23
Слова Мавны ударили Смородника словно обухом по затылку. Это плохо. То, что она говорит, не значит ничего хорошего. Для неё плохо. Одно дело, когда они собачились без остановки. Другое — говорить вот эти вещи дружескую привязанность. Хотелось бы думать, что она шутит, но нет — лицо у неё оставалось серьёзным и даже заметно погрустнело, когда он не сказал ничего в ответ.
Одна половина его души была счастлива — её будто залили светом и окружили теплом. Но вторая, рациональная и расчётливая, понимала, что совсем скоро Мавну ждёт жестокое разочарование. Она ведь ничего о нём не знает. И самого главного тоже.
Смородник задумчиво жевал лапшу с овощами — настолько вкусную, что он бы не поверил, что это хорошо знакомая ему сухая лапша из кухонного шкафчика, если бы сам не видел, из чего это приготовлено. Жевал и размышлял, как сказать обо всём Мавне.
Темень, и чем он лучше её упыря? Так же молчал о своих тёмных делах.
С каждой минутой Мавна всё больше сникала. Наверное, думала, что сказала что-то неуместное — она всегда так суетится и переживает, боится показаться нелепой. Думает, Смородник этого не видит. А он ведь всё замечал. И пусть большинство её слов ставили в тупик, вызывали раздражение или недоумение, всё равно он понимал, как часто она злится и расстраивается, как боится показаться глупой и как старается угодить. «Маленькая бестолковая булочка», — думалось о ней с несвойственной ему нежностью.
— Мавна, — проговорил он скованно, судорожно подбирая слова. — Ты не должна обманываться. Я не тот человек, к которому стоит привязываться.
Она округлила свои без того большие глаза — тёпло-карие, живые, с пушистыми ресницами. Отложила вилку и подпёрла щёку кулаком.
— Ну что такое? Ты собрался драматизировать? Не вздумай романтизировать своё меланхоличное одиночество, как в том меме из интернета.
— Нет. — Смородник мотнул головой и тяжело вздохнул. — Всё правда серьёзно. Я убил троих людей, Мавна. Троих чародеев из своего отряда. Я убийца, и это висит надо мной. Вечно будет висеть.
Он не хотел придумывать себе оправданий. Не хотел выглядеть перед ней так, словно ждёт её одобрения. Наоборот — стремился сказать всё как есть, без прикрас. Суровые факты. Не стоит давать ей повод думать о нём хорошо. Она и так наговорила глупостей, о которых будет потом жалеть. Конечно, «нравится молчать с тобой», куда уж там. Она просто не знает его настоящего. Не знает, на что он способен. И как опасна его чародейская искра, так и не приученная до конца, дикая и неистовая. Она всё поймёт и возьмёт свои слова обратно. И не станет впускать в свою кукольную жизнь убийцу.
— Если ты до сих пор на свободе, то для чародеев в этом случае продуманы свои наказания? Или для вас это... в порядке вещей?
Её голос дрогнул и больше не звучал непробиваемо-доброжелательным. Хорошо. Значит, всё-таки она испугалась.
— Нет. Не в порядке вещей. Меня изгнали из отряда и, как видишь, с тех пор недолюбливают.
— Но ты ведь не хотел никого убивать? Я права?
Он нехотя поднял на неё взгляд. Мавна отодвинулась на стуле чуть назад, к стенке, насколько позволяло тесное пространство. Что она чувствовала? Было ли ей страшно? Или противно? В любом случае, всё это пойдёт ей на пользу.
Но что-то мешало. Словно кость застряла в горле и не позволяла говорить грубо и жестоко. Будто он правда хотел казаться для неё лучше. И если прислушаться к себе, то отталкивать её совсем не хотелось. Смородник отвернулся, с тоской рассматривая своё жилище. И шишку. Долбаную шишку на столешнице.
— Не хотел, — неохотно признался он. — Так вышло.
Ему показалось, что Мавна облегчённо выдохнула.
— Ты можешь мне всё рассказать. А я сделаю вывод. Только говори честно, пожалуйста. Я приняла факт о том, что мой жених — упырь. Приму и ошибку своего друга. Если только ты будешь честным. А я же знаю, что ты не из тех, кто увиливает и лжёт.
Смороднику не нравилась готовность, с которой она принимала его откровения. Он ещё не рассказал ничего, только признался в ужасной ошибке, но на эту девушку, казалось, это не произвело должного впечатления.
Одна половина его души понимала: кабачки, булки, попытки дружить — всё это лишь свидетельство того, что Мавна выдумала себе образ идеального старшего друга-чародея, который, увы, мало общего имеет с реальностью. И если он не оттолкнёт её сейчас, если не покажет, насколько настоящий Смородник далёк от того, которого она себе придумала, то дальше будет только хуже и больнее. Для обоих.
