Карфаген

— Спи, любовь моя, — Каан, нагнувшись, оставляет поцелуй на лбу спящего омеги, которого сам поднял в спальню и уложил в постель. — Присматривай за ним, — поворачивается альфа к сидящему на подоконнике Маммону и, взяв пиджак, осторожно прикрывает за собой дверь. До того, как покинуть дворец, Каану нужно поговорить с первородными, которые уже ждут его в главном зале.

— Есть новости? — проходит к месту во главе стола Каан и чувствует витающую в воздухе недосказанность, смешанную с растерянностью. — Зачем позвали? Времени мало, так что переходите к сути.

— У тебя все в порядке? — осторожно начинает Киран, остальные первородные настороженно переглядываются. Арес, Киран и Раптор с утра подтвердили мысли друг друга о кровавом небе, а сейчас пытаются понять, знает ли о нем Каан.

— Без изменений, — кивает Каан. — Ты из-за Левиафана спрашиваешь? Поверь, я никого не убил, мой заблудился в лесу.

— Чонгук, парню нужно усилить охрану, — двигается к нему Раптор, а сам поглядывает на Кирана, не зная, стоит ли говорить об их открытии Каану, раз он об этом молчит. — Я поручу моему лучшему солдату сопровождать его за пределами Харона.

— Он всегда под охраной, — хмурится Каан. — Вы созвали собрание, чтобы показать мне вашу заботу о моем омеге?

— Нет, просто ввиду нарастающей угрозы, которая нам самим особо не навредит, пытаемся решить вопрос с защитой тех, кто нам дорог, — не дает ответить любящему выкладывать Каану все, как есть, Раптору Арес.

— Это правильно, — морщины на лбу Каана разглаживаются. — Но вы заботьтесь о своих, а моего омегу я сам защищу. Более того, хочу, чтобы вы знали, я собираюсь сделать ему предложение.

Впервые эта мысль появилась у Каана после первой же ночи с Юнги, а после только укоренилась в нем. Он даже планировал, что сделает ему предложение на приеме. Из-за ранения Юнги и событий, приведших к нему, альфе пришлось отложить свою задумку, но сейчас самое время. Каан никогда не задумывался о браке и не был поклонником формальностей, но именно из-за Юнги ему впервые хочется пройти церемонию, после которой он официально отдаст себя во владения омеги, которому уже и так принадлежит его сердце. Юнги прожил одинокую жизнь, не знал поддержки и заботы, и альфе очень хочется доказать ему, что отныне их двое, и подарить ему сказочную свадьбу. Главное, чтобы Юнги не отказал, а этого Каан в глубине души побаивается.

— Вот это новость! — пряча улыбку, пытается обнять его Арес, а Каан ждет, когда он закончит свою актерскую игру, учитывая, что ему он уже говорил о кольце.

Альфы, которые искренне рады за Каана, по одному поздравляют его, и Киран наливает всем выпить. Отметив предстоящую помолвку, первородные возвращаются к обсуждению насущных вопросов, и Киран докладывает о попытке покушения на наследницу трона.

— Покушение предотвратили, наши быстро среагировали, но вы же понимаете, что целью было не убить ее, а доказать вампирскому сообществу, что она не первородная, — заканчивает свой доклад мужчина.

— Напасть на ребенка, чтобы доказать свою правоту, — качает головой Каан. — А жестоким называют меня.

— Я лично контролирую ее безопасность, и никто до девочки не доберется, — обещает Раптор.

— И правильно, ведь если им удастся, наш план провалится, и мы потеряем один из рычагов давления, — кивает Каан. — Пусть продолжают думать, что мы размножаемся, а мы решим вопрос с Белтейн.

— А ты никогда не хотел ребенка? — внезапно спрашивает Арес, а Раптор с Кираном громко выругиваются. — Я просто спросил, — хмуро смотрит на друзей альфа. — Он жениться собрался, и мне интересно, неужели у него никогда не возникало желание завести потомство? Опустим, что это невозможно.

Каан не оправдывает ожидания первородных, которые мысленно готовятся спасать Ареса, и, отпив виски, задумывается. Это одна из главных причин, почему Каан боится, что Юнги откажет ему, ведь выбрав его, омега никогда не сможет иметь детей, и он не уверен, что стоит такой жертвы.

— Я хотел найти возможность обеспечить нас армией, — после короткой паузы говорит Каан. — Если бы у нас были потомки, то это были бы сильнейшие воины, но все наши попытки провалились.

— Ты же понимаешь, что я не об этом, — подходит ближе Арес. — Ты хотел бы ребенка, а не оружие, которое можешь использовать?

— Если бы у меня был ребенок, он бы не был оружием. Уже нет, — твердо заявляет альфа. — Это я был бы оружием, которое защищало бы его.

— Я услышал то, что хотел, — усмехается Арес. — Кстати, я начал кое-что тестировать у себя в Камдене, спасибо, что так и не подарил мне здание Ллойда, — не упускает возможность подколоть друга. — Если тесты пройдут удачно, то наши силы значительно повысятся. Правда, мне и твоя кровь понадобится.

— Что угодно, лишь бы сработало, — кивает ему Каан и первым покидает зал.

Раптор провожает его взглядом, и стоит двери за ним закрыться, поворачивается к Кирану:

— Почему вы не сказали ему про небо? Почему его нельзя предупредить?

— Я думал, он знает, но, судя по всему, нет, — опускается на стул Киран. — Неправильно говорить ему о беременности его омеги раньше самого пацана. Мне кажется, это только его право.

— Я согласен с тобой, — кивает Раптор. — Но в то же время, чем раньше Каан узнает, тем больше шансов, что он его защитит.

— А мы на что? — хмурится Арес. — Пока и сам омега не знает, ведь мы были свидетелями всего лишь зачатия, а значит, до момента, как все вскроется, мы будем защищать этого паренька всеми силами.

— Ценой собственной жизни, — с горечью улыбается Раптор, и только присутствующие знают, что горечь эта не из-за страха погибнуть. — В любом случае, если омега выйдет из дворца, то за ним будет тенью идти Джулиан. Мы не будем рассчитывать только на Каана.

***

Карфаген 150 год до н.э

Закат окрашивает море в золотисто-красные тона, и волны мягко касаются ступней стоящего на самом берегу Юнги. Его худое тело покрыто лоскутами грязной, местами разодранная туники, которая висит на нем обрывками. Из-под нее виднеются его худые плечи и ключицы, на впалых щеках следы царапин, а на руках темные пятна засохшей грязи. Легкий ветерок играет с его длинными черными волосами, ниспадающими неровными прядями на лицо и плечи. Они спутаны, как будто бы никогда не знали гребня, а его лицо, несмотря на грязь, необыкновенно красиво. У омеги аккуратный носик, изящно очерченные губы и выразительные глаза, обрамленные густыми ресницами. Эти глаза, в которых все остальные видят безумие, всегда смотрят на окружающий мир с каким-то странным выражением, будто бы он видит то, что другим недоступно. Возможно, это и есть одна из причин, почему в Карфагене его считают сумасшедшим и или обходят, или задирают. Юнги живет на окраине города и сторонится людей, от которых большей частью получает боль. Чтобы как-то выживать, он помогает другим по хозяйству, смотрит за скотом и ухаживает за садами. По вечерам он неизменно приходит к морю, оставляет в нем грязь за день, забирает с собой чувство покоя. Вот и сегодня он любуется красотой тонущего в воде солнца, готовится окунуться в воду, как внезапно привычный шум утихает, а через мгновенье поднимается всеобщая паника. Люди с лицами, полными ужаса, бросаются врассыпную, а до ушей доносится звук гонга, в который бьют сторожевые на стенах при опасности. Море перед Юнги начинает бурлить, будто бы пробудилось от сна, а разлетающиеся по сторонам брызги попадают и на него.

— Эй, безумец, беги! — слышит парень за спиной, но двинуться не может. Он знает, что нужно бежать. Каждая клетка тела кричит ему об опасности, но ноги словно приросли к земле, и он не может оторвать взгляда от поднимающегося из воды чудовища, которое покрыто черной скользкой чешуей и чьи глаза светятся красным. Вокруг начинают скапливаться солдаты, их команды разлетаются по воздуху, а копья устремляются в сторону монстра, пронзая воздух. Одно из них задевает тварь, и та издает глухой, пугающий звук, будто скрежет камня по металлу.

— Ему же больно...

Слова омеги тонут в лязге оружия и криках солдат, которые продолжают сражаться с тем, что не должно было покидать глубины. Но его услышали, потому что чудовище, из которого торчит уже десяток, кажется, не навредивших ему копей, оборачивается к нему, пронзает омегу пристальным взглядом. Это длится мгновенье, потому что следом огромная фигура растворяется в бурлящих волнах, и вскоре все стихает. Шум битвы сменяется тишиной, прерываемой лишь шорохом прибоя, и не верящие в успех солдаты поздравляют друг друга.

Юнги с трудом нормализует дыхание, опускается на корточки, не сводя глаз с места, где вода уже поглотила следы чудовища. Он вопреки страху, ведь на глубине таится древнее зло, которое он увидел воочию, тянет руку к морю и касается пальцами холодной воды. Никто его не хватает, не утаскивает вниз, и Юнги смелеет. Теперь он погружает в воду ступню, словно хочет почувствовать, что там, и шепчет:

— Ты испугался, — он погружает в воду обе ноги, зачерпывает ее ладонями и раскрывает пальцы, наблюдая, как она утекает.

— Они не ведают, что творят, сразу же нападают. Я-то знаю. Они меня обижают не потому, что я несу им зло, а потому что я другой. Они не виноваты, их пугает все, что они не понимают. Не злись на них.

До Юнги доходит протяжный звук волны, разбивающейся о камни, и ему кажется, будто море шепчет ему что-то на своем языке.

— Тебе стало больно, поэтому ты ушел? — смывает грязь с локтей парень и продолжает любоваться перекатывающимися волнами.

— Я ушел, потому что не хотел навредить тебе, — доносит до него налетевший ветер, и Юнги уже не сомневается, что море ответило ему.

С того вечера Юнги начал приходить к морю не только, чтобы окунуться или поделиться с ним мыслями. Он приходил в надежде, что новый друг снова появится, и в этот раз не с целью навредить, а чтобы протянуть ему руку и стать тем, кого бы одичавший среди людей омега принял как своего. Дни сменялись неделями, он не появлялся. Юнги потерял надежду, сон и желание быть. Никто никогда не интересовался судьбой омеги, от которого отказались даже родители. Никто ему не сочувствовал, теплом не делился, заботу не выражал. И пусть это его спутанное сознание, сделавшее его изгоем среди людей, продолжает играть с ним в игры, он все равно верит, что те слова ему сказал друг. Так продолжалось несколько месяцев, Юнги даже ночевал на берегу в надежде, что чудовище вновь появится, или станет другом, или сожрет его, прекратив его жалкое существование. В один из вечеров, когда уставший от оскорблений нового хозяина омега прибежал к берегу спрятать в воде слезы, он наконец-то вышел. Только в этот раз уже как человек. Юнги сразу понял, что это он, узнал его по глазам, сверкающим в ночи, как рубины.

— Я хочу быть твоим, — сказало ему в первую же встречу сильнейшее существо во вселенной и никогда больше его руку не отпускало.

***

— Не болит? — Каан нежно касается губами горла Юнги, на котором все еще видны следы его клыков, и продолжает застегивать свою рубашку. Альфе пора ехать к Раптору, заниматься обороной, но с каждым разом ему все тяжелее оставлять Юнги во дворце. Каан не спал ночью, он лежал рядом с парнем и снова и снова просматривал в голове картинки, которые видел в тронном зале. Он уже сделал выводы, кое-что понял, а остальное придется собирать по частям. Каан этим займется, он докопается до правды, накажет всех виновных, но самое главное сейчас — это защитить того, кого он наконец-то обрел. Он не лгал ему в зале, больше он Юнги не потеряет.

— Я узнаю всю правду, Чонгук. Я не сдамся, — решительно заявляет словно читающий его мысли Юнги и, приподнявшись, присаживается на кровати.

— Скажи еще раз, — тянет его на себя Каан.

— Я узнаю всю...

— Мое имя.

— Чонгук, — смущенно улыбается парень.

— Мед стекает с твоих губ, когда ты произносишь его, — прислоняется лбом к его лбу первородный.

— Как слащаво, — кривит губы омега.

— Ты простил меня? Мне это чрезвычайно важно, Юнги.

— Простил.

— Значит, поверил? — вздох облегчения срывается с губ Каана.

— Может, я об этом еще пожалею, но у меня здесь, — кладет руку на грудь Юнги, — все сжимается, когда я без тебя.

— У меня там пустота без тебя, — усмехается Каан. — Обещаю, я все выясню, я вымолю у тебя прощение за то, что когда-то не сберег.

