Глава 2: Ошибка по имени человек
Я спал на жёстком полу. А башня не спала вовсе.
Она дышала. Не метафорично, а физически: ритмичное, тяжёлое «хо-хо», будто кто-то в её сердце накачивал воздух в гигантские лёгкие. Каждые двадцать семь секунд — вдох. Каждые двадцать восемь — выдох.
Как будто ей самому нужен ритм, чтобы не сойти с ума.
Я лежал на старом покрывале, из которого когда-то вырезали термошкуру. Подо мной — кусок кабельной обшивки, а рядом — обломки системной стойки, из которой кто-то со знанием дела выпилил всё ценное.
Первое правило выживальщика в Альфариме-9Х:
спи только там, где никто не сможет объяснить, почему ты тут спишь.
Слинт сказал это как анекдот, а я почему-то запомнил.
Он вообще говорил немного, но когда говорил — в этом было что-то мрачное и успокаивающее. Как у проводника по аду, который знает, где лежат грабли, но не торопится их убирать.
Ночь здесь — это не отсутствие света. Это когда свет оживает.
Лампы в стенах начинали пульсировать с частотой 0.6 герц — как сердце ребёнка.
Вентиляционные шахты издавали звуки, будто кто-то по ним ползал.
Терминалы в глубине — те, что "мертвые" — начинали мигать. Без команды. Без смысла. Просто потому что могли.
Иногда я ловил себя на мысли, что они пытаются говорить.
Нет, не шизофрения. Я бы понял.
Это был цифровой лепет, шум, в котором ухо цепляло случайные фразы:
"...включён... не тот...""...нельзя запускать...""...помнишь, кто ты был..."
Иногда — голос. Женский. Хриплый, как будто пропущенный через фильтр старого военного радиопередатчика.
— Не верь Сети.
А ещё — запах.
Да, башня пахла. Не технически — не просто маслом, пылью и озоном.
Иногда она пахла... хвоей. Иногда — подвалом с книгами. Иногда — дыханием чужого человека, стоящего слишком близко.
Ночью.
Когда ты один.
На утро всё обнулялось.
Свет становился ровным, системы возвращались к "норме", терминалы гасли.
Но в голове — гул. Как будто я в чьей-то голове спал, и она обо мне узнала.
— Ты не кричал во сне. Уже плюс. — Слинт кинул мне металлическую банку с мутным напитком, похожим на чай, если его заварить на ржавом гвозде.
— Было близко, — я сел, почесал шею. — Тут всё дышит.
— Это не дыхание. Это цикл охлаждения энергоотсека. Башня работает. А если она работает — значит, у неё ещё есть задача.
— Какая?
— Узнаем, когда нас сожрут. Или раньше.
Нас было четверо.
Я, Слинт, Песчаник и Лейта.
Микрогруппа из "ошибочных" — так нас называли те, кто выше.
У них были метки, пропуска, номера.
Мы — были "грязные строки кода". Незарегистрированные, сброшенные, случайные. Падаль, с которой не поспоришь, но на всякий случай лучше не трогать.
Я всё ещё не до конца понимал, что со мной не так.
У меня работал реакционный мод — а по словам Лейты, это не должно было быть доступно вообще. Не здесь. Не на старте.
Это открывалось только с пятого уровня допуска, а я — даже не человек по внутреннему классификатору башни.
— Может, это баг, — пытался я оправдываться. — Может, кто-то сунул мне что-то на старте, типа отладки?
— Или ты — актив. — Песчаник сидел, ковыряя один из "нервных кабелей" в стене. — Тестовый субъект. Брошенный. Переобнулённый.
— Что?
— Были слухи. Что ещё до войны снаружи запускали проекты с альтернативным подходом: личность не загружается в игру, а создаётся внутри. На основе фрагментов.
Файл личности — это не ты. Это шаблон.
А ты — уже результат.
Я посмотрел на него.
— Ты это сейчас серьёзно?
— Мы все — не всерьёз. — Он показал кусок черепа, к которому был припаен чип. — Меня кто-то пытался использовать как хранилище. Я до сих пор иногда говорю по-китайски во сне.
— А ты?
Я повернулся к Лейте.
Она не ответила сразу.
— Я... пробуждалась трижды. И только на третий раз поняла, что тело — не моё.
