Глава 27
— Ну что, коллега, получил посылочку от Марса–батюшки? — веселится регионал. — С самой Земли–матушки тебе выписали, кредитов народных не пожалев. Извини что бантиком не перевязали. А то хотелось!
Получил, ещё бы не получить. Я беру в руки гладкий металлический кубик и активирую сервисную голограмму. Отвечаю на вопросы, калибруя систему под свою биометрию. Терпеливо жду окончания настройки.
Даже не верится, что кубик этот – добытый с Земли ИИ последнего поколения, который есть ключ к решению непростого, подкинутого мне регионалом, ребуса. Но поверить придётся, ведь Отдел слов на ветер не бросает. И значит, пришло время действовать.
***
— Первая десятка – проходим, — кивает "чёрный" на двери каюты. Зайдя внутрь, шкеты резко оборачиваются на тихий звук смыкающихся створок.
— Э-э-э, начальник! — барабанят они в дверь. Не дождавшись реакции, пытаются высадить её плечами, отбивая всё, что можно. Охая и потирая ушибленные места, опускаются на койки, возбуждённо переговариваясь.
— Хитрая калиточка... Где это такие мастырят?
Двери и правда – странные, пластмассовые на вид и бетонные на ощупь. Они спокойно сносят удары, не сдвигаясь ни на миллиметр. И нет на них ни замков, ни скважин.
— Пацаны, эт чё, я не понял?
Пацаны поворачиваются и смотрят под потолок, где на плоской панели горят красным периодически меняющиеся цифры.
— Хрень какая-то... Может типа шифр?
— Не шифр. Часы, походу.
— Чё-ё? Ты где такие часы видел, лапоть?
— За базаром следи! — скалится Терна, бывший номер 16. — Времени сейчас без пяти семь, — тычет он пальцем в свои, снятые с какого-то лоха, часы. — А теперь глянь, что там написано.
— Шесть девяносто пять...
— Вот. А внизу число. И год.
— Третье... Пацаны, в натуре часы! И этот, как его... календарь! Только что-то я часиков таких не видал нигде.
— Вот ты кило маргарина, — ухмыляется Терна. — А ещё меня лаптем назвал. Ты чё, не врубаешься, где мы?
— Не, а где?
— Ты в кино бывал?
— Ну, приходилось... иногда...
— Фильм этот помнишь – "Захват Герта"? Где пришельцы из космоса прилетели на тарелочках?
— Чё, думаешь, нас в кино снимают? — оживляется гопник.
— Какое "снимают"? Не въезжаешь, что это они и есть?
— Хорош гнать! — ржёт шкет в голосину. — Во ты сказочник – "пришельцы"!
— Не веришь? А ты башкой подумай. Как мы сюда загремели? Из запертого шарабана?
— Не знаю... разводилово какое...
— Разводилово? А вертухаи эти, — изображает Терна руками шлем, — тоже? И волыны? И часики с циферками? Ты догоняешь, во сколько такие фокусы встанут? Кому мы, нахрен, сдались, столько бабла на нас спускать?
— Ма-а-ать моя женщина... Так это чё, они нас забрали? На корабле своём?
— Походу, да. Шум слышишь?
— Ну? — шепчет гопник испуганно.
— Движки типа... Э, ты чё?
— Не хочу, не хочу, не хочу-у-у-у-у! — рыдает, бьётся в истерике шкет. В прошлой жизни такое не прощалось, но сейчас всем стало не до понятий. Сейчас все – молчат.
— Эх, братуха, — улыбается через силу Терна. — Думаешь, я хочу? Или они? Никто не хочет. Да только кто бы нас спрашивал.
***
— Прежде чем решать задачу с помощью искусственного интеллекта, попробуйте задействовать естественный, — не уставал повторять инструктор. — Помните, что технологии – это игра с нулевой суммой. За всё, что они нам дают они в равной степени и забирают. Возьмём, к примеру, спутниковую навигацию. Люди, ей злоупотребляющие, теряют способность ориентироваться на местности. Те, кто пользуются переводчиками, никогда не выучат языки, про бездумное брожение в Информатории я вообще молчу. Но это просто цветочки по сравнению с машинами думающими. Вот уж где воистину игры с сатаной!
— Сто раз отмерьте прежде, чем пустить в ход ИИ, иначе "мама" не успеете сказать, как попадёте в зависимость. Отдел готов предоставить любые ресурсы, но за искусников будет спрашивать строго, давая разрешение на использование только в исключительных ситуациях. Мы не хотим, чтобы наши оперативники превратились в подставки для железок. Мы хотим, чтобы в любой ситуации вы полагались в первую очередь на мозги и чутьё, а не на хрупкую, могущую подвести, технику.