— Не ройся в прошлом, чтобы отомстить, — хватает его за руку Юнги. — Делай это, чтобы не повторить ошибок. Что бы тогда ни случилось, это было сильнее нас, и это нас разлучило. Второй раз проходить через такое я не хочу. Не рискуй нами ради мести, — просит.

— Ты мне важнее мести, — твердо говорит мужчина. — Ты мне важнее даже нас, Юнги. Пусть нас не будет, но ты должен быть. Ты должен светить вечно.

— Чонгук, — шумно сглатывает омега, долго не может подобрать слова.

«Ты мне важнее нас».

Такая простая и короткая фраза, при этом до отказа наполненная трагедией. Даже «я люблю тебя» меркнет на ее фоне, ведь как нужно любить, чтобы быть готовым отказаться от всего, даже от себя, лишь бы сердце того, перед кем склонил колени Чонгук, никогда не останавливалось. Слезы подступают к глазам Юнги, но он их сдерживает. Слова Каана — это не слабость, это показатель его силы. Доказательство того, как сильно он любит. Юнги любит его не меньше, поэтому и понимает. Этот первородный ему тоже важнее себя, а значит, он спорить не будет.

— Отныне, моя единственная правда только то, что будет слетать с твоих губ. В день, когда я усомнюсь в тебе, оставь меня, обреки на гибель, — сжимает его руку Каан.

— Пообещаем друг другу, что никому больше не верим, — обнимает его омега. — Кстати, я теперь и по монстрику скучаю.

— Человек, как смеешь ты называть всемирное зло монстриком? — еле сдерживает смех Каан.

— Мне ведь можно? — выгибает бровь Юнги.

— Тебе все можно.

— Иногда приглашай его на наши посиделки, но без того, чтобы разрушать все вокруг, — улыбается омега.

— Хорошо, хотя, ты ведь мое истинное обличье не видел.

— А монстрик — не оно? — хмурится Юнги.

— Он — мое наземное обличье.

— У тебя есть и морское? — округляет глаза омега.

— Да.

— Покажи мне его! — восклицает Юнги.

— Я боюсь тебя напугать, — отстраняется Каан.

— Ты не понимаешь, я люблю тебя, люблю монстра, и его буду любить. Это и есть любовь, Чонгук. Ты же любишь меня любым, — пытается уговорить его парень.

— Ты никогда не монстрик, — улыбается мужчина.

— А если бы я им был, ты бы меня разлюбил? — щурится Юнги.

— Это невозможно ни в одном из миров, — твердо говорит альфа.

— Тогда я жду.

— Вечером покажу, — обещает Каан.

Юнги провожает мужчину до порога, а сам идет в ванную умыться. Уснув в постели с ним после умопомрачительного секса, он наконец-то понял, почему голос барменши был ему знаком. Она приходила к нему во сне этой ночью, предлагала сидр и просила приехать в паб. Юнги, который учится уже ничему не удивляться, до того, как отправиться в бар, решает заскочить к Харверу, узнать, выяснил ли он что про Харона, а заодно умаслить старика конфетами. Харвер в этот раз не ворчит, не возмущается, забирает конфеты и сам выдвигает для парня стул.

— Есть новости? — сразу тянет к себе книгу омега и ищет нужную ему страницу.

— Работаю, нагрузил ты меня, — поправляет очки мужчина.

— Вот, я нашел! — толкает к нему книгу Юнги. — В прошлый раз вы мне сказали, что это миф, но я уверен, вы лжете. Тут написано, что у него не должно быть пары и он не может размножаться. А что, если она была?

— Даже если это так, то тебе какая разница? — прячет глаза Харон. — Левиафан мертв, как и его пара. Мне надоело, что каждый раз ты спрашиваешь про его пару.

— Я не прекращу, — твердо объявляет Юнги. — Я знаю, что Левиафан жив, и более того, я сплю с ним. Зачем делать из меня дурака?

— Пара его мертва, — не сдается Харвер, боясь, что лишняя информация навредит самому омеге.

— А что, если он нашел новую? — выпытывает Юнги. — Допустим, я верю тебе, и его пара погибла, но это не значит, что спустя века он не может встретить другого человека, — осекается омега, который все еще не может думать о себе. — Другую пару.

— Это невозможно, истинная пара Левиафана была одна, точнее, и ее не было, — осторожно выбирает слова альфа. — Его создали одного, но, видимо, что-то пошло не так, и он нашел себе пару. Его пара не просто испортила безупречное оружие, но могла бы родить ему ребенка, который, в свою очередь, стал бы самым страшным и сильнейшим существом на свете. Такого бы не допустили, а значит, его пара мертва, и новая ему не светит.

— Откуда гарантия? Может, у них родился бы чудесный малыш! — Юнги не может смириться с несправедливостью ко все еще воспринимаемому им как некто третий существу.

— Ты забираешь годы моей жизни! — восклицает Харвер, утирая пот со лба.

— Вы мне не помогаете, и уж начните, иначе я отсюда не выйду, более того, заставлю Каана тоже здесь торчать. Хотите этого? — омега замечает, как бледнеет старец. — Так я и думал. Вернусь завтра, и за ответами.

— Наглец!

— Книгу я забираю.

***

Сразу от Харвера Юнги отправляется к Сантине. Раз весь мир против его мужчины, он будет бороться за него, и плевать, что мысли о его паре делают больно, как из-за его потери, так и из-за ревности. Юнги думал, что ему никогда не стать тем самым первым омегой, которого полюбил Левиафан, всю жизнь делить мысли своего мужчины с другим, но последние крупицы информации, которую он собрал, вселили в него надежду. Возможно, это правда, когда-то они уже были вместе, и Юнги был тем, кого Каан потерял. Альфа сам ему это сказал, более того, утверждал, что видел именно его глаза. Во всяком случае, Юнги очень хочется в это верить, а еще лучше — найти доказательства, чтобы окончательно успокоиться. Хотя, даже если это не так, и в прошлом Каана был любимый, из-за которого он до сих пор не нашел покой, это ничего не изменит. Юнги любит этого альфу, и тут уже доказательства не нужны. Сев за руль, омега замечает, что к автомобилю охраны идет раздражающий его молодой альфа, и выходит наружу.

— Ты за мной собрался? — перехватывает парня у дверцы Юнги.

— Я буду тебя сопровождать, — спокойно отвечает ему Джулиан.

— Скажи Каану, что мне нянька не нужна, — мрачнеет омега.

— Я подчиняюсь Раптору и выполняю приказ вне зависимости от того, нравится он мне или нет, — пожимает плечами альфа. — Поверь, особого восторга таскаться за тобой я и сам не чувствую.

— Так не таскайся, иди, постреляй по вашим врагам, ну или спой им песню Рамштайн, — напирает на него Юнги.

— Все еще горишь, что я тебя на лопатки уложил? — скалится Джулиан.

— Я до тебя пятерых уложил, так что бой был нечестным. Хочешь честно, давай я прямо здесь тебе покажу, как кулаками работаю, — толкает его в грудь омега.

— Ты такой смелый, ведь за тобой твой папочка стоит, а кто ты без него? — и с места не двигается Джулиан.

— Что ты несешь? — багровеет парень.

— Если я нарушу приказ, отвечу на твои провокации и разобью твое, признаю, чудесное личико об асфальт, я за это получу от твоего защитника. Ты, в свою очередь, получишь максимум выговор. Так это будет честный бой? — выгибает бровь альфа, и Юнги, поняв, что он прав, плюет ему под ноги и возвращается к своему автомобилю.

Омеге не везет, паб Сантины забит посетителями, но он не разворачивается, проходит к стойке, целует запрыгнувшего на нее Маммона и кладет рядом с ним книгу. Джулиан с охраной остаются снаружи.

— Странный выбор для чтения — «Боги и Монстры. Книга бессмертных». Навевает ностальгию о жизни, где вам не удалось, — ставит перед омегой стакан с сидром Сантина и наблюдает за тем, как кот ластится к нему. Маммон бодается головой о его грудь и живот, словно настаивает, чтобы он прижал его к себе.

— Я хочу поговорить, — не разделяет ее грусть омега.

— Подожди пару минут, все уйдут.

— Они же только располагаются, — Юнги оборачивается к посетителям, к чьим столам таскают выпивку официанты. Оптимизм Сантины сработал, потому что он допивает свой станка до половины, как замечает, что все по одному покидают паб. Женщина вешает на дверь табличку «закрыто» и возвращается к стойке.

— Ты стоишь мне прибыли, — освобождает подносы Сантина и, налив себе вина, ставит перед наконец-то отлипнувшим от парня Маммоном миску с курочкой. — Как ты себя чувствуешь? Ничего не беспокоит? — старается не опускать глаза к его животу.

— Я сюда не о самочувствии говорить пришел. Вы ведь мне не просто так снились? — сразу приступает к вопросам Юнги.

— Не просто.

— Кто вы? Что у вас за связь с Кааном?

— Я та, кого вы, люди, боитесь и ненавидите.

— Что за собрание монстров, — трет переносицу омега, — говорите яснее.

— Я не монстр, я та, кто ходит с вами бок о бок с самого вашего появления на свет. Меня зовут Смерть, — размеренно говорит Сантина.

— Смерть, как смерть? — разинув рот, смотрит на нее Юнги. — Даже если это так, что смерть делает в Лондоне?

— Я там, где мой сын, — пожимает плечами Сантина.

— Сын? Нет, не может быть, — отодвигается от стойки омега. — Ты же распад организма, конец всему живому, у тебя не может быть...

— Я его создала, — перебивает его мысли Сантина. — Он — часть меня. Смерть разрушает, ты прав, а не создает, но Каан — мое первое творение и любимый сын.

— Каан это знает? Кто такая Элисса тогда? — вновь приближается к стойке Юнги, чьи глаза горят от возбуждения.

— Ты любишь моего сына? — игнорирует его вопросы Сантина.

— Да, — не задумываясь, отвечает омега.

— Держись от нее подальше.

— Мы и не ладим особо, — хмурится Юнги. — Ответьте на вопросы, вы же вечная, все знаете, так что случилось в Карфагене? Почему Каан ничего не помнит?

— Попридержи коней, — усмехается женщина.

— Я требую ответов! — восклицает Гидеон и сразу жалеет об этом. — Извините, простите, ваше высочество, или как к вам обращаться.

— Даже он их от меня не получил, с чего ты взял, что ты можешь? — выгибает бровь Сантина.

— Тогда не рассказывайте сказки про любовь к своему дитя, если бы вы его любили, вы бы раскрыли правду, помогли ему, — кривит рот Гидеон.

— Правда его уничтожит.

— Позвольте ему решать, что с ней делать.

— Она и тебя уничтожит, Юнги, — мягко улыбается ему женщина. — И речь не о том, что, вспомнив все, он будет страдать об утраченном, а о том, что он объявит войну, которую не в силах победить. Помнишь мои слова про ваши метки? Если бы он был всесильным, разве из его спины торчал бы кинжал? Или он бы позволил ему торчать из твоей груди?

— Наши метки? — хаотично бегает глазами по стойке Юнги, чувствует, как дышать становится тяжело. — Значит, это все же я? Он не лгал мне, он видел меня.

— Ты и есть его пара, Юнги, — накрывает ладонью его руку Сантина, и парень пару секунд в недоумении смотрит на нее. Он это знал, чувствовал каждой клеткой организма, но стоило Сантине произнести эти слова вслух, с его плеч будто бы сняли тяжелый груз. Облегчение омеги длится не долго, ведь уже через мгновенье очередное осознание придавливает его к стойке бетонной плитой.

— А ребенок? — с трудом отлепляет язык от неба Юнги. — Значит, у нас был ребенок...

Сантина опускает глаза.

— Нет, не произноси этого, это сон. Пусть это останется сном, — сжимает ее руку Юнги. — Мы ведь не могли потерять ребенка, это невозможно, — сглатывает раздирающие горло слезы. — Как я его не уберег? Я ведь воин. А Каан? Он бы допустил такое? Это была болезнь? Умоляю, скажи, что я просто его не доносил.

Сантина молчит, но Гидеон читает ответ по ее подрагивающим ресницам, по взгляду, полному сожаления.

— Убили. Его убили, — Юнги всхлипывает, и вместе со слезами из него вырывается стон отчаяния. Пару минут он так и сидит, прикрыв ладонями лицо, и только подрагивающие плечи выдают, что он плачет.

— Кто это сделал? — с трудом берет контроль над своим голосом омега и смотрит так, что Сантина в его глазах небывалую ярость видит. — Скажи мне, я все равно их найду, я разорву на части тварей, посмевших тронуть моего малыша. Я понимаю Каана, потому что прямо сейчас я мог бы уничтожить планету. Кого ты прячешь? Кого защищаешь? — рычит Юнги. — Знаешь ли ты, что отныне ты не способна остановить даже меня, а что будет, когда узнает он? Ты хоть представляешь, на что способен обезумевший от горя Левиафан?