До этого — не помню, кто я. Помню только код команды:
~override.protocol.lambda//purge()
Она звучала во сне. До сих пор.
Башня — это не тюрьма.
Это не мир.
Это алгоритм, потерявший смысл.
И мы — его фрагменты, пытающиеся притвориться людьми.
Слинт показал карту на самодельном интерфейсе.
Не электронном — физическом: обломок старой инфопанели, к которой были впаяны мини-шестерёнки, пластина управления и старый оптический кабель, работавший, по его словам, "через говно и баги".
— Вот сюда. — Он ткнул ногтем в тёмный квадрат. — Сектор 3. Подразделение R-7, бывший узел хранения меток. После падения связи всё, что внизу, перешло в "инерционный режим". А это значит — чистильщики не получают новые задачи. Они просто исполняют старые. Бесконечно.
— А если задача — "удалить неидентифицированного"?
— Тогда ты труп. Но веселее — если задача "проверить на совместимость". Это значит — разрезают, сканируют, собирают, потом — снова сканируют. До сбоев. Обычно — до разрушения.
— Прекрасно. А оружие?
Слинт достал из-за спины отломанную ногу от дрона, с вваренным в неё куском арматуры.
— Ручная техномонтанта. Зовём её "Аргумент".
Я вздохнул.
— А броня?
— У тебя кожа. У нас — ссадины. Всё по-честному.
Спуск происходил не по лестнице — по технотрубе. Узкий люк в стене, с обмотанными термокабелями, спирально уходящими вниз.
Труба скрипела, как будто знала, что внутри неё — не протокол, а проблема.
Песчаник ползал в ней, как в танке. Лейта осталась — «прикрывать связью» (читай: если умрём, хотя бы узнает где).
На дне трубы — платформа, заросшая металлическими цветами.
Да, цветами.
Из панцирных пластин, с медными лепестками и пыльцой, которая шевелилась, как мелкие насекомые.
— Не трогай, — прошептал Слинт. — Это датчики. Живые. Передают всё "туда". А куда — никто не знает.
Мы вышли в коридор.
Был свет. Но не "ламповый". Огни шли по потолку, но не горели — пульсировали. Каждую секунду — толчок. Как будто кто-то где-то качал кровь, и эта кровь — свет.
Воздух был тяжёлый.
Не "задохнуться", а именно — давил.
Башня здесь была ближе.
Ты чувствовал её через кожу.
Я шёл и думал:
если город — организм, то мы — что в нём? Лимфоциты? Паразиты? Или просто баги?
Первым нас заметил "наблюдатель".
Небольшой летающий шар, размером с футбольный мяч, с глазами, которые мигали в три цвета. Он завис над нами, просканировал, моргнул жёлтым — и исчез.
— Он кого-то зовёт? — спросил я.
— Он кого-то разбудил. — ответил Песчаник.
И через минуту они пришли.
Чистильщики.
Высокие. Гибкие. Без лица.
Их лица были заменены решётками — как в старых пылесосах.
Они дышали. Не воздухом — кодом.
Каждое дыхание — искажение звука вокруг.
Ты не слышишь, как они идут. Ты слышишь, как искажается тишина.
И один из них указал на меня.
РЕАКЦИОННЫЙ МОД: АКТИВАЦИЯ.
УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: ВЫСОКИЙ.
ЦЕЛЬ: ИНДЕКСИРОВАН.
Я не думал.
Я прыгнул.
Слинт ударил первым. Его "Аргумент" вошёл в шею одному из чистильщиков — с искрами, с грохотом, с шипением.
Я вскочил на второго. Удар в колено — не сработал. Он не имел суставов. Всё — как цельный плавник.
Тогда — по "лицу".
Пластик треснул. Внутри — плоть.
— Они живые?! — крикнул я.
— Нет! — Слинт орал. — Они были.
Бой был бешеный.
Песчаник шёл впереди, ломая кости и крушая всё.
Я — прыгал, бил, скользил. Реакция — работала. Но голова — гудела.
Где-то в ушах — звук. Не рёв. Не голос.
Пение.
Как будто женщина, чья гортань заменена на радиопередатчик, пела колыбельную на обратных частотах.
"...иди... найди... вспомни..."
И вдруг — вспышка.
