Глава 1
Я всегда удивлялась некоторым людям. Их воображению, их нестандартности. Кто бы мог подумать лет двести назад, что к старой часовне однажды подойдёт девушка, и подумает: "Чёрт возьми, хорошее место для пивнухи"! С тех пор, 5 лет назад паб "Хайтауэр", названный так в честь высокого шпиля на самой верхушке, открыл свои двери для первых посетителей.
Свет разноцветных неоновых ламп слепил каждый раз, как в первый. За 3 года я изучила каждый сантиметр этой сцены и научилась двигаться наощупь, предварительно закрывая глаза то ли от мерцающих фонарей, расставленных по углам, то ли от переполненных похотью уродливых лиц гостей. Я карабкаюсь на самый верх по пилону, отпускаю руки и выгибаюсь, плотно прижимаясь лопатками к холодному металлическому шесту. Я начинаю чувствовать, как кровь приливает к моей голове, а это значит, что следует завершать трюк. Я на мгновение расслабляю мышцы ног и лечу вниз, но вновь напрягаюсь, едва моя голова не достигает стеклянного пола сцены.
До моих ушей доходит свист и шелест купюр. Люди любят игры со смертью вне зависимости от их исхода: выкрутится ли жертва из опасной ситуации или же нет, они готовы заплатить сколь угодно за такое зрелище. И я предоставляю им эту услугу.
Музыка становится чуть тише, а аплодисменты и звон бокалов громче. Я поднимаюсь, открываю глаза и наугад посылаю воздушный поцелуй кому-то из публики. Моя смена на этом завершается.
Пройдя по коридору за кулисами, я отодвигаю шторку и оказываюсь в гримёрке. Глупо, но Эмили постаралась на славу, оборудуя эту комнату: огромное зеркало с множеством огоньков по краям рамы, бежевый диван из заменителя кожи, какие-то плакаты с моделями из журналов на стенах – у хозяйки имелся хороший вкус не только на дизайн, а, казалось, на саму жизнь. Я присаживаюсь на табурет возле зеркала и обнаруживаю, что всё ещё улыбаюсь. Я запрокидываю голову, делаю глубокий вдох и, наконец, расслабляюсь. Профессиональная улыбка танцовщицы пропала вместе с лёгкой дрожью в руках.
Я снимаю кружевную черную маску, смываю макияж, слишком вычурный даже для этого места и начинаю переодеваться.
— Грацие, Марси! Вот это шоу!
Эмили вприпрыжку ворвалась в гримёрную комнату и плюхнулась на диван. Её рыжие волосы были собраны в пучок, и это означало лишь одно – она и впрямь не могла поверить своим глазам. У всех безумцев свои заморочки, и если она действительно в прямом смысле не может поверить в то, что видит перед собой из-за пары свисающих прядей – то это её дело.
— Я тут вообще-то почти голая стою, — говорю я, прикрывая грудь.
— Марси, это я должна тут стыдиться того, что не отрастила такие длинные ноги!
Эмили, изрядно порывшись в карманах своей кожаной куртки, вытащила пласт скрученных купюр и начала пересчитывать.
— Мы богаты... — шептала она. В уголках её глаз наметились едва заметные складки, выдающий с потрохами возраст Эмили, который она так рьяно пытается скрывать.
Я начала возиться со шнурками длинных замшевых сапог. Всё же, самое утомительное в работе танцовщицы отнюдь не сами танцы, а переодевания. И, возможно, до отвращения длинные каблуки, на которые пускает слюни противоположный пол. Эмили подскочила ко мне, присела на корточки и принялась помогать – это был очередной мелкий, но приятный жест благодарности от неё.
— Вот смотрю на тебя, и самой попробовать хочется... Да кому я нужна, старуха?.. — уголки губ Эмили слегка приподнялись. Так обычно улыбаются матери, чьим чадам удалось исполнить давние мечты родителя.