Но другая половина тянулась к ней, как к свету. Будто она и была тем самым священным огнём, которому следовало молиться — который укажет путь, согреет, осветит и не обожжёт. Что было в его жизни до нелепого происшествия с велосипедом и разлитой лапшой? Самобичевания, беспросветный мрак в мыслях, тяжесть в груди — и ни конца этому, ни края.
Смородник украдкой посмотрел на Мавну. И с недовольством отметил, что слишком привык к её неуклюжей заботе, к её сладкому запаху, к вопросам и действиям, ставящим в тупик. Да, Темень раздери, он привык видеть её рядом. И если она исчезнет, то его жизнь вновь обернётся тоскливым мраком.
Но что, если его мрак затянет и её тоже?
Ей не место здесь. Не место рядом с ним. И чем раньше она это поймёт, тем будет лучше для неё.
Смородник встал со стула и отвернулся к окну. Не видеть этот пушистый и розовый, чтоб его, свитер. Не видеть пышные локоны волос. Не видеть веснушки на пухлых щеках и глаза — огромные, блестящие, карие с золотистыми бликами... А у него ведь тоже карие глаза, но настолько тёмные, что почти всегда кажутся чёрными. И пустые. Холодные. Непроницаемые. Говорящие: «не трогай меня, и я не трону тебя». А у неё, ну надо же, пряный чай и чуть разбелённый молоком кофе. Тыквенный, чтоб его, латте с гвоздикой.
— Всё хорошо? — растерянно прозвучало за его спиной.
«Хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Отличный повод всё разрушить — я ведь так обычно и поступаю, знаешь?» — хотелось ответить, сцедив в голос столько яда, сколько нашлось бы в его прокопчённой крови.
— Я себя не оправдываю, — произнёс он, опустив голову. — И ты не должна искать мне оправданий. Это произошло полгода назад. Мы с отрядом прорабатывали вызов в центре Топей. Офисная высотка, такая новая, вся из стекла. Наверняка знаешь. Там девушки, похожие на твою подругу, ходят в белых брюках и берут кофе навынос и контейнеры с овощными салатами. — Смородник хмыкнул и прислушался, не оборачиваясь. Мавна сидела тихо. Наверняка сложила свои маленькие ручки на коленках. Или подпирала мягкие щёки кулаками. — Упыри были на подземной парковке. Целая стая. Хрен их знает, как там оказались. Видимо, где-то при строительстве пробили слишком глубоко, в самую гнилую сердцевину топей. Приборы жутко фонили, и Матушка заранее предупреждала мэра, что строиться там — не лучшая идея, но её никто не послушал. Наш отряд — вернее, отряд Боярышника — всегда считался одним из самых сильных. Двенадцать мужчин в возрасте от двадцати пяти до сорока трёх, злые и безбашенные. Даже беспринципные. Готовые рвать упырей зубами и руками. Преданные Матушке до гроба. Каждого из нас она подняла с самых низов, вытащила из грязи и крови и создала заново — воспитала себе цепных псов, готовых ползать за ней по земле и беспрекословно кидаться на любого, на кого она покажет пальцем. Потому она и отправила туда нас.
Он выплёвывал слова резко, грубо. Не старался подбирать такие формулировки, которые смягчили бы его рассказ. Ради чего? Он всегда предпочитал говорить всё, как есть, а не расшаркиваться в притворной вежливости и не обсыпать свою реальность блестящей пудрой из красивых слов.
Мавна молчала. Тогда Смородник продолжил:
— Упырей оказалось больше, чем мы рассчитывали. Злющие голодные твари. Чуяли рядом тёплую кровь и вылезали откуда-то снизу. Сначала нам пришлось заблокировать входы и выходы на парковку. Был рабочий день, и почти все парковочные места занимали машины. Сражаться в закрытом пространстве тяжело, ещё тяжелее — когда от искры может сдетонировать бензин. А над головой — шестнадцать этажей с людьми. Эвакуацию проводить было некогда, упыри не станут ждать. Сожрали бы половину из нас, если бы кто-то отвлёкся. Боярышник предлагал самое простое решение: отойти к лифтам и отгородить упырей стеной огня. Мы бы, скорее всего, успели выйти из здания, пока всё не начало бы взрываться. Всегда можно списать на несчастный случай: газовый баллон или что-то такое. И с ним почти согласились. Вернее, времени на раздумья особо не было: все думали только о том, как отбиваться от нежаков и не задеть своих. Тогда я попробовал приманить к себе вожака и стольких тварей, сколько смогу. Мне казалось, что я смогу метнуть в них пламя и сбежать по крышам машин. Тогда у меня в голове было больше огня, чем мозгов.
Я распорол себе руку и забежал в угол, разбрызгивая кровь перед мордами упырей. Они тогда будто обезумели. Чуть наизнанку не выворачивались от возбуждения. Друг на друга стали бросаться.
