Нет Мира

И на смерть её толкала жажда жизни. Из двух зол выбирают меньшее. А выбирают, потому что легче, чем не выбирать. Передать ответственность за своё состояние другому — просто. Просто — найти в нём источник тепла и света, на который закрывал глаза. Просто — бежать к нему из развалившегося карточного домика, бежать от себя ради игры в дурака. Игры в правду — верила Мирайя.

Она хотела услышать альтернативную версию произошедшего, найти рациональное звено, связывающее нелогичность былых лет и недель. И, удовлетворившись объяснением, перебить любовью старые чувства. Одна проблема — Мирайя не могла предположить, каким оно будет. Догадки умирали в основании, не пройдя и шага в сторону истины. Что же скрывается в заброшенном доме и его обитателе?

Пора узнать.

Мирайя остановилась у двери. В последнее время каждая вела к чему-то новому. Сегодня же предстояла борьба со страхом за право быть счастливой. В сумке лежал ножик и позвякивал при каждом шаге — достойная заявка на победу, не правда ли?

Жаль, только не придумали таблеток для храбрости. Или от горя. Мирайю бы устроила любая. Или любой другой способ не принимать окончательное решение. Но Марс смиренно ждал именно его, продиктованного доброй волей. Хаосом восприятий.

«Постучать? Боже, неужели меня это правда волнует?!»

Уже дважды Мирайя пересекала этот порог и столько же успела пожалеть. «Хотел бы убить, давно бы убил». Она так и не сдвинулась с места. От злости на себя и вечную трусость пнула дверь, и та поддалась. Желанному гостю всё же позволены некоторые привилегии — самообман.

Она вошла и встретилась с ничем. Капкан на медведей был куда вероятнее пустой тишины. Мирайя ждала приёма, пулемётной череды ответов, отрезавших выход. Но опять приходилось осознанно от него отказываться и играть... в прятки. Мирайя закурила сигарету и направилась в гостиную — уже привычное начало пути.

— Рад тебя видеть, — Марс улыбнулся при виде Мирайи и неизменной красной помады на её губах.

Мирайя же вместо приветствия одарила его дымом сигарет. Погрузившись заново в контекст, она находила обмен любезностями насмешкой, чем-то кощунственным. Некогда живые подростки, вероятно, кричали и разбегались — Мирайя выбрала молчать и присматриваться. Плохо. Трупы подбирались ближе, размазывали кровь по стенам беспристрастия и опровергали: «Это ты ближе к нам».

— Присаживайся, — Марс указал рукой на диван.

Мебель по сравнению с её обладателем внушала даже меньшее доверие. Но всё же Мирайя села на край, беззаботно закинув ногу на ногу. Удивительно органично она смотрелась в сером интерьере: ярким красным акцентом. Мирайя откинула волосы, оголяя ключицы, курила, слегка облокотившись на колени, и не замечала, как пепел летел на юбку. Её взгляд блуждал повсюду, не задерживался ни на чём конкретном, пока не встречался с его изучающим, на грани желания. Это молчаливый комплимент, которым Марс одаривал её всякий раз.

— С чего начать?

— Может с того, что ты убил пятерых подростков, воскрес, а затем преследовал меня. И заставил верить, что всё происходящее — сон?

— Если всё так, зачем ты пришла? — Марс взял с камина бутылку бурбона и заполнил четверть стакана.

Мирайя долго на него смотрела, затем достала пачку сигарет, положила туда окурок и взяла новую. Мёртвые завладели языком, хотели узнать, за что же их убили. Но отчаянно изгонялись заменой шалфея.

— Не так...

— И ты пришла найти подтверждение, — в ответ Мирайя еле видно кивнула, и Марс продолжил. — Я никого не убивал.

— А кто тогда? Злобный брат-близнец?

Табака оказалось мало. Духи возмущались.

— Не злобный. Брат — всего лишь посыльный, опустившийся на дно, захлебнувшись нарциссизмом. — Но ты права, — Марс улыбнулся, и слова начали походить на шутку. Мирайя поддержала её.

— Зачем он это сделал?

