нелогичное, отказывалось с ней мириться.
Они продолжали сидеть все в том же просторном, но теперь кажущемся пустым и холодным, главном зале отеля. На большом столе была разложена карта, и вампиры, склонившись над ней, хмуро обсуждали варианты следующего города для переезда. Голоса звучали приглушенно, атмосфера была пропитана разочарованием и какой-то затаенной скорбью. Санен пытался внести нотку деловитости, но даже его авторитетный тон не мог скрыть общего упадка духа.
Чанмин и Сону почти не участвовали в обсуждении, их мысли витали где-то далеко, возвращаясь к тем коротким, но таким ярким мгновениям, проведенным с девушками. Последние лучи угасающей надежды почти покинули их.
И какого же было всеобщее, почти ошеломляющее удивление, когда тяжелые дубовые двери в зал, которые они уже и не надеялись увидеть открытыми, с громким, решительным скрипом распахнулись, впуская внутрь две знакомые хрупкие фигурки. На пороге, чуть запыхавшиеся и с небольшими дорожными сумками в руках, стояли Нара и Аён.
— Ого! Не может быть! — первым отреагировал Кевин, широко улыбнувшись и отрываясь от карты.
— Кажется, у нас все-таки долгожданное прибавление в семье!
Сону и Чанмин, еще секунду назад погруженные в свои мрачные думы, среагировали с нечеловеческой скоростью. Оба, не сговариваясь, не раздумывая ни мгновения, словно по команде, сорвались со своих мест. В следующее мгновение они уже были рядом с девушками, и каждый моментально, почти собственнически, перехватил свою избранницу на руки, прижимая к себе так, словно боялся, что это лишь мираж, который вот-вот исчезнет.
— Тише, тише, мой сумасшедший вампирчик, — Нара рассмеялась, обнимая Сону за шею, ее голос был полон нежности и легкой укоризны.
— Я же обещала, что буду рядом с тобой. Забыл? — Но казалось, Сону почти не слышал ее слов, оглушенный внезапным, всепоглощающим счастьем. Он лишь крепче прижимал ее к себе, зарываясь лицом в ее волосы, и снова и снова шептал одно и то же ласковое прозвище: "Мышонок мой... вернулась... мой мышонок..." Его сердце, давно забывшее, что такое настоящий трепет, сейчас колотилось как бешеное.
Чанмин же, не в силах сдержать переполнявшие его порывы безудержной радости, подхватил Аён и легко, словно она ничего не весила, закружил ее в воздухе. Ее смех звонким колокольчиком разнесся по залу, смешиваясь с его собственным, счастливым и немного удивленным смехом. В этот момент ему самому, этому древнему, повидавшему многое вампиру, стало словно бы легче дышать. Огромный камень, давивший на его душу последние несколько дней, наконец-то упал. Он осторожно опустил Аён на ноги, но не отпустил, крепко держа ее за руки и заглядывая ей в глаза с такой нежностью, на которую, казалось, он был неспособен.
— Теперь ты от меня никуда не уйдешь, — его голос был серьезным, но в нем звучали нотки триумфа и глубокого облегчения.
— Никогда.