Нет Мира

Школа разделила день на два, но ни в одной из частей не было ничего хорошего. Всему виной навязчивые мысли, где одна страшнее другой. Грозовые тучи предвещали начало бури. Не сегодня. Впрочем, неважно: Мирайя любила лишь солнце, одинаково презирая дождь и пасмурное небо.

Алекс работал скорее провожатым, вёл через серые коридоры, следил, чтобы Мирайя не оступилась, не споткнулась о плохо прилегающую половицу. Он сдержал обещание — не задал ни одного вопроса; пытался завести разговор на отвлечённые темы, но Мирайя прерывала все его попытки, не прекращая думать о своём. Она шла, всматриваясь в знакомые предметы в поисках знакомого лица, мешающего жить. Всё пусто. Пора спускаться ниже — в самом жутком месте заброшенного дома берут начало все страхи и сомнения.

Нужная дверь была найдена в гостиной. Алекс хорошо её запомнил. А пара кошмаров после забетонировала воспоминание. Мирайя чуть не проговорилась, что раньше двери не было. Разумеется, во сне. Алексу не нужно знать, что ей снится, уж тем более, что в голове.

Подвал встретил пару мраком, ощущением тайны. Алекс включил фонарик на телефоне, чтобы видеть ступеньки. Странно — в прошлый раз он об этом не думал, беспокоился о состоянии Мирайи. Сейчас тоже, поэтому то и дело поглядывал назад. Мирайя сосредоточенно спускалась, потупив глаза в пол — падать ниже всё равно некуда.

Они оказались в сером маленьком помещении, заваленном хламом на полу и более мелким на не множественных полках. В первый раз Мирайе казалось, что подвал не имеет границ и света. Во второй, что он способен ответить на все вопросы. Но что конкретно искать в груде грязи и пыли?

— Где рюкзак? Он должен быть здесь, — Мирайя ещё раз обошла каждый угол, всматриваясь в расступившуюся темноту.

— Кто-то забрал, — Алекс пожал плечами. — Вряд ли мы одни сюда ходим.

— Да... Наверное ты прав, — Мирайя вполне осознавала, кто мог быть настоящим вором. Или не мог?

— Ради него мы сюда пришли?

— Не знаю! — она схватилась за голову, повторяя одни и те же слова, но уже про себя. — Может, мне просто стало скучно? — поняв, что сболтнула лишнего, решила сменить тактику, но голос был по-прежнему пропитан злой нервозностью. — Не хочешь осмотреться?

— Мирайя...

— Что?! Неужели тебе не интересно? — её руки задвигались по ближайшим полкам; Мирайя избегала смотреть в глаза Алекса, прятала правду от него и от себя.

— Мне — нет, — он хотел быстрее покинуть дом; это было не лучшее свидание в его жизни.

— А мне — да.

Она не знала, что искать, что хочет найти — загадка, которую она должна разгадать. Уже не сны — галлюцинации мучали её. Почему? Мирайя боялась, что в мозгу начались необратимые последствия — искала ответы, чтобы удостовериться, что это не так. Она не больна. Нет. И доказательство тому должно быть где-то здесь, в доме, где всё началось — по закону любого фильма, фильма ужасов.

Среди мусора, всеобщего хаоса затерялось что-то интересное — книги, которые так любили хозяева дома. Всего несколько причудливых спрятались в глубине полок, небрежно завёрнутые в ткань. Мирайя потянулась за одной, но, не ожидая встретиться с таким весом, выпустила книгу из рук. Она глухо упала, подняв столб пыли. Мирайя застыла, предвкушая наказание за нарушение сакральной тишины. Зверя.

— Может из пергамента сделана? — Алекс поднял книгу. Вряд ли в ней было более пятисот страниц, но весила та точно с младенца.

— А ты значит знаток древних писаний? — Мирайя насильно выдавливала шутки, чтобы разбавить напряжение. И ей удалось вернуть улыбку Алекса.

Она посветила на книгу фонариком, и обложка загорелась: стала отливать золотом. Тактильно сделанная из кожи не имела привычных автора и названия. Их заменяли символы. По центру образовала квадрат римская цифра «пять», написанная в три ряда. А внутренняя пятёрка была обведена в круг. Мирайя открыла книгу, и первые листы посыпались.

— Мы уничтожили какую-то ценность. Поздравляю.

— Никто не узнает, — Мирайя свернула выпавшие листы и сунула в карман куртки.

Пара вновь взглянула на страницу, оторвавшуюся лишь наполовину. Прочитать содержимое было невозможно: текст, написанный тёмными чернилами, напрочь лишён пробелов.

— Думаешь, это латынь? — Мирайя вопросительно посмотрела на Алекса. В полумраке его лицо казалось особенно выразительным.

