4 глава
Я вернулся домой в пять утра, спрятав мёртвое тело Анджелы глубоко в лесу и закопав его сырой листвой. Мигом зайдя в ванную комнату, я снял с себя брюки, рубаху и сюртук, принялся их отстирывать от засохших капель крови. Никто не должен был ничего заподозрить, никто не должен узнать, чем я занимаюсь — это я точно знал. Я научился умело скрывать следы от убийства животных. Подозрения на юного лорда должны были пасть в последнюю очередь.
Ещё в лесу меня хватило истошное чувство вины за содеянное. В один миг все яркие эмоции восторга и исступления сменились резким осмыслением сего преступления, и моё упоение задушила гнетущая совесть. Я не мог понять, откуда во мне нашлись моральные и физические силы убить девушку, которую я любил, как я посмел поднять на неё руку, как смел говорить ужасные вещи? Я разрушил всю семью Анджелы, убил её ребёнка и был так этим доволен...
— Что я наделал, что я наделал? Анджела, Боже мой, Анджела, милая моя... Что я натворил..? Прости меня, прости... — мямлил себе я и залился скорбными слезами, словно ребёнок, потерявший мать.
Я долго оплакивал труп, сидя на сырой земле среди ночного, кишащего зверями, леса. Разорванное платье Анджелы, её стеклянные глаза, бледное лицо с засохшими слезами страха, чуть приоткрытые замершие губы и умерший ребёнок в её животе... Кровь каплями разбросана вокруг нас, на моём подбородке, сюртуке, руках... Я пал в такую печаль, что долго не мог встать на ноги.
Спустя несколько дней по городу разлетелась новость о страшном убийстве беременной девушки. Всё это время я не желал выходить из дому: меня поразила меланхолия. По правде говоря, я потерял смысл жизни и не знал, что делать дальше; в то же время я боялся, что меня вычислят, а в этом случае безоговорочно — казнь. Мне пришлось затаиться на время, потому что по городу разгуливали патрули, ишущие следы преступника. Кровяное голодание скоро наступило, поэтому моя хандра только ухудшалась; я терял положительные эмоции и физические силы, лицо моё побледнело.
Однажды, на семейном обеде, со мной завела разговор мать.
— Уилльям, ты помнишь Анджелу Мёрфи, свою няньку? — осторожно и тихо спросила она.
В груди кольнуло, на глаза едва не набежали слёзы; но я сдержался, вздохнул и без запинки ответил:
— Да, прекрасно помню.
— Её убили.
— Как убили? — изображал удивление я.
— Её тело нашли пару дней назад в лесу... — мать прикрыла лицо рукой, чтобы скрыть слёзы. — Она была беременна... Это... это просто ужасно...
Я отложил вилку на стол и протёр губы салфеткой.
— Действительно. Это просто немыслимо.
— Говорят, что у нас в городе завёлся вампир! Он пролезает на фермы и убивает домашний скот, а тут перешёл на людей... Это кошмарно! Нет слов, этот человек заслуживает только смерти. Он даже не человек... он монстр! Уилльям, когда выходишь за пределы усадьбы, будь, пожалуйста, осторожен; вампиров развелось в последнее время... — под впечатлением ужаса проговаривала женщина. В разговор встрял отец.
— София, не говори глупостей: вампиров не существует.
— Гарри, у Анджелы обнаружили следы укуса прямо в шею, и они не похожи на зубы диких зверей. Это однозначно вампир, Гарри, нужно быть осторожнее!
— Ахинея, полная чушь! Это всего лишь сплетни. Да и можешь не переживать: в нашем поместье до вас никакой вампир не доберётся, — убеждал отец с набитым ртом печёных овощей.
В меня от разговора еда больше не лезла: я отодвинул тарелку, встал изо стола и поблагодарил домохозяйку за вкусный обед.
— Что с тобой, Уилльям? Ты мало поел, — встревожилась мать.
— Всё в порядке, просто не по себе. Я наелся.