— О, это чудесная история, обличившая людские пороки, — Марс принялся расхаживать по комнате со стаканом бурбона. — «Почему же вы не кормили меня, когда я в этом нуждался». Узнаёшь?

Он не ждал реакции, смотрел в разбитое зеркало и вспоминал, не подозревая, что напоминал безумного учёного. Отчасти благодаря взъерошенным волосам и неаккуратно заправленной в брюки рубашке.

— Так сложились и мои отношения с семьёй, — Марс дёрнул щекой, скалясь. — Эрон разозлился, поняв, что я не собирался возвращаться домой, обретя силу. Силу, большую его... Он был унижен, впервые оказавшись снизу, и в отместку обескровил тех школьников.

— Что ты несёшь?! — Мирайя, раздражённая настолько извращённым бредом, подскочила с дивана. Вера в человечность Марса готовилась стать очередным трупом в этом доме.

— Детали! Конечно, тебя интересуют детали...

— Мне нужна правда, а не история про один день из жизни семейки Аддамс. — Кто ты, блин, такой?

— Вампир.

Мирайя помолчала. Неожиданность прибила её к земле, потушила и открыла истинный венец извращений. Без сомнений, терновый. И без сомнений вся сущность его отвергала.

— А пёс, что на меня напал, очевидно оборотень?

— Нет.

— С ним даже салемские ведьмы не связаны?

Марс качнул головой. Вернулся к камину, налил во второй стакан бурбон и подошёл к Мирайе.

— Выпей. Разговор пойдёт легче, — он обольстительно улыбнулся, и в отражении едва пробивавшегося солнечного света сверкнули клыки.

В этот же момент Мирайя упустила протянутый стакан, но он не разбился — Марс подхватил. Зато пало последнее укрепление сознания. Нет доводов против очевидного, рвавшего Мирайе мозг. Чудеса ловкости, скорости не были галлюцинацией, культ луны — одержимостью. Внезапное появление подходило под охоту. И Мирайя боялась рыть дальше. Она отступила назад и, уперевшись в диван, вцепилась в обивку. Глаза сами тянулись к выходу, но Мирайя поняла, его нет. Марс не выпустит, догонит и съест?

— Знаю, в непонятном вам присуще видеть монстров, — Марс стремился предотвратить тысячи ужасных теорий, которые по щелчку пальца проносились одна за одной. — Но всё куда проще, чем кажется.

Мирайя зашла за диван, веря, что безопаснее остаться, выслушать, подыграть. Она сжимала каркас и редко мотала головой, прогоняя мрачные мысли.

— Я всё же настаиваю. Выпей, — Марс осторожно приблизился, поставил стакан с бурбоном на подлокотник и сразу отошёл к противоположной стене. — И прошу, не сломай диван.

Мирайя как-то резко убрала руки и вцепилась уже в стакан. Не упуская возможность замедлить панику, выпила содержимое залпом. Маловато. Хотелось смять стекло, что бы оно взорвалось в ладони, утянуло внимание, но, Мирайя, подумав, просто бросила стакан в сторону. Мощно. Осколки прилетели к ногам, и она их растёрла ботинками, наслаждаясь хрустом. Стало легче, от спокойствия Марса в том числе.

— Моё упущение. Верно, — Из глубины книжного шкафа он достал ещё один стакан и поставил на камин.

Но пора прекращать делать вид, что ничего не изменилось, и взглянуть в новое глубже. Мирайя сопротивлялась говорить серьёзно: вампиры давно закрепились как герои книжек и сериалов — поэтому она постоянно сваливалась в иронию.

— Значит книги в подвале — твои вампирские дневники. Ведёшь учёт жертв?

— Эти научные труды, — подчеркнул Марс, — были написаны до рождения моего деда. Это познание вампиром себя, своих возможностей. Некая философия. И я надеюсь, «пропавшие» фрагменты целы.

— Не беспокойся.

— Тогда вернёмся к началу. От смерти к жизни — деторождению, — Марс мог обратиться только к чувствам Мирайи, поэтому решил воспользоваться ими в полной мере. Разумом ей сейчас не понять, но ощутить — даже лучше. — Нельзя стать вампиром, как нельзя — рыбой или птицей.

