СТМД

Сны твоих мёртвых друзей - 1992

Хрусть-хрусть. Снег под ногами, снег в воздухе, снег перед глазами. Всё - одна большая снежная мгла.

Холодно. Он не чувствует половину тела, не может ей двигать - задубела. Замёрзла. Навсегда. Лёгкие тоже замерзают. Снежинки попадают внутрь и оседают на стенках, морозят, тонкими иглами упираются в диафрагму и сосуды. А по сосудам попадают в кровь. Вены, каждая, даже самая мелкая, болят. Сжимаются. Сердце не может пропустить снег с кровью, тоже сжимается. Вот-вот разорвётся.

Может, так и ощущается боль. У неё нет определённого места. Она везде и сразу.

Нурай рядом. Янар это знает, хотя видит только их ботинки, занесённые белой крупой. Нурай тащит его, вцепившись в плечи, ругается, сплёвывает снежинки. Пыхтит. Наверное, ему тоже больно.

Хочется пить. Горло чешется, гортань раздражает кашель. Что-то булькает, мешает нормально вдохнуть. Мокрота? Надо будет попить горячий чай, как только дойдут, кружек десять...

Он снова отрубается и сам не знает на сколько. Тело двигается на автопилоте.

Хрусть-хрусть.

Хрусть-хрусть.

Мозги стучат в уши. Монотонно, бесяче.

«Нет, ты совсем что ли ритм не чувствуешь? Не так надо, надо, чтобы интересно было, тарелки добавить, трещетку...»

«Но у меня всего две руки!»

«Научись стучать ногами!»

Гера всегда хотела играть в рок-группе, даже гитару пронесла сквозь года и войну. Янара, как близкого приятеля, без вопросов усадила за самодельную барабанную установку - ящики, банки и несколько украденных кастрюль - и начала учить «чувствовать ритм». Янару их занятия не нравились. Придумывать на ходу новые оскорбления весело, а стучать ложками по чьей-то каске - нет. У него никогда не получалось хорошо. Вот если бы по банкам предложили пострелять...

Выстрел-выстрел-выстрел. Пауза. Четвёртый-пятый-шестой.

Янар приподнимает голову, пытается рассмотреть хоть что-то в белом свете, но сдаётся. Голова кружится. Всё плывет, всё смазывается, скручивается в водоворот.

- Всё хорошо, - перекрикивает ветер Нурай. Вешает автомат обратно на плечо.

Всё хорошо, потому что волчара рядом. Он всегда рядом. Он всегда выживает.

Янар помнит его мелкого, зашуганного, в одной вязанном свитере и калошах на шесть размеров больше. С окровавленным клинком в руках. С большущими фиолетовыми глазами, как сирень.

«Волки пали, - первое, что он сказал мастеру Крику. Стоял в сугробе, такой маленький и серьёзный, с насквозь промерзшим лицом, дрожал, - командование не выдало приказа...»

«Всё хорошо, - ответил Крик. Подтолкнул Янара, недовольного воробья, вперёд, - мы заберём тебя с собой. Хочешь стать совой?»

«Да какая из него сова?! - вспыхнул тогда Янар и на "щеночка" посмотрел враждебно, - не дорос ещё!»

Крик поставил ему подзатыльник и вежливо убедил общаться нормально. А Нурай стоял и смотрел фиолетовыми-фиолетовыми глазами, полными надежды.

За его спиной тонули в крови согильдийцы, разлагалась плоть и стонали умирающие сектанты. До того, как пришел патруль сов, он сидел в холодных объятиях трупа - матери, как расскажет через много лет - и ни о чем не думал. Ни разу не заплакал.

«Наверное, я не умею плакать» - сказал Нурай, когда Минта зашивал ему бедро. Упал на штырь - кровищи вылилось много.

«Наверное, ты дурачок» - ответил Янар и так и не повернулся, хотя с самого начала шёл смотреть на операцию. Зато руку его не выпустил. Как схватил там, в поле забытой военной техники, больше не отпускал. Не отпустит, отпрыгнув смущённо, до первой шутки Минты.

«Ты тоже» - вздыхал Нурай, когда Янар прыгал на костылях по всему лагерю вместо того, чтобы отлеживаться в кровати.

«Ты больше дурачок» - выбитый зуб и волчья обида на целых три дня - столько не общались, прятали носки друг друга и гнули ложки.

«Нет, ты» - лихорадка на целую неделю - заразился от сестры - и бредовое предложение пойти ловить рыбу на окурки.

Нурай всегда рядом. Нурай брат. Нурай - вся жизнь.

«Присматривай за моим идиотом» - просила Тайя, когда умирала. Сломанная пополам винтовка лежала рядом. Демон завывал за зданием. Янар тогда может рыдал, а может нет - не помнит. Тайя глупо улыбалась, жутко, потому что никогда так делать не умела, а затем ударила волчару по лицу. Не успела объяснить зачем.

Нурай вскрикивает, хватка слабеет. Янар ничего не понимает, но пытается спросить.

Вместо вопроса вырывается хрип. Ледяной воздух душит. Грудь сдавливает.

Дышать. Дышать. Хотя бы чуточку кислорода. Немножко.

- Ты боднул меня в нос, - гнусаво объясняет Нурай, - не мотай башкой! - злится ради галочки, чтобы найти в этом силы. Чтобы не обезуметь.

Янар хочет засмеяться. Янар хочет сказать «а ты не жмись ко мне!», но вместо этого задыхается.

Ноги перестают идти, отказывают. В глазах пляшут чёрные круги.

«Разве фейерверк не должен быть разноцветным?»

«Как я тебе цвета углем нарисую? Критикуешь - предлагай!»