В своей комнате слёзы полились градом из моих глаз; я захлёбывался, притупляя крики душевной боли. В тот момент я винил себя во всём, что произошло, и мне казалось, что рана на сердце никогда не затянется. Карманные часы, которые подарила мне Анджела — всё, что осталось в память о моей первой любви.
Апрель, 1862 год.
Самое странное решение, которое я мог предпринять под влиянием глубокой меланхолии — это уверовать в Бога. Изнурающая вина и образ мёртвой Анджелы в голове подтолкнули меня на мысль, что я должен искупить грехи. Я изучил Библию и стал ежедневно молиться, посещая Церковь в свободное время. Мои убеждения стали основываться на том, что вера в Бога, молитвы и искупление грехов помогут мне избавиться от вампирской сущности и найти гармонию с собой. Это и случилось: может быть, на короткий промежуток времени ярая увлеченность религей оторвали меня от суровой реальности.
Я веровал: долго, честно, ответственно. Время от времени беседовал с Богом, и это приносило некоторое облегчение.
Январь, 1863 год.
Я отрастил бороду, что прибавило мне несколько лет возрасту. Отец посвящал меня в финансовые дела, поскольку наследство рано или поздно должно было передаться мне, и я, будущий наследник, Уилльям Далтон, обязан иметь представление, как сохранить всё богатство и что делать с этим дальше. Меня обучали влиятельной профессии, заключающейся в постоянных сделках и контрактах, подписях, бумагах и встречах с различными титулованными лицами. По правде, я это дело не любил, но моим мнением никто не интересовался и оно ничего не значило.
Вместе со мной рос мой брат Джордж. Ему исполнилось пять лет, он был кудряв и, на удивление, голубоглаз. Один раз мне удалось попробовать его детскую кровь на вкус.
Джордж бежал по дому, сломя голову, воображая себе какую-то игру, и со всей дури упал, разбив колени об пол. Матери в этот момент не было дома. Я услышал плач из своей комнаты и подошёл к брату. Ребёнок плакал от боли, скорчив лицо и задрав штатины выше коленок.
— Что случилось? Чего ты рыдаешь? — спросил я немного раздраженно.
— Уп... уп... упал... мне б-больно... — заикаясь, истерил Джордж.
Я приблизился к нему и унюхал резкий запах свежей крови, а затем разглядел его повреждённые колени.
— Опять бегал? Джордж, ну мать же говорила, что дома бегать нельзя.
— Б-бооольнооо!
Брат канючил. Мне пришлось его успокаивать. Как бы это странно ни выглядело, я, наклонивши голову, лизнул стекающую с колен кровь Джорджа и почувствовал внезапно наступивший голод. Кровь ребёнка была невероятно сладка и чиста... Я попробовал ещё раз, и вдруг понял, что острые клыки, появляющиеся не по моей воле, готовы были вот-вот вонзиться в тонкую шею мальчика. Я должен был себя остановить.
Отдёрнувшись, я отвернулся от Джорджа.
— Перевязать надо. Где твоя нянька? Миссис Томсон, где вы пропадаете?! Тут Джордж упал и рыдает, почему он без вашего присмотра?!
Непонятно откуда прибежала старая нянька Джорджа и тут же принялась с ним возиться. Вкус крови раззадорил голод, моё сердцебиение участилось, а пара клыков всё ещё царапала слизистую рта.
Я вышел из усадьбы, чтобы подышать воздухом и унять пылкий соблазн найти добычу; однако засевший на языке железный привкус держал меня напряжённым до самого вечера.
Этим же вечером я отправился на охоту: меня, как магнитом, тянуло, и это было невыносимо. Город в это время пустовал. Лишь в центре мне удалось найти компанию легкодоступных девушек, и, под предлогом сексуального удовлетворения за деньги, получилось уединиться с одной из распутных дам.
Я не заморачивался насчёт морали и совести: эти путаны далеки от нравственности. Что они могут знать о благородстве, когда продают своё грязно тело за деньги, не задумываясь о достоинстве и чести своей сущности?
— Ну что, поведёшь меня к себе домой или прямо тут, на улице? — бесцеремонно задалась вопросом барышня, оценивая меня развратными глазами.
