Wandering Moth

Примечание: на Фикбуке уже есть эта часть. Все диологи здесь будут на русском для вашего удобства так, как перевод вставлять тут, к сожалению, некуда. 

Желаю приятного прочтения.

тгк: Сумасшедшая Ши-Рай

 - The evil it spread like a fever ahead

It was night when you died, my firefly.

What could I have sead to raise you from the dead?

Oh, could I be the sky on the Fourth of July?

Wall you do enough talk

My little hawk, why do you cry?

Sufjan Stevens – Fourth of Juli

2161. До катастрофы 1 год и 6 месяцев.

Ара'хна разомкнула тяжелые веки прежде, чем обреченный вздох, коснувшийся тонких, искусанных губ, растворился в щемящей тиши утреннего леса. Тонкий свет восходящей из-за грозного гиганта Полифема звезды упрямо пробивался сквозь кущу девственно зелёных крон, увитых ветвистыми лозами ядовитого плюща. Рассветные лучи, мягко оглаживая, касались её заспанного угрюмого лица, лаская узорчатую россыпь тусклых веснушек на впалых щеках.

Шелестел в вышине шаловливый ветер. Внезапные порывы срывали одинокие листочки с голых ветвей серых громадных деревьев.

Все, как в детстве.

У скалистого кряжа вдалеке шумел небольшой приземистый водопад. Она навострила ушки, ощущая, как живо, будто прямо перед ней, проносятся его бушующие воды, ниспадающие в речную заводь, окропляя разгоряченную кожу тучей брызг.

От них ввысь поднимались капельки стуженного водяного пара. Молочный туман змеею расползался по лесу. Он стелился полупрозрачным покрывалом меж густых зарослей, второй кожей оседал на ее, совсем не женственных, костлявых плечах, по которым волной пробегались зябкие мурашки.

Ара'хна в неверии прикрыла глаза, борясь с диким желанием истошно завопить от безысходности. Она снова здесь.

В пятку впился острый камушек. Она болезненно сморщилась, чуть отступая назад. Ощущения слишком четкие. Так быть не должно.

Ара пробежалась глазами по знакомым с самого детства джунглям: мангровые деревья, ветвясь, упирались кронами в неестественно яркое голубое небо; пушистый мох укрывал мокрую землю; хищная зелень пестрела буйством ярких пятен, рябеющих в глазах. Она заметила возле себя мшистую тропку, усеянную свежими следами детских ножек. Немного размытые и неуклюжие, они уходили глубже в густой лес, исполосованный первыми лучами яркого небесного светила.

Она знала, кому они принадлежат.

Над головой громко гаркнула птица, и Ара'хна, вздрогнув от неожиданности, оглядела все вокруг; не примечая ничего нового, она тускло хмыкнула и не торопясь последовала за петляющими следами.

Среди деревьев-великанов иногда мельтешили белые мохнатые мотыльки, размером, наверное, с ее синюшную ладонь. Они, совсем тихие и занятые, пролетали мимо девушки, иногда замирая и недоверчиво приближаясь к протянутой в воздухе жилистой руке. Любопытные насекомые обхватывали длинными усиками ее чуть согнутые пальцы, щекотали лапками внутреннюю сторону ладони, приветствуя незваного гостя, и улетали, потеряв интерес к синему пришельцу.

Под ногами шелестела волглая трава, припорошенная подгнившей листвой и корявыми сучьями. Земельный запах угрюмо щекотал сморщенный носик, поглубже забиваясь под бархатистую, слишком нежную, девчачью кожу.

Стылый ветер приятно обдувал исхудалое лицо, играясь с взъерошенными чуть вьющимися на концах волосами, заплетенными в толстую косу. Она вымученно улыбнулась знакомой ласке, подставляясь под нежные порывы, пока длинные ноги вели ее дальше.

Следы со временем становились четче, неувереннее, будто проскальзывали в илистой грязи. Они петляли, и она петляла вместе с ними.

Острые ушки едва дернулись, улавливая неподалеку мелодичное журчание воды. Она обогнула старое поваленное дерево, укрытое водянистым лиловым мхом, и, руками раздвигая колючие кустарники, вышла на небольшой каменистый берег у кромки извилистого горного ручья. Бушующие волны, разбиваясь о выступающие камни, пенистым потоком неслись глубже в лесную чащу. В небольшой заводи, огражденной густой стеной закатного тростника, плавали стайки мелких рыбешек, чьи чешуйки красиво переливались в лучах, пробивающейся сквозь раскидистые кроны деревьев, восходящей звезды.

Она глубоко вдохнула затхлый запах сырости, чувствуя, как в груди медленно разливается щемящая тоска, охватывающая ее сердце каждый раз, как она, засыпая, просыпалась здесь – в лесу, о котором остались одни лишь горько-сладкие воспоминания.