— Поэтому я и молчу, Юнги. Поэтому и ты будешь молчать, пока я не решу, что нам делать дальше, — четко выговаривает слова Сантина. — Сейчас вы слабы, и те, кто с вами так поступил, могут сделать это снова. Не ищи новых проблем, они сами тебя найдут, а ты пока наслаждайся временем, которого у вас почти нет.

— Довольствоваться жалкими часами, отведенными нам, и думать, что этого хватит? — восклицает Юнги. — Ты ошибаешься, женщина, я буду с ним всегда. Он нужен мне всегда! Оставь свои речи о жертвах, я не согласен. У тебя было столько веков отомстить, все решить, но ты ничего не сделала, — сбрасывает ее руку омега. — Что ты за мать? И этому ты учишь меня? Закрыть глаза на потерю моего дитя и радоваться тому, что имею? Я не ты, я сам со всем разберусь, пролью кровь тех, кто разрушил мою семью, и отомщу за моего малыша.

— Столько столетий ты не появлялся, а сделаешь хоть одну ошибку и навсегда лишишься его, — зло говорит Сантина. — То, что мне удалось спасти тебя — чудо, и второго шанса у меня уже не будет. Есть силы куда мощнее твоего альфы, и уж тем более тебя, потому что их больше. Будь с Кааном, оберегай вас обоих, а я буду искать способ уберечь вас.

— Но я все равно не понимаю, — усиленно трет лицо Юнги. — Моя мама знала правду? Она знала, кто я? Почему она молчала? Твой сын убил мою мать, — озвучивает то, о чем и так не забывает, вновь пытается закопать мысли, которые шепчут, что он не может быть с убийцей.

— Она не твоя мать, — прекрасно понимает его чувства Сантина. — Твои родители оставили тебя в Карфагене прямо на улице, закутанного в ободранное одеяло. Ты там бы и погиб от голода и холода, если бы в ту ночь не разбушевались слоны, и жители не высыпались бы наружу. Женщина, которую ты называешь матерью в этом мире — солдат, вырастивший тебя. Мой солдат. И догадайся, где она нашла тебя.

— На улице? — облизывает соленые губы Юнги.

— Да, но в оранжевом теплом одеяльце, в которое укутала тебя лично я, — словно возвращается в то время Сантина, морщины на лбу разглаживаются, а глаза наполняет нежность. — У тебя никого нет, Юнги. У тебя никогда никого не было, пока ты не встретил Чонгука. Он был тебе всем, а ты стал его домом.

— А смерти? Почему он умирал? Почему я видел его смерти? — кусает соленые губы омега.

— Потому что вы нарушали закон. Даже в других жизнях, в которых я пыталась подарить вам то самое вечное, вы их нарушали. Видимо, сущность не скрыть, и мой брат прав — от судьбы не уйти, — качает головой женщина.

— Ничего не понимаю, — с трудом делает новый вдох Юнги.

— Решай проблемы по мере поступления, помогай мне, потому что сын мне не доверяет.

— Может, у него есть причина? — криво улыбается омега.

— Есть, я не защитила вас тогда. Я струсила. Он всего не помнит, но знает, что я его предала, чувствует. А еще я не могу ответить на его вопросы, не могу убить его, и его злость на меня накапливается, увеличивается из века в век, — сокрушается женщина.

— Убить его? — округляются глаза Юнги. — Сперва тебе придется убить меня.

— Он сам хочет умереть. Хотел, — исправляется Сантина. — Он ведь все эти века жил между реальностью и снами, не мог понять, что происходит, откуда в нем боль и чувство потери, от кого кинжал. Он даже не помнит, где проводил чуть ли не столетия. Такое существование и врагу не пожелаешь. Он умолял меня о смерти, и я бы ему ее подарила, если бы могла. Но это не в моей власти, а его ненависть ко мне из-за моего отказа только возросла. Отныне у него снова есть только ты — его единственная любовь, из-за которой он и пал, — опускает глаза женщина.

— Пал?

— Юнги, — приближается Сантина. — Чонгук может жить с любой парой хоть век, и ему ничего угрожать не будет, ведь это просто отношения, сколько их было у него до тебя и после Карфагена. Но когда он находит именно тебя — зло в нем утихает, и вы привлекаете внимание. Он выходит из подчинения, встретив тебя, потому что ты научил дитя тьмы состраданию и любви, а такое солдатам не прощают. Каан отказался разрушить Карфаген, потому что встретил там тебя. В ответ на это они разрушили вас.

— Почему тогда, если это его наказание за меня, в Карфаген я умер, малыш умер, а он — нет? Почему он остался на земле? — борется с раздирающими горло спазмами парень. — Почему он все забыл? Как такое возможно?

— Вы оба не умерли. Мне не удалось спасти ребенка, как и твое тело, но я спасла твою душу, а его убивать и не планировали. Он был наказан за своеволие тем, что лишился самого дорого, но он никогда не терял свою значимость, как оружие, и продолжает служить им, — рассказывает Сантина. — Касательно второго вопроса, он не терял память, его заставили забыть, ведь помни Чонгук, кто убил его омегу и ребенка, то оружие обернулось бы против хозяина.

— Лучше бы ты меня не спасала, — дрожит подбородок омеги. — Я тебя об этом не просил. Ты готова убить собственное дитя, лишь бы оно не мучалось, а я готов умереть, лишь бы не думать о том, кого не уберег. Ты — эгоистичное существо, которое ради своего сына обрекло меня на жизнь. Я люблю его, я умру за него, но я не должен жить, зная, кого мы принесли в жертву.

— Это ведь не ваша вина, Юнги, прошу, пойми меня, — с мольбой смотрит на него женщина. — Его нельзя было спасти, ведь ты не успел его родить, а они убили твое тело. Я каждый день проживаю все по новой, мое наказание — моя память, и поэтому я так не хотела, чтобы и вы вспомнили. Я бы этого и не допустила, была бы молчаливым свидетелем вашего счастья со стороны, но знаки начали появляться, а значит, вам надо все знать, чтобы быть готовыми к бою. А теперь уходите, — прислушивается к тишине женщина и передает ему кота и книгу. — Больше, пока не позову, сюда не приходи.

— А кто тогда он? — прижимает к груди Маммона Юнги. — Он ведь не просто кот?

— Он друг, ему можно доверять, — улыбается Маммону Сантина.

— Кто он? — повторяет вопрос Юнги.

— Демон, который был коршуном на плече Чонгука в Карфагене, позже сопровождал его почти во всех жизнях.

— А его друзья? Раптор, Киран, Арес — они знают? Они на его стороне? — никак не сделает шаг к двери Юнги.

— Да, но в этой войне они тоже бессильны.

— Они тоже скрывают от него правду?

— Они защищают его, — твердо говорит Сантина. — В Карфаген эти воины потеряли многое ради Чонгука, поверь, такое, на что люди даже ради своих детей не идут. Но даже это не помогло им спасти вас.

Омега покидает паб, но Сантина убирать табличку «закрыто» не планирует. Она уже знает, кто к ней направляется, и гость себя долго ждать не заставляет. Он входит, Сантина словно на миг в прошлое возвращается, видит себя на поле битвы, собирающей его щедрые дары, и даже усмехается. Высокий, с прямой осанкой, он с уверенностью, которая присуща лишь тем, кто привык быть в центре любой битвы, подходит к стойке. Весь его вид говорит о спокойствии, но его глаза излучают усталость, и Сантина лучше всех знает, откуда она берет свои истоки. Он отодвигает стул и, устроившись на нем, ерошит до этого идеально уложенные черные волосы. Сантина ставит перед ним стакан и, достав бутылку семидесяти двухлетнего Macallan Genesis, не может перестать его изучать. Они знакомы столько веков, но пропасть между ними время наполнить так и не смогло.

— Без льда, как ты любишь, Хосок, — двигает к нему стакан женщина.

Альфа коротко кивает и, подняв на нее глаза, долго смотрит, словно выбирает слова. Легкий намек на щетину подчеркивает его резкие скулы и сильный подбородок, добавляет нотку хищной мужественности к его и без того привлекательным чертам. Сантина ловит себя на мысли, что недаром в некоторых жизнях они были связаны с ее сыном кровью — эти двое альф и правда очень похожи.

Хосок, так ничего и не сказав, тянется к стакану, делает большой глоток, а потом взгляд цепляется за нацарапанную им самим когда-то на стойке букву «А». Он касается ее пальцами, легонько трет, словно можно убрать царапину касанием, и криво усмехается.

— Так, значит, ты полюбил, — отступает к стенке на всякий случай женщина, позволившая себе такую смелость. — И как тебе это чувство?

— К чему вопрос? — пронзает ее пристальным взглядом мужчина и расстегивает ворот рубашки. Натянутый на плечи пиджак сейчас служит смирительной рубашкой, которой тоже не по силам удержать древнюю силу. Хосок привык к форме, но разгуливать в ней средь бело дня, тем более, учитывая, что он никому из смертных официально не служит — это привлекать лишнее внимание.

— Я хочу знать, понял ли ты Чонгука, — решает не подаваться страху и не отступать женщина. Тем более, их дни на земле уже сочтены. — Чувствуешь ли ты, что мысли о том самом вытесняют все остальные? Стал ли он центром твоей вселенной? Готов ли ты убить ради него, хотя, прости, ты всегда готов убить, — нервно усмехается. — Готов ли ты умереть за него?

Хосок кивает. Он просто наклоняет голову вниз, опускает глаза на стойку и всем своим видом демонстрирует капитуляцию. Сантина, не ожидающая, что он вообще ей ответит, а не вырвет позвоночник, завороженно смотрит на мужчину.

— Вот именно так любил мой сын, Хосок, — прочищает парализованное из-за нахлынувших чувств горло женщина. — Наконец-то ты его понимаешь.

— Я всегда понимал его, — с горечью улыбается альфа и снова поднимает стакан к губам.

— Потому что ты всегда любил своего Ангела? — кривит рот женщина.

— Я не любил его, — смотрит на букву Хосок.

«Он и не был твоим ангелом, — наполняет его стакан Сантина. — Ты называл ангелом другого, того, кого ты забыл».

— Мой ангел в Хароне, — в черном океане в глазах мужчины вспыхивают огоньки, стоит подумать о Тео. — Ты ведь защитишь его, когда я уже не смогу? — с надеждой смотрит на женщину.

— Так вот зачем ты пришел, — прислоняется к полкам Сантина. — Ты уже прощаешься?

— Я умру за него, Морте, думаешь, тогда он простит меня? — с надеждой смотрит на нее альфа.

— Он никого не простит, Хосок.

— Я просто хочу, чтобы это случилось до того, как я увижу сожаление в его глазах, — вновь гипнотизирует взглядом стакан Хосок. — Он пожалеет, что не убил меня, когда мог.

***

Юнги в смятении после разговора с Сантиной, но в то же время он чувствует, что на спине прорезаются крылья силы, которые такие же черные, как его пропитанное жаждой мести сердце. Он молил Каана не мстить, забыть прошлое и думать о будущем, и только сейчас понимает, что это невозможно. Все-таки у них с ним не то прошлое, которое можно забыть и двигаться дальше. Сегодня Юнги получил главный ответ, окончательно убедивший его в том, что они пара с начала времен, а значит, он на правильном пути. Хотя один ответ получать ему не хотелось. Мысли о ребенке, которого он никогда не держал на руках, не дают дышать, и Юнги уже знает, что полной грудью он не задышит никогда. Некоторые события, происходящие с людьми, настолько чудовищны в своих масштабах, что проникают глубже, чем кожа и память. Они переписывают саму суть человека, меняют его ДНК. Юнги никогда не забудет своего малыша и не найдет покоя, пока не уничтожит всех, кто причастен к его смерти. Он не знает, кем он был в Карфаген, какой силой обладал и почему не справился, но твердо знает, кем является сейчас. Юнги отлил свой позвоночник из стали, посвятил годы тактике боя и умению управлять оружием, и если раньше он думал, что все это для борьбы с первородными, то теперь не сомневается, что готовился он к другому бою. По земле не будет ходить ни одно существо, которое имело отношение к трагедии, произошедшей до этой эры, но шрамы от которой кровоточат, как свежие.

Информации слишком много, Юнги нужно все четко расписать и начать сопоставлять имеющиеся данные, чтобы окончательно понять, что же произошло в Карфагене, и кто именно в этом участвовал. Как бы он ни злился на Сантину, она права. Он не будет сильно высовываться, и пока сам не разберется, в чем дело, и кто виноват, не будет беспокоить Каана. Значит, чувство, что он всегда был одинок, преследовало его всю жизнь не просто так. Юнги даже корил себя, что сильно на этом зацикливается, учитывая, что у него хотя бы была мать, а оказалось, у него никогда никого и не было. С момента, как он пересек порог Харона, это изменилось. Даже на пике ненависти к Каану в Юнги сидело чувство, что он для него больше, чем главный враг. Сегодня омега знает ему название. Каан — его семья, а тот, кто никогда ее не имел, будет бороться за нее до последнего. Каан приезжает к пяти, прижимает омегу к груди и спрашивает, не передумал ли он увидеть морское чудовище. Юнги, которому очень хочется развеяться, перестать хотя бы на время оплакивать утраченное, заявляет, что готов и, одевшись, идет за альфой во двор к автомобилю. Вместо бугатти они садятся во внедорожник, а за ним выезжает еще и мерседес.