— Ты придурок, — тихо прокомментировала Мавна.
Смородник хмыкнул. Что-то внутри него приятно щекотало, когда он понял, что Мавна тихо сидит и слушает, не перебивая и не пытаясь сбежать.
— Не отрицаю. Был и есть.
— Сейчас вроде бы получше.
— Ты просто плохо меня знаешь.
— Достаточно, чтобы иметь представление о твоей придурошности.
Смородник позволил себе усмехнуться, но тут же снова принял хмуро-серьёзный вид. Она ещё не дослушала до конца. Скоро изменит своё мнение.
— Парни знали, что я бешеный. Сперва делаю, потом думаю. Пытались мне помочь, вызвать упырей на себя. А я... я стоял, как полный идиот, загнанный в угол, с кровью, капающей на бетонный пол из разрезанной руки. Внутри всё разрывалось от азарта, огонь просился наружу, вместе с кровью даже сыпались искры. Новогодний, чтоб его, фейерверк. Но потом что-то щёлкнуло. Будто покрывало на голову набросили. Темнота перед глазами, через которую были видны только оскаленные пасти и сверкающие упыриные глаза. И тогда искра взяла верх. Завладела мной без остатка. Подпиталась воспоминаниями. Разбухла от страха. Оскалилась. И рванула.
Дивник, Клён, Мятлик — они все погибли. Не считая упырей. Я не помню, на какой силе бежал от взрывов за спиной. Мне потом говорили, что Боярышник как старший и самый умелый из нас усмирил пламя и не дал всей парковке взорваться. Пострадало только несколько машин. Ну а дальше ты знаешь. Меня изгнали за то, что не смог включить мозг и убил своих же. И это... жрёт изнутри. Это унизительно, помимо того, что мне объективно очень жаль. Этого не должно было случиться. Я виноват и никогда не заглажу вину — разве что номинально. И Матушка будет права, если сделает выбор в пользу казни. Так будет справедливо.
Смородник сглотнул. Он не хотел этого говорить. Прозвучало как невнятный скулёж обиженного щенка. Но он ведь не оправдывался? Или всё-таки да?..
До свербения в горле захотелось курить. Он махнул рукой, встал и, не глядя на Мавну, вышел на балкон.
К ночи заметно похолодало. Наверное, на днях выпадет снег. Это хорошо. Смороднику нравилось ощущать, когда мороз зло покусывает за уши и кончик носа. Когда горят щёки по возвращении в тепло. Так он будто бы говорил своей бешеной неподконтрольной искре: вот тебе, получай, есть что-то сильнее тебя. И на холоде жар в венах ощущался слабее.
Смородник опёрся локтями о балконное ограждение. Внизу по улице проползали машины, светя сзади красными стоп-сигналами: у перекрёстка снова не работал светофор, собирая пробку. Привычная картина. Откуда-то сбоку из открытого окна доносилась ругань. Наверное, новая девушка Чабреца всё-таки узнала, что она у него не единственная. Тоже всё как обычно.
В груди злость смешивалась с облегчением. Он был рад рассказать Мавне всё как есть. Было бы жестоко продолжать с ней общаться и скрывать такое о себе. Если бы она ещё не лезла со своими дурацкими подарками... Всё было бы проще. Непонятно только, зачем она к нему прицепилась? Ну лежал бы этот кабачок у неё дома. Её братец, наверное, за раз такой проглотить может и не подавиться.
Нет, не нужно думать о нём так. Илар хороший парень и ничего Смороднику не сделал — наоборот, всегда относился с уважением.
Он машинально задрал рукав и провёл пальцем по длинному ровному шраму, тянущемуся от локтя до запястья. Если не знать, то и не найдёшь: он давно перекрыл шрам татуировками, как и все другие шрамы, которые у него появлялись. Но именно этот напоминал о страшной ошибке. Из этой раны вырвалась искра. И если бы он не решил тогда козырнуть своей безбашенностью, всё могло бы быть иначе.
Докозырялся.
Он и не слышал, как Мавна бесшумно прокралась на балкон и тихонько встала чуть поодаль. Он мельком обернулся, стряхнул пепел вниз и буркнул:
— Пальто где?
— Там же, где и твоя куртка. А у тебя, между прочим, всё ещё волосы не высохли.
Смородник рассеянно провёл пальцами по волосам, зачёсывая их назад. Упрямые пряди снова свесились по бокам от лица. И правда влажные. Ну что ж теперь, курить дома?
— Опять придётся тебя лечить, — вздохнула Мавна.
Смородник промолчал. Ему понадобилось собрать самообладание в кулак, чтобы не сказать, что он не против. Тот куриный суп был очень даже хорош.