У самой воды, на корточках сидела девочка.

Со спины не было видно ее лица, прикрытого длинными темными волосами. Ее тоненький хвостик в предвкушении метался по гладкой речной галке; ушки, слегка прижатые к голове, возбужденно дрожали, не реагируя на окружающие звуки. На сгорбленной маленькой спинке под натянутой кожей проступали очертания хрупкого позвоночника и ребер.

Девочка увлеченно бубнила что-то себе под нос, глазами выискивая красивые камушки на дне ручейка. Они, в искаженных лучах яркой утренней звезды, завораживающе поблескивали, красиво переливались синим и фиолетовым цветами, напоминая морские перламутровые ракушки. Такие далекие и необычные для лесных на'ви.

Девочке, знала Ара'хна, хотелось сплести красивые бусы для горячо любимой мамы, чтобы та в кои-то веки порадовалась и улыбнулась. Она давно этого не делала.

Мама любила разнообразные побрякушки, с гордостью носила их на своей длинной шее, сама вырезала бусины из костей и редкой древесины, обучала этому тонкому ремеслу и своих дочерей. Она часто говорила, что украшения – это память, о которой не принято говорить, но которую необходимо принимать. Девочка, правда, пока плохо понимала, как это, но надеялась, что когда-нибудь все же поймет.

А пока она просто хотела порадовать маму. И получить редкую похвалу конечно же.

Поэтому, воодушевленная возможной лаской, девочка быстро шарила ручками в холодной воде, цепляясь за все, что переливалось, блестело или светилось. Пухлые пальчики неприятно покалывало от, впивающегося иглами, ледяного озноба, но она, кажется, совсем не замечала этого, увлеченная собственными фантазиями. Многим позже она обязательно попросит папу помочь ей проделать небольшие дырочки в бусинах, чтобы потом вплести в них прочную белесую мотыльковую нить, которая уже лежала в резной шкатулке, дожидаясь своего часа.

На заспанном лице, усеянном множеством точек-звездочек, проступила робкая улыбка, хвостик заметался сильнее.

За спиной, у леса, послышался тяжелый женский вздох.

- Ара'хна.

Она и девочка одновременно повернули головы в сторону голоса. Ушки у обеих непроизвольно прижались к голове.

Перед ними, хмурая и напряженная, стояла высокая женщина, изящная и до невозможности красивая. Ее припухлые чувственные губы сжались от недовольства, когда она увидела девочку, копошащуюся в холодном ручье; меж надбровных дуг пролегла глубокая складка, выделявшаяся на морщинистой коже тонкой, синей полосой. Весь ее суровый вид вызывал одно лишь острое желание сбежать куда подальше, лишь бы не чувствовать на себе тяжелый взгляд кошачьих глаз, пылающих жженым янтарем.

- Мама?

Девочка опешила на секунду открывая и закрывая рот, словно рыба, она хлопала большими удивленными глазами напуганного шестинога и совсем не знала, как реагировать на внезапное появление матери. Ей вдруг стало так дурно, что возможность связно говорить неожиданно пропала, махнув рукой на ее жалкие, булькающие, потуги. Она неуклюже поднялась на ноги, встряхивая мокрые руки от лишней влаги, и рассеянно огляделась вокруг, примечая, что небесное светило уже давным-давно полностью показалось из-за Полифема.

О Эйва, она же даже не предупредила никого о том, что ушла.

Мама подошла ближе. Ее длинный изящный хвост с пушистой кисточкой на конце нервно метался из стороны в сторону, выписывая резкие кульбиты в воздухе. Уши раздраженно дергались от нарастающей злобы, готовой волной обрушиться на безмозглого ребенка, неловко стоявшего напротив. Что-что, а характер у тсахик тяжелый – это знают все.

Она придирчиво оглядела маленькую Ара'хну с головы до ног, примечая виновато опущенный хвостик и дрожащие от холода, бледные пальчики. Ни ран, ни ушибов никаких замечено не было – уже хорошо. Девочка на нее не смотрела, вперилась взглядом куда-то в пол, якобы увлеченная темными камушками под ногами и молчала, проглотив язык, видимо.

- Объяснишь мне, что ты здесь делаешь? – мама устало выдохнуло, чуть расслабляясь. Она потерла пальцами переносицу, провела рукой по слипающимся от недосыпа глазам и ближе подошла к девочке, чья макушка доставала ей лишь до груди, прикрытой красивой узорчатой шалью. – Ты даже не позавтракала с нами, моя Ара. Почему не предупредила о том, что уйдешь на рассвете? Отец сильно беспокоится.