Зная всё это, я не испытывал оптимизма, запрашивая "искусника". Я не ошибся. Регионал вцепился в меня, словно бульдог, ища изъяны в предложенной схеме. Он задавал каверзные вопросы и предлагал остроумные решения, обещая изыскать необходимые средства и кадры. Он прокачивал варианты, ища любую возможность обойтись без электронных мозгов. Он сделал всё, чтобы исключить использование ИИ в операции.
Я упорствовал в ереси, указывая на нереалистичность предложенных решений. Я апеллировал к жёстким временным рамкам и малочисленности личного состава, доказывая, что использование умной машинки будет уместно в нашей ситуации. В ситуации, когда через игольное ушко придётся протащить весьма немаленького верблюда!
В конечном счёте регионал сдался, завизировав мой запрос. Ещё через неделю посылка была доставлена.
***
Поздно ночью дверь в каюту открывается. За ней – два силуэта в чёрной, угловатой броне.
— Подъём! Всем пристегнуть ремни! — рявкает из-под шлема искажённый динамиком голос.
— Чё? — щурится спросонья гопота. — Какие ремни, начальник?
— Обычные, под кроватями. Ручками нащупываем, потом на себе застёгиваем, на тельце своём тщедушном. Вот так. И не снимать, пока не скажут, усекли?
— Нема базара.
Едва за вертухаями закрываются двери, парочка лежащих на козырных, верхних местах заводил, со смехом расстёгивает замки.
— "Ремни пристегнуть". Чепушилы!
— Слышь, Жало, может, не надо? — спрашивает боязливо один из шайки.
— Отзынь, фуфло, — прицыкивает Жало. — Тут я решаю, чё надо и чё не надо. Скажу – тоже расстегнёшь. Ты чё, лох? Ты чё, мля, боишься?
— Нет, но...
— Начинаю разворот, — раздаётся из-под потолка голос. — Приготовиться к невесомости.
— Чё-ё-ё? К чему приготовиться? Он чё нас, за фраеров... э... э-э... э-э-э-э-э-э!
Жало чувствует, как из-под него уходит матрас, а сам он вверх тормашками летит к потолку. Верх и низ меняются местами, к горлу подступает тошнота.
— Чё за дела-а-а!..
— Разворот завершён, приготовиться к торможению, — сообщает невозмутимо голос.
Жёсткая спинка, ускоряясь, летит в лицо. Растопырив руки, Жало неловко приземляется на койку. Ногу обжигает ударом о перекладину, в глазах темнеет от боли. Не удержавшись, он кулём летит вниз, на слегка пружинящее, специально для идиотов положенное, покрытие.
— Что, сынок, больно? — раздаётся над головой знакомый синтетический голос.
— У-у... в больничку бы мне, начальник, — поднимает глаза Жало на вертухая.
— Будет тебе и больничка, и доктор. И бабу ещё приведём. Встать!
— Да ты чё, начальник, не могу я... Зашибся совсем!
Но начальник не слушает. Начальник берёт Жало за шкирку и... отрывает от пола, словно пушинку! Держит на весу, рассматривая, затем подносит к шлему, так, чтобы нос уткнулся в матовое, непрозрачное забрало. Жало верещит, пытаясь освободиться, да без толку. Бронированные пальцы держат крепко, словно в тисках, а рука вертухая – даже не дрожит.
— Так что, малыш, в кроватку пойдёшь? Или тебя положить?
— Пойду, начальник, пойду, отпусти только!
— То-то же, — легко забрасывает его на койку вертухай. — И в следующий раз чтоб пристёгивался.
***
Нет, в самом деле – как ещё можно в разумные сроки прогнать через сито миллион душ? Сделающих, ясен пень, всё от них зависящее, чтобы обвести вокруг пальца ненавистных, от которых ничего хорошего не видели, взрослых?
Самый простой вариант – нанять армию психологов. Возможно это? В финансовом плане – вполне, квардов у Отдела достаточно. А вот со всем остальным возникнут затруднения.
Во-первых, где взять минимум десять тысяч специалистов? Если их и до войны не хватало.
Во-вторых, как отличить профессионалов от халтурщиков, коих среди такой массы наберётся немало? Что, в свою очередь, приведёт к потокам некондиционных колонистов.
В-третьих, временные рамки. Я не могу убивать месяц на каждого охламона, иначе задачу выполню лет эдак через пятьдесят.