— Ну а вообще... — продолжила со вздохом она, не дождавшись ответа, — мне очень жаль. То, что произошло, было ужасно. Если я сейчас буду пытаться подобрать слова и расскажу какой-то случай с ошибкой из своей жизни, то это будет... совсем не то. Получится фальшиво. — Она пониже натянула рукава своего дурацкого свитера, пряча от холода маленькие пальцы. — Потому что в моей жизни, слава Покровителям, не было ничего подобного. Но была другая ошибка. С братом. Так что, наверное, я понимаю, каково тебе. Каково жить и просыпаться с этим чувством вины. Спасибо, что рассказал и не выкручивался. Я ценю твою честность.
Смородник молчал, обдумывая её слова и сдувая сигаретный дым в сторону. Ему понравилось, как она это сказала. Чётко и по делу. Так, как он сам любил. Он покосился на Мавну. Она продолжала упрямо стоять на ветру, маленькая и нелепая в своём розовом свитере. Самый чужеродный объект, который только можно было вообразить на его балконе, где стоял только одинокий стул.
Как-то даже не верилось. Неужели убийство троих человек её не испугало? Это же едва ли не самое мерзкое, что можно себе представить.
— Да хватит тебе тут ёжиться, в конце концов! — рыкнул он грубовато. Нахлынуло нестерпимое желание пинками загнать её обратно в комнату. Начал накрапывать дождь, который наверняка перейдёт в мокрый снег — самую противную осеннюю погоду.
Мавна поджала губы, потопталась немного на балконе и всё-таки юркнула обратно в квартиру, аккуратно прикрыв за собой дверь. Смородник вынул из пачки ещё одну сигарету. Да уж, такими темпами все деньги будет спускать только на курево. И так уже больше пачки в день уходит. Калинник точно разворчится, если узнает. Лапша, кофе три-в-одном, зубодробительно сладкие шоколадные батончики и сигареты — вот и весь рацион. Хотя время от времени к этому набору прибавлялись бургеры, хот-доги и энергетики. Тоже ничего здорового.
Может быть, если подольше тут проторчать, Мавна потеряет терпение и уйдёт? Или наконец-то поймёт смысл сказанного, ужаснётся и поедет домой? Темень, тогда надо бы её подвезти. Не отправлять же одну среди ночи, ещё и в этот мерзкий снегодождь.
Он не знал, сколько ещё простоял на балконе. То курил, то смотрел на проезжающие машины. Наверное, не меньше получаса, пока совсем уж не замёрз. Вздохнув, Смородник решил вернуться, в душе надеясь, что Мавна за это время успела написать брату и он за ней заехал. Конечно, если у этого шкафа есть машина.
Но нет. В комнате было светло, электрический чайник, который Смородник привык разогревать искрой, дымился и булькал, включённый в розетку. На столе красовалась тарелка с выложенными по кругу ровно нарезанными кусочками шоколадного батончика и нарезанным же пряником с ягодной начинкой. Мавна деловито лазила по кухонным ящикам, тщетно пытаясь отыскать что-то ещё. Потом хлопнула себя по лбу и полезла в холодильник.
Смородник тихо закрыл балконную дверь и наблюдал, как Мавна нарезает недавно купленный сыр. Волнистая прядка постоянно падала ей на лоб, а Мавна пыталась сдуть её, но ничего не получалось.
В тепле квартиры по коже Смородника побежали мурашки — после уличного холода неплохо и погреться.
— Ну наконец-то. Сколько пачек выкурил? — проворчала Мавна, не поднимая головы. Оказывается, она заметила, что он вернулся.
— Сколько надо, — огрызнулся Смородник. — Чего ты тут делаешь?
— А ты забыл, что я у тебя?
— Пф. Забудешь тут.
— Ну вот и хорошо. Садись чай пить. Твои кружки отвратительны, никак не привыкну.
— И не надо к ним привыкать.
Мавна посмотрела на него с усмешкой, фыркнула и почесала веснушчатый нос. Резко отвернувшись, схватила только что вскипевший чайник и шустро наполнила две кружки, которые выбрала на свой вкус. Смородник так и стоял у закрытой балконной двери, сунув руки глубоко в карманы и приподняв плечи. Наблюдать за Мавной, хозяйничающей на его кухне, было очень, очень странно. Но не сказать, чтобы неприятно.
Он всегда ревностно относился к порядку в своих шкафах и ящиках. Всегда предпочитал доставать вещи оттуда самостоятельно — даже если вдруг каким-то попутным ветром к нему заносило гостей. Но не играл в радушного хозяина, а наоборот, грубовато отпихивал, чтобы самому взять кружки или вилки. Лунница, когда приходила, даже не пыталась что-то сделать сама, зачастую приносила собственный бокал, чтобы не оскорблять своё чувство прекрасного.
Но сейчас не хотелось бежать вперёд и выхватывать свои вещи из рук Мавны. Хотелось, наоборот, стоять и смотреть.
