16 глава
Июль, 1868 год.
Потеряв двух женщин, я чувствовал глубочайшее сожаление: вскоре после того, как вернулся с казни Эллы, желание мести за убитую Кэролин во мне приутихло, и осознание, что теперь у меня ни гуляющей супруги, ни самой лучшей любовницы нет, придушило меня траурным горем. В усадьбе до сих пор сохранился запах тогдашней зачерствелой крови — он нескончаемо напоминал о случившемся. Несмотря на то, что полы тщательно отмыли, ковёр и дорогой испорченный диван поменяли на новый, стены дома и паркет будто пропитались запахом смерти и навязывали воспоминания вновь и вновь. В тот же день я попросил Уну немедленно отыскать мне барана и оставить его в хлеве без всяких объяснений; удавил его, разрезав шею ножом, и утолил свой вампирский голод. И потом Уна сделала запечённую баранину на ужин. Однако заглушенный аппетит лишь обострил человеческие страдания во мне.
Я не мог свыкнуться со смертью Эллы: как так вышло? — Ведь она всегда была уверенна в своей безнаказанности, свободе и вампирском бессмертии; всегда уверенная в своей правоте, переубеждала моё мировоззрение, воспитывала как настоящая мать, возможно, потому что давно хотела ребёнка; и я исполнил её давнюю мечту, даровал ей дитё; может быть, Элла была бы прекрасной матерью, потому что в ней были строгие, но крепко любящие материнские зачатки... а я, бестолково желающий проучить её за содеянные убийства, даже не подумал, что всё обернётся именно так.
И отныне из-за слепого желания мести остался я совершенно один.
Потеряв блеск в глазах и яркий лучик из своей жизни, я омрачился.
Август, 1868 год.
Они поймали меня. Люди Эрнеста Брукса. Выследили, пока я направлялся в Лондон, убили кучера, накинули на мою голову тёмный непроглядный мешок и отвезли в неизвестном направлении. В глухом неизведанном лесу бросили меня на землю, словно тушу дохлого барана, и зверско избивали ногами. Только нанеся на моё тело сотни синяков, они сняли с моей головы ветхий мешок и заглянули в мои сожженные глаза.
— Мистер Далтон, — подал один из них голос, — попрощайтесь со своей жизнью.
— Я хочу знать только одно: за что?
Суровый дядька выплюнул соломинку.
— За то, что трахали жену Брукса. И за то, что подставили её.
Я не мог им противостоять: четверо огромных мужиков накинулись на меня и распинывали до полусмерти. Впервые за долгое время я ощутил столь острую физическую боль, столь мучительную, что вытягивала из меня жизненные силы. Я думал, что мёртв, когда, лёжа на сырой траве, весь измаранный собственной кровью, слитой с грязью, ничтожно видел сквозь пелену слёз, как они плюют на меня, оставляя гнить, садятся в повозку и уезжают, и считал последние толчки своего сердца.
Но жизнь не давала мне спокойно сгинуть в этом мире. Когда ко мне приблизилась длиннолапая борзая собака и вынюхивала своим холодным мокрым носом моё лицо, я пришёл в сознание и точно слышал шелест растительности под топотом лошадиных копыт. Неподалёку коня остановил мужичок, хозяин псины, видно охотник, и в изумлении вытаращил глаза на меня.
— Человек?.. — удивительно ахнул он, словно бы никогда не встречал в лесу людей, — вы в порядке?.. Вы живы? Эй?
Для живого виду я поднял голову и в надежде протянул ему руку.
— Помогите... пожалуйста, помогите.
Этот добрый мужчина тут же слез с лошади и бросился мне на помощь. В тот момент, когда он оказался подле меня, я сломил свою немощность и стремительно прижал на его на лопатки; он сопротивлялся и, пожалуй, смог бы меня отбросить, если бы я не впился в его шею клыками, прежде оголив этот лакомый участок тела от толстого слоя одежды, и не привёл его в болевой шок. Этот мужчина точно бы дал мне отпор, если бы я не сделал всё так ловко и быстро: крепкой хваткой вцепившись в мои плечи, он похрятел и долго не хотел скончаться от потери крови. Его собачонка отчаянно лаяла позади нас.
Я, наевшись и встав на ноги, отпугнул охотничью псину, а охваченную страхом от увиденного лошадь усмирил и сел верхом — на ней я мог добраться до своей усадьбы. Мне пришлось сбросить с себя окровавленную одежду и остаться в одних брюках.
— Спасибо, что дал мне сил, приятель, — сказал я застывшему усатому охотнику.