Нил всегда очаровательно упирала руки в бока, когда злилась. Её сердитую рожицу Янар пронесёт в сердце.

«У Минты есть йод и зеленка. Попросите немного» - и Нурая, лениво развалившегося на кровати, тоже. Расслабленный, в майке и шортах, изнуренный летней жарой.

Тепло. Пальцам тепло.

Перед глазами лицо Нурая. Он кричит что-то, надрывается - Янар не особо слышит. Долетают обрывки фраз.

«Я бы хотел умереть героем» - признавался Янар шёпотом.

Лежали на его кровати - почему-то она оказалась шире - пару недель назад, жались друг к другу под двумя тёплыми одеялами. Радиатор вышел из строя, у Надора и механика Рыцарей, кажется, Ирон, никак руки не доходили починить.

«Зачем тебе умирать?» - так же вполголоса спрашивал Нурай. Смотрели друг в другу в глаза, пока не засыпали.Ответа никто не находил.

Зачем ему умирать?

- Не умирай!

Ветер сдувает слезы, но одна капает ему на лоб. Янар этого не чувствует.

У Нурая кровь тоненькой струйкой бежит из носа, губы покусанные. Лёд блестит на ресницах. Весь мир бело-серый, с синеватым отливом, и только кровь сияет алым.

В его мире только два цвета. Так было. И так больше не будет.

«Я умираю?»

«Я умираю с вас! - падал со всего размаха Крик в кресло, театрально изображая обморок, - взрослые люди - и потащились среди ночи черт знает куда!»

«Не куда-то, а в супермаркет», - недовольно бурчал Янар. Задница горела - спасибо изобретению мастера: ружью, заряженному солью! И почему вечно доставалось только ему?

«В супермаркет! - Крик хватался за сердце, да, за хлебушком сходить»

«За шоколадками, - виновато поправляла Каррин, - для мозга полезно. Хочется иногда сладкого, понимаете... »

На губах соль. И что-то кислое, с неприятной сладостью. Вместе со слюнями скапливается за щеками, вытекает наружу, не удержать, к великому стыду. Что-то липкое, горячее, противное.

Янар пытается вздохнуть, давится этой непонятной жижей, и кашляет, кашляет, кашляет.

Нурай рядом. Ладони держит на его щеках. Плачет.

«Мужики не плачут, - пожимал плечами Дакар, когда Налда вправляла ему плечо, - семь лет назад, начало войны, мы в эпицентре. Вокруг кишки, трупы. Рука в мясо, думал, без неё останусь. Но нет, выкарабкался. Даже не пискнул, когда без наркоза штопали. Учитесь, молодёжь»

«Слезы - не показатель слабости, балда» - и Керел шлепала его белым тапком по спине.

«Понял, зайка, я не прав, - искренне соглашался Дакар, - Налда, ты стукни посильнее, как только закончишь, мне срочно надо прореве-! » - и матерился тихо-громко, когда приказ моментально выполняли. По щеке, на радость малолетней публике, катилась скупая мужская слеза.

Жизнь проносится перед глазами. Много людей, улыбки, слезы. Новая палатка, рыжий-рыжий снайпер, медик в одежде детектива. Костер до неба, вода-чай в кружке, рваная рана от таза до ключиц. Нежная улыбка Нил и черное масло на щеках. Их с Тайкой комната. Родители. Маленький Нурай с кровавым ножом в руках.

Это обрывки, его личный фотоальбом. Давно забытые кадры, навсегда сохранившиеся в памяти.

«Я умираю.»

На этот раз точно и бесповоротно.

Воздуха нет. Как из дырявого матраса, выходят последние вздохи. Закрытый клапан не поможет, если в резине несколько сквозных. Как в нём автоматных пуль.

Янар слишком мало прожил, чтобы много говорить.

«Не оставляй меня» - он боится одиночества.

«Мне холодно» - он боится холода.

«Я не хочу умирать» - на самом деле он боится смерти.

Стискивает волю в кулак. На последнем издыхании просит:

- Уходи. - И находит в себе силы на самое последнее, - ты всегда. Выживаешь.

Маленьким, с ножом в руках. Подростком, с разбитой головой. Юношей, распотрошенным демонами.

Всегда выживает.

- Мне без тебя жить не надо, - слова тонут в ветре.

Снег бьёт по глазам. Небо тёмное и пыльное, затянутое облаками. Почти фиолетовыми, как у Нурая глаза. Красиво.

Наверное, Янар рад. Наверное, он все-таки не хочет уходить в одиночестве.Наверное. Он не понимает.

Ему не холодно. Вечный лёд, убивавший несколько месяцев, тает.

Ему тепло. Даже горячо - руки сжимает в своих Нурай.

- Зря я... Тебя зашивал. Что ли...

Ему не больно. Ему не тяжело. Ему не страшно.

- Я не уйду.

Нурай ложится рядом, голову кладёт ему на грудь, ухом к сердцу. Обнимает.

Янар его не видит и не слышит, не чувствует. Зарывается пальцами в волосы. Их тоже не чувствует.

Идёт снег. Небо тёмное, с мельтешащими туда-сюда белыми мухами. Настолько красиво, что хочется умереть.

«Прости меня».

Совы не умеют любить, совы черствые. Волки - нет. Они всегда привязываются до самого конца.

Нурай всегда выживает и всегда остаётся один.

Это грустно.

Додумать Янар не успевает. Наваливается усталость.

«Прости меня».

Он всегда виноват перед Нураем. Они всегда ругаются, а потом мирятся за несколько предложений.

Он попросит прощения потом, когда проснётся. А сейчас надо спать.

Идет снег.

Небо чёрное.

В мире нет других цветов, кроме чёрного.

Затихает ветер.

Тепло. Спокойно.

Не страшно.