— Незачем тебе идти ко мне домой, — хмыкнул я.
— Ах, жена и дети, понимаю...
Мы прошлись в какой-то немой переулок, лишённый света фонаря; и начался холодный дождь. Крыши домов спасали нас от воды. Я прижал незнакомку к каменной стене здания и втянул запах её грешной кожи. Как она потрёпана мужчинами, бедная женщина... но какой смысл её жалеть, если она сама выбрала жизненный путь потаскухи? В её глазах я не видел ни капли стеснения и стыда за свою работу.
— Как тебя зовут? — решил спросить я даму.
Она посмотрела на меня безразличным взглядом и с искусственно пошлой улыбкой на лице.
— Зови меня, как хочешь, рыцарь, — повела плечом девушка, и я понял, что она не желает говорить своего имени.
— Тогда... тебя будут звать Анджела, — немного призадумавшись, ответил я и, чувствуя подступающее маниакальное волнение, нахрапом прижал шею проститутки своей рукой, — и сейчас, Анджела, ты станешь моей жертвой.
— Оу, ты любишь погрубее?
Вместо испуга она лишь нагло засмеялась. Меня это разозлило, и я решил действовать более решительно.
Взяв её тонкое запястье, я прокусил костистую часть руки, раздался хруст разрывающихся сухожилий и связок. Кровь полилась мне в рот — это подогрело мой зверский голод. А девушка закричала во всё горло от внезапной адской боли.
— Аааа!!! Что ты делаешь, больной ублюдок?! Я на это не подписывалась! Отпусти!!!
Крики боли заглушал сильный ливень и моя ладонь, закрывшая рот распутницы. Сделав пару глотков крови из её ослабевшей руки, я затрясся в неистовстве. Как это прекрасно: спустя долгое время вновь испробовать этот вкус, что приносит дикое блаженство и физическую крепость... Я не мог насытиться вяло текущей кровью из запястья, мне было необходимо нечто большее.
— Замолчи, грязная шлюха.
Я засунул пальцы ей в рот и показал свой оскал. Её глаза наполнились ужасом, округлившись словно две монеты, заблестевши от страха, и сумасшедшие стуки женского сердца ласкали мне слух в гармонии с дождём. Она выла, но была слаба.
Опустивши взгляд на шейку, я учуял пульсирующую артерию. Как она беззащитна и открыта... Самое лакомое и наливное место.
Я не травил больше ни себя, ни её: прокусил клыками тонкую кожу, кровь фонтаном выплёскивалась в меня, я тут же это глотал, насыщая свой организм. Прошло несколько минут моего пиршества и агонии этой девушки. Когда всё закончилось, я отпустил её, и она упала на сырую землю.
Кровь стекала с моей бороды, измарав пальто, лужами заплескала брустчатку, смешиваясь с каплями дождя. Второй моей человеческой жертвой в жизни стала дешёвая проститутка.
Выкинув труп в реку, я вернулся домой, замёл все следы, постирал одежду и вымылся.
Я винил себя за эту жертву, когда кровожадная алчность остыла. На следующий день сходил в ближайщую церковь, чтобы замолить этот грех, и, буду честен, даже расплакался. Я обещал себе, что больше никогда не буду покушаться на людей, но вчера мой голод, мои гнусные желания оказались сильнее меня. Почему-то священник обратил своё внимание на моё горе, пока я, сидя на скамье, шёпотом читал молитву, прикрыв глаза.
— Сын мой, глаза твои несчастны; какая беда случилась с Вами, мистер Далтон? — благодушным голосом спросил мужчина в длинной чёрной рясе, полнотелый и с бородой. Услышав его, я протёр слезу и поднял на него глаза, встав на ноги.
— Святой Отец... наверное, я нуждаюсь в Вашем совете.
— Что стряслось, сын мой? Я помогу, на что сил моих хватит, а в остальном — на всё воля Божья.
Я заглянул в глаза священнослужителю, который знал меня уже давно, и увидел в его взгляде только добросердечие и покой.
