Трудно быть "дьяволом"

"Заговор", "богатый", "следить", "император", "помощь" – пять, подчёркнутых зеленоватыми чернилами, слов. Аккуратно разбросанных, чтобы не вызвать подозрений, по всей книге. Затем отчёркнутое предложение – "победителей не судят". И – всё, и думай что хочешь.

Ошибка? Случайность? Только не вкупе с остальными странностями дворцового визита. А если вкупе, то исключено. Напрочь! Потому что вплетаются все обстоятельства в единую и страшную канву.

Думать, думать и не расслабляться! Плеснув в стакан остатки заварки, кригскоммандер вышел на балкон. Итак, что получается? Кто-то богатый плетёт заговор против Канцлера, обложив его так плотно, что тот был вынужден обратиться к Гарна с просьбой о помощи. Тайно обратиться, словно нелегал Его Превосходительство какой, а не глава всего и вся.

Имеется у Канцлера и главный подозреваемый – Чир Этван. Измена торгаша – факт пока недоказанный, но чутьё у главы Империи – ого-го, и если он увидел в магнате врага, то отработать южанина следует на все сто. Причём отработать, не обращаясь к помощи Гвардии, попавшей, похоже, в круг подозреваемых. Иначе не стал бы Его Превосходительство в конспирацию играть, иначе сидеть сейчас "мешку" на допросе и давать, шамкая выбитыми зубами, показания.

Но почему Канцлер выбрал именно его? Неужто потому что за Гарна поручился Дер Эстан? Если это правда, то работать кригскоммандер будет без сна и отдыха, пока до всего не докопается. Руки у него судя по фразе о победителях, развязаны. Впрочем, и без неё ясно, что с заговорщиками церемониться не следует.

Подкинули ему задачку, ничего не скажешь. Но гвардеец – он на то и гвардеец, что никогда не сдаётся и идёт до конца. Пусть предала Гвардия, пусть растоптала присягу, но Гарна – не изменил, и сражаться будет до последнего. За Канцлера, за страну и за честь мундира, поруганную заговорщиками.

Нужно определиться, с чего начать. Действовать следует аккуратно, Чир Этван – человек влиятельный, к нему в покои, размахивая пистолетом, не вломишься. Тут доказательства нужны и основания, иначе никто разработку такого объекта не санкционирует. Но штука в том, что кригскоммандер и не попросит!

Трудно, когда один ты как перст. Но, с другой стороны, и проще, потому что можно ни на кого не оглядываться. Вскроет он заговор – честь ему и хвала, а не вскроет если, то с жизнью и попрощается. Но жизнью просто так жертвовать неохота, а посему первое, что предстоит сделать – это хорошо подготовиться. Для чего отправиться...​ нет, не на стрельбище – в архив. Где под видом ознакомления с текущей политической ситуацией истребовать подшивки всех крупных газет.

Устроившись на жёстком стуле и отчаянно чихая, Гарна листал пожелтевшие страницы. Это неинтересно и вот это тоже, но надо всё равно остановить взгляд и выдержать паузу, будто читаешь. А вот тут уже теплее – большая, хвалебная статья про южанина в чужой, конкуренту принадлежащей, газете. Да не в одной, а во всех! А Этван в своей прессе тоже не отстаёт, расхваливая недругов на все лады. Странно это, не вписывается в логику рыночных отношений. Где каждый другому в горло вцепиться норовит и челюсти до хруста – сомкнуть.

И по какому же поводу наблюдается среди "мешков" такое трогательное единодушие? Или они вообще интересы отринули и, согласно завету Спасителя, друг друга возлюбить решили? Но это значит, что на дворе – Последнее время, чего не наблюдается. Ну не слышен отовсюду трубный глас и не сходят с неба архангелы! Да и грешники тоже публично не каются, а наоборот – всё больше под себя подгрести норовят.

Но если не праздник это любви и веры, тогда что? По какому поводу образовалась у имперских олигархов такая гармония? Должен быть повод и должен быть общий интерес, ради которого смогли они на горло собственной песне наступить.

Ну что, просматривается тот интерес? Просматривается, куда ж без него. Приюты это, называемые "Братством спасения", куда свозят уличную шпану, дабы в достойных членов общества честным трудом перековать. Читал про них Гарна и репортажи по радио слушал, но не придал значения. Даже, помнится, похвалил мысленно южанина за правильную инициативу.

А может, она и правда – правильная? Что такого сделал Этван – забрал с улиц беспризорников и поставил на службу стране? Так ведь нет в этом преступления! А то, что хвалят его в газетах конкуренты – тут тоже ничего удивительного. Ведь не стал жадничать южанин, поделился дармовой рабсилой со всеми заинтересованными, чтобы – по понятиям. На первый взгляд – не придерёшься, но в контрразведке первому взгляду не верят. И второму – не верят, а копают до тех пор, пока лопата по дну не заскребёт!

Что известно об Этване? Родился...​ Вырос...​ Переезд в Такран...​ Возвращение к родным пенатам...​ Скороспелая соя, вытащившая страну из продовольственного, вызванного внезапным ударом церковников, кризиса...​ Бобовые консервы...​ Правительственные контракты...​ Светские скандалы и связи, связи, связи. Шустр южанин, везде пролезть успел. Без мыла.

Какой из этого напрашивается вывод? А такой, что если южанин и не заговорщик, то идеальный на эту роль кандидат. Кому, как не ему, с такими деньгами да амбициями против Канцлера переть? Когда он один пол-Такрана отожрал, о чём в более старых изданиях доступно излагается, да так, что помои с листов на пол капают. А ему хоть бы хны, мало того что выстоял, так ещё и вчерашних врагов в союзников превратил. И если пообещал он им больше, чем они имеют при нынешней власти, то значит, что с архивами пора завязывать и выдвигаться на местность. Туда, где денно и нощно работают созданные Этваном распредцентры.

— Уезжаешь? — удивился непосредственный командир. — Ты же дела принимать не закончил.

— Не могу остаться, господин генерал. Срочное дело, доставшееся от предшественника.

— Что за дело? — подняло брови начальство. — Посвятишь?

— Виноват, господин генерал, не могу. Оперативная тайна.

