6 глава
Июль, 1863 год
Уна чрезмерно боязлива и робка. Я предполагал, что бывший воспитанник сделал её такой трусливой. Почти за каждое действие слышались извинения, за каждое моё слово — благодарность; мои желания для неё стали превыше своей жизни, она верно служила, став буквально слугой. Ещё она была мала и выглядела как ребёнок: рост её составлял около пяти футов, волосы были кудрявы и рыжи, а тело миниатюрно и ужасно хрупко. Я не жалел для неё обедов, так как хотел, чтобы она была сочнее, чрезмерная худоба делала из неё дитя. В глазах Кэролин я замечал презрение: она не доверяла Уне и обходилась с ней грубо; несмотря на эти выходки я не менял своего мнения. Мне хотелось ей помочь, хотелось сделать хоть каплю добра за все совершённые убийства.
И за пару месяцев Уна прибавила в весе: немного, но, по крайней мере, смотреть на неё было уже не так досадно.
Она видела во мне опору, я это осознавал. Если чего-то боялась, то всегда говорила об этом мне, не стеснялась задавать вопросов, за которые тут же извинялась.
— Уилльям... — Уна отвлекла меня от работы в один день на небольшой разговор, когда я сидел в своём кабинете за бумагами, которые передал мне отец. — Извини, можно пройти?
— Проходи, Уна.. — я отложил бумаги и устало вздохнул, посмотрев на маленькую девушку, что зашла в комнату и закрыла за собой дверь. — Что ты хотела?
Она тихо подошла к моему столу, остановившись возле меня.
— Я хотела сказать, что мне до сих пор страшно, что Чарли меня найдёт.
— Чарли — это кто?
— Это тот... кто выгнал меня из дома, когда ты меня спас.
— Оу, Уна... не бойся. Я более, чем уверен, что он никогда больше до тебя не доберётся. Можешь считать, что я разобрался с ним, и теперь он будет бояться к тебе притронуться, — я усмехнулся, вспомнив, в каких конвульсиях бился Чарли, лишаясь последних капель крови.
— О нет! Он так жесток, Уилльям! Теперь он точно... точно захочет меня убить! Захочет.. захочет меня убить... придет сюда и убьёт!
Уна затряслась, чуть не впав в истерику.
— Уна, — я взял её запястье, — успокойся. Я тебе сказал: он больше никогда в жизни не вернётся за тобой.
— Но ты не знал его жестокости, Уилльям... Он зверь, он бесчеловечен, он всегда меня избивал, он мучил, насиловал... он... ох, ты раздражён! Прости меня, прости, пожалуйста, какую чепуху я говорю... прости, что отвлекаю от работы!
— Всё в порядке, Уна... зачем ты постоянно извиняешься?
Я глубоко вздохнул и устало потёр переносицу пальцами. Сколько она накручивала себе проблем...
— Я... я чувствую себя такой обузой в вашем доме. Мне страшно что-нибудь разбить, что-нибудь сделать не так... я никогда не была в столь богатых домах! Боюсь, мне это не по силам... и Кэролин... кажется, она ненавидит меня. Я ей мешаю, всегда мешаю... — испуганно лепетала девушка. Я, утомившись это слушать, встал во весь рост и приблизился к ней, чтобы она обратила внимание на меня.
— Перестань, брось, что за чушь: какая обуза? Просто выполняй свою работу, Уна. От тебя большего не требуется. Прибирай дом и готовь ужин. У тебя неплохо получается. Сделай сегодня суп с бараниной, он очень вкусный. И, пожалуйста, успокойся, хватит наговаривать такой вздор на себя! Иди работай, Уна.
Девушка задержала на меня свой покорный взгляд, после чего безропотно вернулась к работе.
— Благодарю тебя, Уилльям!
Я не знал, что чувствовал к ней. Мои чувства к Уне не имели какого-то романтического смысла: мне просто хотелось ей помочь, сделать добро. Даже в чувствах к Кэролин я не разобрался до конца. Я притворялся, что люблю её как жену, а взаправду в моей душе ничего не зажигалось при виде неё. Разве что от сильного голода мог испытывать огромное влечение к её телу как к сосуду, наполненному кровью.
Август, 1863 год
Кэролин продолжала притеснять Уну, кидая на неё ревностные, наполненные пренебрежением, взоры. В ней выростали высокомерие и гонор, она стала чаще показывать мне своё надменное, аристрократическое самолюбие, говоря такие вещи, с которыми я, порой, согласиться не мог. Её скромный взгляд сменялся гордостью, нос задирался кверху, грудь выдвигалась вперёд, когда она, ощущая власть, давала приказы нашим домоработницам.
За ужином мы ели тыквенный суп, приготовленный Уной. За столом сидел я и Кэролин, а служанка стояла в стороне, не ввязываясь в разговоры. Между нами висело некоторое напряжение. Из окна на кухню просачивались последние лучи заходящего солнца, на накрытом столе возвышались канделябры с горящими свечами, парил стойкий аромат свежеприготовленного ужина и недовольства моей жены.