— Святой Отец, в моей душе смятение. Я... очень сильно обидел близкого мне человека, и теперь мне стыдно, очень стыдно, Святой Отец. Совесть не даёт мне покоя. Я не знаю, как с этим жить, Отец, — я испугался, что мужчина обнаружит мою ложь, но он лишь глубоко вздохнул и мягко положил свою полную ладонь на моё плечо.
— Ты извинился перед этим человеком?
— Нет, Святой Отец... я не успел. Его больше нет рядом. И мне очень тяжело на душе.
— Если в твоей душе засела совесть, значит, ты осознаёшь свою вину, сын мой. Бог всё простит, а ты помолись за этого человека.
— Но как мне избавиться от... душевных переживаний, Отец?
— Если тебе неспокойно, то сделай добро другим людям. Будь милосерден, помогай слабым, никогда не держи зла. Слушай своего отца и мать, не прекословь старшим. Я знаю твоего отца, мистера Гарри Далтона, и его душа всё ещё не пришла к вере в Господа; но ты молись за него, молись за мать и брата, видит Бог, придёт Вам счастье, и ты обретёшь покой в душе.
Я послушно кивнул священнику, опустив взгляд в пол.
— Спасибо Вам, Святой Отец.
— Да благословит тебя Бог, сын мой, — мужчина перекрестил меня, и я отправился домой.
Из-за веры я жил в страхе, что Богу известно всё, чем я занимался, известно о моих страшных грехах, и когда-нибудь он покарает меня за смерти двух безвинных девушек. Добродетель во мне давно затухла, но я пытался её возродить, следуя наставлениям Святого Отца: помогал нищим, больным, беспомощным, слушал папу и маму, делал всё, что они прикажут; хотя для них моя доброта казалась странной.
Спустя время отсутствие крови в качестве еды вновь наложило на меня отпечаток: силы покидали, энергия исчезала, всё чаще посещали мысли об убийстве и утоления моего голода.
Март, 1863 год.
Я впервые поженился в восемнадцать лет. Это было не по любви, а по желанию отца: заключение брака с девушкой из высших сословий благоприятно повлияло на наши доходы, финансовое положение и наследство. По какой-то причине моего папу сильно беспокоили деньги и наследство, как будто мы их не имели; или как будто для него это было самым главным в жизни. Но, пожалуй, так оно и было.
Однако жениться на этой девушке я очень не хотел: меня заставляли это сделать.
Отец устроил серьёзный разговор за одним из обедов.
— Уилльям, тебе восемнадцать лет; не кажется ли тебе, что пора заводить свою семью? Ты уже не маленький мальчик, — строго спросил он, чавкая пирогом. Его глаза в ожидании прожигали меня. Сидящая на соседнем стуле мать тоже на меня взглянула.
— Заводить семью? Но с кем, пап? У меня нет любимой женщины, — вяло ответил я, с трудом обедая запечённой уткой.
— Мы нашли тебе женщину.
— Как это нашли женщину?
— Вот так, Уилльям. Послезавтра ты познакомишься с ней. Она дочь богатого лорда, который владеет банковской компанией. Если ты поженишься на ней, то мы станем намного богаче и влиятельнее в нашей стране. Поэтому веди себя хорошо, Уилльям.
— Но папа... — я в возмущении встал изо стола и обозлился, — почему я должен жениться на какой-то незнакомке? Я ведь не люблю...
— Что? Что, Уилльям? — отец повысил голос, нахмурившись. — Тебе восемнадцать лет, а ты всё ещё не выбрал себе жену! Теперь это сделал я! А ну сядь и слушай меня!
— Почему я должен жениться на той, кого ни разу в жизни в глаза не видел?! А вдруг она мне не понравится? Зачем жениться на той, кого не любишь?! Я хочу получить образование, пап, я хочу учиться, работать... — я не садился, напрягаясь от протеста.
— Я сказал сядь и слушай меня, Уилльям!
Отец хмурил свои густые брови, сурово глядя на меня; а мама боязливо ввязалась в разговор, погладив меня за спину:
— Уилльям, лучше сядь и послушай отца...