Наконец, в-четвёртых – неизбежный в этом случае бюрократический бардак, который тоже качеству отбора не поспособствует. Зато поспособствует сплетням и ненужным вопросам, особенно среди тех, кто привык работать на совесть. Из чего следует, что профессионалы мне не нужны, а нужны исполнители, причём молчаливые. Но и профессионалы нужны тоже, иначе кто будет отдавать исполнителями распоряжения?
Вот и получается, что без "машинки" не обойтись. Причём такой, что за считаные сутки сможет максимально точно, пусть и с погрешностью, профилировать шпану. Есть на Марсе такие? Есть, но немного, ведь Республика не любит слепо полагаться на технику. У земных-то микросхемы в каждом утюге, отчего, правда, и думать там многие разучились. Марс же, напротив – берёт умом. Тем, что от природы. И потом, привыкнешь во всём "бортовому" следовать, а затем узнаешь, что взломан он давно, а ты, дурачок, всё это время под дудку врага плясал. А кибервойска у противника – ого-го! Ничем не хуже республиканских.
И если таких машинок у нас нет, значит, найдутся у земных, увязших в искусниках по самую маковку. Что у них там из новенького – "Спектры"? "Меридианы"? Или ещё что вышло с тех пор, как меня перебросили на Герт, он же Ирнис, он же "объект Каскад"?
Впрочем, снабжение – не моя головная боль, на то у Отдела специальные люди имеются. Которые везде без мыла, а маму родную, если надо, загонят по спекулятивной цене. Моё дело – схему проработать и осуществить, да так, чтобы комар носа не подточил. Точнее, миллион носов. Всего-то-навсего.
***
Рано утром всех снова будит динамик:
— Пассажирам пристегнуть ремни и приготовиться к невесомости.
В этот раз пассажиры не дурят. Пристегиваются крепко, чтобы о пол рожей не шваркнуться. Законы физики – они как понятия, их нарушать себе дороже выйдет.
Свесив с койки руку, Ратай прислушивается к ощущениям. Вот оно, началось. Конечность становится всё легче, пока наконец совсем не лишается веса. Рука парит в воздухе параллельно телу, причём безо всяких усилий. Как такое получается? Что это вообще за невесомость такая? Ратай не знает ответов, но знает одно – умрёт, но разберётся. Пытливый у него ум, улицей почти не испорченный. Что и заметила хитрая машина, подправив графу "распределение" и дав парню новый шанс.
Каюта несколько раз дёргается. Рывками приливает сила тяжести, идущая почему-то к потолку. Затем глухой стук и тишина. Нет больше мерного гула, не доносится вообще никаких звуков. И вес, зараза, опять куда-то пропал.
— Пацаны, чё делать будем? — раздаётся неуверенный голос. — Отстёгиваемся или чё?
— Не надо отстёгиваться, — произносит Ратай твёрдо. — Лежим, ждём. Они придут.
В нём внезапно прорезалась смелость. Каким-то шестым чувством он понял, что улица кончилась и ждёт его теперь совсем другая судьба. А те, что ещё вчера в подворотнях масть держал, лежат и не отсвечивают, внимая бывшему "ботану". Потому что тоже чуют, что пути назад не будет.
Створки распахиваются, внутрь заходят уже знакомые вертухаи.
— Ну что, босота, обуваемся? — ставят на пол какой-то ящик.
А они и правда босые. В распредцентре тапки картонные выдали, так те уже давно в дырах. Поэтому обувь не помешает, только вот...
— Начальник, а на кой нам лопари? Мы же с коек встать не можем, чтобы в потолок харей не врубиться.
— Тонкое наблюдение, молодец, — глумится начальник. — На твоём примере всё и объясним. Отстёгивайся. Да не бойся, я помогу!
Расстегнув ремни, шкет неловко спускается на пол. Берёт из ящика странные, с металлическим отливом ботинки, обувается.
— Пальцем сюда ткни, — показывает вертухай на узкую, проходящую по заднику, полоску.
Пацан нехотя тычет, куда сказали. Ботинки перемигиваются зелёными индикаторами, после чего подгоняют себя по размеру к ноге и намертво прилипают к полу.
— Вот так. Теперь отрывай ногу и попробуй шагнуть. Умница моя девиантная, не зря тебя отобрали, — издевается бугай. — Походи чуть-чуть, покажи товарищам, что не страшно и не больно ни капельки. Всем понятно? Вопросы? Отлично, нет вопросов. Следующий. Например, ты.
