ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Время летело бешено. Были как хорошие, так и плохие времена. За это время к нам прибыл Клинк, Оскар, Ричард, Уильям, Рафаэль, Адам и ещё несколько парней, имён которых я не помнила. Их становилось всё больше и больше. И я уже не старалась наладить общение с каждым.
Так же мы перепробовали все варианты, чтобы выбраться из этого ужасного места, но пока безрезультатно.
Мы залезали на стену. Ну, как “мы” – скорее “я”. Выбор был между мной и Мартином, но я понимала, что мальчишка не сможет этого сделать. Он боялся абсолютно всего. В итоге, когда я всё же забралась наверх, это ничего нам не дало. Там не было ничего, кроме вида на каменные стены и тусклое небо.
Потом мы решили опустить одного из нас в место, куда прибывает ящик. На удивление, вызвался Мартин. Но, к несчастью, это обвенчалось полным провалом. Его что-то разрубило пополам. Он даже не успел всхлипнуть. Я поняла, что что-то не так, только когда почувствовала лёгкость верёвки.
Я отходила от этого долго и так же долго корила себя за это. Ньют успокаивал меня как только мог. Его слова, объятия и поцелуи помогали мне не сойти с ума от чувства вины.
Так же мы поняли, что непонятная жижа, которая к нам приезжала в ящике, это сыворотка от укола гриверов. Когда Галли сунулся в Лабиринт, и его благополучно укусили, мы смогли его спасти. И, на удивление, он вспомнил абсолютно всё. Но нам ничего не рассказывал, сохраняя молчание, словно дал какую-то клятву.
Мне он проболтался, что в прошлой жизни, пока не прибыл в Глейд, знал меня, и мы даже общались. Эта информация заставила меня задуматься. Кто я? Кем была до этого места?
Однажды Галли, то ли специально, то ли случайно, проболтался Ньюту, что жизнь за стенами Лабиринта ужасна, что лучше остаться здесь, в Глейде, и жить в неведении. Кстати, самое интересное, что мне по итогу так и не сказали, что конкретно там, за стенами. Только общие слова о страданиях и боли.
Вскоре после этого разговора, Ньют, поддавшись отчаянию и страху, решил свести счёты с жизнью. К счастью, у него не получилось. Я отделалась лишь испугом, увидев, что он спрыгнул со стены, а он теперь ходил и прихрамывал, сломав ногу при падении.
Я была ужасно зла на него за то, что он так поступил, не подумав обо мне и обо всех остальных. Но долго злиться на Ньюта я не смогла. Любовь и сочувствие оказались сильнее обиды.
После той ночи, когда мы открылись друг другу, наши отношения с Ньютом стали ещё крепче и доверительнее. Мы словно заново узнали друг друга, и каждая минута, проведённая вместе, была наполнена теплом и нежностью.
Ньют больше не избегал меня и перестал прятать свои страхи. Он знал, что может поделиться со мной всем, что его тревожит, и я всегда буду рядом, чтобы поддержать его. А я, в свою очередь, чувствовала себя увереннее и сильнее, зная, что у меня есть такой надёжный и любящий человек.
В последнее время в Лабиринт мы ходили уже втроём – я, Минхо и Бен. После инцидента с Мартином, Алби запретил кому-либо спускаться в яму ящика. Мы решили сосредоточиться на исследовании самого Лабиринта, надеясь найти хоть какую-то зацепку.
Утром, перед тем как я уходила в Лабиринт вместе с Минхо, Ньют всегда крепко обнимал меня и целовал на прощание. Эти моменты были для меня самыми важными.
Вечерами мы часто сидели вместе у костра, разговаривали, смеялись и просто наслаждались обществом друг друга. Я учила Ньюта играть на флейте, и теперь мы часто музицировали вместе, создавая тихие мелодии, которые уносились в ночную тишину.
Я видела, как Ньют постепенно возвращается к жизни, как его глаза снова загораются огоньком надежды. Он снова стал тем самым Ньютом, которого я полюбила .
Мы продолжали искать выход из Лабиринта.
Разочарование с каждым днём грызло меня всё сильнее. Лабиринт не открывал нам ничего нового, и это было не просто угнетающим, а буквально убийственным. От одной мысли, что мы можем застрять здесь навсегда, кровь стыла в жилах. Безумная, но всё более соблазнительная идея остаться в Лабиринте на ночь, чтобы почувствовать хоть какое-то подобие свободы, то и дело приходила в голову, но я гнала её прочь, как назойливую муху.
Нельзя было поддаваться отчаянию.
И без того шаткое равновесие в Глэйде постоянно нарушалось прибытием новых “зелёных”. Недавно к нам присоединились Билли Джексон и Чак. Билли, крепкий парень с хмурым взглядом, сразу принялся за работу, пытаясь вникнуть во всё как можно быстрее. А вот Чак… Чак был совершенно другим.
Он был самым младшим из всех новичков. Глядя на него, сложно было поверить, что ему больше тринадцати. Маленький, испуганный, потерянный - он казался совершенно не готовым к тому аду, в котором мы оказались. Ему бы сейчас уроки в школе учить, а не выживать в каменной ловушке, кишащей гриверами.
И с каждым днём, глядя на таких как Чак, моя ненависть к Создателям росла. Что за ублюдки отправляли к нам неповинных детей? Какова цель этих жестоких игр? Неужели им доставляет удовольствие наблюдать за тем, как мы боремся за выживание?
Я смотрела на Чака, пытающегося справиться с непосильной работой, и в душе зарождалось нечто большее, чем просто жалость. Это было чувство ответственности. Я не знала, почему, но понимала, что должна защитить его. В этом безумном месте он был самым беззащитным. И если никто другой не собирался о нём позаботиться, то это придётся сделать мне.
Ощущение ответственности за Чака росло с каждым часом. Он цеплялся ко мне, словно маленький потерявшийся щенок, задавая бесчисленные вопросы о Глэйде, о Лабиринте, о гриверах. Я старалась отвечать на них максимально честно, но смягчала правду, чтобы окончательно не сломать его.
Видя его растерянность и страх, я вспоминала себя в первые дни здесь. Тогда мне казалось, что я схожу с ума. Но со временем боль притупилась, и я научилась выживать. Теперь же мне предстояло научить этому Чака.
Шутки Минхо про “мамочку” жутко раздражали. Я понимала, что он просто подкалывает, но в каждом его слове сквозило какое-то пренебрежение, будто забота о ком-то слабее меня. Он не понимал, что для меня это больше, чем просто жалость.
В Глэйде была своя иерархия, и новички редко сразу вписывались в коллектив. Чака сторонились, считали слишком маленьким и бесполезным. Я просила Ньюта присматривать за ним, когда у меня не было возможности. Знала, что Ньюту можно доверять. Он хоть и был спокойным и рассудительным, но всегда был готов помочь тем, кто в этом нуждался.
И я сама не понимала, почему меня так сильно тронула судьба этого мальчишки. Может быть, дело в его наивных глазах, полных страха и надежды. А может быть, он просто напомнил мне об Оливере и Мартине.
Глядя на него, я видела не просто маленького беззащитного мальчика, а отголосок прошлого, шанс исправить свои ошибки. Возможность защитить того, кого не смогла защитить раньше. Это была не просто жалость, это была попытка хоть немного искупить свою вину перед Оливером и Мартином.
И я знала, что не позволю этому мальчику сломаться.