— Ты завтра работаешь, Уилльям? — Кэролин нарушила безмолвие нашего ужина и глянула на меня какими-то раздумчивыми глазами.
— Да. Думаю, ещё я посещу церковь: нужно помолиться. Ты не хочешь со мной?
— Полно, какая мне церковь, я лучше здесь останусь и займусь домашними делами.
— Домашние дела? Для этого в нашем доме есть прислуги; позволь узнать, какие на твоих плечах могут быть домашние дела, Кэролин?
— Эти прислуги иной раз ни на что не годны, за ними глаз да глаз.
— Но ты давно не посещала церковь.
— Как-нибудь я непременно туда схожу. К слову, Уилльям, по городу распространилась холера, она беспощадна и отнимает жизни людей. Я бы не советовала тебе расхаживать по улицам, чтобы ты не заразился — это очень опасно. Не дай Бог принесёшь сюда какую-нибудь гадость, и я помру! — обеспокоенный голос жены заставил меня задуматься.
— Не волнуйся, я постараюсь не посещать людные места, — успокоил я, отодвигая тарелку с недоеденным супом от себя, так как он в меня более не помещался. — Уна, я наелся, спасибо за ужин.
Служанка подбежала ко мне, чтобы забрать тарелку.
— Но вы так мало поели, Уилльям! Отведайте ещё супа, вы исхудали, — Уна встревожилась, и я перевёл на неё добрый взгляд.
— Нет, я сыт. Благодарю за суп. Налей-ка мне лучше бокал вина.
— Может быть, Вы хотите мяса, картошки, может быть, дать вам кусок пирога?..
— Уна, я сказал, что не хочу больше есть. Налей вина, — твёрдо повторил я.
Пока Уна наливала алкогольный напиток в мой бокал, Кэролин вдруг решила устроить концерт. Я заметил на её лице гримасу презрения ещё во время того, как служанка убирала за мной тарелку супа, предлагая добавки, и буквально ощущал возрастающее в ней напряжение. Вдруг она резким движением отмахнула от себя свою порцию еды и едва не плюнула на стол.
— Нет, твой суп просто отвратителен на вкус, я не могу его есть, — Кэролин словно зарычала, раздражительно цокнув губами. — Убери его от меня! Что это за каша, что за безвкусная жижа? Ты ужасно готовишь, просто ужасно! Уилльям, прекрати льстить этой служанке, она не заслужила столь лестных и фальшивых комплиментов; это же абсурд! Я устала питаться её нищенскими обедами, что она вообще умеет готовить, кроме супов и пирогов, а?
Глаза Уны округлились в изумлении от услышанных слов.
— Что ты встала как вкопанная? Убирай свой суп из тыквы, шавка!
— Кэролин, прекрати! Что с тобой? — приостановил негодования Кэролин я и грозно посмотрел на неё. — Не веди себя как маленькая девочка.
— Не веди себя как маленький мальчик и не защищай эту бесполезную шавку, Уилльям! От неё никакой пользы! Зачем ты её защищаешь, зачем ты так добр с ней?! — девушка нервно встала изо стола и продолжала высказывать желчные речи. — Какое мерзкое создание! Как воняет этот суп! Боже, какая гадость...
Я соскочил со стула, пытаясь унять пыл жены, но её было не остановить: она, как не в себе, снесла кастрюлю со стола на пол, бросила туда тарелки и бокалы, которые тут же вдребезги разбились, смешавшись с расстёкшейся желтоватой тыквенной жидкостью, и озлобленно, сведя брови к носу, прошипела:
— Убирайся тут, что стоишь?! Что стоишь?! Уилльям, ты видишь, что она стоит и ничего не делает? Что ты вылупила на меня свои мерзкие глаза?! Убирай всё тут, чисти до блеска!
— Милая, уймись! Что ты творишь? Успокойся! — я подошёл к Кэролин, взяв её за плечи. — Уна, уберись, пожалуйста...
— Простите, простите, пожалуйста, миссис Далтон... такого больше не повторится! Умоляю, простите... — девушка кинулась убирать хаос, который натворила Кэролин, своими маленькими худыми дрожащими ручками.
— Ты больше не будешь готовить свои ужины в нашем доме, поняла меня, тупоголовая свинья? Это будет делать Зои, её обеды были гораздо приятнее твоих! А ты будешь драить полы, каждый день по три раза, поняла меня? Ты будешь сметать каждую пылинку с нашего дома! И если хоть одну пылинку я увижу на...
— Боги, Кэролин, уймись! Она ничего не сделала тебе! Успокойся, не говори чепухи! — я потянул девушку к выходу из кухни, чтобы усмирить её.
— И да: отныне к Уилльяму ты будешь обращаться «мистер Далтон» или «Ваше высочество», никак иначе! Он для тебя не Уилльям! Ты не из тех кругов общества, кто может называть его так, слышишь меня?! — напоследок сделала выговор Кэролин, после чего мы скрылись с ней за дверями столовой, оставив Уну одну.