— Ну и чего ты застыл? Я у себя в сумке пряник нашла. Поделила по-братски. Давай, садись. — Мавна махнула рукой на один из стульев, а на второй села сама.
— Сейчас, руки надо помыть, — бросил Смородник и, сжавшись, протиснулся мимо кухонного уголка к двери в ванную.
***
Мавна прихлёбывала чай, поверх кружки глядя на шишку у кухонного фартука. В следующий раз гирлянду, что ли, притащить? А то из освещения только потолочный светильник, который светит слишком ярко, чтобы делать обстановку уютной. Тут явно не хватает чего-то ещё. Может, торшера. Вон там, в углу за матрасом отлично встанет. И можно будет читать на ночь книжку.
Удивительно, но Смородник после своего жёсткого рассказа как-то сдулся, засмущался и будто бы стал её избегать. Сначала курил невесть сколько, теперь вот убежал в ванную. Мавна понадеялась, что не на три часа — как в тот раз, когда она приезжала варить суп.
Она подозревала, что к Смороднику неспроста так плохо относятся в общежитии. Но когда он только начал говорить, она ожидала, что воспримет всё куда хуже. Больнее. Что ей станет так же жутко, как после признания Варде. И недоумевала, когда всё оказалось не совсем так.
Смородник старался говорить жёстко, но вместо отторжения Мавна ощутила только сочувствие. Да, это ужасная трагедия, безумно жаль погибших чародеев, но винить его не получалось. Он производил впечатление не убийцы, а запутавшегося человека, который расплачивается за страшную ошибку. Прямо как сама Мавна.
По спине пробежал холодок. А вдруг он просто умелый манипулятор? Прикинулся кем-то похожим на Мавну, втёрся в доверие, привёз к себе домой... она столько трукрайм-видео пересмотрела, что должна была раньше что-то заподозрить, многие маньяки так и делали.
Да нет. Наверное, это ложь Варде расшатала ей нервы.
Собственные признания в симпатии казались сейчас жалкими и неуместными. Своей суетой Мавна пыталась скрасить неловкость, потому что уходить под дождь и ветер не хотелось: в чародейской квартире она пригрелась, как кошка на печке, разве что не мурлыкала. Удивительно, но эта тесная комнатушка без единого украшения (шишка не в счёт) казалась ей уже вполне уютной. Ну, конечно, стоило бы поработать над дизайном, но и так, в принципе, неплохо.
Мавна покосилась в сторону ванной. Да уж, что-то мысли расплясались, как ненормальные. Она потёрла свои щёки. Это всё нервы из-за поездки в логово упырей, из-за мальчишек, их перебранок и всего прочего. Варде теперь в опасности. И она сама, получается, тоже... Хотя и до конца непонятно, из-за чего. Ох, чтоб их всех Темень поглотила с этими сложностями.
Поэтому ей хотелось говорить глупости. Думать о глупостях. Делать глупости. И первым, что она сказала, когда Смородник наконец-то посчитал, что его руки достаточно чистые, было:
— Ты запомнил, как правильно готовить твою лапшу?
— А? — он чуть неуклюже опустился на противоположный стул.
— Ну, ты же ел совсем недавно, разве не заметил? Не просто заливаешь кипятком. А варишь. Добавляешь овощи. Яйцо. Сыр. Можно немного молока — получится вкусный слегка сливочный соус. Но овощи и что-то белковое — обязательно. Иначе ты умрёшь от несбалансированного питания. Ну, по крайней мере точно потеряешь какую-то долю способности бешено носиться и так эффектно запускать огонь в упырей. А ты же этого не хочешь. Кстати, половина кабачка ещё осталась, я убрала в холодильник. А огурцы потом откроешь, они в банке могут долго стоять. Но открытые обязательно съешь за неделю. Договорились?
Смородник повёл плечом, глядя в свою кружку с чаем.
— Ладно, ладно. Не дави так. Договорились.
Мавна хмыкнула, искоса его разглядывая. Ну нет, какой из него маньяк. Конечно, глазами иногда сверкает страшновато, и в целом похож на нахохлившегося хмурого сыча, но смущался он очень мило, совсем не по-маньячески. И вообще, если отбросить всё предвзятое отношение, можно было разглядеть, что парень-то добрый и чуткий. Она в очередной раз убедилась, что говорила о своей симпатии со всей искренностью.
— Ну а я? Я тебе нравлюсь? — спросила она и сунула в рот кусок шоколадного батончика.
Смородник поперхнулся глотком чая, разбрызгивая жидкость по столу.
— Ч-что?
— Дурак. Я же сказала, что мне нравится, что мы с тобой стали вроде как друзьями. А тебе? Ты стал меньше беситься, вот я и подумала, что, кажется, притёрлись уже. Стали командой. М?