Ара'хна стыдливо опустила голову ниже, глаза предательски защипало. Упоминание отца заставило сжаться еще сильнее, ссутулить угловатые плечи. Хотела бы она сейчас стать размером с рыбку в речке, уплыть отсюда, смыть с себя укоряющий тон матери, разочарованный очередной ее выходкой. Разочаровывать родителей, которые, Ара знала, итак в ней разочарованны – самое последнее, чего она хотела бы.

Она сжала ладони в кулаки, впиваясь в них грязными ногтями. Наверняка останутся впалые следы. Этуа обязательно заметит, начнет расспрашивать, в конце концов, все поймет и сочувствующе подожмет свои пухлые губы, в бесполезной попытке утешить. Сестра всегда так делала.

Она тихо и как-то обреченно вздохнула, собираясь с мыслями, поднимая взгляд. Нужно быть честной.

- Мам, понимаешь, - замялась, больно прикусывая щеку. Ей совсем не хотелась говорить о подарке. – Я ушла так рано, потому что хотела кое-что найти, здесь, в ручье.

Она неловко переступила с ноги на ногу, неопределенно махнув рукой на каменистый берег. Отвела глаза в сторону. Вроде и не врет, а все равно погано. Будто ее скинул со спины взбешенный па'ли и она упала прямо в кучу жутко воняющего навоза, шлейф которого будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Фу.

Маленькая Ара'хна скривилась, припоминая один такой недавний случай и почувствовала, как ее щеки осторожно коснулись, мягко обводя темные полосы, теплые сухие пальцы. В нос ударил родной запах водяных лилий и жженого кориандра.

Мама ласково заправила выбившуюся прядь волос ей за ушко. Нежно очертила мозолистой рукой россыпь белесых веснушек и улыбнулась тепло, как-то даже понимающе.

- Ты очень похожа на меня. - Шепнула тихо, еле слышно. В ее глазах на секунду промелькнула тень гордости, почти сразу утонувшая в немом сожалении. – Не понимаю, хорошо это или плохо?

Мама удрученно нахмурилась, сомкнула челюсть так, что, кажется, жалостливо скрипнули зубы.

- Идем, моя Ара. Я думаю, Этуа отложила для нас плоды скорлупника. Успеем позавтракать.

Девочка замялась. Она сконфуженно шмыгнула носом и смиренно кивнула, цепляясь за протянутую женщиной ладонь.

Альфа Центавра медленно приближалась к зениту. В чаще леса стрекотали острокрылы, снующие стайками в поисках пыльцы и нектара. Где-то в зарослях вскрикивали любопытные пролемуры, чьи цепкие лапки хватались за шершавые ветви деревьев. В маленьком дупле шуршали горбатые ящерки, упорно вьющие себе гнездовье. Джунгли никогда не спали, но, казалось, только сейчас задышали глубже, впитывая бодрость дневного света.

Женщина и девочка ушли, оставляя после себя душный запах мокрой земли и кориандра, а еще противную недосказанность. Такую, которую копишь в себе годами, не имея возможности хоть что-то изменить.

Став взрослой, Ара'хна поняла, что было не так в их с матерью отношениях. Сколько бы ни пыталась девушка, сколько бы усилий не прилагала, чтобы угодить, сколько бы слез не проливала, мама все равно выбирала не ее. Она не винила, нет. Просто не понимала, почему родительской любви не хватало на двоих? Почем они не могли посмотреть и на нее тоже?

Иногда, в самые плохие дни, Ара'хна ненавидела свою старшую сестру на столько, что хотела, чтобы та исчезла. Просто перестала существовать, мозолить глаза. Чтобы, хотя бы один день родители уделяли большую часть своего внимания ей, Аре. В такие моменты она шла молиться к древу Великой Матери. Присаживалась на колени у самых корней и безостановочно бормотала молитву, силясь не заплакать от безысходности и распирающей душу ядовитой зависти. Молилась она часто и долго. Порою часами не отходила от корней, пока не чувствовала онемение в ногах и острую боль в спине. Но становилось легче, действительно легче.

Хватало на несколько дней, а потом все возвращалось. И злость, и зависть, и чувство полного опустошения.

Пока в один день, три года назад, мама не отправилась на переговоры с Сопротивлением.

Наверное, именно тогда все и начало рушиться.

Она запомнит тот дождливый вечер на всю жизнь. Он выжжен гнойной язвой в ее памяти.

Когда это случилось, не было никаких предпосылок. Никаких знаков или какого-то тревожного чувства в груди. Ровным счетом ничего.

Она как обычно пряталась в кустах, вырезала из дерева причудливые фигурки для детей, неразборчиво мычала песенку себе под нос, пока где-то в отдалении у реки ее усердно искала злющая, как голодный пулулукан Этуа.