Я усмехнулась:
— Ты-то старой себя называешь в тридцать пять? Посмотри, что творится: для этого времени ты ещё ребёнок.
— А кажется, что уже век живу, — отнекивалась Эмили, пряча глаза. — Ни дня спокойной жизни.
— Ну-ну, давай не о плохом, — закончив манёвры с обувью, говорю я, выпрямляясь. — Ты ведь ворвалась не ради того, чтобы поныть? Что там про "богатство"?
Эмили вновь падает на диван, разворачивает пачку денег и вновь пересчитывает всё по нескольку раз, пока я заканчиваю разбираться с одеждой.
— Триста, шестьсот, девятьсот, тысяча двести... — громко озвучивает Эмили.
Когда до моих ушей донеслось "тысяча восемьсот", я оторвалась от зеркала и бросила взгляд на рыжеволосую толстушку, возбуждённо ёрзающую по бежевому дивану. Это оказалась не шутка – мы действительно собрали за сегодня тысячу восемьсот ринтов! Нет, больше...Эмили замолкла на числе "две тысячи сто".
— Да я в жизни таких денег не видела, — сглотнув ком в горле, говорю я. — Они...настоящие? Все?
— Запомни, красотка, в этом мире нельзя сделать только 2 вещи: укусить себя за локоть и обсчитать Эмили Пик, — с этими словами Эмили протягивает мне деньги.
Я сжимаю в ладони 600 ринтов.
— Повеселись от души, Марси. Ты заслужила.
— Было бы где, — усмехаюсь я. — Бинмарт не слишком щедр на развлечения.
Эмили залилась смехом.
— Ну тогда я всегда буду не против, если оставишь пару десятков ринтов в этом пабе.
Она встаёт с дивана и снимает с вешалки моё чёрное вилюровое пальто.
— И купи себе что-нибудь потеплее. Здешняя зима никого не щадит.
— Хорошо. До скорой встречи, Эмили.
Я отодвигаю красную вискозную шторку и направляюсь к чёрному ходу, дабы лишний раз не словить овации гостей. Со временем это начало утомлять.
— Прошу, будь осторожнее, — слышу тихий голос Эмили позади меня.
Я промолчала. Бинмарт – есть одна сплошная опасность. Впрочем, как и весь Ринторен.
За дверью был он. Растерзанный, уродливый, бесхозный холодный город, вечно погружённый в снег. Каждый разграбленный до костей панельный дом, каждое посиневшее тело, едва ли выпускающее изо рта клубки пара – шрамы, оставленные минувшей революцией – беспощадной и безрезультатной.
Пока я танцую в пабе, бродяги ловят ворон, чтобы пожарить их на костре. Обычно, остаются только когти, клюв и глаза, остальное – бесценное мясо, на которое можно протянуть ещё недельку-другую. Пока я слушаю звон монет, они слушают стоны агонии таких же, как они сами. Хрипы и кашель полутрупов с, как минимум, воспалением лёгких. Отверженные, чей смысл жизни направлен на выживание. Я вижу их, завёрнутых в простыни, без пяти минут мертвецов и благодарю судьбу за то, что мне повезло чуточку больше.
Я нащупываю в кармане две купюры, по триста ринтов каждая. Крепче сжимаю деньги, проходя мимо женщины, сидящей на углу. Ноги обмотаны бинтами, ладони спрятаны в рукавах изношенного пуховика. Глаза закрыты. Губы практически чёрные.
"Мёртвая, что ли?" — я задержала взгляд на ней, но старалась не сбавлять темп. Женщина в лохмотьях сидела неподвижно, подобно гаргулье, созерцающей владения своего лорда. Наверное, она сейчас как раз смотрит на своё изнемождённое тело свысока.
На пустынных улицах Бинмарта было излишне много народу для четырёх утра. Виноват ли в этом паб "Хайтауэр" и мой сегодняшний триумф, или же пилигримы из других городов решили, что этот город – хорошее место для остановки?!
