1 глава
Сентябрь, 1857 год.
Через месяц я познакомился с Анджелой. Молодую девушку восемнадцати лет наняли в качестве няньки, которая приглядывала за мной и проводила много времени в нашей семье. Кроме того, ей приходилось неоднократно оказывать мне моральную поддержку, в современное время это назвали бы «психотерапией», но у Анджелы это хорошо получалось, и вскоре я стал считать её близким другом.
— Уилльям, сыночек мой. Познакомься: это Анджела Мёрфи, теперь она будет за тобой приглядывать, когда я буду занята, — так представила нас моя мать, в тот момент в окно просачивалось слепящее солнце, и я чувствовал ужасное недомогание.
Однако, когда я разглядел молодую девушку, стоящую в метре от меня, мне показалась она довольно миловидной. Маленькие губки, выразительные голубые глаза и чёрные ресницы делали её взгляд крайне доброжелательным. При улыбке на её румяных щеках просвечивали небольшие ямочки. И я заметил, сколь аппетитно и изысканно выглядывали её чуть пухлые бледные плечики и шейка, прикрытая полупрозрачным палантином.
— Здравствуйте, юный мистер Далтон, — поприветствовала меня барышня, её улыбка вновь показала мне ямки на щеках, — огромная честь для меня быть Вашей няней. Благодарю Вас, миссис Далтон, я сделаю всё, чтобы Ваш сын никогда не грустил и чувствовал себя счастливо.
— Надеюсь, Вы найдёте к нему правильный подход. Учтите, любое Ваше плохое действие в сторону Уилльяма станет в первую очередь известно нам. Если мой ребёнок хоть раз заплачет после досуга с Вами — Вы окажетесь на виселице и больше никогда не услышите беззаботный смех детей, — пригрозила мать, после чего она встала с дивана. В этот момент глаза Анджелы округлились от страха — ей явно не понравился такой исход событий. Но, тем не менее, не было ни одного раза, когда я бы плакал из-за столь нежной девушки.
Мать ушла, дав нам возможность познакомиться получше. Я не сдвинулся с места и не отводил взгляда от Анджелы. На тот момент у меня было недоверие к этой незнакомке, я считал ненужным делом нанимать для меня няньку.
Девушка в бежевом платье в пол пыталась меня разговорить:
— Привет, Уилльям! Чем ты любишь заниматься? Мы можем с тобой почитать, поиграть или погулять. Сегодня, кстати, очень хорошая погода. Ваш сад просто прекрасен. Я люблю проводить время на свежем воздухе! Ещё я очень люблю читать, я знаю много интересных произведений, которые могу тебе рассказать или же почитать. Что ты хочешь?
— Ничего, — выдавил я.
— С тобой что-то не так?
— Чувствую себя не очень хорошо. Мне хочется спать.
Анджела вздохнула и присела рядом со мной.
— Ох, я ознакомлена с ситуацией, в которой ты оказался, Уилльям. Я, честное слово, очень сожалею о том, что так получилось. Мне известно, что твой лучший друг погиб, а тебе удалось выжить. Бог смиловался над тобой, и ты должен быть благодарен ему за это. Уважаемый Уилльям, я бы очень хотела помочь тебе поправиться и всеми силами буду помогать тебе. Если хочешь, мы больше не будем об этом говорить, или, если тебе понадобится, ты в любую минуту можешь высказаться мне, — такие слова произнесла няня, чтобы оказать приятное впечатление и вызвать во мне доверие к ней.
Но что, если говорить о моём состоянии? В данный момент меня ничего не беспокоило. Весь месяц я большую часть времени лежал в кровати, озноб и слабость мучили меня, а яркое солнце в дневное время, словно яд, вызывало мигрень — виски пульсировали. Моя кожа побледнела, под глазами были болезненные синяки, и во мне появилась одна особенность — вены, просвечивающие из-под эпидермиса, были синевато-фиолетового цвета. Мой внешний вид пугал многих: они считали, что я заболел чем-то тяжёлым и вот-вот умру.
Полупрозрачная кожа и болезненность — не единственное, что во мне изменилось. Самое важное — это то, что еда в полной мере не удовлетворяла мои потребности. Я был слаб из-за того, что недостовало энергии, поступающей с пищей. Всегда за завтраком, обедом и ужином я как будто ел пустышки: голод оставался, слабосилие не уходило.
Я пытался учиться, развивать мозги, получать знания, но это выходило с трудом. Не было энергии к жизни — апатия беспощадно издевалась надо мной.
Однажды мои родители пригласили священника, который, почитав надо мной молитвы и обрызгав меня священной водой, дал совет молиться богу, веровать и просить у него прощения за все совершенные грехи, и тогда он дарует мне здоровье. Честно сказать, ничего не изменилось: сил не прибавилось, а уж здоровья тем более.
Вернёмся к Анджеле Мёрфи — девушке, которая за небольшой промежуток времени стала много для меня значить. Её присутствие в нашем доме стало настоящим подарком. Пока отец ежедневно пропадал на работе, а мама находила себе занятие получше, чем уход за полуживым ребёнком, моя няня находилась рядом, вызывала у меня хоть какую-то улыбку. Больше всего мне нравилось слушать, как она читает книги: её нежнейший, медленный и спокойный голос убаюкивал меня. Мы читали разнообразные произведения: и Мэри Шелли, и Вальтер Скотта, и Чарльза Диккенса, и Фредерика Марриета. Позже я стал доверять Анджеле свои мысли и секреты, а она мне свои.