Смородник промычал что-то неразборчивое, встал из-за стола, схватил тряпку и принялся остервенело оттирать капли чая, расшатывая стол так, что всё остальное рисковало выплеснуться из кружки.
— Эй! — возмутилась Мавна. — Трёшь, будто литр крови на стол вылил, ну правда. Успокойся, всего лишь пара капелек. Хватит дурака валять, давай садись, чай стынет.
Смородник посмотрел на неё долгим внимательным взглядом, потом повернул голову к тряпке в своей руке. Кивнул, бросил тряпку в раковину, ополоснул руки и послушно сел на место.
— Вот и молодец. Давай дальше болтать, чего ты дёргаешься? — Шумно хлебнув горячего чаю, Мавна подпёрла щёку кулаком и вздохнула. — Мне было бы интересно послушать, как ты вообще оказался у чародеев. Про упырей слушать уже надоело. Везде они. Домой вернусь и буду слушать, как на болотах кричат. Расскажи ещё что-нибудь, пожалуйста. Ты хорошо рассказываешь. Я люблю тебя слушать.
Смородник помрачнел.
— Но если тебе неприятно, то не надо! — спохватилась Мавна и наигранно-громко хлюпнула чаем. — Я не настаиваю. Извини.
— Да нет. — Смородник ответил тихо и суховато, будто сомневался. — Много лет уже прошло. Можно и сказать.
Мавна сосредоточилась на прянике, чтоб не смущать. Спугнуть такого говорливого Смородника ужасно не хотелось — пусть болтает, тем более что ей правда важно это знать. После лжи Варде особенно важно.
— Ты и так, наверное, понимаешь, что мы с родителями не были богатыми и до двенадцати лет я жил в доме на колёсах. Ездили по Уделам. Перебивались чем получится.
Мавна кивнула. Конечно, она давно подозревала, что Смородник — не удельский парень. Как минимум наполовину. Слишком чёрные волосы и глаза, резкие черты лица. А тут почти прямым текстом признался, что он — из кочевого народа райхи. Что ж, ожидаемо. Их полно в Уделах, ничего удивительного.
— Там не только наша семья была, — продолжил он. — Передвигались общиной. Все друг другу родственники. Останавливались, где нравилось старейшине. Мы с братом были детьми, нам везде нравилось. А грязи и нищеты вовсе не замечали. Лишь бы можно было страдать ерундой и гонять воробьёв палками. Так всё и было. Пока на общину не напали упыри. Сожрали всех. Никто даже ничего понять не успел. Я один остался. Знаешь, почему? — Смородник невесело хмыкнул. — С мамой поссорился. Не хотел есть её стряпню, похлёбку из капусты, сушёных овощей и крошек чёрного хлеба. Убежал. Полдня прятался. Бил крапиву. Шатался по заброшенным стройкам. А когда вернулся, нашёл только обглоданные трупы. Некоторые настолько, что не разобрать ни лиц, ни фигур. Груды костей. Земля с лужами свернувшейся крови, которая уже не впитывалась. И этот запах... До сих пор, бывает, стоит в носу. Следы когтей были всюду. Порванные пологи, растерзанные колёса. Я с тех пор этих тварей до боли в хребте ненавижу. Сам бы каждого рвал зубами, если б это помогло.
Он тяжело сглотнул. Мавна порывисто схватила его за руку, лежащую на столе, и стиснула. Кожа была сухой и приятно-горячей, как чашка с какао. В горле сжалось от сочувствия.
— Прости, не надо было говорить. Прости меня, — беспомощно забормотала она.
Смородник с удивлением посмотрел на её маленькую руку на своей большой татуированной руке и поднял глаза.
— Всё хорошо. Давно отпустило. Осталась только ненависть.
— Непохоже, чтобы ты всех ненавидел.
Смутившись, Мавна наконец-то убрала руку и сложила ладони на коленях, под столом. Спохватилась, когда поняла, что так будет неудобно пить чай, и вцепилась пальцами в край стола, чувствуя, как краснеет. Да Покровители, почему все девушки умеют красиво себя преподнести и ведут себя адекватно в любых обстоятельствах, а она смущается на ровном месте и неуклюже суетится?! Как научиться быть такой же утончённой и уверенной, как Купава?
— Не всех. — Смородник тихо глотнул чаю. — Только упырей. А к чародеям попал скоро после того происшествия. Где-то неделю шатался по помойкам, ночевал под мостами вместе с бездомными. Спал на картонках. Подробностей уже не помню, потому что мой мозг просто взрывался от всего. Но однажды ночью у реки на меня напал упырь. Это было за городом, кругом заброшенные стройки и свалки, отличное место для бомжей и маргиналов. Куда ни сунься — разбитые бутылки, куски арматуры и использованные шприцы. Не помню, как я там оказался. Просто в один момент что-то ударило сзади и повалило лицом на землю. Я рассёк бровь то ли о камень, то ли о стекло. — Он указал на старый шрам, тянущийся с середины лба до щеки. — А потом когти впились глубоко в кожу, под мышцы и рёбра, и начали рвать.
