Проклятье Дездемоны.

***

Моя магия вернулась.Это одно из самых странных но и одновременно лучших ощущений в моей жизни.Когда в теле можно вновь почувствовать приливы магической энергетики.И вновь использовать колдовство.

Возник только один лишь вопрос.Как?Моя душа мертва навсегда и я немогу использовать магию ведь при обращении все силы , что были у меня уходят.

—Никлаус...—Прошептала я невольно с напряжённым вздохом.Моя магия возвратилась ко мне из за сильного прилива страха или же в крайнем случае адреналина.

Я могла не противостоять брату и позволить свернуть мне шею до конца.Но я не стала.Что-то словно заставило меня выдвинуть ладонь вперёд и вымолвить закленание погружая моего брата в сон.

—Дездемона,мне послышалось или у вас...—В помещение вновь вошла волчица но остановилась на половине предложение с немного приоткрытым ртом в шоковом состоянии.—Что тут происходит?

Заявила девушка поднимая беспокойный взгляд с Никлауса в мою сторону с явным негодованием.

—Каким то волшебным образом моя магия вновь вернулась в мое тело.—Стараясь не нервировать девушку говорила я медленно и спокойно,утешающе.

—Это не может быть возможно,ты вампир.—С отрицанием заговорила Хэйли слегка прищурив свой взгляд ища признаки вранья на моем лице.

—Я тоже не сразу это поняла.—Успокаивающим жестом я сделала несколько шагов по комнате постепенно приближаясь к волчице.—Но моя магия вернулась,это уже хорошо.За Никлауса можешь не переживать,я не убила его.—Пытаясь быть как можно убедительной я взяла девушку за обе ладони поглаживая большим пальцем одну из них.

В ответ я получила только лишь внимательный взгляд но в нем был практически незаметный блеск доверия.

—Мне плевать на Клауса.—Уверенно заявила волчица.—Нужно понять что происходит с тобой...—Более тихим тоном добавила Хэйли Маршалл.

—Наверняка  у Фреи найдется ответ на твой вопрос.—Уже спокойнее донёсся ответ с моих уст.—Я не такой простой вампир как мне казалось и уж тем более ведьма раз моя магия приняла решение вернуться к хозяйке.

—Ты сильна...теперь уже более сильна чем раньше и это только плюс.—Сказала Маршалл успокаивающим тоном слегка сжав мои ладони в нежном жесте.

—Надеюсь...—Не так уверенно ответила я.Если моя жажда была настолько сильна и не контролируема то в плюсы это явно не входило.Учитывая мое явное беспокойство за последнее время.Но после возвращения магических сил мое тело словно обрело покой но вряд ли это было надолго.

За дверью остался голос Хейли Маршалл, ее предостережения и холодная логика, которые теперь кажутся такими хрупкими перед лицом... этого. Я закрыла дверь спальни, и тишина обрушилась на меня, плотная и звенящая, как паутина после грозы. Только это не тишина покоя. Это – гул.

За окном бушевала настоящая буря. Ночь была разорвана в клочья. Ливень хлестал по стеклам с яростью осажденного, превращая мир в текучее, искаженное полотно серого и черного. Ветви древнего дуба за окном метались, как обезумевшие тени, а молнии, вспарывающие небо, на мгновение заливали комнату слепящим, призрачным светом. Каждый удар грома отдавался не в ушах – в самой глубине грудной клетки, там, где сердце уже не так сильно билось, но где теперь... пульсировало что-то иное.

Я стояла посреди комнаты, не решаясь сесть, не решаясь дышать. Воздух был тяжелым, пропитанным запахом сырости с улицы и пыли старого дерева. Но это был не только он. Это была... энергия.Она висела в воздухе, как статический заряд перед ударом молнии, щекотала кожу, которая давно потеряла способность чувствовать легкие прикосновения. А я чувствовала. О, как я чувствовала!

Внутри все было сплошным хаосом, холодным и огненным одновременно. Ярость – бессильная, направленная в пустоту. Почему? За что? Я приняла свою судьбу, смирилась с вечной ночью, с жаждой, с отчужденностью от солнца и жизни. Я стала этой тенью, этой хищницей во тьме. И вот теперь... Магия.Разумеется у меня было дневное кольцо дабы я могла передвигаться сквозь лучи солнца но это прекрасное ощущение тепла на моей коже теперь было другим.

Она вернулась. Не как слабый ручеек, а как взбесившаяся река, прорвавшая плотину смерти. Я чувствовала ее под кожей – знакомое, но теперь пугающе чуждое покалывание в кончиках пальцев. Гул в костях, которые должны были быть лишь окаменелостями нежити. Взгляд невольно падал на ладонь. Никакого видимого свечения, но пространство вокруг пальцев дрожало, искажалось, будто смотришь сквозь раскаленный воздух. Одна лишь мысль – и эта невидимая сила могла... что? Взорвать ночник? Сорвать шторы? Сжечь меня изнутри? Страх, острый и ледяной, сжимал мок горло. Это было как носить в груди мину замедленного действия, обернутую в шелк воспоминаний.