Я недовольно сел.
— В данной ситуации, мой дорогой сын, никого не волнует, любишь ты эту женщину или нет; и, уж поверь, мы не позволили бы тебе жениться на какой-то нищенке. Нам не нужно, чтобы весь город с позором смотрел на нашу фамилию, высмеивая тебя. И хватит дуться: ты уже не маленький мальчик! Ты потом будешь благодарить меня за то, что я сохранил всё, что есть в нашей семье сейчас.
Закатив глаза, я тяжело и сдержанно вздохнул: у меня и в мыслях не было жениться на девушке и заводить с кем-то семью, детей... Ведь я с трудом разобрался в себе, а семья — это лишний груз на моих плечах.
— Я любил Анджелу, пап. А вы уволили её. Я хотел жениться на ней, но вы... вы не дали возможности!
— Мы не увольняли: она сама ушла. И убежала замуж за богатенького виконта. Да, Уилльям, девушки падки на деньги. И ты, малолетний мальчик для неё, к чёрту не был ей нужен.
Напоминание об этом вонзилось острой иглой в моё сердце. Я затаил дыхание, чтобы сдержать наступающую боль.
Независимо от моего протеста, мне пришлось познакомиться с будущей женой.
Её звали Кэролин Фостер, ей семнадцать лет, она молода и достаточно симпатична: слегка широко поставленные открытые голубые глаза, круглые щёчки, немного забавные губы в форме бантика, придаюшие ей детского возрасту, и длинные русые волосы, всегда собранные в шикарные причёски. Но, несмотря на этот миловидный вид, я не влюбился в неё с первого взгляда. И не знал, влюблюсь ли вообще.
Родители Фостер — владельцы крупной развивающейся банковской компании. Брак с их дочерью был выгодной сделкой для нашей семьи. Поэтому мои чувства, очевидно, были совсем неважны для моих родителей.
Для знакомства меня одели в лучшие одеяния: белая рубашка, чёрный фрак, брюки, галстук; цирюльник подстриг мои волосы, уложил их набок и подравнял мою бороду. Мы поехали в поместье Фостеров, приглашённые на обед; погода была солнечной, что вызвало у меня головные боли и неприятное настроение.
Встреча с ними прошла по плану: вежливые диалоги, изысканная еда с бокалом вина, краткие взгляды. Поместье Фостеров было в действительности крупным, внушительных размеров в дорогом, готическом интерьере, слегка мрачноватом.
— Мистер Далтон, а вы намного красивее, чем я себе представляла, — проговорила Кэролин, когда она пригласила меня показать их пышный сад, и мы присели в беседку, где солнце не слепило мои глаза. Здесь был пруд, в котором беззаботно плавали утки.
— Зови меня Уилльям; к чему эти формальности? — ответил я, усмехнувшись. — А ты намного моложе, чем я себе представлял.
— Вы старше меня всего лишь на год, Уилльям.
— Это значит, что я всё ещё молод?
— А Вы считаете себя старым? — Кэролин кокетливо улыбалась, и я видел в её лице сильную симпатию ко мне. Я слышал, как сбивается её дыхание, учащается сердцебиение, пылают щеки после моих взглядов и слов. Жаль, что я был безэмоционален и чувствовал бессилие.
— Иногда я чувствую своё тело ужасно поношенным, надеюсь, ты не сочтёшь это за нечто плохое, всё-таки, нас ждёт совместная жизнь. Некоторые считают, что я выгляжу болезненно порой; как ты думаешь, Кэролин? Я выгляжу больным?
— Отнюдь, Уилльям! Я считаю, Вы выглядите прекрасно для своего возраста, — девушка покраснела, одаривая комплиментами, это меня улыбнуло. — Моей бабушке не повезло, она заболела чумой и умерла; и когда она болела, то выглядела действительно ужасно! А Вы... ох, да что в Вас может быть не так?
Мы проговорили в беседке около часа, вернулись в усадьбу и вскоре уехали домой.
Через месяц мы поженились.