Первые капли очернили девственно пыльную тропинку, и ей пришлось вылезти из своего укрытия под натужный скрип собственной поясницы. Постепенно мелкая морось набирала обороты – превращалась в настоящий ливень. Дождь нещадно барабанил по упругим листьям папоротника, падая прямиком наземь.

Глаза застелила водная пелена. Сморгнув, она побрела к Дерево-Дому попутно выискивая среди листвы и ветвей старшую сестру. Толку от этого было мало, если честно – непроницаемая стена бушующего ливня не давала разглядеть ровным счетом ничего дальше собственных ног.

Что ж, сестра сильная, не пропадет. А вот Ара'хна вполне может.

Поэтому, не теряя больше времени на раздумья, она по памяти и уповая на удачу, направилась в сторону дома, вроде бы.

Сквозь шум дождя послышались неразборчивые крики и чей-то плач. Она кое-как доползла до знакомой тропинки возле гигантского дерева. Звуки становились все отчетливее. К ним примкнул озлобленный вопль. Какой-то уж больно знакомый. Отцовский.

Она сорвалась на бег. Ноги, затекшие от долгого сидения, постанывали, еле таща ее безвольное тельце, но она, стиснув зубы, перепрыгивала через выпирающие корни, спотыкаясь и чуть ли не падая на острые камни. Мысли лихорадочно путались, мешались в непонятную кашицу. Что могло случиться? Что такого могло произойти, что отец кричал так?

Ара'хна ускорилась. Она выбежала на небольшую полянку у самого Дерева-Дома и увидела странных на'ви в бронежилетах.

Что здесь делает Сопротивление?

- Папа?

Она окликнула отца. Резкий металлический запах обжег легкие, оседая солоноватым привкусом на кончике языка. Зажав нос, девочка вглядывалась в мельтешащие синие спины женщин и мужчин, замечая среди них знакомую макушку.

Отец, скрючившись, сидел на корточках в окружении испуганного народа. Ара протиснулась к нему, отталкивая застывшие каменными изваяниями тела, и непонимающе уставилась на странно знакомую узорчатую шаль. Красную.

Кто-то завопил. Болезненно так, умирающе.

Ара'хна поздно сообразила, что крик этот, истошный, хрипловатый, принадлежал ей. Она упала на колени, царапая нежную кожу дрожащих ног. Заторможено мотала головой, отрицая подступающее осознание. Кровь гулким молоточком стучала в ушах, пока Ара, глупая Ара, стискивала в руках плотную ткань своей набедренной повязки.

Что, девочка, правда глаза колет?

Слюни мешались с соплями, она давилась ими, сдерживая порывы ногтями расцарапать собственное горло. Слезы, как принятие, обожгли раскрасневшиеся щеки. Ей казалось, что они разъедают ее лицо, падают на руки и разъедают, потом на колени и их разъедают тоже.

Мама лежала неподвижно, будто спала. Сейчас откроет глаза, очнется, поманит рукой. Не поймет совсем, почему они плачут.

Где-то отдельной частью затуманенного сознания Ара почувствовала, как холодное запястье сдавили чужие пальцы. Она не обратила внимания чьи.

Ее тело мелко подрагивало от безостановочных рыданий. Ара вцепилась в мамину рук так, будто хотела оторвать. Она прижала ее к своей щеке, мягко огладила тыльную сторону ладони. Холодная. Почему она такая холодная?

Она попыталась позвать женщину. Но из сдавленного горла вырвалась лишь нечленораздельный хрип. Слезы потекли сильнее.

Кто-то схватил ее под локти, оттащил от тела. Ара не сопротивлялась, отключилась, кажется. Последним воспоминанием остался яростный рык отца и мелькавшие перед взором потухшие янтарные радужки материнских глаз.

Маму убили.

Как она узнала многим позже, во время очередных переговоров Сопротивление попало в засаду RDA. Ее подстрелили, солдаты успели донести тело до Дерева-Дома, но было уже слишком поздно.

Все, что мама оставила после себя – это кучу разбросанных вещей в их скромном жилище, как живое напоминание, и молчаливое осознание – теперь все не будет как прежде.

Пелена вымученной скорби застыла на лице восковой маской. Она не могла отпустить. Не сейчас, когда нуждалась в маме больше всего на свете.

Утомительно.

Ара вглядывалась в тихую заводь, искала на мутном дне ответы на незаданные вопросы. Ветер игрался с ее волосами, утешающее свистел, ласкал продрогшее тело. Хвост за спиной плавно покачивался из стороны в сторону, вторя тягуче липким эмоциям.

Отчего-то просыпаться совсем не хотелось.

Возможно, когда-нибудь Великой Матери надоест этот самообманом.

Возможно, когда-нибудь она уснет навечно.