Пришлось господину генералу давать добро на командировку. С оперативной тайной не поспоришь, правило это железное, дающее старшим чинам свободу действий без необходимости отчитываться перед вышестоящими. И бюджет у кригскоммандера в распоряжении имеется, весьма немаленький и весьма неподконтрольный. По итогам операции, конечно, проверят, но не до этого сейчас. Дожить ещё до них надо, до тех итогов.

Сев на поезд, Гарна проверил, не тянутся ли за ним "хвосты". Хвостов не было. Даже когда на станции он торопливо пошёл на выход, а затем, словно передумав, развернулся и сел обратно в вагон, никто и глазом не повёл. Тут одно из двух: либо чист генерал, либо не подозревают кригскоммандера мятежники. По крайней мере, пока.

В плацкарте шумели, обсуждая последние новости, соседи. Кто-то, икая, пытался произнести тост за успех имперских войск. Гарна вслушивался в людской гомон, по привычке мотая на ус общественные настроения, в коих он, как офицер Четвёртого сектора, разбираться должен досконально. Настроения были хорошие, народ радовался раданским победам, предвкушая скорое окончание Великой Водной, за которое Конклав контрибуцию не квардами – кубометрами выплачивать будет!

Да и северян прижмёт к ногтю Империя, дай только срок. Горцы уже сейчас самые боеспособные части с востока домой оттянули, оголив церковные фронты. Каганат перегруппировывается, готовясь к неизбежной контратаке раданской армии. И правильно делает, потому что близок час, когда раздастся над ним рокот ракетоносцев. Когда обрушит Империя на Ильхор из-под облаков свой карающий, заново выкованный, меч!

Сорвутся с держателей ракеты, низвергнутся на города и посёлки, равняя с землёй правых и виноватых. Не будет Империя разбираться, не будет сортировать. Будет – карать, карать беспощадно. За войну эту подлую, за "Радиусы" и за "Апостола"! Чтобы всех проняло, чтоб никто больше не смел на Радан руку поднять! Отомстит Империя за себя, отомстит за погибших и отдельно – за молодого флаг−лейтенанта, которого церковники грязно использовали в своих интригах.

А иначе кончится страна, если утираться начнёт! Потому Первая империя и закатилась, потому и рухнула, что в дипломатию играть начала. Без которой тоже нельзя, но только если за ней стоит грубая сила. Такая, что если не хочешь с ней по-хорошему, тебя из-под земли и – в порошок. В мелкий.

— К Манару подъезжаем, — объявил остановку проводник. Кригскоммандер встал и вышел в коридор, непривычно нервничая.

С перрона он доехал на попутном до местной гостиницы, где вселился в номер по личной карточке. Времени отдыхать не было, тем более что небольшую его часть Гарна собирался потратить на личные нужды. Даже несмотря на поручение Его Превосходительства.

— Госпиталь у вас где? — обратился он к молоденькой администраторше. — Свояк у меня там, после ранения лежит.

Девушка улыбнулась, машинально поправив причёску. Война повышибала немало мужчин, а тут судя по костюму и шляпе – госслужащий, да ещё с военной выправкой. Кто ж устоит?

— Тут недалеко, выходите на улицу, по ней до конца, затем направо и на перекрёстке – налево. Ещё метров сто – и в него уткнётесь.

Девица краснела, стреляя глазками и надеясь на продолжение знакомства. Извини, дорогая, но нет. Не тобой сердце занято.

Манар – город маленький, заблудиться в нём трудно. А вот и больничка, в которой по последним справкам работает санитаркой Нийя. Или работала, пока ещё куда-нибудь не перевелась. В груди забухало, ладони вспотели. Подойдя к окошку регистратуры кригскоммандер, не в силах сдержать волнения, обратился к сидящей там бабушке:

— Добрый день. Скажите, санитарка Нийя у вас работает?

— А вам зачем? — подозрительно оглядела посетителя бабушка.

— Жених её...​ На севере служил, она неподалёку в госпитале, потом удар церковный, эвакуация, с тех пор искал. У вас она сейчас, не подскажете?

— Ох, милок...​ — прикрыла сочувственно рот бабка. — Нет больше твоей невесты, убило её, с год уж. Церковники-то, когда из столицы отступали, ракетами по окрестностям ударили. Одна сюда прилетела, прямо в общежитие. Столько людей полегло, хоронили всем городом...​ Ой, горе-то какое. Да ты садись, милок, садись, сейчас я тебе бетарова корня накапаю.

Засуетившись, бабушка принесла резко пахнущий стакан. Опустошив содержимое, кригскоммандер уставился перед собой невидящим взглядом. Не повезло, как не повезло. Ведь почти нашёл её Дер Эстан перед тем, как на фронт ушёл. Ещё немного времени, хоть пару недель – и забрал бы её Гарна отсюда. А теперь...​ Да что теперь!

— Мальчонка-то, слава богу, жив остался – в садике тогда был. — донёсся, как через вату, голос старушки.

Что? Какой ещё мальчонка?

— Ты не сумлевайся, милый – твой это сын, твой и ничей другой. Много было у Нийечки ухажёров, но она – ни с кем. Так всем и говорила, что жених у неё есть. А паренёк-то – ох и шустрый, ох и проказник. И на тебя – ну как две капли воды!

Так у него есть сын? Но почему тогда его не упоминали в ответах на запросы?

— Нийечка-то, когда в эвакуации его родила, сразу к родственнице в тыл отправила. А забрала уже позже, когда сюда перебралась. Сама к нему моталась при любой возможности, пыталась даже там устроиться, да санитарки-то – они же на передовой нужны. Просила отца своего помочь, так он за что-то должности лишился, чуть не посадили. Но она не унывала, всё говорила – это хорошо, что я под столицей, проще найти меня будет. Ну вот и...​ Ой, прости, милок...​

Бабушка заплакала, утирая платочком слезы. Не за что ей извиняться, самому, аки катраку, на луны выть хочется!

— А сын, — разлепив губы, прервал молчание Гарна. — Где он?

