Часть 4: Смерть
Ступни, при беге, до растяжений выворачивались, клонили его в разные стороны — раскачивая; вязли в растоптанной, рыхлой почве пастбища, где в растущей осоке, цепляющейся за влажную кожу запястий, оставляющей пощипывающие ранки, таились кучи коровьего помёта, а в коленях, вовсе перестающих сгибаться должным образом, медлительно, наждачной бумагой перетирали кости. Сердце в заполненной кипящей водой груди, бултыхалось, вибрируя стукалось о стенки, напоминало о физической подготовке и школьных стометровках, с печальными оценками. Осознавать долго не проходилось приближающийся контрастный с шелестом в ушах, хрипящий лай собак. Просто, неожиданно захотелось пулю в голову от молодого офицера, истекающего кровью в теперь чуждой, разрушенной забегаловке, где пахло мясом, чтобы вовсе выветрить опустошающую мысль «Я не попрощался» или, веря в перерождение, быстрее стать нормальным.
Выносливость постепенно истощилась, принося за собой темные, мигающие пятка в глазах, заставляя остановится, хватаясь потными ладонями за рёбра, пытался надышаться (перед смертью). Щурясь от солнца, цепляясь взглядом за движения в плещущейся траве, ловя иррациональные метаниям с воем, его передёрнуло:
– Три... – прошептал.
Они начали выскакивать по-очереди лапами на грудь — валили на спину, выигрывая преимущество на земле. Водя мохнатыми, длинными мордами щёлкали, в попытках уцепиться за кожу бивших их рук, только пугались от комков брошенной в панике, земли, напоминающих камни — еле отшатывались. Он видел крошечные глаза, наполненные кипящим свирепством, иногда подмигивающие игриво. Чувствовал, кислый выдох, при каждом прыжке в колосьях, игриво махая хвостом; колючую шесть в глотке и мясистую плоть, скользившую под давлении клыков ; и кровь оказавшуюся пересоленной. Приближение смерти сопровождалось резью в области глотки и онемением; становилось трудно дышать, хватая ртом будто угарный газ, глаза слезились; разум разливался в стороны, вытекая наружу, разбрасывая последние воспоминания, теряющиеся в пустоте.
Тобиас размельченный и воодушевлённый тяжестью жизни, никогда не сражающийся — встаёт перерождённый. Оценивает состояние запачканной мясом псины, догладывающей другую, и решает, что наступил его ход, беспощадно накидываться, зарывая пальцы в коричневую шесть, сжимать, сжимать и сжимать толстую шею до онемения. Движимый лишь ненавистью и безумием, выпускающий злость на себя — душит без единственной на то причины, ведь последняя вовсе покоится на улице с разбитым асфальтом. Игнорируя поставленные ссадины клыками, борющимся за жизнь животным, ослабляет хватку, морщась от дискомфорта и глупо, от подростков уверенности упускает своё преимущество, снова ловит лицом слюну с примесями — проигрывает.