Мавна вздрогнула. Под пушистым свитером побежали мурашки.
— Покровители, да за что же тебе это всё... — выдохнула она, с ужасом представляя, какие должны были остаться шрамы. — Ты же был совсем ребёнком. Ужас какой.
— Как правило, всем достаётся ни за что. — Смородник скованно пожал плечами. — Извини, я не ради жалости это рассказываю. Могу прекратить.
— Не надо. Говори, если хочешь, пожалуйста.
Он хмыкнул и обвёл тоскливым взглядом свою вычищенную до блеска комнатушку.
— Да не то, чтобы хочу. Просто думаю, что так правильно. Чтобы ты больше знала о мире, в котором живёшь, Булка.
Мавна нахмурилась, чтобы привычно возмутиться, но не удержалась и хихикнула. Так странно это слово звучало именно от него. Странно, но даже не настолько раздражающе, как обычно. Потерпит разок, лишь бы не сбить его рассказ.
— А чародеи? Как они тебя нашли?
— Да так и нашли. Визжащего под упырём. Что-то тогда со мной произошло, и искра впервые решила проснуться — я опалил упыря, и примерно тогда же его отогнали чародеи. Боярышник с парнями. Забрали меня с собой. Первые недели лежал в больничном отделе, потом перевели в общежитие для молодняка. Понемногу стал учиться. Я не по своему желанию тут, просто так сложилось. Дальше привык. И всё будто бы само встало на свои места. Вот и всё. Ничего особенного, в общем.
Мавна хотела сказать, что он и так уже особенный, раз пережил всё это, не озлобился на весь мир и в целом остался человеком, с которым приятно посидеть в парке или поездить на машине. Но не решилась. Только вздохнула и протянула:
— Поня-ятно. Мне жаль, что всё так случилось. Но ты молодец.
Она резко замолчала: в голове мелькнула мысль, что и настоящее имя у него должно же какое-то быть, притом не удельское, а райхианское. Спросить или нет?
— К-как твоё настоящее имя?
Смородник ударил пальцем по экрану телефона и кивнул Мавне на загоревшееся время.
— Поздно уже.
Она и так понимала, что засиделась. Наверняка он устал и хочет отдохнуть, а она тут сидит и щебечет, ещё и пряник этот дурацкий нарезала... И не очень-то вежливо он обрубил её вопрос насчёт имени. Ну, наверное, имеет право. Она присмотрелась к его рукам, сжимающим телефон, и наконец-то вблизи разглядела, что на пальцах левой руки у Смородника вытатуированы не удельские буквы. Райхианские. Понятно теперь, почему она раньше могла разобрать только слово «свет» на другой руке.
— Что значит это слово? — спросила она, указав пальцем на его кисть.
Смородник согнул и разогнул пальцы, будто сам забыл, что у него там было написано.
— А. Это читается как «рэкд». Смерть.
— Ого. — Мавна поджала ноги и поелозила на стуле. Он сказал это так ровно и буднично, что стало не по себе. — Мрачновато.
— Это ты остальные татуировки не видела, — усмехнулся Смородник, но тут же стеснительно опустил голову. — Точнее, не то хотел сказать...
Мавна фыркнула в кружку.
— Надеюсь, это не означает, что ты ищешь эту самую смерть.
— Не ищу, — согласился он. — Бегу от неё. А ещё — приношу другим. Упырям. И видел её много раз. Так что... Такая вот у меня подружка.
Он небрежно погладил костяшки, встал из-за стола и принялся сосредоточенно намывать чашку. Мавна задумчиво наблюдала за ним, согнувшемся над раковиной ниже, чем хотелось бы.
— Выпрямись, — машинально попросила она.
— А?
— Спину выпрями. Некрасиво стоишь.
— Ну уж извини. Тут тебе не конкурс красоты.
— Для здоровья вредно.
— Уже ничего не вредно. У меня ортопедический матрас. Лучше не спрашивай, как я один затаскивал его в квартиру.
— Да уж, у тебя что ни спроси — то либо офигительная история, либо тайна века. — Мавна потянулась, зевнула, прикрыв рот кулаком и подала Смороднику свою кружку тоже. — Раз ты у нас такой енот-полоскун, то не буду лишать тебя удовольствия. Помоешь?
Он по-доброму хмыкнул и взял кружку из её рук.
— Куда я денусь. Помою.
Мавна отодвинула стул вплотную к стене и устроилась на нём с ногами, обхватив коленки. Кабачок пошёл в дело, чай допит, посуда вымыта — по сути, Смородник прав, время позднее и делать тут ей больше нечего. Мавна обвела глазами квартиру — да что там квартиру, единственную комнату, которая служила и кухней, и гостиной, и спальней, и спросила первое, что пришло в голову:
— Батареи у вас тоже работают на искре? От того генератора внизу, да?