— Да не здесь он, сыночек твой. Забрала его полиция, потому что матери нет, а отец на фронте без вести пропал и нигде не значится. Мы их уговаривали, просили здесь оставить, при больнице. Да разве нас кто слушал? Они же в приюты свои гребут нонче всех подряд! Парнишку твоего тоже туда увезли. Ты у них, милок, справься, тут участок недалеко. И иди сразу к начальству, он тогда вместе с ними по городу ездил, командовал. Ты прости нас, что Нийечку не уберегли и сынка твоего отдали. Виноваты мы, ой, виноваты.

Полиция, скорее всего, и правда рассылала запросы. Только кто на них ответит, когда он – гвардейский офицер, проходящий в закрытых списках? Получили они ответ, что последнее место службы флаг−лейтенанта – Второй штурмовой, полёгший почти в полном составе под ударами "Радиусов". И он бы полёг, если бы его, почитай, в последний момент из окопов Дер Эстан не выдернул и с собой на допрос не забрал. А бумажек никаких не осталось, сгорели те бумажки и в прах над полем боя разлетелись. Да и не оформлял их тогда никто – не до того было, когда церковники фронт прорвали.

— Ты, мать, брось, нет тут ничьей вины, — положил руку бабушке на плечо Гарна. — Война это проклятая, чтоб ей ни дна ни покрышки. Где Нийю схоронили, знаешь?

— Знаю, как не знать. На кладбище она, недалеко за городом. Ты, если хочешь, поедем вместе. Я туда наведываюсь, за могилкой присматривать. Всё ж таки не чужая она мне!

— Спасибо, бабушка, я лучше сам. Одному побыть с ней надо, сказать всё, что не успел.

— Нешто я не понимаю? — замахала руками бабуля. — Ты, милок, держись, не раскисай, жить-то ведь надо. У меня тоже на внука похоронка пришла, а что делать? В церковь тогда пошла, первый раз в жизни. Скоро опять пойду, за Нийечку помолюсь и за то, чтобы сына ты своего нашёл. Может, и тебе стоит?

— Неверующий я, бабушка. Да и не получится у меня с Ним разговора, я всё больше с дьяволом дело иметь привык.

Поморщившись, кригскоммандер потёр покрасневшие глаза. Не время раскисать, наоборот – надо собраться. На кладбище к Нийе съездить – это само собой, а дальше одна у него дорога – в распредцентр за номером 12, что расположен неподалёку от Манара. Не было, как говорится, счастья...​

***

В манарское отделение ветеранского центра зашёл человек.

— Журналист "Имперского вестника", — махнул он корочкой перед обалдевшей секретаршей. — Хотел бы взять интервью у заведующей, сообщите ей там шустренько. И кофе мне, дорогуша, сообрази.

Он вёл себя вальяжно и нагловато, как и положено столичному щелкопёру. Насмотрелся на них Гарна ещё тогда, в корпусе, куда эти пижоны прикомандированные, как к себе домой мотались. Одному, помнится, даже морду поправил. Не знал тогда, что однажды самому писаку играть придётся. Противно, конечно, да что делать – покойный командир и не такое изображать заставлял, чтобы боевую задачу выполнить.

— Да, я...​ Конечно, сейчас!

Вскочив, девушка упорхнула в кабинет начальницы. Высунулась через пару мгновений:

— Проходите!

Эк они перед "вестником" спину гнут! Ничего, впрочем, удивительного – не каждый день к тебе из столицы заглядывают.

"Журналист" прошёл в кабинет и лениво плюхнулся в кресло перед наскоро прихорашивающейся заведующей. Осмотрелся.

— Тесновато у вас...​ и темновато. Ай-яй-яй, что ж вы ветеранов так не уважаете? Неужто получше помещения не нашлось?

— Простите, — залепетала начальница, — средств город не выделяет...​ Сами понимаете – война...​ Но мы стараемся, мы как можем. Вот даже ремонт...​ своими силами...​

— Ремонт – это хорошо, — кивнул, отчёркивая что-то в блокноте, журналист. — Особенно если своими силами. Но я к вам, собственно, не за этим.

— Да-да, я поняла. Вы сказали – интервью...​

— Именно, родная, именно интервью, — ткнул в неё ручкой гость. — Про ваших, то есть наших, м-м-м, доблестных ветеранов. Потому что несправедливо, согласитесь – пока они на фронте, так о них – во всех газетах, а как только домой возвращаются – то всё, был человек и нет человека. Вы согласны?

— Ко...​ конечно. Но я не понима...​

— Мне много не надо, — перебил гость. — Всего-то на списки ветеранов взглянуть и истории их узнать. Не всех, конечно, газета ведь не резиновая. Ну и комментарии ваши не помешают. Говорите смело, брякнуть чего не бойтесь – красноречия от вас не ждут, чай, не Такран. Ну что, покажете?

— Одну секундочку!

Выбежав из кабинета, заведующая вернулась с тяжёлыми папками.

— У-у-у, этак мы до завтра не управимся! — разочарованно присвистнул гость.

Тётушка растерянно захлопала глазами. Что-то она совсем пунцовая, надо сбавить обороты, пока в обморок не грохнулась.

— Да вы садитесь, — улыбнулся ободряюще журналист. — Всё хорошо, больше ведь – не меньше! Но проредить бы не помешало, приоритеты, так сказать, расставить. Во-первых, ветераны нужны больше этой войны, свеженькие. Читателю не интересны дела минувших дней, читателя интересует Великая Водная. А во-вторых – вот кто, по-вашему, из бывших фронтовиков самую важную работу в тылу выполняет?

— Я не зна...​

— Полицейские, милочка, конечно же, полицейские! Которые, с войны вернувшись и, едва дух переведя, сошлись с преступным элементом не на жизнь, а насмерть. И это при их-то ранениях да контузиях! А мы про этих героев – ни слова, ни полслова. Тиснем на последней странице пару абзацев – и забыли. Итак, служат ли у вас в полиции ветераны–фронтовики? Рассказать о них сможете?

— Конечно!

Немного успокоившись, заведующая убрала в сторону несколько папок. Открыла одну из оставшихся:

— Вот тут у нас немало служителей правопорядка. Вам как – всех подряд?

— Разумеется, дорогуша! Тем более что не так их и много.

Что у нас тут? Сержант...​ Капрал...​ Обер–капрал...​ Это неинтересно, это мелочёвка. Ага, вот тут офицеры...​ Лейтенант...​ Капитан...​ Снова лейтенант...​ И целый бригадный капитан с наградными петлицами!