Слова Хейли все еще висели в воздухе, холодные капли правды: «Так не бывает. Нежить и магия – масло и вода. Это... неестественно. Опасно.» Если описывать её слова примерно в таком контексте.Она права. Кошмарно права. Магия – это жизнь, чистая, бьющая ключом энергия творения. А я... я была отрицанием жизни. Смертью, ходящей в облике девушки. Как это возможно? Это было не просто даром. Это было предупреждением. Вызовом. Знаком.

Я медленно опустилась на край кровати, пружины скрипнули под моей невесомостью. Мрак комнаты сгущался между вспышками молний. За окном буря выла, отражая бурю во мне. Что делать? Бежать? От кого? От себя? Скрывать это? Но как скрыть бурлящий вулкан под тонким слоем льда? Магия рвалась наружу, требовала выхода, как когда-то требовала крови моя новая природа. Две сущности, две пропасти внутри одной хрупкой оболочки. Они сталкивались, искрили, грозя разорвать меня на части.

Тоска. Глубокая, пронизывающая тоска, холоднее самой могилы. Тоска по тому времени, когда все было просто. Когда я была либо живой ведьмой, либо недавно обратившимся вампиром. Не этим... чудовищным гибридом, нарушающим все законы, видимые и невидимые. Кто или что вернуло мне магию? И главное – зачем? Чтобы даровать надежду? Или чтобы сделать мишенью? Чтобы уничтожить окончательно?

Я сжала кулаки, ногти  впились в ладони, но боли не было. Было лишь нарастающее давление изнутри, этот дикий, неуправляемый поток, искавший выход. Каждая вспышка молнии за окном казалась насмешкой, отражением моей собственной, запертой силы. Буря снаружи бушевала, пытаясь смыть мир. Буря внутри бушевала, пытаясь пересоздать меня. И я сидела на краю кровати, между двумя безднами, не зная, в какую шагнуть, не зная, останется ли от меня что-то целое после этого шага. Вечность длилась в промежутках между раскатами грома, наполненная лишь гулом магии в мертвой тишине моего существа и немым вопросом, обращенным к темному небу за окном: «Что я теперь?» Ответа не было. Только вой ветра и тиканье часов, отсчитывающих время, которое для меня потеряло смысл, но в котором теперь таилась новая, пугающая неизвестность.

—Если бы ты знала какого мне сейчас...—Произнесла я с тихим шепотом нарушая тишину комнаты.

На моей шее всегда был так называемый талисман защиты но и также вечной любви и покорности к матери.

Он лежал на моей ладони. Не тяжестью минерала, а грузом целой эпохи. Белый камень. Не жемчужный, или же возможно мраморный, а тот особенный, мертвенный белый, что бывает только у костей, пролежавших века в мерзлой земле. Гладкий, почти скользкий от вечного контакта с моей холодной кожей, отполированный временем до состояния ледяного яйца. Я помнила его шероховатость в самом начале. Помнила каждую минуту его создания.

Зима. Та зима врезалась в память клыками лютого мороза. Воздух леденил легкие выхватывая слезы, тут же застывавшие на ресницах. Мать – Далия. Ее голос, как скрип льда под сапогом: «Ты должна сделать его сама. От начала и до конца. Только тогда он будет истинным знаком». Знаком чего? Покорности. Рабства. Признания ее абсолютной власти надо мной, еще живой, еще способной чувствовать боль иначе, чем сейчас.Но тогда будучи маленьким ребенком я считала это обыкновенной помощью для матери.

Я сделала его собственными руками и пока искала нужные ингредиенты для создания то грубый зимний ветер неприятно сдирал кожу с лица. Нашла. Грубый, невзрачный обломок, зажатый во льду.Делать его было не так уж просто ведь мои нежные детские пальцы, потом покрывались кровавыми трещинами от работы. Дни и ночи ушли на то, чтобы придать ему форму. Не инструментами – магией тогда я уже уверенно пользовалась при ней. Ногтями. Кусочком более твердого камня.

Кровью, стиравшейся с кончиков пальцев и впитывавшейся в поры этого холодного куска судьбы. Я тщательно придавала ему форму
..прекрасного ровного круга – до тех пор, пока его края не перестали резать кожу, а поверхность не стала вот этой... совершенной, мертвой гладкостью.