Свет.
Я упал. Схватился за голову.
Открыл глаза — один из чистильщиков схватил меня.
Смотрел. Долго.
Потом — сунул мне в грудь что-то.
Костяной фрагмент.
Маленький. Как ключ.
Потом — отошёл.
И взорвался.
Я не помню, как выбрались.
Только кровь. Только гул. Только ощущение, что меня пронумеровали.
Слинт тащил меня, Песчаник был ранен, но держался.
Когда мы вырвались в нулевой шлюз — я уже держал костяную метку.
Её край светился красным.
Как сигнальный маяк.
— Вживляй, — сказал Слинт. — Сейчас.
— Куда?
— Под кожу. В кость. Не спрашивай. Вбей. Пока она живая.
Я взял обломок.
И вбил.
В руку. Между костей. С хрустом.
Боль была... как при рождении.
Если рождение происходило через мясорубку.
И тогда интерфейс загорелся.
КАДРОВАЯ МЕТКА: ВСТАВЛЕНА.
СТАТУС: УСЛОВНО ЗАРЕГИСТРИРОВАН.
СИНХРОНИЗАЦИЯ: ВЫПОЛНЯЕТСЯ...
Мы вернулись ползком.
Сектор 3 остался за спиной — как сырой кошмар, с привкусом гари, крови и чего-то другого.
Того, что не пахнет в обычном мире. Только здесь. Только внутри этой башни, которая по вечерам вспоминает, кем ты был.
Я шёл, будто на автомате. Мозг гудел.
Интерфейс трещал.
На руке, где теперь жила метка, пульсировала боль, которую уже не блокировали ни адреналин, ни злость, ни сарказм.
Это было похоже на сердцебиение другого человека, пересаженное в тебя.
Каждый удар — чужой. Но теперь он внутри. И ты жив, пока оно стучит.
Лейта ждала нас на краю техноплатформы, где ржавчина уже начинала светиться.
Свет от нее был странный — не освещал, а подавлял. Как будто поглощал детали вокруг, оставляя только силуэты.
Она молча провела взглядом по Песчанику, по Слинту, по мне — и остановилась на моей руке.
— Ты вставил её. Без фиксации.
— Вставил, — прохрипел я. — Жив.
— Пока.
Она подошла. Положила два пальца мне на запястье.
Глаза её — серые, но с желтизной в глубине, как у лампы перед перегоранием.
— Тепло. Значит, живая.
— Что?
— Метка. Некоторые — мёртвые. Просто регистрация. Ты — получил протокол.
Старый. Но рабочий.
Она указала мне сесть.
Я сел. Всё вокруг — плавало.
Воздух был густой. Пахло чем-то знакомым.
Мир чуть качался, будто я стоял на канате, натянутом между двумя мирами.
— Ты слышал что-нибудь?
Я кивнул. Медленно.
— Пение. Голос. Не мой. Она говорила...
— Башня заговорила с тобой.
Лейта опустилась рядом. Достала из-за пояса тонкий сканер, собранный из трёх разных устройств: корпус от термометра, дисплей от калькулятора, и крутилка от старого интерфейса дрона.
— Ты теперь в её поле. Ты как шип в её ноге.
Или — как ключ, который она потеряла.
И если ты откроешь то, что не должен... — она замолчала.
— Что?
— Тогда ты станешь её голосом.
Ночь наступила незаметно.
Я лежал в углу, завернувшись в кусок теплоизоляции, пытаясь согреться.
А метка — пульсировала.
Она дышала.
Она пела.
Тихо. Низко. Противно.
И вдруг, среди этой тишины, в черноте сна, я заговорил.
Голос — не мой. Рот — мой.
Слова — чужие.
— "Этаж 36. Поверхностный код. Администратор отсутствует. Инициализация — прервана. Повтор невозможен. Ожидание..."
Я вскочил. В холодном поту.
Пальцы дрожат. В ушах стучит.
На стене, прямо надо мной — выцарапано гвоздём:
"Ты сказал это час назад. Вслух. Без сна."
Снизу, с глубины башни, донёсся звук.
Не гул. Не стон.
Звон.
Как будто огромная чаша из кода ударилась о землю.
И где-то в глубине:
...инициализация...
...инициализация...
...инициализация...