— Куда едем? — нетерпеливо спрашивает омега, пока автомобиль рассекает главную трассу Лондона.

— В Biggin Hill — это частный аэропорт, оттуда вылетим в Ньюквей и будем на месте, — поглаживает его руку на своем бедре альфа.

— Мы едем к океану?

— Именно к нему.

В самолете Каана Юнги разбавляет вермут содой в надежде, что напиток поможет ему немного расслабиться, и пока альфа занимается работой и переговорами, тихо сидит у иллюминатора.

Каан, от которого не ускользает то, как расстроен омега, спрашивает его о самочувствии, но Юнги утверждает, что все в порядке.

— Ты не выглядишь в порядке, — откладывает телефон альфа и садится рядом с ним. — Что случилось?

— Ничего, — улыбка выходит слишком фальшивой, а стараться нет и желания. — Просто голова загружена.

— Что бы тебя ни беспокоило, пожалуйста, верь в меня. Верь, что я все решу, — целует его в висок мужчина.

— Я верю, — прислоняется к его плечу омега и радуется, что он не видит его мокрые глаза. Так хочется вцепиться в его воротник, уткнуться лицом в его грудь и взахлеб рыдать. Рассказать ему про свою боль, раскаленным спицами пронзающую его сердце, в то же время он знает, что боль, разделенная на два, ему облегчения не принесет, но его воина разрушит. Юнги выстоит, запихнет ее поглубже в себя, натянет стежки и будет захлебываться кровью, ни капля которой на Чонгука не попадет. Не сейчас, когда они на пороге войны с невидимым врагом. Его альфа когда-то подарил Юнги сердце его палача. В этот раз Юнги дождется от него сердца всех, кто лишил их счастья, а до этого сам своего мужчину ломать не будет. Чонгук целует его в макушку, Юнги, который в его объятиях чувствует себя в безопасности, снимает обычно не дремлющую защиту, расслабляется и прикрывает веки. Он даже не замечает, как они прибывают в пункт назначения, и, зевая, спускается по трапу, у которого их уже ждет автомобиль.

— Ты точно не устал? — открывает для него дверцу мерседеса Каан.

— Я всю дорогу отдыхал, — разминает плечи после долгого сидения Юнги. — А ты богат, — еще раз бросает взгляд на самолет.

— Наверное, — усмехается Каан, усаживая его на сиденье. — Обладая огромными средствами, все равно до тебя я чувствовал себя нищим и думал, мне нужно завоевать весь мир, чтобы насытиться, но нашел его в тебе.

— Я это уже слышал, — прислоняется головой к его плечу омега.

— Кого мне наказать? — хмурится мужчина.

— Мне кажется, от тебя же.

Спустя минут сорок в пути они подъезжают к каменистому пляжу, и Юнги, который теперь уже чувствует прилив сил, первым выскакивает из автомобиля.

— Тут прохладно, напрасно ты не взял толстый пуховик, — подойдя к нему со спины, обнимает его Каан, пытается согреть объятиями.

— Все нормально, — оборачивается к нему лицом Юнги и, уткнувшись лицом в грудь, вдыхает запах, который стал для него жизненно необходимым.

— Я зайду в океан, а ты стой на берегу и никуда не забредай, — Каан начинает снимать одежду и периодически поглядывает в сторону холмов, словно кого-то там высматривает. Раздевшись догола, альфа оставляет короткий поцелуй на лбу парня и двигается к воде.

— Не утони, — кричит ему вслед Юнги и тоже смотрит на холм. Омеге показалось, что он заметил там тень.

Арес, которого чуть не поймали, прячется за холмом и, присев на покрытую росой траву, достает фляжку.

— Давай, Леви, порадуй Дьявола, он скучал по тебе.

Юнги наблюдает за тем, как Каан скрывается в воде, и думает, что сам бы в такой холод и близко бы к ней не подошел. Серое небо давит, нагнетая и так мрачные мысли, а легкий ветер с привкусом соли пронизывает до костей. Ожидание для Юнги — смесь тревоги и предвкушения, и ему уже не терпится увидеть того, о ком он до этого дня только читал. Наконец-то он видит движение в воде, поверхность океана бурлит, словно разрывается изнутри, и из него начинает медленно подниматься нечто, что пока описать парень не в состоянии. Голова, увенчанная рядами чешуйчатых гребней, поднимается из пены, а за ней вытягивается массивная шея, покрытая пластинами, похожими на выкованные из стали доспехи.

— Левиафан, — выпаливает Юнги, завороженно уставившись на морское чудовище, о котором люди шепчутся в страхе. Его чешуя черная, такая же, как и на монстре, с которым омега уже знаком, но сейчас она еще отливает синим и зеленым и отражает тусклый свет серого неба. Глаза Левиафана светятся, будто два красных рубина, а тело окутано клубами морского пара, смешанного с солеными брызгами. Словно этого всего мало, чтобы каждое живое существо преклонило колени перед созданием Смерти, пасть Левиафана раскрывается, обнажая похожие на обломки утесов клыки, и из нее вырывается пламя, осветившее серое небо алой вспышкой.

Сердце Юнги сжимается в груди, страх пробегает по телу ледяной волной, но вместо того, чтобы отвернуться, он смотрит и не может отвести глаз. Левиафан настолько величественен, что страх перед ним превращается в благоговение. Чудовище поднимается во весь рост, он выше, чем окружающие их скалы, накрывает собой всю картину мира. Оно смотрит прямо на омегу, но в этом взгляде нет угрозы.

Левиафан наклоняется ближе, его движение сопровождается гулом воды, и Юнги кажется, что монстр зовет его к себе. Омега поднимается, снимает ботинки, куртку, избавляется от штанов и свитера и, буквально дрожа от холода, двигается к воде. Его босые ноги скользят по камню, пока он медленно идет к краю, где волны лижут подножие скал. Юнги знает, что это опасно, что его могут проглотить глубины, но разум тонет в восторге, а сердце шепчет, что водой повелевает любимый, а значит, его страх бессмысленный.

Вода касается его ног, обжигая ледяным холодом, но он не останавливается. Чонгук его зовет, и он отвечает. Ведь это всегда было так, из века в век они идут на зов друг друга, и не важно, что находят смерть или счастье, если оно и мгновенно, то с ним оно стоит и жизни. Внезапно волны поднимаются выше, но не угрожающе, а будто с нежностью. Они окружают его, обвивают и поднимают над водой. Юнги чувствует, как вода становится плотной, словно руки, поддерживающие его, и в одно мгновение он оказывается в объятиях чудовища.

Левиафан смотрит прямо в него, и Юнги, охваченный страхом и восторгом, шепчет:

— Ты все равно красивый.

— Все от него бегут, а этот прямо в пасть лезет, люди идиоты, — качает головой Арес, наблюдая за омегой. — Хотя, мой тоже человек. Он же тогда тоже идиот. Но он не знает, что я Дьявол, и, может, он умнее. А что будет, когда узнает? Что он тогда сделает? — возвращает внимание к монстру теперь уже расстроенный альфа.

— Я не испугался, — почти не лжет Юнги, пока Левиафан нежно укачивает его в своих лапах и, сорвавшись, падает в воду, из которой выплывает уже за счет рук, крепко удерживающих его за талию. Левиафана нет, а на него смотрит тот самый альфа, который говорил, что променяет на него все миры.

— Я не насытился им, — бурчит омега, обвивая шею любимого.

— Я знаю, но я боюсь не рассчитать силы и случайно ранить тебя, — обнимает его Каан.

— Океан подчиняется тебе? — в голове Юнги сотни вопросов, и он не знает, с какого ему начать.

— Он — часть меня, — нежно убирает прилипшие к его лицу мокрые волосы Чонгук.

— Почему мне не холодно? — внезапно удивляется омега, потому что вместо ледяной воды он теперь словно погружен в теплую ванну.

— Чтобы ты не замерз, я изменил направление теплых потоков и направил воды Гольфстрима к берегам Корнуолла, — улыбается альфа.

— Ты все умеешь? — с восторгом смотрит на него Юнги, но Каан не отвечает, вместо этого приближается и сладко его целует. Юнги, который совсем не против, обвивает его торс ногами, трется, позволяет языку альфы хозяйничать в его рту, а рукам по его телу.

— Я не просто так привез тебя сюда, — оторвавшись от губ, усмиряет его пыл Каан. — Хотя, заниматься с тобой любовью я готов всегда и везде.

— Ты странно на меня влияешь, — вздыхает омега. — Только тронешь, а я уже хочу.

— Я хочу задать тебе вопрос, от которого, кажется, зависит моя жизнь, но я приму твой ответ, каким бы он ни был, — кажется, Юнги впервые видит, как сложно даются слова мужчине. — Лучше это сделать на берегу.

— Ты пугаешь меня, — честно говорит Юнги и с поддержкой альфы плывет к берегу.

Пока Юнги, которому шофер передал полотенце, обсушившись, одевается, Каан заканчивает со своей одеждой и вновь подходит к нему. Он берет его за руку, подносит к губам костяшки, а потом, подхватив парня, ставит его на небольшой выступ на холме.

— Что ты делаешь? — смотрит на него сверху вниз омега.

— Хочу показать тебе, что ты всегда выше меня, а я всегда у твоих ног, — сделав шаг назад, альфа опускается на оба колена перед ним.

— Чонгук...

— Я не буду преклонять одно, потому что перед тобой я стою на обоих. Разреши мне, созданному, чтобы быть твоим и умереть в твоих объятиях, — пристально смотрит ему в глаза первородный.

— Ты делаешь мне предложение? — шокированно выпаливает не верящий в услышанное Юнги.

— Да, Юнги, я люблю тебя и хочу держать твою руку в каждой из жизней, а если она у нас одна, то в этой до последнего вздоха, — твердо говорит Каан. — Согласен ли ты провести всю свою жизнь с чудовищем? Станешь ли ты до конца времен моим, если я уже твой.

Юнги на миг теряется, но не из-за вопроса, в ответе на который он не сомневается. Он теряется, потому что в глазах Чонгука беспокойство, искреннее переживание и даже намек на ожидание отрицательного ответа. Это Юнги расстраивает. Как он может сомневаться в ответе, если является его первой, единственной и последней любовью. Как он может сомневаться, если они оба — неопровержимое доказательство так любимого людьми «даже смерть не разлучит вас». Ничто не способно разлучить их, ведь они умирали ради друг друга, они рождались, чтобы стать друг другу домом. Одинокие, непонятые никем, поглощенные злостью и обидой на весь мир, они, только найдя друг друга, забывали о старых ранах, обретали семью. Чонгук и Юнги — одно целое, ведь, даже забыв всю свою историю, пережив хоть сотни жизней, их души не находят покоя, пока не обретут друг друга. У них впереди война, и не важно, возвысятся ли они или сгинут в гуще битвы — они будут вдвоем. Чонгук сказал, что Юнги ему важнее их отношений, омега с ним согласен, но в глубине души он знает, что не до конца честен с ним. Юнги эта жизнь без Чонгука не нужна, и теперь он понимает, почему так остро это чувствует. Дело не только в любви, из-за которой никто не хочет терять свою пару. Дело в обреченном на долгие века скитаний сердце, которое этой любви насильно лишили. Юнги был без него слишком долго, больше он один не справится.

— Да, — не мешкает омега, легкая улыбка трогает его губы.

— Юнги... — Каан теряет мысль, потому что сдается наплыву счастья, накрывшему его с головой.

— Я люблю тебя, Чонгук, и ты мое чудовище, а я твой омега, — еле сдерживается, чтобы не нарушить покой вокруг своими визгами омега. Удивительно, что Юнги никогда не думал о браке, более того, не понимал, зачем оформлять отношения, если главное, что в них двое любящих людей, осознанно выбравших друг друга. Сейчас, в это мгновение Юнги безумно счастлив, и даже горечь утраты, все эти часы сжимающая его сердце, на время утихает.

— Я забыл про кольцо, надо было его достать, потом говорить, — хаотично шарит по карманам Каан и, вынув из коробочки кольцо, берет омегу за руку. — Прости, я все испортил, но в мое оправдание, я никогда не делал предложение. Кажется, — задумывается. — В этой жизни точно не делал.

— Оно прекрасно, — любуется сверкающими на пальце камнями Юнги.