— Может вы ещё не кровью, а травой питаетесь? — Мирайя неожиданно для себя рассмеялась, и даже получила ответную улыбку.

— Не всё миф. Бессмертие — не исключение, но из него следует, хм, безрождение. Природа весьма кровожадно контролирует популяцию: продолжение рода — редкость, ребёнок — сокровище. И что выходит?

— Безграничная любовь?

— Ценность, — Марс дёрнул щекой. — Только дети способны удивить снобов, подобных вампирам. Вот условие неравенства и социальная лестница. Дети — про статус, про эгоизм, про инструмент достижения власти.

«Про нереализованные амбиции родителей» — мысленно заключила Мирайя.

— Я оказался бракованным и потерял все привилегии «сокровища». Вложение в то, что едва дышит — сомнительно, не правда ли? Родители думали, я сдохну от туберкулёза или другой заразы ещё в первые месяцы жизни. Да, вампиры не бессмертны с рождения: иммунная система становится совершенной за долгие, часто, мучительные тридцать пять лет. Но Эрону повезло: пожиравший меня в утробе матери был сильнее. Он постигал науки, искусство боя, осваивал дар — я выживал и хватал остатки знаний. Я не сдавался ещё тридцать пять лет, чтобы доказать равенство и когда-то приблизиться к превосходству. Но ни одно достижение не оказалось достаточным для похвалы.

Мирайя сложила руки на спинке дивана и опустила голову. Воспоминания прорезались, и в них она кричала словами Марса. Что последнее? Соревнования в Нью-Йорке. Мирайя в одиннадцать могла только мечтать о куртке с надписью города. Несправедливо, жестоко. Оттого приравнивалось к великомученничеству. Она носила отвергнутость знаменем, культивировала жалость к себе, требовала за это любви. И сейчас преумножила страдания болью другого. Отождествила её, также вознесла, сосредоточилась на отражении Марса в себе и убрала скептицизм.

— Единственная ошибка — не покинуть чёртов отчий дом раньше. О да, я был мгновенно осудим всеми, но силы и жажды свободы во мне было в десятки раз больше их. Я познавал мир, прошёл через отшельников-мудрецов, чей ум не испорчен властью, и в итоге стал отличной возможностью заползти куда-то повыше. Несмотря на то, что мы разбросаны по миру, слухи распространяются также быстро, как у людей. Но гордость не позволяла родителям прийти ко мне с извинениями, нет. Они отправили Эрона замаливать грехи. Не учли одного — я больше не был ребёнком, жадно нуждающимся в любви и признании. И брат не подумал, что уже он не мог сравниться со мной. Первая жертва — его самолюбие. Эрон ушёл ни с чем, как я думал. Оказалось — прихватил с собой пару человеческих душ. Ловко подставил, чтобы меня вновь отвергло общество...

Марс поднёс пальцы к губам, скрестив их между собой. Заключил:

— Невинные дети оказались не в том месте в неподходящий момент. Вот моя исповедь.

Мирайя подняла голову, выныривая из воспоминаний. Зациклившись на них, она чуть не причислила себе звание «невинного ребёнка». Но оно помогало сделать вывод, что вампиры — циничные твари, безразличные ко всему живому, растягивающие убийство на долгие годы и совершавшие его за минуты зависти. Вывод, неутешительный для Мирайи и неполный. Оставалось последнее, напрямую её касавшееся, вероятно, сводившее с ума.

— Ты говорил про дар. Что это?

— Узнаешь завтра. Буду рад увидеть тебя снова, — Марс улыбнулся.

— Так просто меня отпустишь?

— Я верю тебе.

Мирайя подошла к двери, проверяя его слова:

— А если я не приду? — Очень хотелось не возвращаться, забыть и его, и дорогу к дому.

— Значит не узнаешь ответ, — Марс пожал плечами, отвернулся и налил бурбон в стакан.

Он не угрожал свободе. Ей мешала Мирайя, меняя клетку на клетку.