Глава V "Прощание"
Пауль быстро поднялся и неуверенным шагом, боясь оступиться и упасть быстро спустился по лестнице. Девять человек в форме околовоенного образца стояли в большой комнате на первом этаже редким и неровным строем перед Клоцем.
- У меня плохие новости... Два дня назад, русские разгромили Хейльсбергскую группировку наших войск... 4-й армии больше нет. Так же, русские перешли границу Австрии со стороны Венгрии, ещё мы потеряли Кюстрин, Данциг и всю Верхнюю Силезию. Это всё...
Клоц спрятал бумажку со сводками в карман и подал знак, что можно расходиться.
-"А ты Уде говоришь, что мы держимся, я тебе говорю, не пройдет и месяца, как русские с американцами осадят Берлин и мы тут сдохнем, как мухи! Ты понимаешь, Уде, чертов ты придурок?!" Сказал нервный собеседник своему визави в этом споре.
-Прекрати Штрайхер...
Этот Уде был уже не таким уверенным, видимо, эти известия были для него очень тяжелыми. Этот человек, несмотря на всю свою уверенность в силе Германии в глубине души уже давно понимал, что война проиграна и они лишь последние щепки в гаснущем огне.
Смотря на расходящихся по своим делам бойцов, Пауль заметил, что спавший лицом к стене это девушка, немногим старше самого Пауля, у него вызвало это такое удивление, что он просто стоял и таращился на неё, наверное практически не моргая. Она тоже заметила его взгляд и улыбнулась уголком рта, после чего легла обратно и уснула.
-Это Мари, она из Кёнигсберга, недавно мобилизовали её. Смотри, чтобы Ридер тебе за такие знаки внимания к ней тебе морду не разбил.
Сказал невесть откуда взявшийся Вольтман и усмехнулся так, что шрам на его лице изменил изгиб, от чего Шлейермахеру стало мутно. Вольтман продолжил:
-"Конечно, скорее всего ей на него плевать, но у Ридера колпак протекает основательно, поэтому он считает, что она обязательно будет его." Заговорщически, посреди монолога оглянувшись на сидящего на лестнице Ридера, Мартин сказал.
-А ты откуда знаешь? Этот парень разве с кем-то разговаривает?
-Ага, как-же! Я пару недель назад тоже на неё засматривался, так этот умалишенный мне чуть куском стекла глотку не вскрыл! Я вообще не понимаю, как его допустили сюда! Его в дурдом надо!
-То есть, он с ней никаких контактов не держит?
-Не-а, даже не говорит с ней. Воздыхатель, мать его...
-Странный парень...
-И страшный.
Добавил Мартин и пошёл о чём то переговаривать с Клоцем. Пауль в то время поднялся наверх, так, чтобы невзначай не задеть собой этого Ридера и сел смотреть в окно. Всё тот же серый, полуразрушенный бомбардировками и обстрелами Берлинский пейзаж накатывал на Пауля невероятную скуку и он опять вспомнил о семье. В какой-то момент Пауль твёрдо решил навестить родственников, находясь здесь лишь половину дня он заставлял мать и сестру невероятно волноваться. Он никогда так долго не задерживался и знал, что за него волнуются. Решив, что никому до него нет особого дела, он тихо отворил дверь входа во двор и просеменил по переулку, кратчайшему пути до дома. Оружие он предусмотрительно оставил в доме.
Он уже пробежал мимо трупа девушки, с которой началось его знакомство с Грюндгенсом, когда вновь завыли сирены. Тогда, Пауль со всех ног побежал к дому, где-то по пути уронив так и не закрепленную каску, возвращаться за ней у него не хватило смелости и ни секунды не мешкая, он уже подбегал к знакомому фасаду. До двери оставалось каких-то пару метров и тогда упали первые бомбы. Это был авианалёт.
Где-то сзади гулко бухнуло, посыпались, словно карточный домик, строения где-то вдалеке. Пауль не наблюдал за этим, он это слышал. Звук был до боли знаком. Удивление вызывало то, что эта огромная масса звуков проникла в уши Пауля за пару секунд. Пауль дёрнул ручку двери и побежал в подвал. В этот момент бомба упала прямо посреди дороги, что лежала около дома Шлейермахеров...
Спустившись в подвал, Пауль увидел таращившуюся на него мать и сестру. То, что он был в военной форме, вызывало у них немые вопросы, которые они в силу внешних обстоятельств задать не смогли в ближайшее время. Пауль прижался к родным и зажмурил глаза.
Взрыв. Ещё один. И ещё... Штукатурка сыплется на головы людям, которые всеми возможными силами зажмурили свои глаза, боясь в любой момент оказаться в тишине. Да... Тишина была тем, чего боялись все. Нет, не та, что приходила после окончания обстрелов и бомбёжек, а та, что приходила внезапно. Вместе с темнотой.
Наконец, взрывы отгремели и Шлейермахеры потихоньку начали отходить от ужаса пережитого вновь. Раз за разом бомбёжки приносили лишь новый ужас и не вызывали привыкания, обыденность. Да и это понятно, к смертельной опасности привыкнуть может только конченый псих.
-Пауль, почему ты в форме? Где ты был?
Вдруг накинулась с вопросами мать.
-Я вышел на улицу, после бомбёжки, а потом проходящий мимо обер-лейтенант взял меня и вот теперь я в фольксштурме. Вас пообещали эвакуировать из Берлина, кстати.
-Какой к чёрту фольксштурм? Тебе всего триннадцать! Какой из тебя солдат? Ты ребёнок! Они совсем там с ума посходили? Да что бы мой сын погиб в первом же бою? Не хватало того, что Франц ушёл и теперь от него ни слуху, ни духу, так ещё и сын! Нет, оставайся здесь, Пауль! Ты никуда не идёшь!
-Мам, учитывая военное положение меня ожидает расстрел за дезертирство, если я не вернусь. Я просто хотел вас проведать, я тут недалеко, пока вас не эвакуировали, я могу навещать вас иногда. Тут недалеко, правда!
Начал оправдываться Пауль, но мать уже безостановочно лила слёзы. Вряд ли её можно было успокоить словами. Страх потери собственного ребёнка был непреодолим, пока тот находится в опасности.
Пауль переместил взгляд на сестру, та лишь молча смотрела на него. На её каменном лице невозможно было прочитать ни одной эмоции.
Шлейермахер молча развернулся и по-английски, не прощаясь, ушёл вверх по лестнице. Туда, где смерть шла за людьми по пятам.