— Платина высшей пробы, ободок инкрустирован линиями из чистого золота, в центре голубой бриллиант — один из самых редких и дорогих драгоценных камней в мире. Спасибо, Арес, — выговаривает себе под нос Дьявол, наблюдающий за парой. — Камень весом в десять карат, вокруг розовые бриллианты из Австралии, их добыча прекратилась в 2020 году, но для меня нет невозможного. Спасибо, Арес, — продолжает бубнить первородный. — На внутренней стороне кольца скрытый от глаз красный бриллиант. Это кольцо — единственное в мире, стоит сотни миллионов долларов, спасибо, Арес. Ты лучший друг.

— Что там написано? Что за знаки? — спрашивает засмотревшийся на гравировку «𒋫 𒆷𒁺 𒋫 𒆳𒍣𒁺» на кольце Юнги.

— Та дул-ла, та кур-зид-да — это шумерский, — объясняет Чонгук. — Здесь написано «и в этой, и в следующей жизни». Это моя любовь к тебе. Неубиваемая. Незабываемая. Отныне и вовек.

— Ты романтик, — улыбается Юнги.

— Я просто люблю тебя, Юнги. Я не знаю, как, и не знаю, почему, но я знаю, что люблю, что ты центр моего мира. Сегодня я словно обрел все, и я могу дышать.

— Это сколько же мне работать надо, чтобы тебе такое дорогое кольцо купить, — внезапно задумывается омега.

— Ты будь со мной, все остальное — моя забота, — сняв его с выступа, крепко обнимает мужчина.

— Сейчас разрыдаюсь, — потягивается наконец-то вышедший из своего укрытия Арес, и Юнги моментально отскакивает от Каана.

— Что он здесь делает? — восклицает омега, не веря смотря на первородного.

— Охраняет, — усмехается Каан.

— Нас?

— Чтобы никто не сунулся, людям видеть Левиафана до конца света нельзя, — говорит Чонгук, и взгляд цепляется за выглядывающую из-под ворота свитера омеги метку. — Что это? — оттягивает его ворот альфа, и Юнги, опустив глаза, в шоке смотрит на свою грудь. Метка стало цветной, стебель позеленел, а розы приобрели красный оттенок.

— Повернись, — сразу же требует Юнги и, задрав его рубашку, со вздохом отшатывается. — Твоя татуировка с монстром пропала, и твоя метка тоже стала цветной.

— Почему? — не понимает Каан.

— Потому что ты сказал «да», — зевает подошедший к ним Арес. — Вы приняли друг друга.

— Откуда знаешь? — хмурится Каан.

— Подозреваю, — пожимает плечами Арес. — А что, есть другое объяснение? Мог бы кольцо не покупать. Ваши кольца на вас же. У вас даже смысл татуировок совпадает, — кивает на ладонь омеги, на ребре которой набит «анкх», первородный.

Спустя еще пару минут философствования Арес, ругаясь на отсутствие кофеен в зоне видимости, идет ко второму автомобилю, а Каан провожает Юнги к мерседесу. По пути домой Юнги лежит головой на плече альфы, не переставая, любуется кольцом и наслаждается моментом истинного счастья.

— Я думал, что у меня никогда не было семьи, родных, никого, — тихо говорит Юнги, нежась в его объятиях. — А теперь я понял, что у меня всегда был ты, и у нас с тобой будет своя семья.

— Теперь начни думать о свадьбе, это должно быть событие века, — целует его в висок Каан.

— Но я не люблю все такое, — ворчит приподнявшийся Юнги. — Не надо мне этих пышных свадеб, они меня смущают. Давай проведем церемонию в узком кругу?

— Не сходи с ума, я хочу подарить моему омеге лучшую свадьбу, у нас же она первая, — искренне возмущается Каан.

— Еще была бы не первой, — бьет локтем его в бок Юнги.

— Ну на тебе я готов жениться хоть каждый год.

— Я не хочу никому ничего доказывать, и желания участвовать в этой суматохе нет, — все равно ноет Юнги. — Я очень ленивый, только воевать люблю.

— Тебе не придется ничего делать, я сделаю все сам, — заверяет его Каан. — Позволь мне подарить тебе красивую свадьбу.

— Тео будет в шоке, — вздыхает Ги.

— Вот вместе и придумайте, обсудите, а я все реализую, — обещает альфа.

— Ладно, в принципе можно, да и интересно, я ведь никогда не был на свадьбах, а тут сразу на свою попаду, — смеется омега. — Но мне некого приглашать на нее.

— Если все же найдешь, кого, мы за ними пошлем, только врагов не приглашай, — серьезно говорит Каан.

— Белтейн там точно не будет, — хмыкает Юнги.

— Отлично, значит, уже на следующей неделе можем пожениться.

— Ты с ума сошел! — шокированно смотрит на него парень. — Мы за несколько дней ничего не успеем, не подготовимся.

— Успеем, деньги решают все, а тянуть смысла нет, хочу называть тебя своим супругом, — не уступает Каан.

— И что, я буду Гидеон Азари? — кривит рот омега.

— Нет, ты будешь Чон Юнги.

***

Каан прощается с Ги в холле Харона, а сам сразу идет к Кирану, который еще в пути позвонил альфе, и тот сразу поменялся в лице. Каан, который после разговора с другом ушел в мысли, так Гидеону причину изменившегося настроения и не сказал.

— Ты не поверишь! — без стука вбегает в комнату Тео Ги. — Он сделал мне предложение!

— Покажи кольцо, — подлетает к нему Тео и не может скрыть восторга. — Оно шикарное, и, черт возьми, как я рад за тебя, — обнимает омегу.

— Больше не сопротивляюсь чувствам, говорю, как есть, я люблю этого кровососа, — падает лицом на кровать Гидеон, а перевозбужденный из-за новости Тео носится вокруг него. — Помнишь, я тебе рассказывал про Амаля, моего друга из ордена? Так вот представь, я раньше ему говорил, что если когда-то влюблюсь в первородного, он может отсечь мне голову. Как же жизнь удивительна!

— Надо заказать наряд, выбрать место, подготовить список гостей! Надо и мне наряд заказать! Сколько же у нас дел, — не может успокоиться Тео и лихорадочно ищет в шкафах блокнот, чтобы начать записывать пожелания друга.

— Что за шум? — внезапно приподнимается Ги, услышав подряд заезжающие во двор автомобили, и омеги, выбежав на балкон, наблюдают за первородными, заходящими во дворец.

— Что-то случилось, — обеспокоенно говорит Тео, и парни сразу же решают спуститься вниз. У лестницы они сталкиваются с заплаканной Элиссой, которая игнорирует Ги, но говорит Тео, что нашли останки Калеба.

— Кто убил первородного, если не я? — подхватив в охапку проходящего мимо Маммона, скрывается у себя Ги. Ему, наверное, надо бы спуститься к Каану, выразить соболезнования, но делать это перед всеми не хочется.

— Кстати, мы с твоим первородным решили пожениться, — показывает Маммону кольцо омега, и тот шипит. — Ты чего? Ревнуешь, что ли?

Маммон, поняв, что его шипение не так поняли, ластится к парню. Конечно он не ревнует, он очень рад, и так хочется рассказать это Сантине первым, получить курочку, но омега душит его в объятиях, и раз у него прилив любви, свободу ближайшие полчаса демону не видать.

***

— В моем городе, прямо под нашим носом жестоко убивают одного из нас, и мы ни сном, ни духом! — глаза Каана сверкают, как лезвие его первого меча. Все первородные, включая Элиссу, собрались в тронном зале. Киран, который после новости о брате не может в себя прийти, так и стоит молчаливо у окна. Пусть они и не были братья по крови, Киран высоко ценил то, что когда-то его верный воин всегда был рядом, последовал за ним и выбрал служить ему до конца.

— Мы разберемся, Намджун, мы отомстим за него, — пытается приободрить его Раптор. — Я выдвигаюсь в Шотландию по следу, — сжимает кулаки до побелевших костяшек.

— Как вы его нашли? Неужели нет зацепок, которые привели бы нас к убийце? — спрашивает мужчин Каан, который еле сдерживает под контролем свою ярость.

— Из крематория звонили в полицию, потому что он использовался не по расписанию, — рассказывает Раптор. — Записей с камер нет, те, кто это сделал, профессионалы, но на место отправились наши детективы, и среди останков нашли карманные часы Калеба. Их словно нарочно оставили.

— Так и есть, убийцы хотели, чтобы мы поняли, что это он. Я найду их, заставлю их пожалеть, что они появились на свет, — рычит Киран, свежие цветы в вазах осыпаются на стол. — После похорон я не буду сидеть и ждать, я отправлюсь за их головами.

— Не жди, исполнитель здесь, и ты волен действовать, как считаешь нужным, — кладет руку на его плечо Каан, — а Раптор выдвинется за заказчиком и не вернется из Шотландии, пока полностью не уничтожит их штаб.

— Не будем проводить траурную церемонию и объявлять о его гибели, — уже спокойно говорит Киран. — Убит второй первородный клана, и будет лучше, если остальные будут думать, что Калеб сменил страну.

— Согласен, — кивает Каан, — но мы отдадим дань твоему брату в кругу семьи.

***

Тяжелое свинцовое небо нависает над задним двором дворца, где находят упокоение все важные представители клана. Гидеон, который не вышел на церемонию, учитывая, что одна могила там появилась благодаря ему, наблюдает за прощанием с Калебом с балкона. Все первородные, Элисса, а также Тео и Чимин собрались у могилы, в которую скоро опустят практически пустой гроб, и никто не произносит ни слова. Если остальные мысленно прощаются и чувствуют вину, то Чимину только в радость, что этот монстр уже ему не навредит. Он никогда не забудет ту боль, которую причинял ему Калеб, и дышит с облегчением. Сейчас этот гроб кажется маленьким для существа, которое в тот вечер казалось ему огромным и непобедимым. Несмотря на отсутствие сожалений о Калебе, Чимин чувствует утрату Кирана, ведь пусть первородный безэмоционален и держится, как всегда, омега знает, что он страдает. И знает, по чьей вине.

— Я пролью кровь этой твари на твою могилу, — говорит гробу Киран, а Чимин каменеет. — Обещаю.

— Прости, Калеб, что в целях безопасности, мы не накрыли столы, не позвали красавцев и красавиц поить гостей кровью, но обещаю, я, в отличие от тебя, не дам никому плюнуть на твою могилу, — усмехается Арес, вспомнив их диалог на похоронах Оркуса.

— Мы найдем убийцу твоего брата, — обещает Кирану Каан, и альфы по одному возвращаются в зал.

— Завтра я и солдаты будем в Эдинбурге, тем временем наши люди уже отследили маршрут передвижения Калеба, который обрывается в Камдене. Я найду заказчиков, а вы выйдете на исполнителей, — смотрит на альф Раптор.

— Я с Кираном займусь Лондоном, Раптор с Амоном в Шотландию, Асмодей и Арес — пленники и новые источники, — говорит Каан. — Свадьбу я откладываю.

— Нет, не делай этого, — подходит к нему Киран, который не хочет, чтобы что-либо препятствовало еще большему сближению друга и его омеги. — Свадьба должна пройти так, как и была запланирована. Я ценю твой порыв и знаю, что ты делаешь это из лучших побуждений, но смерть ходит за руку с счастьем. Более того, как я уже говорил, мы никому не дадим поводов думать, что нас можно сломать.

Спустя еще двадцать минут альфы расходятся, а Арес догоняет идущего к автомобилю Раптора.

— Джулиан ведь тоже отправится с тобой? — останавливает мужчину во дворе Арес.

— Ты серьезно? — зло смотрит на него Раптор.

— Я не могу поехать с вами, хотя хочу, поэтому обещай, что будешь беречь его, Хосок. Он человек, они хрупкие, не забывай об этом, — не пугается темноты в его глазах Арес. — Обещай мне.

— Я ненавижу то, что ты вечно ставишь себя и свои интересы во главе всего, даже клана, — толкает его в грудь альфа, — но обещаю.

***

Чимин уходить из Харона не торопится, и хотя он уже проводил Амона к солдатам, продолжает наматывать круги в коридоре в ожидании Кирана. Наконец-то альфа выходит, и Чимину везет, что он один. Омега сразу же хватает его за руку и просит отойти к лестнице.

— Соболезную, — тихо говорит Чимин, стараясь избегать его взгляда.

— Спасибо, — Киран руку не убирает, напротив, сплетает их пальцы и, кажется, сам не хочет уходить.

— Иди ко мне, — поддавшись порыву, обнимает его парень, выражает свои чувства совсем как человек. — Боль проходит, не забывай об этом.

— Разве? — горько усмехается альфа, всматриваясь в его лицо.

— У меня прошла, — шумно сглатывает Чимин. — Остается обида и злость. Их во мне хоть отбавляй. Хочется верить, что и они со временем утихнут.

— Будь осторожен, Принцесса, на нас идет охота, — поглаживает его по щеке мужчина. — Только ты не умирай.

— Это признание? — улыбается омега.

— Это то, как ты мне важен.

— Хорошо, я постараюсь.

— Мне надо идти, — отодвигается Киран, но Чимин, пробурчав «еще минутку», вновь обнимает его.