Я сворачиваю в подворотни, мысленно представляя себе тёплый чай и не менее тёплую постель. Ещё 10 минут пребывания на морозе, и мои руки превратятся две булавы, по пять острых игл на каждой.
Впереди мелькают два мужских силуэта. Один из них – коренастый и с маленькой головой, другой же был худым и высоким, словно столб электропередачи или небольшое деревце. Худой силуэт, кажется, направляется в мою сторону, силуэт с маленькой головой – удаляется.
Я разминаю руки в карманах, не забывая о шестистах ринтах.
Двое пересеклись. Я подхожу достаточно близко, чтобы разглядеть худого и высокого. На нём надет капюшон, из-под которого торчит длинный, заострённый вниз, нос. Щёки впалые – значит, не из высшего сословия. Однако, одет слишком хорошо для бродяги. На талии болтается кожаный пояс.
Коренастый мужчина с натянутой на крошечную голову шерстяной шапкой одет в полушубок. Такой же я видела, когда проходила мимо гардероба в пабе "Хайтауэр". Вряд ли он был скуп на чаевые.
Худой силуэт идёт мне навстречу, я слышу хруст снега под давлением его сапог. Сжимаю 600 ринтов крепче.
Я опускаю взгляд и мысленно приказываю себе расслабиться. Многие из богачей давно обратились к наёмникам, когда поняли, что мысли о внезапном ограблении их окончательно доканали. Я не из богатых, но могла бы позволить себе нанять какого-нибудь бродягу. Тот бы и за кусок мяса, не вороньего мяса, дал бы обет защищать меня до потери пульса. И все же, больно мне лень искать подходящую кандидатуру.
7 минут пешком и тёплый чай. За угол, затем прямо, затем в последний подъезд, на последний этаж. Тёплая постель.
Ещё немного, худой и высокий пройдёт мимо, а я забуду о нём так же, как забываю и остальные лица.
Я поднимаю глаза и вижу, что коренастый силуэт с маленькой головой куда-то исчез. Прищурив глаза, я вновь нахожу его: тот лежит на снегу. Перепил?
Худой и высокий обернулся, его длинный нос предательски выглядывает из-под капюшона. Лежачий не встаёт, и я начинаю нервничать. Я ускоряю шаг, вскоре вовсе переключаюсь на бег, падаю на колени и принимаюсь трясти коренастого мужчину за его широкие жилистые плечи. Переворачиваю его так, чтобы он лежал лицом кверху.
— Не стой, а помоги! — кричу я худому и высокому. Тот медленно подходит.
— Иди отсюда, пока охрана не набежала, — хрипит он.
Я второпях расстёгиваю полушубок коренастого, а затем ещё несколько слоёв одежды и прикладываю ухо к грудной клетке. Стука нет.
— Как ты... — обращаюсь я к худому и высокому. Но вижу, что его нет на том месте, где стоял пару мгновений назад. Испугался и удрал?
Я провожу рукой по толстому слою шерсти и кожи и нащупываю бугорок – бумажник, запрятанный в самый дальний внутренний карман.
"Никто не узнает, никто не увидит..." — твержу себе без остановки.
Не то, чтобы мне нужны были деньги. Где-то в теплом вилюровом пальто лежат смятые 600 ринтов. Те самые, по две купюры в триста, на которые можно было бы жить спокойно месяц-другой. Но раз существует возможность разбогатеть ещё на пару сотен, только сумасшедший бы ей не воспользовался.
Я открываю кошелёк. Пятьдесят. Не слишком щедро для столь упитанного мужика. Окоченевшими пальцами я аккуратно вытаскиваю пожухлую купюру.
— Что творишь, мразь? — Проорал кто-то за спиной. Я подскакиваю от неожиданности, смешанной с животным страхом. Силуэт в двух десятках метрах от меня, ноги расставлены шире плеч, в руках что-то, напоминающее охотничью винтовку. Поймана с поличным.