— Вполне возможно, — он захлопнул книгу: та оказалась вмиг бессмысленной. И после вернул на полку, пытаясь придать композиции изначальный вид.

Мирайя понимала, что большего не найти. Пожелтевшие листы бумаги едва ли приближали к тайне человека в чёрном. Она в последний раз оглядела комнату, осветив стены резким движением. Но не настолько быстро, чтобы не заметить взгляды каменных лиц, на неё устремленных.

«Картины? Почему я их раньше не замечала?»

Это были не картины.

Мирайя всмотрелась в освещённый сгусток лиц. Живые люди. Нет, куда хуже — один живой человек. Она закричала от ужаса и скорее прикрыла рот. Телефон выпал из рук, а комната зажглась тусклым светом фонарика. Алекс тут же бросил укутывать книги в «одежду». Обернулся, но видимой угрозы не заметил.

— Мирайя? Что случилось?

Она не слушала или не слышала. Перед глазами водили хороводы люди с одинаковыми лицами. Незнакомец перемещался по кругу, всегда оказывался напротив Мирайи. Он создал безумный танец, где из контакта только зрительный. Сердце Мирайи задавало ритм, а желудок требовал остановки.

— Нет, нет! Уходи! — она закрыла лицо руками, чтобы не видеть другие. Но по-прежнему кружилась голова, кружился мужчина, кружился её мир. Ноги стали ватными, подкосились, отказываясь держать дрожащее тело. Алекс не дал упасть. Его крепкие руки сомкнулись на талии Мирайи.

— Эй-эй, не теряй сознание. Смотри на меня, — Алекс расстегнул её огромную куртку, давая доступ воздуху. — Всё хорошо, — опустив голову Мирайи на колени, он гладил её по волосам.

— Алекс, это ты? — она коснулась рукой его щеки, не открывая глаз. Боялась увидеть перед собой другого.

— Да, солнце. Кто же ещё... Идти сможешь?

Мирайя отреагировала кивком.

— Тогда уходим отсюда.

Конечно, они не вернулись домой. Напуганный до полусмерти, Алекс настоял на посещении больницы. Ни одной причины истерики он так и не получил. Мирайя наотрез отказывалась разговаривать с ним. Что это? Страх, недоверие — Алекс не понимал.

Внёс ли ясность поход к врачу? Вряд ли. Передозировка препаратами — настолько простой ответ, не лишённый смысла и соблазна, чтобы поверить. Мирайя превышала необходимую дозу в борьбе с головной болью и сном, но вместо сонного паралича получила восставшее сознание в рубашке. Слишком складно и сладко. Но если, перестав употреблять таблетки, у неё появится шанс вернуться к началу, почему бы не воспользоваться им?

— Поразительная тенденция обращаться к врачу после прогулки по заброшенному дому. Не находишь? — Мирайя улыбнулась, но улыбка вышла вымученной, внутри её до сих пор трясло.

Один вопрос так и не давал покоя. «Кто ты?»

«Смотри не проиграй в погоне за любопытством» — шептал внутренний голос.

Пока любопытство привело лишь к Филиппу. Какая удача иметь в друзьях человека, влюблённого в мёртвый язык. Любовь тайная, запретная. О ней Мирайя не должна была знать. Она спешила. Насилие над собой скоро обретёт конец, но насколько полноценный, если не установлено начало? Время не требовало приглашений. Дождавшись, когда фигура Алекса скроется за поворотом, Мирайя побежала к самому красивому дому Паунала, построенному чуть больше года назад. Настоящая диковинка, как и семья, проживающая в нём.

Филипп не ждал гостей. Но хотя бы додумался надеть майку перед тем, как открыть дверь. Одежда почему-то отвлекала от работы. Мирайя тоже не отвлекалась на формальности и без приветствия перешла к сути.

— Мне нужна твоя помощь.

— Ты потеряла слово «пожалуйста», — Филипп не думал, что доживёт до подобных признаний, растерялся.

— Пожалуйста, Филипп. Дело важное.

Он не стал больше мучить Мирайю, пустил в дом. Для неё так и осталась удивительной любовь врачей к предметам современного искусства: статуэтки, вазы и прочий мелкий декор вычурных форм ненавязчиво скапливался на любых поверхностях. Комната Филиппа была другой. Мирайя видела её впервые. Сумбурная, граничащая с беспорядком, яркая. На кровати стелились волны оранжевого пледа, валялась одежда. Рюкзак на полу, рядом носки. Мяч отчего-то сидел в кресле-мешке. Мирайя сдвинула вещи на край кровати и села. Подумала, насколько у Алекса всё организованно, чисто.