— Зачем ты это делаешь? — Киран удивлен внезапной нежности со стороны вечно безалаберного омеги, но в глубине души ей только рад.

— Когда нам больно, то лучше, если рядом есть кто-то, — говорит ему в грудь Чимин. — Тяжело страдать в одиночестве.

— Ты много страдал? — гладит его по голове альфа.

— Да.

— И меня не было рядом.

— Именно из-за тебя я и пострадал, — не озвучивает Чимин.

— Я хочу, чтобы ты знал, как ты мне важен, мы еще вернемся к разговору о нас, и, я надеюсь, ты мне поверишь, — отстраняется Киран.

— Я боюсь верить, — слабо улыбается омега и провожает мужчину взглядом.

Это было впервые, когда между ними не разгорелась сметающая все на своем пути и отменяющая правила похоть. Вместо нее их переполняла нежность, которой по злой иронии лишены оба. Риксби уже сказал Чимину, что первородные отправляются в Шотландию за его солдатами.

«Пока они в режиме истребления, эмоции застилают им глаза, и я даже рад. Я уберу Раптора и его собак».

Чимину бы пора думать о себе, найти пути отхода, если все вдруг вскроется, но тепло ладоней Кирана все еще греет его спину, и хочется позволить себе еще немного помечтать.

***

Джулиан шокирован смертью первородного не меньше остальных. Он особо с Калебом не общался, но прекрасно знал, кто он и на что способен. У Джулиана диссонанс, он не понимает, как можно было убить первородного в его же городе, и старается быть рядом с Раптором. Он уже знает о Шотландии, даже радуется, что выпустит пар и услужит любимому руководителю. После похорон Джулиан собирается заскочить к маме, предупредить ее, что его не будет в городе пару суток, и идет к машине, рядом с которой его поджидает Асмодей.

— Удачи вам завтра, — кивает ему первородный.

— Спасибо, вы из-за этого задержались? — всем своим видом показывает, что торопится, Джулиан.

— Нет, не только. Ты не веришь мне, но я обещал доказательства, так что держи, — протягивает ему флэшку мужчина.

— Что там? — смотрит на нее Джулиан, не торопится забирать.

— Это ключ, который может открыть засекреченные файлы на ноутбуке Ареса, — объясняет Асмодей. — Я знаю, что ты бываешь у него, так проверь все сам, пусть справедливость восторжествует. С помощью этой флешки ты получишь доступ к его скрытым файлам, и там есть дело твоего отца.

— Вам не легче показать мне файлы, которые есть у вас? — хмурится Джулиан. — Вы ведь были оба на этой операции.

— Руководил ей Арес, и вся информация, следовательно, у него. Я у него ее забрать не могу, а попрошу — это вызовет вопросы, — размеренно говорит Асмодей. — Ты же не хочешь, чтобы он узнал тебя до того, как ты все решишь. Или ты передумал? — вкрадчиво спрашивает. — Тебе ничего не угрожает, он даже не поймет, что ты открывал его ноутбук, если будешь осторожен. Твой драгоценный Арес ведет себя с тобой как ангел, только он далеко не такой. Хочешь — проверь файлы, не хочешь — выброси ее, но не смей ставить под сомнения мои слова.

Джулиан смотрит вслед Асмодею и, убрав флешку в карман, вздрагивает из-за непонятно откуда взявшегося Ареса.

— Я не мог отпустить тебя, не поцеловав, — тянет его на себя первородный и получает коленом в пах. — Сука, — с трудом выпрямляется альфа.

— Не смей приближаться ко мне в Хароне, мало мне, что Раптор все знает, так ты еще больше провоцируешь! — шипит парень.

— Плевать на Раптора и ко, почему я не могу поцеловать моего любимого солдата перед его битвой? — искренне возмущен Арес. — Я бы с вами поехал, но большой злой дядя ака Каан Азари поручил мне пытать доставленных пленников, раз другой злой дядя Раптор будет не в городе. Чего смеешься?

— Не смеюсь, — сразу стирает с лица улыбку Джулиан.

— Будь осторожен, малец, я тут переживать учусь, не самое приятное чувство, я тебе скажу, — качает головой Арес.

— Буду.

***

Каан заехал в Харон на пару минут, чтобы увидеть Юнги и вернуться к насущным вопросам, а в итоге уже полчаса как не может заставить себя отпустить омегу. Юнги сидит на кровати, прислонившись к изголовью, а альфа лежит рядом, положив голову на его бедро.

— Я не жалею, что убил Оркуса, но за Калеба соболезную, — играет с его волосами омега.

— Спасибо и на этом, мой убийца вампиров, — ловит его руку альфа и легонько кусает.

— Ты вернешься ночью? — с надеждой спрашивает его парень, а сам любуется блестящим на пальце кольцом.

— Где бы я ни ходил и чем бы ни занимался, сплю я там, где ты, запомни уже это, — смотрит на светящийся рубин меж его ключиц Каан. — Все еще не верю, что ты ответил мне «да», — приподнявшись, касается губами его щеки.

— Почему я должен был отказать, если я давно не скрываю, что люблю тебя, — прислоняется лбом к его лбу парень.

— Ты ведь знаешь, что у нас не может быть детей, что нормальной семьи у тебя со мной не получится, — переборов себя, озвучивает пугающие его слова Каан.

— Знаю, но это не меняет того, что у меня уже есть семья — ты, — прикусывает губу омега, стараясь не выдавать, как его знобит от одного упоминания о ребенке. «У нас уже был ребенок», — глотает вместе с так и не вырвавшимися наружу слезами и утыкается лицом в его плечо.

— Ты удивительный, Юнги, — вздох облегчения срывается с губ альфы. — Мир вокруг меня рушится, и ты единственное, что не дает мне сорваться в пропасть за ним.

***

Ангар кажется бесконечным, его стальные стены отражают гулкие звуки шагов, крики и шум вертолетных лопастей, которые все еще замедляют вращение после посадки. Солдаты Азари, измотанные и покрытые грязью, распределяют раненых, кто-то стонет от боли, кто-то молча держит раны в ожидании отправки в больницу, а кто-то перестал дышать еще на чужой земле. Черные пластиковые мешки укладываются прямо на пол у стены, и с каждой минутой их количество только увеличивается. Парамедики продолжают бегать с носилками, их одежда уже насквозь пропитана кровью, а те, кому удалось не пострадать в чудовищной битве, пытаются сдержать нервы, глядя на то, как их товарищей уносят либо в сторону реанимационного фургона, либо к грузовикам, которые должны доставить мертвых в морг.

— В смысле, это была ловушка? — Арес вылетает из автомобиля и, не закрыв дверцу, идет к стоящим в ангаре Каану и Раптору. — Там был ты! Почему столько потерь! — нервно поглядывает на Хосока.

— Арес, они были вооружены тем самым оружием до зубов, они ждали...

— Где он? — перебивает Раптора Дьявол и, развернувшись, бежит к солдатам. — Где Джулиан? — ловит он первого, но тот только качает головой.

— Джулиан! — ангар оглушают крики мечущегося между солдатами альфы, и Каан поворачивается к Раптору:

— Я чего-то не знаю?

— Я сам не знал до этого момента, что все настолько серьезно. Видимо, пацан ему чрезмерно важен, — хмурится Раптор.

— Так облегчи его страдания, — не понимает Каан.

— Не подумаю. Когда мы еще увидим испуганного Дьявола? — скалится Раптор.

— Дьявол здесь только ты, Хосок, — хлопает его по плечу Каан и идет к Аресу.

Джулиана нет среди тех, кто стоит на ногах, на носилках, которые несут к скорым тоже. Арес видит черные мешки и, упав на колени перед первым же, дрожащими руками тянет за молнию.

Это не он.

Арес закрывает глаза на секунду, облегченно вздыхает, но тут же снова поднимается и переходит к следующему. Каждое движение молнии по пластиковому замку отзывается гулом в его голове. Он боится смотреть, но не может остановиться, ведь каким бы ни был ответ, он должен его получить, а потом или обрушить на головы собравшихся свою боль и ярость, или начать наконец-то дышать.

В третьем мешке — молодое лицо, еще покрытое запекшейся кровью.

Тоже не он. Вокруг Ареса продолжается хаос, но он не слышит ничего, кроме собственного бешеного дыхания и стука сердца в ушах. Каждый новый мешок может стать его концом, и лучше бы ему до него не дожить.

Когда он открывает очередной мешок и видит лицо, которое тоже не узнает, он, пошатываясь, как пьяный, возвращается к друзьям. Открывать остальные страшно, ему нужна передышка, нужен вкус чужой крови на губах и разбитые кулаки, потому что своя в нем клокочет. Арес отталкивает пытающегося привлечь его внимание Каана и с ходу налетает на Раптора.

— Ты обещал его защитить! — хватает его за воротник Арес и поднимает над землей. Глаза первородного наливаются красным, но Раптор только разводит руки и не может подавить рвущуюся наружу улыбку.

— Ты обещал мне! — на потолке расползается тень, и ледяной холод прошибает ангар.

— Арес, прекращай.

— Не лезь в это, Чонгук, у меня с ним теперь личный счет, — стены ангара покрываются слоем льда, солдаты в панике устремляются наружу.

— Я сказал, прекрати! — Арес, вздрогнув, разжимает пальцы и оборачивается к Каану, чей взгляд не сулит ничего хорошего. Только Аресу сейчас на все наплевать, и даже на того, кто при желание может его уничтожить, ведь единственного, кто его интересует, нет ни среди живых, ни среди мертвых.

— Я прибью твоего омегу к стене вашей спальни, и тогда ты поймешь меня, — теперь уже идет на Каана Арес.

— Это ты напрасно, нельзя говорить о том, на кого он молится, — отступает Раптор, заметив, как меняется лицо Каана.

Арес тоже замечает, как вздуваются жилки на первородном, как проступают шрамы, рассекающие его лицо, но он не боится. Он молит о смерти, которую ему может подарить это существо, ведь он только захотел жить и потерял того, кто эту любовь к жизни ему привил. Видимо, его истинное желание написано на его лице, потому что Каан резко расслабляется, а потом кивает в сторону севшего последним вертолета. Арес прослеживает за его взглядом и видит, как из вертолета спрыгивает фигура, которую он узнает из миллиона.

— Джулиан, — выпаливает альфа и срывается к парню.

Весь шум вокруг моментально исчезает, будто кто-то выключил звук, а гнев Ареса испаряется, ведь этот молодой мужчина, идущий в его сторону, и есть его весь его смысл. Походка Джулиана неровная, рука привязана к груди, одежда изодрана и запачкана, лицо в кровавых полосах, но это он. Живой. Дышащий.

— Только ты в идеально выглаженном костюме в этой мясорубке, — качает головой Джулиан, но Арес тянет его на себя и крепко прижимает к груди. Растерявшийся из-за его жеста парень тоже обнимает, а еще чувствует смущение, потому что первородные, которым он поклоняется, наблюдают за ними.

— Ты жив, мой мальчик, ты жив, — губы Ареса дрожат, слова застревают в горле, а объятия все сильнее.

— Ты думал, я откинулся? — кажется, сейчас Джулиан понимает его реакцию и, с трудом выбравшись из его рук, коротко здоровается с Кааном.

— Черт, вы, люди, так сильно страдаете от боли, а когда радуетесь — тоже больно, — прикладывает руку к груди Арес и морщится. — Но я не против, теперь мне можно дальше жить.

— Обрати его, — кивает на парня наблюдающий за ними Каан.

Джулиан аж воздухом давится.

— Раз ты так за него испугался, обрати, — настаивает первородный.

— Все погибшие — вампиры, это им не помогло, — усмехается Арес.

— Я, вообще-то, тоже тут, — тихо встревает Джулиан.

— Перед тобой извиняться не буду, — смотрит на Раптора Арес.

— Не за что, ты доставил мне удовольствие своим «где он», — имитирует его голос Раптор.

— Потом я с вами обоими разберусь, а теперь зовите генералов, и раз Киран подъехал, идите за мной, — перебивает их Каан.

— Слушай сюда, — не дав Джулиану двинуться, тянет его на себя Арес. — Так уж получилось, что я тебя люблю. Так что отныне ты без меня ни на одно задание! Я не хочу заново это переживать, у меня кожа портится. Такой стресс!

— Ты меня любишь? — хлопает ресницами пораженный его заявлением Джулиан.

— Сколько раз мне надо это говорить, чтобы ты уже поверил? — закатывает глаз Арес. — А ты будешь любить меня, если я сморщусь, как изюм?

— Придурок, — бурчит Джулиан и сильно сжимает его руку. — Не сюсюкайся со мной перед солдатами!

— Я так счастлив, что готов просить твоей руки, тем более, мне понравилось, как это было! — объявляет Арес, вспоминая Каана и Гидеона.

— Соберись, мне кажется, ты разошелся, — пытается привести его в чувства Джулиан.