— Ага. Говорил же вроде. Всё тут от нашей искры. Потому и тепло.
Смородник тщательно вытер руки о полотенце и встал, опершись поясницей о столешницу.
— Повторюсь. Ты время вообще видела? Скоро мне начнёт названивать твой брат. Давай домой отвезу.
Мавна поджала губы. Уже далеко за полночь, а Илару она отправила сообщение, что останется у Купавы. Ложь, снова ложь, вопреки всем своим слёзным обещаниям, и как же, Покровители, за это стыдно, но что же делать? Писать, что она у Смородника? Это ещё куда более стыдно. Такого Илар точно не поймёт и поедет разбираться. Только драки тут не хватало. Да и перед собой было стыдно — за своё желание сидеть и болтать так до утра, подливая себе сладкого чая и заедая ещё более сладкими батончиками. Греться у батареи, которую питает — подумать только, в нашем знакомом и изученном от и до мире — сверхъестественная искра, которую чародеи так изящно и непринуждённо стряхивают с пальцев в огромный казённый генератор. Пытаться рассматривать рисунки на коже, которые виднеются над воротом толстовки и уползают по запястьям под рукава. Спрашивать глупости про райхианский язык и обучение в чародейской школе. Мавна тяжело вздохнула.
— Да куда ты поедешь? Устал уже, по голосу слышу. Ночь на дворе. Прости, что так засиделась.
Смородник смущённо почесал шею и взглянул в сторону балкона, где темнота за стеклом стала совсем непроницаемой. Он щёлкнул языком, недовольно нахмурился и скрестил руки на груди.
— Надо было мне раньше спохватиться. Не уследил за тобой. Сам виноват.
— А что за мной следить? Я давно совершеннолетняя, — огрызнулась Мавна. — Не надо мне тут назидательного тона.
— Кто старше, тот и несёт ответственность. Особенно если младшие чуть больше метра ростом.
— Метр шестьдесят!
Смородник с серьёзным видом покивал.
— Солидно. Пойдём, отвезу. Или...
Его взгляд стал странным, будто он начал о чём-то задумываться, о чём раньше никогда не думал. Вздохнув, он смущённо, с какой-то скованной неохотой пробормотал:
— Раз уж ты так тут пригрелась и освоилась, то...
— Я останусь, — с готовностью выдохнула Мавна и стянула резинку с волос, распуская тяжёлые каштановые пряди. — Если позволишь. Автобусы уже не ходят, ну а заставлять тебя снова садиться за руль было бы негуманно.
Она слышала свой голос как будто со стороны. Странно даже было осознавать, что она это говорит. Услышала несколько неприятных историй, мимолётом успела подумать, что он маньяк, но... Но всё равно что-то внутри шептало остаться. Да, наверняка это было чересчур нахально и нарушало все мыслимые и немыслимые личные границы, которые Смородник так тщательно возводил и оберегал. Казалось, будто она штурмом берёт его бетонную стену, обмотанную колючей проволокой — точнее, даже не штурмует, а хитро пробивает брешь, нащупав трещину.
И как странно было понимать, что сейчас её совсем не тянет домой — своя комната пусть и уютная, а всё же пропитанная насквозь тоской, обманом и воспоминаниями о своих пролитых слезах, тогда как тут — что-то совершенно новое, но ощущающееся как островок безопасности. Тут не услышишь крик упырей за окном. А даже если услышишь, сотня чародеев в соседних квартирах быстро со всем разберутся.
Покровители, как же стыдно будет, если он сейчас разозлится и силой вытолкает её на лестничную клетку, как блохастого котёнка...
— Конечно. — Смородник повёл плечами, одёрнул толстовку и сунул телефон в карман. — Я тогда пойду к Калиннику. Располагайся, как удобно. Чистые полотенца в комоде. И... футболку для сна там же найди. Во втором ящике все свежевыстиранные.
— К Калиннику?..
— Спать на стуле, извини, не хочу. Спина не та. А там всё-таки больничные койки.
— А... можно я возьму носки? Не могу спать без носков. — У Мавны порозовели щёки.
— В комоде. Как проснёшься — набери.
— Х-хорошо...
Она сидела с ногами на стуле и наблюдала, как Смородник завязывает шнурки на ботинках. Даже странно было, что он так легко согласился... Но и неловко, что она навязалась и доставила столько неудобств. Передумать и попроситься домой? Тоже неловко... Ох, Покровители, она что, снова наворотила дел, да?
— Мирча, — бросил он уже в дверях. — Меня зовут Мирча. Но лучше называть Смородником. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Мирча... — рассеянно пробормотала Мавна, глядя на захлопывающуюся дверь.