Он должен был стать символом ее победы надо мной. Ее владычества. И стал. Но не так, как она хотела. Потому что я создала его сама. Каждую вмятину, каждый сглаженный угол, каждый крошечный изъян, который лишь я могла разглядеть. Я вложила в него не только покорность. Я вложила свою
любовь и уважение к матери.Она была той женщиной за которую в детские годы я готова была своими же руками порвать любого.

И вот она мертва. Окончательно. Навсегда. Ее тень больше не падает на меня. Но камень... он все еще здесь. На моей ладони. Холодный, как та зима. Гладкий, как ложь, в которую я превратила свою жизнь при ней. Я ненавидела его. Ненавидела то, что он означал. Но снять его? Это было равносильно стиранию той части себя – той сильной, изворотливой, невероятно выносливой части, что прошла сквозь ад ее воспитания и вышла... нет, не целой. Но живой. До поры.

Что заставляло меня носить его все эти века после? Не ностальгия. Не любовь. Даже не привычка. Страх? Возможно. Страх забыть, кем я была и что пережила. Боязнь потерять этот якорь, удерживающий меня от полного растворения в вампирской пустоте. Или... признание. Признание того, что та девочка в зимнюю пору, с окровавленными пальцами и комком любви в груди, высекавшая символ своей вечной преданности и послушания матери была так радостна не смотря на боль в пальцах – она была сильнее, чем я сейчас. Она любила. А что сделала я? Просто продолжила существовать.

Я сжимаю камень в кулаке. Он не нагревается. Никогда не нагреется. Он – частица той зимы, запертая во времени. Частица ее власти, превращенная моими руками в мой собственный, извращенный оберег. Ошейник, который я не могу сбросить, потому что без него моя шея чувствует себя... голой. Уязвимой. Как будто этот холодный белый камень – последняя твердая истина в мире, где даже магия вернулась, чтобы издеваться над законами смерти. Он тяжелеет на ладони, напоминая о вечном долге – послушании, перед матерью.

Это было весьма глупо носить то украшение которое символизировало мертвого врага , что должен быть уже давно стерт с моей памяти но я немогла.

Я немогла забыть нежные прикосновения своей матери которые как оказалось были фальшивыми.

—Ты причинила мне столько боли но я продолжаю носить тот предмет который яростно напоминает мне о тебе.—Дабавив после некой маленькой тишины я вздохнула невольно.

В комнате была довольно депрессивная атмосфера из за моей тоски но вскором времени она прервалась неким стуком в мою дверь.

—Меня хоть когда нибудь оставят в покое?— Слегка недовольным шепотом вымолвила я поднимаясь чо своей кровати пряча свой так называемый "талисман" под подушку.

Приоткрыв дверь своей комнаты на пороге я встретила Эллиота.

Можно ли описать мой шок и недопонимание словами?Определенно нет.

—Эллиот?—Наклонив голову набок я прищурившись оглядела парня с ног до головы.—Не помню чтоб Никлаус или братья приглашали тебя.

—Мне удалось выпросить приглашение у твоих сестер.—С улыбкой заговорил парень а после чуть заглянул в комнату.—Разрешишь пройти или будешь смотреть как я стою в проходе?—После его слов я наконец вышла из странного гипноза и вновь пришла в себя.

—Я...проходи.—Решив не говорить слишком долго я вошла в помещение давая ему немного пространства дабы он вошел.

Делая осторожные шаги по комнате мужчина прикрыл за собой дверь и вскоре обернулся в мою сторону.

—Я не мог прийти сюда без очевидного подарка.—Не медля парень вытащил из за спины букет черных роз, что выглядел довольно элегантно и достаточно пристижно.

—Черные розы?—Чуть больше подойдя я немного нахмурила свои брови в удивление.Как он мог догадаться о моих любимых цветах?

—Не трудно было выяснить у Фреи твои любимые цветы.—Мужчина внимательно следил взглядом за моими последующими эмоциями на лице.

—Это прекрасно, Эллиот.—Ответ наконец послышался из моих уст с явной нежностью и возможной радостью.От чего губы парня приподнялись в нежной улыбке.

—Как я понимаю мне нельзя находится здесь слишком долго, Никлаус не станет терпеть мое присутствие?—Слегка пошутив добавил Сальватор.

—Твои догадки полностью верны.—Рассматривая цветы в своих руках мой взгляд падал на каждую черную розу,живую... настоящую.Для многих такой выбор цветов бел чем то странным но для меня это символизировало спокойствие и умиротворение.

—Я готов буду подраться с Клаусом если это будет борьба за время проведенное с тобой.—Наклонив голову набок парень протянул ладонь но на миг остановился будто спрашивая разрешения можно ли прикоснуться.