— Приготовлю ужин сегодня, приходи, я каждую твою ранку поцелую.

— Мне выдать тебе платок, чтобы ты не утонул в собственных соплях? — морщит нос парень.

— Выебу так, что ходить завтра не сможешь, — скалится Арес.

— Это по-нашему, — не может скрыть улыбку Джулиан.

— Ладно, я к злым дядям, потом тобой займусь, — подмигнув ему, идет в сторону первородных Арес.

Раптор запирает за ними дверь, и все устраиваются в кабинете управляющего ангаром. Нервное напряжение так и витает в воздухе, пока Раптор докладывает детали операции.

— Значит, мы на войне, — цокает языком Амон.

— Скорее, на истреблении нас. Теперь они все вооружены, — постукивает пальцами по столу Каан.

— Калебу стыдно смотреть на нас сверху и видеть, что мы даже за его смерть отомстить не способны, — рычит Киран.

— Поверь, он смотрит снизу вверх, — присвистывает Арес.

— Так в чем же все-таки их цель? Что-то не складывается в этой картине, — трет переносицу Каан.

— Думаешь, она изменилась? — хмурится Раптор.

— На нас напали, сперва на тебя, потом на Кирана. Калеба и Оркуса убили, значит следующие я, Арес, Асмодей и Амон, — говорит Каан. — Белтейн осмелел после Оркуса, нет сомнений, но неужели настолько, учитывая, что теперь они идут против сильнейших? Ичиго и Джефферсоны в безопасности, на них нет покушений. Получается, цель только мы? Но где логика, если по их же уставу они должны бороться против всех первородных?

— Или они работают вместе с ними, или я не знаю, — честно говорит Киран.

— Я знаю, — встревает Асмодей. — Ичиго и Джефферсоны ни с кем союз не заключали, но все еще мечтают о смерти Каана, что совпадает с целями Белтейн. Поэтому, думаю, логично, что они заняли позицию наблюдателей. Враг моего врага — мой друг.

— Но при этом на меня покушений не было, — не согласен с ним Каан.

— Ты пугаешь, брат, на тебя тяжело запрыгнуть, — смеется Арес.

— Я серьезно, если цель — я, почему они пытаются уничтожить мое окружение? — задумывается Каан. — Хотя, возможно, это делается, чтобы легко подобраться ко мне. В то же время, засаду, которую они устроили вам двоим, — смотрит на Кирана и Раптора, — они могли бы устроить и на меня.

— Предлагаю перейти от нападения к защите, Шотландия доказала, что борьба с ними — пустая трата ресурсов, они косят наших вампиров, — говорит Раптор. — Нам нужно укрепить границы и обезопасить Лондон и Харон.

— Ты прав, они знали, что мы ударим после Калеба, они нас ждали. Что тоже вызывает вопросы, — поднимается на ноги Каан. — Почему они знают место и время проведения всех наших последних операций? Кто в наших рядах начал сливать им информацию? — внимательно сканирует взглядом всех собравшихся.

— Мы проверяли всех приближенных, новых утечек обнаружено не было, но я начну снова, — говорит Арес. — Мы можем уничтожить их, но при этом и всю планету, поэтому придется действовать наощупь.

— Без исключений, — сверлит его пронзительным взглядом Каан. — Проверяйте всех, и тех, кто в этой комнате сейчас.

— Ты бы пацана потряс, — обращается к Каану Киран.

— Он не при делах, — отрезает Каан.

— Он вырос в этой организации! Конечно, он что-то знает, но ты даже вопросы задавать ему не хочешь, — мрачнеет Раптор.

— Займитесь погибшими, организуйте похороны, помогите их семьям и семьям раненых, мы не должны терять доверие наших людей, — не реагирует на него Каан. — А я навещу парочку моих должников, может, что-то и узнаю.

***

— Все ведь плохо, — прислонившись к колонне, говорит Элисса Кирану и наблюдает за сидящим за столом Кааном, который общается по телефону. На дворе уже стемнело, альфы только вернулись в Харон и, скорее всего, снова разойдутся по делам. Над Хароном сгущаются тучи, и каждый обитатель дворца чувствует, что грядет нечто, что может поменять их привычный уклад жизни.

— Все неожиданно, но плохо ли, я не знаю, — цокает языком Киран.

— Он не разговаривает со мной, не приходит на мои обеды, и даже когда приходит, это мало что меняет. Наши отношения трещат по швам, — вздыхает женщина.

— Это не моя забота, он твой сын.

— Это твоя забота, — шипит Элисса. — Каан теряет свое истинное я, и плата за это слишком высока, ты знаешь. Мы все погибнем. Все. Калеб был предупреждением.

— Наша работа — быть с Кааном и защищать его, выполняй свою часть, — буравит ее тяжелым взглядом альфа.

— Мы уже не справились, мы позволили яду этой мерзкой уничтожающей любви просочиться в него. Как иронично, что он лелеет свою смерть, а меня считает врагом, когда как его истинный враг греется в его объятиях, — ядовито усмехается Элисса.

— Следи за языком, особенно при нем, не ускоряй конец света, — строго говорит Киран. — Он не считает тебя врагом, но ты ведешь себя, как типичная одержимая своим дитя мать, когда у ее ребенка появляется объект для интереса.

— Я делала и делаю все как надо, а вот ты и твои дружки заплатите дорого за то, что недоглядели за Левиафаном, — поправляет шаль женщина и зло смотрит на вошедшего в зал Юнги. Взгляд задерживается на кольце на пальце парня, и Элисса еле сдерживается, чтобы не высказать ему все, что она думает. Она уже слышала о помолвке сына, но, так как Каан сам ей пока ничего не сказал, продолжает изображать неосведомленность. Женщину сильно задело, что альфа не поделился с ней такой новостью, и именно злость на сына, а не смерть Калеба — первая причина тому, что она не может успокоиться.

— Наши враги собираются в Бельгии, а вы ничего не делаете. Вы забыли про долг, — продолжая наблюдать за омегой, выговаривает Элисса.

— Приоритет сейчас Белтейн, — спокойно отвечает Киран.

— Для кого? Для вас? С каких пор это вы решаете, что является приоритетом? — цедит сквозь зубы Элисса. — Белтейн — мелкая сошка, и если не устранить корень проблемы, то с ними воевать будет некому.

— Ты не с той ноги встала? — пристально смотрит на нее Киран, который уже не скрывает, что она его раздражает. — Мы всегда действуем по уставу, и раз я говорю, сейчас надо в первую очередь разобраться с Белтейн, то так оно и есть.

— Белтейн рано или поздно тоже будет с ними, создадут альянс, — говорит Элисса. — Люди сбились с пути, поклоняются лжебогам, сеют хаос, а карающая рука Света нежится с омегой. Ты потерял должность, Намджун, — смотрит на него женщина, — но не помню, чтобы имея ее, ты обладал терпимостью к такому. Что же случилось? Тебе можно было устроить Содом и Гоморру, а тут Белтейн важнее? Или ты больше не служишь?

— Я всегда служу.

— Вы опять уедете? — подойдя к ним, спрашивает у Кирана Юнги, и тот кивает. Омега не скрывает, как его расстроил ответ на вопрос, и, повернувшись к столу, улыбается Каану. Альфа, сразу поднявшись с места, идет к нему, а Киран с Элиссой отходят.

— Просто хотел узнать, поужинаешь со мной или нет, — поправляет воротник его рубашки омега.

— Да, я сейчас договорю с Кираном и поднимусь. На сегодня дел у меня больше нет, и я весь твой, — заверяет его Каан. — Через минут пятнадцать буду в спальне, может, сходим куда-нибудь, — коротко целует его альфа и возвращается к столу.

Юнги поспешно покидает зал, решив привести себя в порядок, а Элисса идет к бару налить себе и сыну выпить. Может, хотя бы сегодня он поделится с ней своей бредовой идеей жениться на проклятом омеге.

Юнги уже и волосы высушил, и оделся, и даже глаза подкрасил, но от Каана нет вестей. Он проверяет время и, убедившись, что прошло уже минут сорок, решает сам спуститься в низ. Если Каан все еще занят, он подождет его во дворе, заодно, может, пересечется с Тео и пообщается с ним.

Двери в зал открыты, но когда Юнги заглядывает внутрь, то понимает, что он пустой. Телефон Каана лежит на столе рядом с двумя пустыми стаканами, самого альфы нигде не видно. Юнги, решив, что он где-то во дворце, забирает его телефон, чтобы передать ему, и, услышав рев мотора, выходит наружу. Бугатти разворачивается к воротам, и Юнги, вприпрыжку миновав ступеньки, бежит к нему, размахивая телефоном. Омега чуть ли не налетает на готовящийся сорваться с места автомобиль и ждет, чтобы Каан опустил стекло.

— Ты телефон забыл, — протягивает ему его Юнги и шумно сглатывает, заметив, что его глаза налиты кровью. — Ты в порядке?

— В полном, отодвинься, — холодно говорит Каан, чье лицо в противоречие его слов пылает от гнева. Он забирает телефон у парня и сразу же нажимает на кнопку, поднимающую стекло.

— Эй! — приложив руку, не дает стеклу подняться Юнги. — Что за выходки? Ты сказал, будешь через пятнадцать минут, и мало того, что не предупредил меня, что снова уходишь, еще и разговариваешь со мной так, будто я тебе враг!

— Отодвинься, если не хочешь, чтобы я размазал тебя по асфальту, — чеканит каждое слово мужчина, чьи губы сжаты в тонкую линию, словно он с трудом удерживает рвущиеся наружу совсем не эти слова. Только Юнги успевает делать шаг назад, как автомобиль срывается с места.

— Что, блять, за биполярка у тебя опять! — кричит ему вслед омега и замечает стоящую на лестнице Элиссу. — Что ты сказала ему, ведьма? Чего он взбесился и куда сорвался? — идет к ней Юнги.

— Делать свою работу, — хмыкает Элисса. — Или ты думаешь, что цель жизни Каана Азари — это ублажать тебя?

— Не цель, но точно смысл, — пожимает плечами Юнги, нарочно доводя раздражающую его вампиршу. — Так куда он сорвался? Что у него за работа?

— В Бельгии сейчас замечательная погода, смотри иногда новости, — ядовито улыбается ему Элисса и скрывается в саду.

Юнги возвращается во дворец, решив смыть макияж с глаз и лечь спать, но, проходя мимо зала, сворачивает в него. Что бы тут ни произошло, именно это повлияло на резкую смену настроения Каана. Он подходит к столу, поднимает к носу первый стакан и вдыхает запах крепкого алкоголя. О черепную коробку бьется безумная, не имеющая никаких доказательств мысль, но он за нее цепляется. Юнги берет второй стакан, повторяет все то же самое, и, поняв, что тот тоже пахнет алкоголем, ставит его обратно на стол. Он уже сталкивался с подобным поведением альфы, он прекрасно помнит каждый случай, ведь агрессия Каана всегда заканчивалась массовым кровопролитием. Учитывая, что сказала про новости Элисса, в этот раз все будет так же, а значит, только родившуюся мысль Юнги пока хоронить не будет. Возможно, это полный бред, но что, если странное поведение Каана, когда абсолютно спокойный, более того, переполненный нежностью мужчина за короткий срок превращается в разрушающую все вокруг силу, пропитанную яростью — это действие сил извне. Что, если Юнги в сердцах валил вспышки его агрессии и резко меняющееся настроение на болезнь, когда как это правда. И тут омега вспоминает слова, когда-то сказанные ему Элиссой, которые он тогда воспринял как пустую угрозу: «Есть кое-что, чего ты о Каане не знаешь. Мой сын способен контролировать всю планету и каждую тварь на ней, но свой гнев ему не усмирить». Юнги опускается на стул и задумывается. Это ведь не правда. Каан всегда контролировал свой гнев рядом с ним, даже сегодня, учитывая, как горели его глаза, а голос пронизывал холодом, он дождался, чтобы Юнги отошел, и только потом отъехал. Мало было Юнги загадок, теперь ему еще одну разгадывать, но он это сделает. Что бы ни влияло на его мужчину и не доводило его до точки кипения — омега это выяснит. А пока он искренне сочувствует всем, кто прочувствует гнев Каана Азари на собственной шкуре.