— Вы это мне? — невозмутимо говорю в ответ. Наверное, я могла бы ответить что-то ещё более идиотское, будь время на размышления.
— Чёртова стрипуха, совсем крышей двинулась? Ясно, как день, что я тебе говорю! — Двухметровый амбал двинул пальцем предохранитель. — Что ты с ним сделала, сука? — Орёт он.
Я на ватных ногах делаю шаг назад. Затем ещё один. На каждый его шаг вперёд я делаю один назад. Я хотела бы объяснить, что случилось, да знала бы.
Я делаю ещё один шаг назад.
— Клофелин? Яд? Что ты ему намешала?
Амбал пинает ногой побелевшее тело на снегу. Пока его взгляд на мгновение опустился, я делаю четыре шага назад, пять, затем вовсе разворачиваюсь и бросаюсь в бегство.
Я бегу по чьим-то, ещё не успевшим покрыться пластом снега, следам. "Стоит ли моя жизнь пятидесяти ринтов?" — спрашиваю себя. Вдали прогремел выстрел. Телохранитель коренастого мужчины в полушубке – он вышел на охоту за мной, за пятидесятью жалких ринтов. Ему плевать, помер ли его заказчик, жив ли – он без труда найдёт себе другого. Дело было в деньгах. Может быть, он думал, что у него в бумажнике лежит целое состояние, а может быть он попросту готов убить за сущие гроши.
Наёмник, отлучившийся на несколько минут, чтобы поразвлечься с официанткой из паба "Хайтауэр", получил свой урок.
Я чувствую тяжёлое медленное дыхание позади. Я петляю между домов, переставлять ноги из-за снега с каждой секундой всё труднее. Я начинаю спотыкаться.
— Сюда!
Высокий указывает на подворотни, усеянные стоковыми трубами, где снег сменяется тёплым асфальтом. Ничерта не соображая, я рванула за ним.
Я наконец увидела его практически вплотную, хоть и смотрела ему в спину. Его тёмно-серое пальто, скорее напоминающее утеплённый медицинский халат, было явно ему велико, а огрызок кожаного пояса болтался на уровне его бёдер.
— Запрыгивай быстрее, — скомандовал Высокий, указывая на открытый канализационный люк в самом конце улицы. По ту сторону, где нынешняя земля обращается в потолок, воняло смертью. Тухлятиной, сыростью, грязной водой, простаивающей там после принятия ванны каким-нибудь потным офицером.
Я бы ни за что не спустилась туда. Если бы Высокий не толкнул меня. Без слов вытянул ладонь, коснулся моего плеча и толкнул. Один неверный шаг, и я нахожусь в нелепой позе человека, подскользнувшегося на льду. Я хватаюсь руками за балку – ступень лестницы, ведущей вниз. Долго не могу найти ступень, куда можно поставить ногу.
Пара уродливых финтов с лестницей в темноте, и я наконец чувствую под ногами бетон.
Где-то над головой металл трётся об асфальт. Высокий в пару мгновений закрыл люк аккуратно спрыгнул в глубины канализации. Окружённая беспросветной тьмой, я прислонилась спиной к едва ли тёплой стене. Трясущиеся колени больше не желали держать в вертикальном положении тело, я сползла вниз и зарыла руки в волосы, прокручивая в голове события пяти последних минут. Кража, убийство, амбал с охотничьим ружьём...давно в моей жизни не было столь щепетильной взбучки. Я оказалась не готова к ней.
— Живая? — Прохрипел голос откуда-то из темноты.
— Бывало и живее, — переведя дыхание, отвечаю ему.
Тонкий луч света разрезал темноту. Высокий стоит поодаль и медленно наводит фонарик в мою сторону.
— Тогда вставай и пойдём, — холодно скомандовал он. — Так уж и быть, провожу тебя. Где твой дом?
