Глава 1.💥
Ночь в Сеуле – это как дыхание неонового дракона, который не спит.
Город расцветает тысячами огней, отражающихся в стеклянных башнях и глади реки Ханган. Кажется, что звёзды сошли с неба и поселились прямо на улицах – в вывесках, окнах, фарах машин и экранах телефонов.
Узкие улочки старых районов вроде Иксон-донга пахнут жареными пельменями, кунжутным маслом и ночной влажной прохладой. Сквозь приоткрытые двери маленьких закусочных доносятся звуки смеха, звонки стаканов и тихая корейская поп-музыка. Здесь жизнь не замирает – она просто становится тише, интимнее, прячет суету под тенью деревьев.
В центре Сеула – на улицах Каннама или вдоль Чхонгечхона – всё иначе: город звучит как пульс, быстрый и ритмичный. Машины мчатся, словно частицы света, и даже в три часа ночи можно встретить людей – в костюмах, в джинсах, в клубной одежде – все они будто знают: ночь в Сеуле – это ещё один день, просто без солнца.
А где-то наверху, над всем этим неоновым водоворотом, стоят горы. Тёмные, спокойные, молчаливые. Как хранители снов огромного мегаполиса.
Ночь в Сеуле – не просто тьма. Это свет, спрятанный в глубине тьмы. Это город, который не спит, потому что мечтает.
В одной из улиц тускло горела табличка – название небольшого кафе.
Внутри оно было почти пустым.
Только тусклый свет ламп, старая корейская баллада в колонках, да резкий запах рыбы на гриле.
Молодой человек сидел за угловым столом. Он не любил такие встречи – поздние, «неофициальные», без повестки. Но когда тебя вызывают – ты идёшь. Без вопросов.
К нему подсаживается Кан Джэ, правая рука главы мафии. Всегда улыбчивый, в костюме на размер меньше, чем нужно.
На столе – бутылка соджу, две рюмки.
— Ты как? — спрашивает Кан Джэ.
— В норме.
— Ты слышал про инцидент с грузом?
— Контейнер в Инчхоне? Да. Но я не при делах.
Кан Джэ смотрит ему в глаза и его улыбка гаснет.
— Мы знаем, что ты не воровал. Но есть люди… наверху… кто считает иначе.
Шатен начал чувствовать, как леденеет воздух, но взгляд не отводил.
— Я столько лет в этом. Я за семью – кровью, руками, зубами. Я закрыл за вас двадцать дел. Прикрывал всё это время ваши задницы.
— Вот именно. Ты стал слишком… известным. Слишком чистым. Это пугает. Мы с тобой оба знаем: правда в мафии – не главное. Главное – доверие. А его… больше нет.
Парень смотрит на него, а внутри начинает всё медленно сжиматься. Но в тот же миг за его спиной щёлкает затвор.
Он оборачивается.
Позади – один из своих. Его друг. С которым он вырос. С которым делил кров, деньги и пули.
— Ты серьёзно? — тихо спрашивает Чан.
— Прости… — отвечает тот. — Это приказ. Если не ты – то я.
Шатен встаёт. Медленно. Понимает всё.
— Думаешь, ты нам был всегда нужен? Боже-е, — начинает смеяться Кан Джэ. — Тебя никогда здесь не уважали и считали чужаком, а ты… ты слепо верил, что имеешь здесь роль, глупый.
— А глава? — нервно сглатывает шатен.
— Он знает. Он одобрил.
Рука парня уже на пистолете – но не достаёт. Он смотрит в глаза «друга».
— Вы могли просто сказать. Что я больше не нужен.
— Это не личное.
— Нет, друг. Это всегда личное.
Он резко опрокидывает стол, создавая помеху, и выстрелы звучат почти одновременно.
Шатен ранен, но успевает выскочить на улицу. Кровь из плеча заливает куртку. Ночь кажется бесконечной.
Сеульская ночь с её неоновым дыханием теперь будто задыхалась. Шатен, прижав ладонь к ране, мчался по узким переулкам Иксон-донга, петляя, словно загнанный зверь. Он знал этот район наизусть: где можно свернуть, где есть укрытие, где камера наблюдения, а где – мёртвая зона. Но кровь мешала думать. Липкая, горячая, стекающая по боку, она уносила с собой силу, ясность и время.
Позади слышались шаги. Неторопливые – уверенные. Кан Джэ не гонится. Он не тот, кто бежит. Он тот, кто приказывает другим бежать.
Шатен сворачивает за угол, где старый книжный, который днём продаёт философию, а ночью – тишину.
Прижавшись к стене, он опускается, продолжая держать рукой рану. Дыхание сбито, а ноги и руки дрожат.
Но неоновые улицы больше не светят как раньше – теперь они режут глаза, как нож. Всё, что было «домом», вдруг стало охотой. Каждая вывеска, каждый силуэт, каждая проезжающая машина – угроза.
Голос Кан Джэ вновь и вновь проносится в голове. Те фразы, когда сердце треснуло…
— Чёрт… — закрывает он глаза, запрокинув голову.
Он понимал, что это конец. Или почти конец. Если он останется здесь – найдут. Если побежит – добьют. А если сдастся?
Нет. Это не про него.
Шатен разжал пальцы – ладонь была красной, как сама ночь Сеула. Кровь тёплая, будто город пытался его удержать, прижать к себе, не отпустить в темноту.
Нужно было найти место, где можно будет обработать рану.
Вдруг он вспоминает старую закусочную, где работала бабушка, которой, до вступления в мафию, шатен помогал.
Он зашёл туда. Знакомый запах и тихо.
— Здрав… — начинает здороваться бабушка, но замолкает. Улыбка быстро гаснет.
— Здравствуйте… — шатен убирает руки за спину, опустив голову.
— Ох, Крис, как давно тебя не видела. Что случилось, родной?
— Могу я обработать рану?
— Конечно! Проходи.
Парень кланяется и слегка улыбается, поджав губы.
— Что случилось? — смотрит обеспокоенно на него бабушка, пока он обрабатывал рану.
— Подстрелили…
— Ужас. Я тебе давно говорю уйти оттуда, но ты продолжаешь там находиться.
— Уже нет.
— Что?
— Больше не нахожусь. Предали.
Женщина замолкает. Слова не может подобрать.
— Если хочешь, то можешь переночевать здесь.
— Благодарю.
— Ох, пойду я, отдыхай. Комната знаешь где.
Парень заходит в спальню через дверь, которая предназначалась только для персонала.
Мысли не дают покоя, а сердце начинает колотиться от одних слов, которые вновь проносятся в голове.
Неожиданное предательство перевернуло всё.