—Я не думаю,что меня это устроит.—В нежном жесте я взяла его ладонь в свою и положила поверх своей щеки чуть наклоняя голову в сторону его ладони.

В его глазах я видела явную искру нежности или возможно даже радости провести несколько минут со мной.

—Мы знакомы не так много времени но я готов ждать.—Решившись на признание вымолвил парень с надеждой в своем голосе.—Будь это век....столетие, тысячилетие.Сколько бы твою семью не продолжали приследовать враги.—Вздохнул средний Сальватор на миг переводя взгляд в окно , которое заливал ливень.

—Это похоже на признание.—Немного улыбнувшись ответила я парню с небольшим хихиканьем.

—Если я скажу,что это и есть признание.—Заявил парень наблюдая за моей дальнейшей реакцией.

—Тогда я буду беспрекословно рада.—Чуть усмехнувшись проговорила я.

Он вошел – и мир перевернулся. Не с грохотом, а с тихим шелестом лепестков о шелковую бумагу. Воздух, еще минуту назад застывший в тягучей, мрачноватой тишине моей спальни  вдруг... заиграл. Заполнился. Не запахом – я давно не различала их отчетливо, не так, как раньше. Но чем-то. Теплом. Не от камина, которого нет. Не от солнца, которое мне недоступно. От него. От его присутствия, от этой немыслимой, хрупкой надежды, которую он держал в руках.

Черные розы. Не траурные, не мрачные. Глубокие, бархатистые, как сама полночь, пойманная и превращенная в нечто невероятно прекрасное. Темнота, ставшая роскошью. Они лежали тогда в его руках, тяжелые от роскоши, от совершенства, и казалось, впитали в себя весь тусклый свет комнаты, чтобы сиять изнутри своим таинственным, глубоким мраком. Каждый бутон был обещанием. Каждый шип – напоминанием, что красота может быть опасной, как и я.

Когда он протянул их... что-то внутри, что давно замерло, сжалось, а потом распахнулось с такой силой, что я едва удержалась на ногах. Не дыхание перехватило – его не было. Перехватило само существование. Это была не просто радость. Это был взрыв. Слепая, оглушающая волна чего-то чистого, острого, забытого. Как первый глоток воздуха после веков под водой. Как солнечный луч на коже... той, что помнила солнце. Во мне, в этой холодной, расчетливой хищнице, проснулась девушка. Та, что когда-то могла трепетать от взгляда, краснеть от прикосновения, верить в чудеса.

И его взгляд... О, его взгляд! Нежность. Та самая, о которой я читала в пыльных книгах, которую видела мельком в чужих жизнях, но всегда считала недостижимой для себя. Для меня. Твари. Изгоя. Вечной пленницы матери. В его глазах не было ни страха, ни отвращения, ни даже намека на ту осторожную жалость, которую иногда проявляли другие. Было... принятие. Полное, безоговорочное. И любовь. Глубокая, спокойная, как океан под звездным небом. Любовь, которая смотрела не на мою проклятую оболочку, а сквозь нее – туда, где, возможно, еще теплилась искра той, кем я была до.

Его слова о вечности, о готовности ждать сколь угодно долго, сквозь века и врагов... Они не просто прозвучали. Они вошли в меня. Не в уши – прямо в ту пустоту, что зияла на месте сердца. И заполнили ее. Не кровью, а... светом. Теплым, золотистым, невероятно живым светом. Он говорил о веках, но в этот момент время остановилось. Замерло. Растворилось. Была только эта комната, наполненная ароматом черных роз (я вдруг почувствовала его – густой, сладковато-пряный, как тайна!), его присутствие, излучающее тепло, и эта немыслимая, щемящая нежность, разливающаяся по моим омертвевшим венам.

Это была не страсть, не ярость вампирской природы. Это было чудо. Чистое и простое. Чудо быть увиденной. Не как монстр, не как орудие, не как ошибка природы. А как... желанная. Любимая. Ради которой готовы бросить вызов времени, судьбе, всему миру. Его доброта была не слабостью, а силой. Тихим, непоколебимым ураганом, сметающим все мои стены, все страхи, всю вековую тяжесть одиночества.

В комнате витал не просто запах роз. Витало обещание. Витал гимн чему-то новому, хрупкому и невероятно сильному. Воздух звенел от невысказанного, от этой тишины, наполненной громом чувств. Я стояла, держа этот темный, роскошный символ его смелой нежности, и чувствовала, как внутри меня тают вековые ледники. Как что-то мертвое, закованное в белый камень покорности и ненависти, тихо и неудержимо оживает под теплом его взгляда. Это была не радость. Это было воскресение. И впервые за бесконечные, холодные века, я не чувствовала тяжести ошейника на шее. Я чувствовала только невесомость этого невозможного, дарованного мне мгновения.