— Фриз-стрит, 26В, — прищурившись, говорю я на автомате, о чём сразу же пожалела.
Высокий развернулся и направил луч куда-то вглубь нескончаемого тоннеля.
Я сконцентрировала силы в мышцах ног и медленно поднялась, держась рукой о стену.
— Спасибо, что вытащил. Я Марси. Слышал обо мне? Та самая Марси Коллем из "Хайтауэр", — я нелепо улыбаюсь, хоть и чувствую, что Высокий даже не обернётся, чтобы пожать мне руку.
— Впервые слышу, — пожимает плечами Высокий.
— Так как те...
— Винсент, — продолжая идти вперёд, отвечает он, — Можешь не делать вид, что тебе не наплевать.
Я замолчала, понимая, что он не из тех, кто ведётся на сладкие речи. Но образ услужливой дамочки в негляже уж больно повлиял на моё поведение.
Многочисленные повороты, тупики, стоки и редкие проблески солнечного света с решёток над нашими головами – всё было столь похожим, нет – одинаковым! Словно заколдованный лабиринт, ловушка для отчаянных героев, желающих кому-то доказать, что именно они достойны пройти эту чёртову головоломку. По углам ныкались крысы и тараканы, где-то мычали в предсмертной агонии медленно холодеющие бродяги.
Винсент идёт спереди и освещает путь. Я плетусь позади, спотыкаясь о камни и куски известняка, и тайно лелею желание вернуться домой. Тёплый чай, тёплая постель...
Мы идём и молчим.
Мне становится неловко.
— Кто ты? — наконец решаю прервать тишину.
Винсент пожал плечами.
— Я это я. Глупый вопрос.
— Ты не похож ни на бродягу, ни на офицера. Гражданских здесь по пальцам можно пересчитать. Но ты из Бинмарта – чужеземец бы не полез в тоннели.
— А может я просто петляю кругами, а ты и не видишь. Решил спасти тебя, подумал, а вдруг перепадёт чего, — усмехается он, — Ты ведь у меня в должниках теперь.
С моих губ вырвался тихий смешок.
— Чего ржёшь? — Винсент остановился и развернулся ко мне лицом. Теперь темнота едва скрывала его сломанную переносицу, его родинку над левой бровью, затуманенный взгляд его серых глаз.
— Ты хотел удивить стрипушную танцовщицу толикой нахальства, но с таким же успехом можешь пойти удивить врача кровью из носа.
Я делаю шаг вперёд, и Высокий, что стоит в паре метров от меня, шагнул назад.
— Не так близко! — спешно скомандовал тот. Зрачки его сузились, на лбу выступили длинные, но практически неприметные, морщины.
— Ты болен?
Винсент заострил внимание где-то на точке внизу, но когда его взгляд снова поднялся на меня, ответил:
— Ну, вроде того.
И мы двинулись дальше, вглубь, казалось, бесконечных катакомб. Я не могла перестать думать о том, что же может натворить тот наёмник. Оклеветать Эмили? Может, подстеречь её после смены и воткнуть нож в живот? Или вовсе не предпримет попытки отомстить? Я боялась не столько за себя, как за Эмили. Та была мне не только подругой, но и работодателем. Если её не станет, вся моя жизнь в Бинмарте пойдёт под откос.
— Не грузи себя о том мёртвом мужике. Ваша забегаловка не при чём.
Винсент будто прочитал мои мысли.
— Конечно, не при чём. Будто я не знаю! — Рассердилась я. Не хватало ещё, чтобы за меня заступался парень из канализации. — И мой паб – не забегаловка.
— Твой? Мне казалось, ты там просто на шесте вертишься, — спокойно парировал парень.
— Плевать, что тебе казалось. Не надо меня жалеть.
— Ты меня не поняла.
Винсент сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. Нервно поправив ворот шинели, тот сказал:
— Он умер из-за меня.