***

Раптор сидит в машине, припаркованной у обочины, и снова и снова просматривает бумаги из папки на коленях. Будто бы если прочитать одни и те же предложения по несколько раз, их смысл поменяется. На небе ни единой звезды, и ночь вокруг такая же темная, как душа первородного, в которой погасили совсем недавно зародившийся свет. Каждое слово, каждая фотография в чертовой папке — приговор чувствам и счастью, которое могло бы длиться вечно. После изнурительного дня, который был посвящен попыткам найти убийцу Калеба, Раптор мчался к Харону в надежде найти покой в руках, являющихся его отрадой, но, получив звонок, завернул к Калуму. Благими намерениями вымощена дорога в ад, и Раптор, который поручил псу Азари нарыть информации про любимого, делал это с мыслями его защитить, а обидчиков наказать. В итоге наказал он сам себя, и так жестоко, что ни одна пытка, которую он дарил своим жертвам, рядом не стоит. Он не знает, сколько уже сидит на этой дороге, прижимая к себе бумаги, испепеляющие его внутренности, но уходить не торопится. Уходить и некуда, ведь тот, к кому он сломя голову бежал все эти месяцы, лгал ему. Самое удивительное, что привыкший к одинаковой реакции от себя на события, сотрясающие его жизнь, Раптор в этот раз не знает, как ему быть. Он ведь на все отвечает по одному и тому же сценарию — разрушить корень проблемы, отомстить, заставить харкать кровью. Но не с Тео. Его даже не так зовут. Раптор прикладывает ладонь к лицу и разбито улыбается. В нем и сейчас кипит ярость на омегу, на то, как он обвел его вокруг пальца, выставил посмешищем, а главное, им воспользовался. Но его гнев в этот раз делит трон еще и с любовью, забившейся в глотку и не дающей продохнуть. Любовью слепой, больной, непреклонной. Любовь в нем осталась, даже когда все остальное разрушилось.

Он проводит рукой по папке, надеясь, что это прикосновение сможет вернуть все назад, он отзовет Калума, продолжит жить в неведении, и утробно рычит. До чего он докатился, что согласен даже на самообман, лишь бы омега, чья бархатная кожа прижималась к его, а губы шептали самые сладкие признания, был с ним. Но реальность беспощадна, и привыкший решать все свои проблемы сам Раптор должен разобраться и с этой. Он заводит автомобиль и, положив папку рядом, отправляется в Харон. Холодный свет луны заливает двор Харона, и вышедший из автомобиля альфа смотрит на в одиночестве курящего на террасе друга.

— Есть новости? — спрашивает Раптор, подойдя к альфе, а сам глазами Тео ищет.

— Нет, все еще жду, — стряхивает пепел Каан и оборачивается к нему. — У тебя что?

— С МИ6 разговаривал, сети расставил, с утра займусь нашими зарубежными партнерами.

— Я не про это, с лицом что? — нахмурившись, смотрит на него Каан.

— А что с ним? — отмахивается Раптор.

— Для всех остальных — ничего, такое же угрюмое, как и в начале времен, но я тебя давно знаю, Хосок, и вижу, что что-то случилось, — не отступает Каан.

— Последний наш разговор по душам закончился революцией, думаешь, стоит начинать? — усмехается Раптор.

— Мы проверяли теорию, могут ли напиться первородные, а в революции мы не виноваты, она и так шла, мы просто помогли борцам, и в итоге Япония превратилась в одну из мировых держав, — смеется Каан. — Ладно, серьезно, в чем дело? Ты явно не в порядке, и вряд ли это из-за Калеба, все мы немного ему завидуем.

— Я щелкну пальцами, и мир поглотит тьма, — облокачивается о перилла Раптор и смотрит бесцветным взглядом на сад. — А сегодня я потерял того, кто рассеивал ее во мне. Он не захотел быть моим светом, и это прекрасно, — будто бы себя убеждает. — Тьма — все, что мне останется. Она мой дом, а не человек.

— Что произошло? — все больше мрачнеет Каан.

Раптор не отвечает, спрашивает у вышедшего наружу дворецкого, где Тео.

— Он в церкви Святого Бонифация, — отвечает мужчина, и Раптор сразу идет вниз к автомобилю.

Каан так и стоит пару секунд, наблюдая за тем, как альфа разворачивает автомобиль и выезжает за ворота, а потом требует принести ему ключи от не загнанного в гараж гелендвагена и выезжает за ним. Был бы Каан человеком, то сказал бы, что у него плохое предчувствие, но он первородный, который знает Хосока много веков, и уверен, что его друг сейчас в режиме «уничтожить».

Тео любит эту церковь, и будучи в браке с Джоном, ходил именно сюда, когда хотел прочистить мысли и просто побыть в одиночестве. Учитывая, что из-за загруженности Раптор появляется во дворце набегами, Тео теперь часто приезжает в церковь, и пока охрана мужа снаружи караулит его, он общается с Богом. Сегодня он задержался после вечерней службы и пообщался с уже скрывшимся в своих покоях священником. На голове Тео прозрачная вуаль, он сидит на скамье и, склонив голову в молитве, наслаждается покоем. Вокруг него, несмотря на свет люстр, еще горят и сотни свечей, отбрасывающих мягкие отблески на древние каменные стены. Вся церковь наполнена тишиной, которая не отвлекает и позволяет омеге чувствовать только себя и свои мысли. Внезапно эту тишину разрывает звук открывшихся с грохотом дверей, которые впускают внутрь не просто мужа Тео, а тьму. Она вьется вокруг остановившегося на пороге Раптора густой дымкой, расползается с каждым шагом по вымощенному камнем полу и заставляет пламя свечей задрожать. Лампочки в люстрах моргают, умиротворяющая еще секунду назад атмосфера в церкви меняется на пугающую, и Тео подбирается. Что бы ни управляло сейчас Раптором — это поднимает в нем то самое древнее зло, которому явно не место здесь. Тео, несмотря на страх из-за так и ползущей за мужчиной темноты, поднимается с места, вуаль мягко скользит вниз с головы на плечи омеги, и ему даже удается ему улыбнуться и негромко поздороваться. Но Раптор не отвечает. Он проходит мимо него дальше к центру церкви и останавливается у алтаря. Альфа, прислонившись к нему, пристально смотрит на так и замершего в десяти шагах парня и спрашивает:

— Какому богу ты молишься?

— Единственному, — несмело отвечает омега, все еще не понимая, почему в воздухе пахнет чужой яростью, и почему она направлена на него.

— Думаешь, он тебя спасет? — темный глубокий взгляд так и прикован к нему.

— От чего меня спасать? — губы омеги дергаются от нервов.

— От меня, Тэхен.

Пол под ногами омеги идет трещинами. Тэхен — сколько лет он не слышал это имя и надеялся, что никогда не услышит. Но надежды рассеиваются как утренний туман, и теперь его произнес тот, в ком утонул. Имя — приговор, и ему его вынесли.

— Я все объясню, Хосок, — вырывается из парня с отчаянием.

— Не смей произносить мое имя совими лживыми устами! — рычит мужчина, заставив разом погаснуть все лампочки в люстрах, а Тео с глазами, полными ужаса, смотрит на того, кого, казалось бы, он знал. Тень за спиной альфы сгущается, его тело все еще остается человеческим, но что-то в нем уже ломается, как будто его истинное «я» отказывается больше скрываться под оболочкой плоти.

— Пожалуйста, послушай меня, — кажется, Тео даже вслух эти слова не произносит. Он продолжает пятиться назад, и как бы ни было страшно, взгляда от альфы увести не может.

Кожа Раптора вздувается, покрывается глубокими трещинами, из которых беспрерывно сочится тьма. Позвоночник альфы выгибается с хрустом, а пальцы превращаются в длинные когти. Тео продолжает отходить к двери, будто бы от этого монстра можно убежать, и смотрит на прорезавшие его череп с глухим треском рога.

Это уже не Раптор, это не лицо его любимого. Вместо него Тео видит дитя преисподней, князя тьмы, губителя душ. Губы монстра поднимаются в зверином оскале, обнажая ряды острых клыков, а темные как бездна глаза вспыхивают адским пламенем. И тогда Тео понимает, что это конец. Сценарий собственной смерти, которого он придерживался все эти годы, теперь не так страшен. Омега думал, что Раптор убьет его, узнав правду. Раптор же выбрал смерть куда страшнее — он казнит его в истинном обличьи, и, возможно, даже не успеет, потому что бьющееся в ушах Тео сердце, кажется, уже пропускает удары.

Альфа делает шаг вперед, и свечи, задрожав, разом гаснут. Это Тео не спасает, потому что он все еще видит лицо монстра из-за падающего из окна лунного света и не понимает, почему до сих пор не умер от страха. А страшно очень. Страх растекается в омеге, заползает под кожу, вбивает иглы в каждый нерв. Сейчас в обители Бога для Тео нет спасения, только паника и ужас перед неизбежным. Он вырастает перед ним за одно моргание, и парень, который словно прирос к полу, не может двинуться. Он смотрит в его глаза, а из собственных слезы текут. Тео знает, что плачет он не только от страха, но и из-за того, что сегодня снова потерял, и эта потеря куда тяжелее всех предыдущих. Эта густая, клубящаяся от альфы ненависть его мысли только доказывает.

— Хосок...

В глазах монстра вспыхивает огонь, но в следующую секунду Тео резко тянут назад, и теперь он смотрит в спину остановившегося между ними Каана.

— Остынь, Хосок, — рычит Каан, а сам, оттолкнув Тэхена дальше к двери, приказывает омеге выйти. Техена дважды просить не надо, он, чуть не споткнувшись о собственные конечности, выбегает наружу и сразу оказывается в объятиях охраны.

— Я хочу с ним поговорить, — огонь в глазах Хосока гаснет, но он не отступает. — Уезжай, не лезь в мои дела.

— Дай мне увести его, сейчас ты не настроен на разговор, — бегает глазами по его зазубренным клыкам друг.

— Я сказал, не лезь в мои дела! — стекла в окнах дребезжат от его голоса, но Каан и бровью не ведет.

— Последний раз я прошу, дай нам уехать, — становится вплотную Каан, и Раптор видит, как трескается кожа на красивом лице мужчины, и через каждую трещину дышит сама бездна.

— Ты будешь драться со мной из-за чужого тебе омеги? — ядовито усмехается в ответ Раптор.

— Я буду драться за тебя, Хосок, ведь я потеряю тебя, если ты навредишь ему, — смысл сказанного сразу доходит до Раптора, он делает шаг назад, и свет в люстрах сразу включается.

— Я бы не сделал ему больно, Чонгук, — опускается на скамью чудовище.

— Разве? — кривит губы Каан. — Посмотри на себя, — кивает на стеклянную витрину алтаря альфа и выходит прочь.

Раптор, прислушавшись к нему, подходит к алтарю и, поймав на стекле свое отражение, видит свои полыхающие как пламя адского костра глаза. Он сразу же опускает кулак на стекло, разбив его вдребезги, но даже сквозь расколотые осколки чудовище продолжает смотреть на него.

Каан садится в гелендваген, в котором его уже ждет Тэхен, и заводит автомобиль. Омега отрешенно смотрит вперед, но Каан видит, как сильно дрожат его руки, не торопится отъезжать и передает ему бутылку воды.

— Ничего, привыкнешь, — поняв, что парень не в состоянии открыть крышку, делает это за него альфа. Тэхен бутылку ко рту так и не подносит, вместо этого он судорожно ловит губами воздух, пытается сделать вдох, но грудь будто стянули железными обручами, и еще немного, и сердце выпрыгнет наружу.

— Дыши. Давай, просто дыши, — уставившись на него, требует Каан.

Не получается. Каждая попытка вдохнуть заканчивается фиаско, Тэхен оттягивает ворот футболки, но паника только нарастает. Мир вокруг омеги сужается до тесного пространства машины, и ему кажется, что он живьем заколочен в этот железный гроб.

— Вдох, выдох, давай, повторяй за мной, — хватает его за заледеневшие руки Каан, не дает провалиться в бездну, где светятся красные глаза чудовища из церкви. — Вдох, выдох.

Тэхен не знает, сколько прошло времени — секунда или вечность. Он продолжает читать по губам мужчины и заставляет себя вдохнуть. Раз. Два. Вдох, выдох, вдох, выдох.

Руки все еще дрожат, но он уже их чувствует. Тео выравнивает дыхание и, откинувшись на сиденье, сам закрывает бутылочку с водой. Каан давит на педаль, а омега, обернувшись, смотрит на начавшую отдаляться от них церковь. Она, словно каменная глыба, остается неподвижной, и из всех людей только Тео знает, что за сила скрывается за ее стенами. Он до конца своей теперь уже определено короткой жизни не забудет монстра, смотрящего в его душу. Внезапно раздается грохот, Тео кажется, что он чувствует волну от взрыва своей кожей. В следующий миг все окна церкви разлетаются осколками стекла по округе, а красивые витражи, еще полчаса назад дарящие парню покой, вылетают в черноту, как разодранные крылья уже мертвых бабочек. Тех самых бабочек, которые когда-то поселились в нем и провозгласили о начале, как он думал, великой любви. Они кружатся в воздухе, разлетаются в хаотичном вихре, а потом с сухим треском осыпаются на землю, в которой найдет покой и Тео, и его любовь.

— Лучше бы ты меня не спасал, — отворачивается от церкви Тео. — Лучше бы он меня убил.

В моем телеграм канале можно прочитать и послушать гс по вселенной IHES и Карфагену - https://t.me/+bQbIXUtlIEdjZjRi

Следующую главу уже можно прочитать на Бусти : https://boosty.to/liyamovadin