— Это кто? — прервал рассказ заведующей журналист, тыча пальцем в фотографию. — Выглядит солидно.

— Вы правы, это господин Гебар, начальник центрального участка. Полтора года назад комиссован с Восточного фронта по ранению, после чего занял место погибшего от рук бандитов предшественника.

Есть попадание, с ходу – и в яблочко. Впрочем, всё логично, "бригадного" не могли не отметить высокой должностью, если надо – создали бы под него новую.

— Что вы говорите, какая трогательная история! — оживился журналист. — А можно побольше узнать о господине бригадном капитане? Ну, привычки, что любит, чего сторонится? Читателю не интересны картонные персонажи, читателю живых людей подавай, с достоинствами и недостатками. Разумеется, должным образом подретушированными.

— Ой, я не знаю, — замялась заведующая. — Неудобно как-то. Может, у него спросите? А то что я за спиной сплетничать-то буду?

— Милочка, ну какие же это сплетни? — обаятельно улыбнулся посетитель. — Сплетни о ветеранах мы не публикуем, нам за это сделают а-та-та. Но без них тоже нельзя, без них получается картон и официоз. Настоящий журналист выступает, так сказать, в роли фильтра. Он собирает всю доступную информацию, включая, как вы говорите, "сплетни", а затем тщательно её перерабатывает, создавая реалистичные, животрепещущие, но ни в коем случае не задевающие чьего-либо достоинства, портреты. Я вижу, вы потеряли нить, поэтому скажу проще. Всё, что вы расскажете, останется между нами, сугубо для внутреннего пользования. "Вестник" – не бульварная газетёнка, проблемы с законом нам не нужны. Итак, я вас слушаю.

— Ну хорошо. Так-то господин Гебар у нас молодец – на собрания ходит, ветеранов других, чем может, поддерживает. Но имеется одна проблема – выпивает. У нас забегаловка в центре, он там постоянный клиент. Пару раз бедокурил, потом, правда, извинялся и ущерб оплачивал. Можно человека понять, навидался он на войне. Кроме этого – образцовый горожанин. Даже женился недавно.

Журналист внимательно слушал, качая головой и что-то записывая в блокнот. Пьёт, значит, господин начальник участка...​ Прискорбно, прискорбно.

Хотя на самом деле – кому как.

***

— Сигдийского мне, если есть! — сделал знак бармену вошедший. Тот пригляделся, пытаясь вспомнить визитёра. Нет, не видал его раньше, видать, приезжий.

Столичного журналиста в угрюмом, заросшем щетиной и патлами посетителе было не узнать. Даже прикус стал другим, спасибо специальным накладным челюстям. С ними, правда, помучиться пришлось, но оно того стоило – и форма лица изменилась, и даже дикция. Спасибо Гвардии и низкий поклон Четвёртому сектору – не поскупились, снабдили по первому разряду. Включая новомодные таблетки от опьянения, после которых, правда, целый день жрать ничего нельзя, чтобы дать желудку прийти в себя.

Кригскоммандер потягивал кислое пиво, исподволь оглядывая присутствующих. Ну что, на месте объект? На месте, родимый, в углу за столиком пристроился, наливая в стакан из квадратной бутылки. Сам, похоже, уже в подпитии. Вот и славно.

— Свободно?

Оторвав глаза от стакана, начальник участка удивлённо посмотрел на непрошенного гостя.

— Ты кто?

— Я кто? Офицер, — заплетающимся под стать языком ответил Гарна. — И ты офицер, боевой. Выпить с тобой хочу, как фронтовик с фронтовиком.

Борясь с ударившим в голову алкоголем, полицейский пытался соображать.

— А...​ меня откуда?..

— Служили вместе. Ты же на Восточном стоял? Во-о-от, и я там...​ пока на север не перебросили. Ты что, не узнаёшь? Мы же с тобой за победу пили. Кирай я, Тар Кирай!

— Ки...​ Кирай? Не помню...​

— Вот и пей с тобой после этого. Ну что, за повторное знакомство? — достал Гарна из-под полы бутылку дорогого коньяка. От которого никто в трезвом уме не откажется, а уж в нетрезвом – и подавно.

— На...​ наливай.

Отлично, контакт установлен. Для того и искал кригскоммандер офицера, чтобы легче договориться было. Фронтовое братство – великая вещь, особенно когда к запертой на все замки душе требуется подобрать ключик. А тут и выдумывать не надо, потому как вправду стоял недолго Гарна на Восточном, пока во Второй штурмовой не попал.

— Ну что, брат, как тебе на гражданке? — забросил удочку кригскоммандер. — Я смотрю, себя нашёл, в полиции служишь. Завидую белой завистью.

— Да...​ год уж как...​ А, вру, полтора! Что сказать? Работёнка, конечно, непыльная, куда местным уркам до церковников. Тянем лямку, прожигаем жизнь, чтоб её...​ Женился, вот...​

— О! Поздравляю!

— Благодарю. Хоть и не с чем...​

— А что так? Пилит жинка?

— Да пилит, куда ж без этого...​ Я её не виню, она баба хорошая. Семью хочет, детей. А мне, веришь – вот это всё где, — провёл Гебар ладонью по шее. — Я на фронте когда...​ То знал, где враг, а где свои. Знал, что стране нужен и зачем в бой иду – тоже знал. А тут – что? Урок гонять? А потом домой, борщи есть да радио слушать? И ведь радоваться должен, а не могу. Вот веришь – совсем! Я уж, слышь, на призывной тайком ходил, думал – вдруг восстановят и на фронт отправят. Ан нет. Контузия у вас, говорят, никак нельзя. Да и не нужно сейчас столько офицеров, потому как дожали уже почти Конклав – так, Авриум и окрестности ещё трепыхаются...​

— Понимаю. А где служил-то перед комиссованием?

— Ну как...​ В разведке...​ фронтовой...​

— Да ты что? — искренне удивился кригскоммандер. — Так мы с тобой, получается, два сапога пара!