Мы уединились в зале: Кэролин наблюдала в окно, находя в этом утешение, а я дал время ей всё осмыслить в тишине. Её поведение мне чрезвычайно не понравилось. Я знал, что она пренебрегает Уной, но не настолько, чтобы иметь совесть говорить о ней такие гадости.
Подойдя к девушке сзади, я приобнял её плечи и тяжело вздохнул, посмотрев туда же, куда и она: за окно, на наш сад, покоящийся в вечерней темноте.
— Зачем ты всё это устроила, дорогая? Она не заслужила такого, — возле её уха умиротворенно произнёс я, желая вывести разговор на откровение.
— Такие люди, как она, не заслуживают большего. Почему ты её поддерживаешь и защищаешь, кем она тебе приходится?
— Я спас её от рук злого человека, это благородное дело: в глазах Бога я совершил бескорыстный поступок, и он без всякого сомнения отблагодарит меня счастием и благополучием. Мы должны помогать слабым и дарить им добро, а если поступать с ними так, как ты, Кэролин, низко и бесчеловечно — Бог всё увидит, такое отношение к людям не останется безнаказанным, пойми это. Поставь себя на место Уны: она бедна и несчастна, должно быть, желания хозяина она ставит превыше своих; пойми, милая, каково это — быть всегда униженной, оскорблённой, жить, каждый день осознавая ничтожность своих прав, каждый день осознавая, что тебя ни во что не ставят в этом доме, что ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра — никогда никто не позаботится о твоих чувствах и о твоём состоянии. Представь, Кэролин: каково это? Ты хотела бы так жить?
— Уилльям, с детства меня учили, что наше сословие считает постыдным лаской и нежностью обходиться со служанками. Они не имеют чувств и мыслей, они глупы и необразованы, они не способны ни на что, кроме как готовить обеды и держать дом в чистоте и порядке; зачем ты заботишься о её чувствах, зачем загружаешь себя? Ты платишь им деньги за то, чтобы они работали, так пусть работают на совесть! Они сами согласились работать домохозяйками, сами выбрали эту работу — поэтому получают своё. Не жалей её! Не жалей их! Они никто...
— А ты не думала, что у них не может быть выбора?
— Да, потому что такова жизнь, Уилльям. Богатые управляют бедными, богатые управляют жизнью, богатые руководят всеми! С этим не поспоришь, этого не изменишь. И если ты станешь жалеть каждую служанку из бедной семьи, тебя не хватит на всех.
Я глубоко вздохнул, когда понял, что спорить бесполезно: а может быть, она в чём-то и права. С другой стороны, мне казалось, что Кэролин несла надменную чепуху, высокомерие перекрыло ей здравые мысли. Я не собирался более напрягаться и переубеждать мою жену. Когда я отпустил её из объятий, она сама продолжила диалог:
— Я хочу о тебя детей, Уилльям. Пожалуйста, подари мне детишек, дорогой... таких же красивых, статных, высоких, таких же прекрасных и умных, как ты.
На голубых глазах мелькнули слёзы, девушка чувственно прижалась ко мне своим станом.
— Я всё понимаю, Кэролин, но, прости меня за моё постыдное мнение, мне кажется, что детям пока что не место в нашем доме: мы слишком молоды для них, — прямо сказал я, наблюдая за губами девушки: они приближались ко мне.
— Почему-то в постели тебя не беспокоит то, что мы молоды?
— Почему-то да... полагаю, мне банально сложно устоять перед столь сексуальной девушкой, Кэролин.
— Тогда где твои дети, Уилльям? Почему у нас не получается?.. — расстроенная девушка обвила руками мою шею.
— По всей видимости, Бог пока не хочет даровать нам ребёнка.
— У тебя на всё одна отговорка — Бог...
— Брось, Кэролин, какая отговорка? Я могу лишь предполагать, что мы делаем что-то неправильно, либо Бог считает, что нам пока не время для того, чтобы заводить детей. Не переживай: придёт время, и ты узнаешь, что беременна, и станешь очень счастлива...
Кэролин поцеловала меня, а я, положив руки на её талию, притеснил девушку к своему телу и почувствовал её сексуальное желание ко мне. Мы сели на мягкий диван, мои руки направлялись под её длинное платье, находя в горячей женственной коже нечто жгуче возбуждающее.
— Прямо сейчас, — остановив влажный поцелуй, проговорила Кэролин с тяжелым дыханием, — прямо сейчас, прямо здесь... сделай мне ребёнка, Уилльям...
Мы занялись разгорячённым сексом прямо в зале, на красном диване, взволнованные после ссоры, делали это громко, не стыдясь наших чувств и не боясь, что нас могут увидеть служанки; Кэролин заводила мысль о ребёнке: она, словно управляя ею, делала из неё сексуальную распутницу, в которую мне хотелось кончить и одновременно с этим вонзить свои клыки, насытившись кровью. Без сомнений, Кэролин была притягательна, имела аппетитную фигуру и всегда с лёгкостью могла соблазнить меня на секс, вызывая во мне при этом кровожадную похоть, которую я подавлял. Да, Кэролин была хороша в сексе, но не более того: моё сердце до сей поры не зажигалось любовью по отношению к ней.