От неё я узнал, что она не из очень богатой семьи, её отец работает на рынке, а мать умерла три года назад из-за чахотки. И чтобы заработать на жизнь, Анджела выбрала путь няньки, потому что у неё всегда получалось находить общий язык с детьми. По такой доброжелательной улыбке и кроткой наружности не остаётся сомнений, что она симпатизировала им, как и мне самому, ведь я сам был ребёнком.
Но эта симпатия с возрастом перерастала во что-то большее. Анджела жила с нами вплоть до моего шестандцатилетия. Я всё ещё жил, я всё ещё существовал, а за это время моя мать родила второго сына — Джорджа. Мне было тринадцать, когда он родился, мама уделяла всё время, любовь и заботу ему, буквально забыв о том, что у неё есть я, поэтому мне приходилось ограничиваться вниманием Анджелы, которое рано или поздно должно было закончиться.
Ноябрь, 1857 год.
Стоит упомянуть о том, как мне удалось первый раз испробовать кровь на вкус. Если бы не моё обострённое обоняние, если бы я в тот день не проходил мимо кухни, где домохозяйка оставила свежекупленного с рынка кролика и разделала его... то я не представляю, как впервые бы узнал о своей кровожадной сущности.
Полагаю, кролик был куплен на обед. Мой отец был на работе, мать где-то гуляла, Анджела читала книгу в комнате, которую мои родители уделили под неё, а домохозяйка, что готовила нам шикарные завтраки, обеды и ужины, должно быть, отлучилась на минуту, оставив кухонный стол залитым мелкими алыми следами. Я просто пришёл на кухню, потому что хотел узнать, когда будет готов обед, и когда обнаружил, что здесь никого нет, то готовился уйти обратно, как вдруг в мой нос вонзился запах крови и затхлой шерсти кролика. Небольшие красные дорожки стекали по краям стола и капали на пол. Моё внимание приковала крошечная лужица на краю стола. Я застыл, чувствуя, как пальцы дрожат от какого-то смутного, животного волнения. Словно под влиянием какого-то инстинкта я вдруг почувствовал сумасшедшие спазмы по всему телу, конечности охватил тремор, а разум стал покидать голову, меняясь на нечто другое. Я не помню, что заставило меня наклониться и провести по капле пальцем. В детстве я, должно быть, не раз пробовал странные вещи — землю, мел, даже бумагу — и эта капля не казалась мне чем-то опасным. Мой палец отправился в рот. Горечь железа ударила по нёбу. Голова пошла кругом. На миг я зажмурился, но, открыв глаза, увидел лежащего на столе кролика. Мертвого, разделанного, его шёрстка была влажной и тёмной у основания шеи. Вкус уже не отпускал меня. Инстинктивно я схватил бездыханного кролика и умалишённо испробовал кровавую шерсть прямо своим языком. Спазмы ещё сильнее скручивали моё тело... Я не знаю, как я понял, чего хочу, но мне не нужны были подсказки —я раскусил шею кролика и выхлёбывал у него застывшую в жилах кровь. Я не ощущал вкуса шерсти, только жаркую, почти тухлую сырую мякоть и этот вкус, тягучий, отвратительно-сладковатый. Он зажёг во мне адский пожар.
Сколько времени прошло, пока я выпивал тухловатую кровь — не имею понятия. Сзади меня, возле входа на кухню, послышался голос старой домохозяйки:
— Мистер Далтон?
Она была непонимающе шокирована, когда я, бросив кролика на пол от испуга, повернулся лицом к ней.
— Извините, — судорожно произнёс я, кинувшись вон из кухни и на секунду остановившись возле домохозяйки, — пожалуйста, не говорите никому, миссис Бекер.
Я убежал в ванную комнату, почувствовав прилив сил в своё тело. Паника от происходящего доводила меня до ужаса — что со мной, почему, зачем, как? Посмотрев в зеркало, я увидел свои испачканные губы кровью, включил раковину и тут же смыл это холодной водой. Во рту почувствовалось что-то лишнее и острое — это оказались клыки. Я разглядел их в отражении, пощупал руками, языком, действительно — самые настоящие клыки. Какая детская тревога охватила меня: слёзы налились на глаза и я упал, не веря своим глазам. Больше всего меня беспокоило то, что если об этом узнают — меня могут убить, принять за дьявола, за монстра.
В дверь раздались стуки и голос Анджелы:
— Уилльям, ты в порядке? Что там с тобой?
— Да! — тут же ответил я, силой не выдавая плач.
— Что ты делаешь?
— Уйди! Пожалуйста, уйди. Я сейчас выйду...
Я ещё долго просидел в ванной, впав в размышления.
Сколько догадок было в моей несмышлёной головушке. Я не мог сопоставить свой внешний облик, запечатленный в зеркале, и совершённые действия, чтобы дать этому логическое объяснение. Как бы мне страшно и безбожно ни было, физически моё тело однозначно ощущало удовлетворение и некое утешение.