Тесен мир. В личном деле объекта про разведку не сказано, только про род войск и общую дислокацию. Оно понятно – секретность, да только вот труднее теперь на бригадного капитана как на объект разработки смотреть. Свой он, свой в доску, потому что не только фронтовик, а ещё и разведчик. Которого тем не менее требуется расспросить про центры, но так, чтобы ранг не светить и вообще подозрений лишних не вызывать.

— А ты чего хотел? — спросил внезапно Гебар.

— Я? — изобразил Гарна изумление. — Ничего. Выпить с тобой...​

— Не ври, — помахал пальцем полицейский, — не люблю. Ты кто такой? Чего ко мне подсел? В душу лезешь, вопросы задаёшь?

— Я не вру, — настаивал кригскоммандер. — Я ж говорю – сослуживец...​

— Сослуживец? — усмехнулся криво Гебар. — Какой ты мне, паря, сослуживец? Я на память никогда не жаловался, и никакого Тара Кирая не знаю. И потом, я на фронте не пил. Вообще никогда, ни капли! Курил как паровоз – это было, а спиртного в рот не брал. Потому что знаю за собой эту слабость, потому что вот вышел на гражданку – и понеслось. Короче, так...​ или ты мне всё выкладываешь, или пеняй на себя. Дёргаться не советую – я на тебя под столом пистолет нацелил. Грохну прямо здесь, при задержании – и дело с концом, у меня с церковниками разговор короткий.

— А с чего ты взял, что я церковник?

— Так, а кто ж ты ещё будешь, мил человек? Коли вербуешь меня прямо по учебнику? Думал, пропил последние мозги Кем Гебар, думал, голыми руками взять его можно? А вот хрен тебе во всё твоё кардиналье рыло!

Вот это прокол. Всем проколам – прокол! Не обратил Гарна внимания на наградные петлицы, не навёл о бригадном капитане справки. Хотя где их наводить, когда в Гвардию сейчас обращаться нельзя от слова совсем? Не хватает ему опыта, ой, не хватает – Эстан бы так не влип. А с другой стороны – вряд ли приходилось предшественнику вот так, в отрыве от своих, выполнять задание Самого!

— Я жду, — мрачно повторил Гебар.

Нет, если абстрагироваться от ситуации, то даже гордость берёт за своих. Был бы Гарна агентом Конклава – несладко бы ему пришлось. Размотал бы его коллега, да и сдал властям. Он вообще, похоже, мужик толковый, только вот закис на гражданке. Так может...​

— Ладно, я скажу, — сделал Гарна руками успокаивающий жест. — Всё скажу.

Он быстро отогнул лацкан, демонстрируя Гебару гвардейский ромб. Тот кивнул, убирая пистолет и трезвея на глазах.

— Где мы можем поговорить?

— Не здесь, — помахал головой полицейский. — Официант!

***

— Погуляй, — кивнул бригадный капитан жене. Вспыхнув и опустив глаза, та выбежала из комнаты. Спустя минуту – хлопнула входной дверью.

— Всё, ушла. Налить тебе чего? Чайку, водички?

— Чаю, если можно, — кивнул гость.

Они сели на кухне, дожидаясь, когда закипит вода. Но не только дожидаясь, а ещё и присматриваясь друг к другу. Потому что погоны и ромбы – они в их деле мало что значат. Значат – люди!

— Ну так что, — налил ему Гебар крепкой заварки. — С чего начнёте, господин Гвардии кригскоммандер? Зачем по мою душу явились?

— Давай на ты. И без званий, — поморщился Гарна. — Не кадеты уже.

Кивнув, Гебар, взял в руки горячую чашку. Отхлебнул, прищурясь.

— Ну без званий – так без званий. Только что тебе от меня нужно – всё равно не пойму. Ностальгия замучила, вспомнить былое захотелось? Пришёл бы к нам в ветеранский, посидели бы, потрындели...​ А ты в баре зачем-то подсел, подливал щедро. Я вот сижу и думаю – а может, ты всё-таки церковник?

— Ты мне вот что скажи, — перебил Гарна. — Империи послужить хочешь? Не на фронте, а здесь, в тылу? Помочь мне выполнить важное задание, от которого зависит судьба Радана.

Медленно и плавно Гебар опустил чашку. Подался вперёд, подобрался.

— Что за задание?

— Да или нет? Если нет, то – всё. Попрощаемся.

Гебар замолчал, погрузившись в раздумья. Ну что, решится? Захочет стариной тряхнуть, или расслабился вконец на гражданке? Должен он согласиться, вон как пламенно про заевшую бытовуху собутыльнику рассказывал. А если вдруг откажется, то долго ему не жить. Сгинет бригадный капитан, исчезнет с лица Герта, чтобы вопросов лишних не задавать и где ни попадя о странной встрече с гвардейским кригскоммандером не трепаться.

— Я согласен, — произнёс спустя пару секунд Гебар. — Хотя выбора у меня не было, ведь так? Откажусь, а потом – головушка-то и с плеч. Ладно, без обид, я правила знаю. На твоём месте сам бы так действовал, потому что чую – что-то серьёзное творится. Короче, в игре я по самые, как говорится, помидоры. Банкуй, гвардия. А мы послушаем.

— Чира Этвана знаешь? — взял быка за рога Гарна.

— Смеёшься? Кто ж его не знает, когда его рожа – во всех газетах, да на первой полосе? И что же натворил наш золотой мальчик?

— Заговор он натворил. Да такой, что на самый верх тянется и в котором все, похоже, участвуют – и полиция, и армейские, и даже мои.

Присвистнув, Гебар откинулся на спинку стула. Сцепил руки, закрутил, раздумывая, большими пальцами.

— Откуда информация? Ты прости, но уж больно паранойей отдаёт.

— Откуда – сказать не могу, но с самого верха. От источника, сомневаться в котором не приходится. Который всем источникам – источник!

— Погоди, так ты, получается, один против всех?

— Почему один? — усмехнулся Гарна. — Двое нас теперь. И потом, у меня в Гвардии прихваты остались, я ведь не уволился, просто в командировке числюсь. Так что есть у нас кое-какие ресурсы, пока заговорщики мою игру не вскрыли. А вот когда вскроют...​ Но об этом не будем. Будем действовать. В темпе.

