Гори, гори ясно
Прошло довольно много времени с тех пор, как художник потерял девственность. И это долгое время начало немного мотать ему нервы. Дело в том, что Фалации, как и летучие мыши, да и все животные, жил "по циклам". Страсть к Инкре как к любовнику у него проявлялась в особенности весной, в апреле или начале мая. Природа, что поделаешь.
На дворе стоял тёплый июльский вечер. В комнате было жарко и душно, несмотря на открытое окно. Инкре сидел на кровати и махал на себя ладонью. Дышал художник через рот и довольно тяжело. Последние две недели француз никак не мог нормально спать. Его изголодавшееся сознание заставляло тело самому себя ублажать. Такое Инкре считал просто омерзительным. Он никогда не думал, что опустится до такого. Однако каждую ночь его уже порядком испорченная фантазия порождала целые "фильмы для взрослых" с Фалации, каждую ночь художник как мог сдерживал свою гортань, чтобы не заголосить на весь замок от того, что творил его организм.
Инкре, конечно, понимал, что вампир во многом отличается от обычного монстра и в особенности "жизнью по циклам". Но француза это мало устраивало. Это что же, он теперь год будет страдать по вампиру? Ну уж нет, сказал его организм. Первый его раз был просто восхитительным, и тело жаждало ещё одной бессонной ночи.
И даже сейчас, просто сидя на кровати и страдая от летней жары, Инкре безумно хотелось ласки. Ласки его любимого мышонка, который так забавно мурчит, так мягко и всегда вовремя обнимает... Так легко прикасается к его телу... Так медленно, растягивая моменты, снимает его одежду... Так грациозно двигается... А его голос... Его пылкость... Его глубокие вздохи и частенько проскальзывающее стоны... Инкре чувствовал, что сходит с ума. Он желал его. Прямо сейчас.
Соскочив с кровати, художник в спешке выбежал из комнаты и побежал в комнату Фалации. Добежав до пункта назначения, он начал чуть ли не бить в дверь, охрипшим голосом зовя любимого по имени. Но в комнате вампира не оказалось. Буквально готовый разломать эту чёртову дверь ко всем чертям, француз хотел бежать на другой этаж, но врезался в грудь Фалации, который выходил из-за угла. Инкре бы упал, если бы граф вовремя не среагировал и не подхватил бы его на руки.
- Любовь моя, что случилось? - обеспокоенно и встревоженно спросил Фалации.
Снова этот голос. Эти сильные руки и эта тёплая и широкая грудная клетка. Инкре не мог больше терпеть эти мучения. Обвив трясущимися от возбуждения руками шею графа, художник немного приблизился к его лицу.
- Возьми меня! Возьми меня, скорее! - едва ли не кричал от нетерпения и стыда француз.
Фалации это, мягко говоря, шокировало. Чтобы образцовый художник, француз, хорошо воспитанный монстр из интеллегентнейшей семьи вот так изголялся перед ним? Что же такого могло случиться, чтобы такой всегда тихий и спокойный Инкре вот так смотрел на него умоляющим взглядом и хрипел от нетерпения...
Правда, Фалации сейчас это мало волновало. "Губы" его любовника были так соблазнительно приоткрыты, будто просили поцеловать их взасос и ни за что и никогда не отпускать. А этот молящий, как у щенка, взгляд чудесных глаз... Этот радужный румянец на половину лица... Это смешное чернильное пятнышко, которое всегда забавляло вампира...
"Чёрт побери, будь я проклят на этом месте, если не выполню его просьбу..." - такая мысль едва-едва коснулась уже окутанного похотью сознания Фалации и тут же умчалась куда подальше. Руки тут же подхватили тельце художника и внесли в комнату графа, почти что бросив на кровать.
Нет, нет, вампир мог себя контролировать и контролировал. Инкре упал головой на подушку, ощущая биение своей души где-то за гранью этого мира. Наблюдая за тем, как кровопийца поспешно оголяет свою грудину от рубашки, художник уже не в силах был сдерживать наполняющее его возбуждение. Зрачки сменились на два лиловых сердца, радужный румянец размазали по всему его лицу, пальчики непроизвольно потянулись к ремню брюк хозяина.
Кровать слегка прогнулась от веса Фалации, когда тот навис над своей пассией как орёл над кроликом. Инкре, не имея больше терпения, впился тому в губы, стараясь прижаться к любовнику как можно крепче. И тут же почувствовал, как его жилет и рубашка улетают на экскурсию по полу. Вслед за ними полетели и брюки.
Первое движение вызвало у Инкре небольшую боль и даже слезинки в уголках глазниц. С непривычки француз и забыл, как расслабляться. Второе и третье вызывали ещё какое-никакое покалывание, а вот последующие - сначала удовольствие, после наслаждение, а потом и вовсе экстаз.
Каждый изгиб спины Фалации, каждое его проникновение, каждый его шумный вздох и даже редкий стон - всё это складывалось в неописуемую картину, которую не напишет ни один художник. Ох, как громко стонал Инкре, как он умолял своего любимого вампира ускориться, не щадить его, выплеснуть всё накопленное...
Как Фалации не хотел подарить своему ангелу неописуемые ощущения, а беспокойство за здоровье любимого выиграло вечную войну разума и похоти. Последние четыре коротких движения - и... Художник уже не мог держать всё в себе. Разрядка не заставила себя долго ждать. Как и разрядка Фалации. Однако вампир разрядился не так, как хотел Инкре - не в него.
Художник уже хотел было задать резонный вопрос, но граф уже рухнул как подкошенный рядом с художником, пытаясь отдышаться. Сладкая парочка уже готова была провалиться в небытие, но...
- Любовь моя, почему?... - дрожащим голосом едва выговорил Инкре.
Пояснений не требовалось, Фалации отличался редчайшей проницательностью.
- Потому что я боюсь сделать тебе больно... - тихо ответил вампир.
- Глупенький мышонок...
Руки Инкре тут же обвили тело своего ангела-хранителя.
- Ты никогда не причинишь мне боль. - проговорил художник с ласковой улыбкой.
До Фалации дошла лишь половина слов - усталость взяла своё, и сознание вампира покинуло его измотанное тело. Художник тихонько усмехнулся, после чего зарылся носом в крыло любимого и отправился догонять того в царстве Морфея.
За окном на балкон падали большие белые хлопья свежевыпавшего снега.