Через пару часов, выйдя из дебрей, я отыскал дорогу к поместью и, шокировав прислуг своим видом, приказал приготовить мне горячую ванну. Мне было крайне приятно полежать в тёплой воде и почувствовать расслабление своих побитых мышц.
Но я не собирался больше здесь оставаться: приведя себя в порядок, начал собирать необходимые вещи, закидывая их в саквояж, планировать свои дальнейшие расходы и действия. Ко мне в комнату заглянула совершенно обеспокоенная Уна, решив выяснить, что происходит.
— Мистер Далтон, что с Вами? Вы в порядке?
— Нет... да. Да-да-да, всё в порядке, — второпях отвечал я, но девушка оказалась очень чуткой.
— Не несите чепухи! Куда Вы собираетесь? Что происходит?! Мистер Далтон, куда ж Вы собираете вещи? Я вижу, я вижу по Вашему лицу, что Вы вовсе не в порядке, не врите мне, я знаю Вас, так скажите же, скажите — что стряслось?
Я остановился и взглянул на взволнованную Уну — однако, я был таким же.
— Мне нужно уехать отсюда, — в зелёных глазах моей служанки налились крупные слёзы после услышанных слов, её нижняя губка затряслась. Она запереживала. Я ощутил это всем своим нутром. Ощутил, как её сердце забилось волнительно быстрее.
— М-мистер Далтон, приходил Эрнест Брукс... — дрожаще залепетала девушка, и когда я положил ладони на её мягкие щёчки, понимая, что она вот-вот заплачет, её тоненькие пальцы прикоснулись к моим рукам.
— И что он сообщил?
— Он сказал, что теперь это поместье принадлежит ему... мистер Далтон, он сказал, что выгонит нас отсюда... Мистер Далтон, что же, что же происходит?.. Объясните же, объясните... что с Вашим лицом? У Вас синяки? Вас избивали? Это они, да? Они? Хотели Вас убить? Мистер Далтон!..
— Да.
Кивнул я, не став скрывать правды. Девушка залилась горючими слезами, рыженькие кудрявые локоны путались возле её влажного лица, носик и щёки зарумянились — она выглядела до боли разбитой.
— Что же я буду делать?..
— Уна, угомонись, не смей рыдать, я не могу смотреть на твои слёзы, — я говорил тихо, вытирая ладонями влажное её лицо, — мне придётся уехать отсюда. Да, они хотели меня убить. Да, они заберут моё поместье. Но я не оставлю тебя просто так. Я дам тебе денег на первое время, пока не найдёшь новую работу, Уна. Вот, держи — тебе должно хватить. Найди комнату и живи одна, с голоду ты не пропадёшь. Только, пожалуйста, уходи отсюда как можно быстрее, не дожидайся возвращения Эрнеста, я не хочу, чтобы они наняли тебя на работу. Это грязные люди, и ты не будешь счастлива с ними. И никому, никому не говори, что видела меня живым. Скажи, что понятия не имеешь, куда я пропал. Не плачь, успокойся...
— Мистер Далтон, Вы бросаете меня?.. Как же я без Вас? Мистер Далтон, Вы — мой ангел-хранитель, Вы спасли меня от рук пьяницы, дали мне жильё, работу и пищу... Куда же я без Вас, куда, мистер Далтон?
— Ты прекрасный человечек, ты маленький ангел, Уна, — я подошёл к девушке ближе и с открытым сердцем и большой искренностью заглянул в её глаза.
Боже, сколько любви я там увидел...
— Я никогда не забуду тебя, никогда не забуду твою доброту и верность ко мне, Уна, я никогда не забуду, как увидел тебя впервые, изувеченную до полусмерти, никогда не забуду, как ты готовила мне обеды, как делилась своей кровью, какими честными глазами смотрела на меня, как спасла меня от Кэролин, которая готовилась меня убить... Уна, оставайся таким же ангелочком, с большим и добрым сердцем, найди своего мужчину, обрети своё счастье, заведи детей... Всё будет хорошо, Уна, милая Уна, я надеюсь, ты будешь счастлива.
В порыве откровенности и печали прощания я поцеловал эту маленькую девушку в губы, пропитанные солёным вкусом горестных слёз. Её сердце сходило с ума — я сам едва не пустил слезу.
— Заберите меня с собой... Уилльям Далтон, я люблю Вас!..
Оставив последний мягкий и тёплый поцелуй на губах Уны, я отпустил её.
— Я не могу. Я не могу больше любить, Уна.
Мы распрощались. Той части денег, которую я отдал Уне, должно было хватить ей на проживание как минимум на полгода. Забрав оставшиеся накопления, я уехал из Х в Германию.