— Вот спасибочки, господин гвардеец, — оскалился Гебар. — Удружил! Дать бы тебе в рожу за такие фокусы, да ведь не виноват ты. Долг свой выполняешь.

— Не только долг, у меня и личный мотив имеется. Сын у меня, оказывается, есть. Невесту в общежитии ракетой накрыло, а его, говорят, ты чуть ли не лично в распредцентр местный увёз. Я туда пока не совался, хотел тебя попросить навести справки. И вообще, о приютах этих с тобой пообщаться, уж больно дороги они Этвану.

— Пацана твоего помню, — почесал макушку Гебар, — такое не забудешь. Ты прости, мы ведь запросы рассылали, проверяли, есть ли родные. А про тебя нам ответили...​

— Что пропал без вести на Северном фронте. Всё нормально. — остановил его жестом Гарна.

— Да ни хрена не нормально! — взорвался, вскакивая с табуретки, полицейский. — Нормально, блин...​ Ты что думаешь, я зверь какой, увидел ребёнка бесхозного – и хвать его в машину? Меня ведь просили его при больнице оставить, да не мог я, понимаешь – не мог! Эта падла южная такие законы протащила, чтобы всех подряд к себе грести. А у него там, в центрах этих, такое творится...​ И ни черта не изменишь, потому что все у него с руки кормятся, от окружных и до министра! Думаешь, мне его люди бабки не совали? Совали, ещё как! Да только послал я их всех куда подальше. А они пригрозили – не будешь рот на замке держать, и тебя, и жену в распыл отправим. Как предшественника моего, который что-то с ними не поделил, а потом в канаве с пробитой башкой обнаружился. А про пацана твоего я сам справки наводил, больно меня совесть мучила. Нет его там, а по бумажкам – и не было. Продали его, брат, налево, как и многих других. Т-твою мать!

Пнув табуретку, Гебар отвернулся к окну.

— Погоди, что значит "продали"?! — вскинулся Гарна.

— А то и значит. Пока вы в Такране хрен пойми, чем занимаетесь, у вас тут под носом детей "братьям" сбрасывают по спекулятивной цене. Я ж тебе говорю, в центрах этих полный мрак творится. Шпану грузовиками вывозят, а куда – да кто б знал! Человечка я туда послал, с мозгоправом тамошним поболтать. А наутро – ни мозгоправа, ни человечка. Его позже нашли, с дырой в башке. Мне ещё повезло, что ему перед смертью допрос с пристрастием не устроили, а то лежал бы с ним рядышком! Вот такие пироги с котятами, господин Гвардии кригскоммандер. Ну что, не отбил я тебе ещё охотку вопросы задавать?

Гарна застыл, анализируя услышанное. Не думать про сына, не думать! Надо сосредоточиться на главном, на картине в целом. Тысячи детей и подростков исчезли, не оставив никаких следов. Зачем всё это южанину? Деньги? Ерунда, их у него достаточно. Не остановись он тогда, не помирись с остальными мешками – всё уже под себя бы подмял!

Так может, его заставили помириться? Может, взяли на понт обиженные партнёры? Ерунда. Прогни они Этвана под себя – не пели бы дифирамбы во всех газетах. А они поют, и он поёт, что означает взаимовыгодное сотрудничество. И значит, денег и возможностей у южанина меньше не стало. Стало – больше!

Но если не нужны Этвану деньги – то тогда, получается, нужна власть, которая слаще любых денег будет. А к ней у южанина один путь – через Канцлера. Точнее, через его труп! И вот тут уже теплее, потому что заговор против Его Превосходительства Этван действительно плетёт. Но на кой чёрт ему шпана? Что он задумал?

— Ты знаешь, скольких они вывозят? Если в процентах?

— Не знаю, — помотал головой, закуривая, Гебар. — Судя по тому, что я видел – треть, может, больше.

— Видел? Когда?

— Тогда, когда сам ночь в кустах пролежал, с сухпайком и биноклем. После того как человечек мой не вернулся.

— Ясно. А остальные?

— Остальных распределяют, всё честь по чести. Кого Этван себе берёт, кого – другим мешкам отправляет. У этих, которые официальные, с документами всё в порядке. И машины за ними другие приезжают, с другими водителями. А не с такими, которых за одну рожу посадить можно! Ну а те, кого налево – сгинули, как и не было. Растворились!

— У самого-то теории есть? Куда он их девает в таких количествах?

— Да какие тут теории...​ Армия ему нужна, по-другому не объяснишь.

— Армия? — обалдело уставился на бригадного капитана Гарна.

— Армия, армия. Сам подумай – на кой ещё они ему? Ну, на органы, ну, в бордели, ну на производства подпольные. А остальных? И потом, не будет наш золотой мальчик просто так об урок мараться. Раз с "братьями" снюхался, значит, сильный интерес имеет. Значит, такого захотел, чего у него ещё не было! Денег у Этвана – быки не жрут, вот он во власть и полез. Ты же сам мне про заговор рассказывал! А теперь подумай – что будет, если не примет его народ? Если военные против него повернутся? На кого он опираться станет, как не на эту шпану, заблаговременно в укромном местечке натасканную?

Скрыть такое, конечно, будет нелегко, но и он человек не бедный. Очень небедный и очень влиятельный! Он уже сейчас, почитай, во главе встал, если ты в одиночку да тайком от своих против него действовать вынужден. Всё у него в кармане, все под ним ходят, но нет у него веры предателям. И правильно, что нет! Это сейчас они в глазки заглядывают, пока делёжка не началась. А потом – каждый сам за себя будет. И вчерашние друзья и союзники легко его с трона скинут, перерезав в процессе глотку. Потому что если уж они против Канцлера и Империи пошли, то Этван для них – так, недоразумение. Вот на этот-то случай и решил он подстраховаться, чтобы, если что – преданными войсками Дворец в одночасье окружить и власть свою удержать! И чтобы всё втайне, чтобы как ниоткуда они взялись. Чтобы заговорщикам сначала раскрыться дать, а потом все их планы в одночасье порушить, задействовав скрытые резервы. Что смотришь? Думаешь, с ума я сошёл? Тогда сам объясни, куда он шпану девает. Ну не жрёт же он их, в самом деле!