— Что у тебя? — Филипп начал разбирать завалы на столе. Тетради, листы альбомного формата уходили в разные папки, затем ящики. Книги — в шкаф во всю стену. Хаос оказался системой.

— Хочу, чтобы ты перевёл пару страниц.

— Тебе домашку по французскому сделать?

— Это латынь. Наверное, — Мирайя развернула бумажки, ещё раз всмотрелась в текст.

Улыбка с лица Филиппа спала. Он наклонил голову, пригладил волосы. Засмущался? Мирайе не показалось? Пауза подтверждала догадки.

— Рин рассказал?

— Да. Упоминал когда-то.

Филипп не хотел спрашивать, но заполнить тишину — да. Он знал ответ сразу, потому что другой не существовал. Теперь задача — придать секрету лёгкости, ненужности.

— Я не пойму одного. Из тебя вся школа чуть ли не мирового чемпиона делает, а ты учишь то, что даже в медицинском не требуют.

— Я тут причём? Чужие мысли — не моя ответственность.

— А кто выстроил образ крутого спортсмена? — Мирайя не могла игнорировать, как ему удалось попасть в команду среди сезона и настолько плотно закрепиться в ней за полгода. В её жизни есть пример менее удачный, но, видимо, более страстно увлечённый. — Алекс уверен, что ты ему капитана в жизни не отдашь.

— Не я решаю — команда. Алекс слишком много думает. Для меня баскетбол просто отдых, игра.

— Конечно, с его-то амбициями знаменитости. Но кто же тогда ты? Учёный?

Филипп старательно обходил неудобные темы, позволяя себе говорить часть правды. Мирайя — не тот, человек, кому можно довериться. Но она умна и точно большая змея в вопросах лжи.

— Ты думаешь, я читаю тысячелетнюю литературу в оригинале? Мне нужны медицинские термины. И всё.

— Ты даже не в выпускном классе.

— Отдай свой текст. И перестань меня отвлекать, — голос Филиппа надломился.

— Извини, — Мирайя поняла, что перегнула, но до истинной личности не добралась. Мотив — быть идеальным для всех остался рабочей версией.

Её однозначно смущало, каким серьёзным Филипп был за работой. Даже волосы убрал ободком, чтобы кудри не лезли в глаза. Он обложился тетрадями, заметками, достал словарь. Страницы шуршали, стучал карандаш. Большую часть времени Мирайя курила на балконе. Думала, какая тайна наконец вскроется, кто преследует её во сне. Тягучие полчаса.

— Я бы хотел сказать, что это какая-то псевдонаучная херня, но больше смахивает на писания культа. Что за шутка, Мирайя? — Филипп устало откинулся на спинку стула. Он был разочарован.

— Что написано? — Мирайя нависла над столом.

— Не ручаюсь за абсолютно точный перевод. Что-то типа: «Луна — начало. Луна — даритель. Мать бережна, истинна, полна власти забирать и отдавать. Позволь ей пройти через тело, закрепиться, пустить корни могущества. Сопротивление сути — смута. Покорность Луне — условие доминирования. Я предал в себе человека, но взрастил богини силу. В течение долгих лет голода, вредительства, раскаяния мать лёгкой рукой направляла меня к истине. Я погубил в себе слабость, чтобы править под её плечом. Я смотрел на то, что было дочерью церковника. Много думал, много желал. Страстно желал видеть, чтобы она открыла глаза. Чтобы задрожали ресницы. Луна благословила меня. Я узрел, как дочь церковника приоткрыла веки. Наваждение длилось с один цикл дыхания. Я продолжил смотреть и страстно возжелал, чтобы она подозвала меня. Дёрнулся указательный палец. Я осмелел. Возжелал, чтобы кровавая лужа затянулась цветами. У её шеи взошёл красный бутон. Я прозрел. Со мной лежала парализованная кукла. Без души и сердца, но с моей волей. Мать, защитница своих детей, указала на свободу. Я заключил, Луна — наше начало и прочих конец».

— Подожди, это всё? Ты и половины страницы не прочитал.

— У меня есть дела помимо перевода сомнительной литературы, — Филипп начал наводить порядок на столе. Тренировка латыни вышла неоднозначной.

— А если дальше что-то ценное?

— Мирайя, ни моего, ни твоего времени этот бред не стоит. Ты где его нашла вообще?

— Не важно. Ты прав, — Мирайя быстро спрятала бумажки по карманам. Сунула туда же руки, беспокойно заламывая пальцы. Она точно знала, что над домом сгущалась прожорливая тьма. Логика поедалась не помешательством, не поклонением, а новой истиной, которую Мирайя не могла понять. — Я пойду. Хватит чертовщины.