— Дичь какая-то, — помахал головой Гарна. — А как же их родные? Что, ни у кого их нет? Никто не ищет?

— Раз за столько лет не нашли, то уже и не будут, это раз. А два – их же нет, детей этих! Совсем нет, вообще! Ну, придут туда родственники, ну, спросят. А им в ответ – "ничего не знаем, не поступал к нам такой". И что они сделают, в суд на Этвана бездоказательно подадут? Так он им быстро рога обломает. И потом, война ведь, которая всё спишет. Очень она ему на руку, вряд ли бы южанин такое в мирное время провернул. А сейчас – голод, разруха...​ ищи их теперь, беспризорников этих. Свищи! Ты вон тоже – про сына узнал, а толку? Даром что кригскоммандер.

Машинально раскачиваясь на табуретке, Гарна напряжённо размышлял. Хочешь что-то спрятать – положи на видном месте, вот южанин и положил. Десятки, если не сотни центров, приюты, репортажи – и всё ради того, чтобы обеспечить рекрутами свою, уже сейчас тренирующуюся в укромном месте, армию. Красиво, чёрт возьми! Страшно с Гебаром соглашаться, да ведь нет другого объяснения. И всё же...​ что-то тут нечисто.

— Не понимаю, всё равно не понимаю. Такую операцию провернуть, да так, чтобы никто – ничего...​ и потом, ему же не только от Канцлера прятаться надо, но и от своих. Малейшая утечка, одно подозрение – и всё насмарку. Шило в мешке не утаишь, а тут оно не одно. Тут их – сотни тысяч! А ещё нужно построить лагеря, нанять инструкторов, закупить оружие и экипировку...​ да и тяжёлая техника не помешает, без которой особо не навоюешь. И как это всё организовать без привлечения внимания? Невозможная это задача, невыполнимая!

— Ну, выполнимая она или нет – о том языками до Последнего времени чесать можно, — решился на что-то Гебар. — Ты скажи мне, гвардия, навыки свои фронтовые не растерял? На пузе есть желание поползать?

— Хоть сейчас!

— Сейчас не надо, надо – через пару дней. Есть у меня среди местной клиентуры должничок, приберегал его на чёрный день. Тряхану его как следует, пусть расскажет, куда те грузовички направляются. Я почти уверен, что идут они недалеко, потому как никто уркам конечный адрес светить не станет. Где-то поблизости должен быть перевалочный пункт, где они груз с рук на руки сдают. А вот где и кому – это нам с тобой и предстоит узнать. Оборудование достанешь? Рации, бинокли? Или самому добывать?

— Лучше тебе, не хочу лишний раз на связь выходить. Но деньги я дам, разжился из фондов перед командировкой, — достал Гарна из внутреннего кармана пухлый конверт. — Столько хватит?

Пересчитав купюры, Гебар присвистнул:

— Хватит, более чем. В общем, так, возвращайся, родимый, в логово и жди. Я тебя найду...​ если в бега с такими деньжищами не ударюсь. Где проживаешь?

— В номере. Я в гостинице остановился, тут недалеко.

— Знаю. Короче, дожидайся. И через пару-тройку дней будь готов! По рукам?

— Добро.

***

— Всё, приехали, дальше – пехом.

Они вышли из раздолбанного, прикупленного по случаю "мула". Открыли багажник, достали увесистые баулы.

— Ну что, рассказать, чем прибарахлился, или не портить тебе сюрприз? — ухмыльнулся Гебар. — Всё закупил, по списку. Денег немало угрохал, но на такое дело...​ бинокли, главное, трофейные достал – сам знаешь, какая у церковников оптика. Костюмы маскировочные, уже наши, раданские. Ну и по мелочи – лопатки там, аптечки, фонарики...​

— Оружие?

— Не дрейфь, гвардия, с голыми руками не останешься. На вот подарочек, — выудил Гебар из баула короткоствольный автомат.

— Ничего себе, это ж последняя модель! Ты где такую машинку взял?

— Где взял, там уж нет. Держи! — протянул бригадный капитан запасные магазины.

— Гранаты принёс?

— Я не понял, ты что, штурмовать их собрался? На кой тебе гранаты?

— Тогда, если нарвёмся на охранение – я тебе ногу прострелю и им оставлю. Зато тихо!

— Ладно, шучу, что ты как неродной. Взял гранаты, как не взять. Пять штук хватит?

— Вполне.

— Тогда одеваемся.

Надели разгрузки, рассовали по подсумкам амуницию. Приладили на левое плечо ножны, затянули ремешки, убрали в кобуру пистолеты. Попрыгали, проверяя, что ничего не звенит и не болтается.

— Порядок. Теперь маскировка.

Развернули костюмы, облачились в покрытую "травой" и "мхом" ткань. Бегло оглядели друг друга.

— Ну ты и чучело...​

— На себя посмотри!

— Ладно, молчу. Время?

— Поджимает.

— Тогда пошли.

— А машина?

— Ха, гляди что есть!

Гебар достал из багажника рулон.

— Ну что стоишь, помогай!

Развернули, набросили на "мула" масксетку.

— Вот теперь порядок, — довольно отряхнул руки полицейский. — До точки по прямой десять кэмэ, от дороги мы прилично отъехали – не найдут. А если найдут, то нам один хрен крышка, потому что с такими спецами не повоюешь. Ну что, гвардия, чухнули?

— За мной. Левый квадрант бери. И аккуратно!

— Не учи учёного!

Гарна снял автомат с предохранителя и дослал в ствол патрон. Мягко, по-кошачьи, двинулся вперёд, раздвигая подошвой листву и ветки. Автомат – на ремне и плашмя на груди, руки под ним сцеплены в замок. Аккуратно ступая, он вслушивался в ночные звуки, одновременно контролируя свой сектор обзора. Чтобы, если что – перехватить, подбросив, оружие и откатиться за корягу или в кусты. Чтобы мгновенно принять бой, а лучше – исчезнуть.

Вокруг было тихо. Подозрительно тихо. До точки всего ничего, а в лесу – ни души. Вскинув левый кулак, Гарна сделал Гебару жест – "подойди".

— Что случилось?

— Человечек твой, часом, не соврал?

— В смысле?

— В прямом. Если у них такая деятельность развёрнута, где охранение? Они что, лес не пасут?

— Чёрт их знает. Может, далеко ещё.

— Какой далеко, меньше километра! И ни следов, ни мусора, ни веток обломанных.

— Тогда, значит, не пасут. Значит – не боятся.

— Останавливаемся.

Спустившись в небольшой овраг, достали выставленные на минимальную яркость фонарики. Развернули карту.

— Мы здесь, — шепнул Гебар.

— Вижу, — еле слышно ответил Гарна. — Поляна – вот она, до неё метров семьсот.

— Ну да, я и думал на опушке залечь...​

— Не нравится мне это. Холмы есть в окрестности? Чтобы сверху смотреть, чтобы не приближаться.

— Есть один, тут вообще местность неровная. Но это возвращаться придётся, крюк делать, а у нас времени в обрез.

— Тогда возвращаемся и делаем. И в темпе, потому что время!

— Есть, господин гвардеец!

Следуя за кригскоммандером, Гебар беззвучно матерился. Ну и фрукт ему попался, ну и параноик. Зачем усложнять, когда всё тихо? Что им тут, засаду, в самом деле, устроили?

Они поднялись на заросший деревьями холм и обогнули его поверху, не доходя до верхушки.

— Тут заляжем. Впереди просвет, поляну видно.

— А чего повыше не подняться?

— А того, что либо они раздолбаи полные – так подступы оголять, либо мы, потому что прямо в ловушку к ним забредём. Не могли они холм сверху не прикрыть, не могли – и точка!

— Согласен, только не видно отсюда ни рожна.

— Сам же говорил – церковная оптика. И потом, глянь, как луны светят, — кивнул на небосклон Гарна.

Это да, светят. Так что всю поляну заливают.

— Долго ещё?

— Вот-вот должны, — вскинул к лицу часы Гебар. — Он сказал, что машины тут оставляют с грузом и документами, а забирают перед рассветом уже пустыми. Я же говорил – с рук на руки сдают. А те хороши, рожи свои не светят. Чувствуется школа! Ну ничего, сейчас мы на их мордочки-то поглядим. И если кто из наших – наизнанку, падлу, выверну!

— Тихо!

Замолчав, разведчики припали к биноклям. На поляну неторопливо вползла фура, остановившись на утрамбованном колёсами грунте. Из кабины выпрыгнули двое, отошли в сторонку, закурили, о чём-то переговариваясь. Спустя пару минут к ним подъехала буханка, из которой неспешно выбрался водила. Поручкался с пассажирами, кивнул весело на фургон, картинно зажимая уши.

— Кажись, орут, — прислушался Гебар. — И стучат!

В ночной тишине отчётливо слышались приглушённые стуки и плач, но сопровождающие почему-то не обращали на это внимания. На полянку тем временем продолжали прибывать новые машины.

— Шесть грузовиков, это уже человек сто. Ничего у них масштабы!

Гарна сосредоточенно делал пометки в блокноте. Масштабы и правда серьёзные, если учесть, что полянок, как и центров, таких по Империи – тьма. И на каждой регулярно становятся под разгрузку фуры, сбагривая неведомо куда тысячи беспризорных душ. И неведомо кому, ведь остаётся неясным, как Этван умудрился всё это организовать, да так, чтобы комар – носа! Следовательно, это может быть не он, а кто-то другой, использующий южанина как ширму. И вот этот кто-то – опасен чрезвычайно, особенно если почует себе угрозу. Из чего вновь вытекает, что лезть на рожон не нужно, а нужно действовать предельно осторожно. Вынюхав о враге всё, что можно, при этом нигде не подставившись.

— Всё, — шепнул Гебар. — Сворачиваются.

Последние из "братьев" погрузились в буханку. Затарахтев раздолбанным мотором, фургончик уехал.

— В оба смотреть, — скомандовал Гарна. — Чтобы все детали!

Гебар кивнул, сосредоточенно глядя в бинокль. Сейчас они срисуют таинственных перекупщиков, запоминая лица, приметы и номера машин. Потянется, наконец, ниточка, разматывая толстый, запутанный клубок.

— Что-то не пойму я, гвардия, — тихонько пробормотал Гебар. — "Братья" уехали, а эти-то где?

— Ждём. Если надо – до утра.

— Суров ты.

— Работа такая.

Долго ждать не пришлось. Спустя пару минут над полянкой раздался странный гул, а затем...​

— Спасителя мама и святые угодники!

По металлическим кузовам прошла рябь. Изгибаясь пузырём, вскипело вокруг пространство. На секунду сквозь пустоту проглянуло огромное, пустое помещение, затем – хлопок и тишина. Полная и оглушающая.

— Это...​ что было?

Кригскоммандер не ответил, внимательно оглядывая в бинокль поляну. Ища зацепки, которых не было. Равно как и перекупщиков!

— Может, дёрнем? — нерешительно спросил Гебар. — Не нравится мне эта чертовщина.

— Мне будто нравится, — огрызнулся Гарна. — Ждём до утра, пока за грузовиками не вернутся. Надо понять, что это за фокусы.

— Принял. Я отползу, канавку выкопаю. Для нужды разной.

— Давай. Только недалеко.

Долго, невыносимо долго тянется время. Лежат в листве разведчики, неотличимые даже вблизи от поросших мхом кочек, смотрят внимательно в бинокли, ожидая продолжения. А нет его, этого продолжения! Тихо на поляне, только сверчки трещат да стоят припаркованные кривоватым рядком фуры, от которых с момента "пузыря" – ни звука.

— Вон они, болезные, — прошептал Гебар. — Явились – не запылились.

На поляну выехала знакомая "буханка", от неё к грузовикам разбрелись экипажи. Подошли к фургонам, подняли фиксаторы, распахнули створки. Вгляделись внутрь, словно проверяя. Захлопнув двери, вразвалочку пошли к кабинам.

— Уходим, пока не рассвело.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет времени, потом думать будем.

— Знать бы ещё – что!

...​прав оказался кригскоммандер, когда не полез на вершину. Не задел он периметр, не дошёл чуть-чуть до пасущих полянку камер. Обманул систему, как и Канцлер до него, обставил Отдел. Врага – обставил.

"Дьяволов" – обставил!