***
Итак, искусник, он же "искуситель", как неласково называли его в учебке. Решение, конечно, неидеальное, но явно лучше, чем всё, что для меня могут сделать здешние специалисты. К машинке мы подключаем сигнал с матрицы нанокамер, нанесённой на любой предмет обихода, например, зеркало. Впрочем, зеркала особым уважением не пользуются, не ровён час – загородят чем или вообще накинут сверху пиджак или куртку. Пусть лучше это будет что-то дорогое, например, картины. Развешанные повсюду для услады глаз и облагораживания подрастающего, улицей испорченного, поколения. А чтобы обеспечить питание, закажем для них красивую рамку с подсветкой, после чего поместим под толстое, антивандальное стекло с хитрым, дабы отвадить любопытных, замком.
С этим разобрались. Дело за малым – обеспечить прикрытие операции в глазах местного, чтоб его, населения. Не знающем слова "компьютер" и в лучшем случае что-то слыхавшем о новомодных механических вычислителях, вроде тех, что управляют запущенными с "Радиусов" ракетами.
***
— Здравствуйте, дети, — приветствует пассажиров ждущий в коридоре без брони и шлема "чёрный". — Всё ли у вас хорошо? Есть ли жалобы? Опусти руку, дурачок, меня это не интересует. За мной следуйте, солнышки.
— Слышь, начальник, за базар не хочешь перетереть? — раздаётся за спиной чей-то дерзкий голос. Чёрный останавливается и круто разворачивается на каблуках. Вперивает прищуренный взгляд в толпу:
— Кто сказал?
Расступившись, словно море перед Моисеем, гопота пропускает вперёд самого наглого. Решившего при всех наехать на папу.
— Это у тебя, что ли, голос прорезался? — спрашивает тихо чёрный. Так что душа в пятки.
— Ну да. Ты, я смотрю, больно смелый, за рогов прятаться, — куражится, кивая на охрану пацан. — А один на один если, а?
— Давай перетрём, — кивает невозмутимо бугор. — Ножик тебе? Бритвочку? Чем работать привык?
— А ты типа дашь? — щурится заводила.
— Дам, как не дать, — усмехается чёрный. — Такой устроит? — протягивает он шкету нож с воронёным, тонким, как волос, лезвием.
Пацан поигрывает ножом, примеряясь к невесомости. Ничё, сойдёт.
— Ты, может, поближе подойдёшь? А то в ботинках неудобно с непривычки.
Шкет подходит. Мерит взглядом вертухая, щерится. Чё он спокойный такой? Понтуется, падла!
— Ну всё, гнида, готовься. Кончу тебя сейчас.
Делает ножом ложный выпад, затем, перехватив левой рукой, бьёт точно в горло, как уже не раз бил. Но чёрный внезапно уходит в сторону и неуловимым, кошачьим движением хватает пацана за кисть. Выворачивает руку до хруста, хлёстко бьёт пальцами по кадыку так, что перехватывает дыхание. Напоследок – проводит хитрый бросок.
Шкет отлетает в сторону, врубаясь спиной в переборку. Хрипит, прижимая к груди сломанные пальцы.
— Ещё смелые есть? — убирает бугор нож, невозмутимо оглядывая притихшую толпу. — Нет? Тогда за мной.
***
Стало быть, имеется масса шантрапы. Также имеются приёмно–распределительные центры, где работает мой туповатый, лишних вопросов не задающий, персонал. И вот доставляют моим стахановцам партию беспризорных, среди которых нужно отделить агнцев от, соответственно, козлищ. И хоть делать это будет машина, решения должны оформлять люди. Свято уверенные, что именно они определяют, кого куда распихивать. Ну и как это прикажете обстряпать? Потайные принтеры? Исчезающие чернила? Голограммы? Психотроника?
Нет, это не выход. Если решение требует громоздких конструкций, это решение плохое. Уж коли я собираюсь запросить у Отдела ИИ, от него и будем плясать. Что умеет "машинка"? В первую очередь составлять психологические портреты. Но не только! Ещё искусники умеют поддерживать разговор, да так, что от человека не отличишь. Также – читать и писать. И даже рисовать, что мне, впрочем, вряд ли пригодится. Хотя почему не пригодится? Очень может быть, что и пригодится! Например, если...
***
— Ого!- выходят по коридору беспризорники в огромный, метров тридцать в высоту, зал. Выстраиваются в шеренгу, становятся рядом с другими счастливчиками. Хотя счастливчиками ли – это ещё предстоит узнать.
— Слышь, Репа, это сколько ж тут наших? — присвистывают, переговариваются уличные.
— На круг – под тысячу, — солидно отвечает оглядевшийся Репа. — Или больше, хрен знает.
— Ничё так размахались, козырно...
— Тут стоим, ждём, — окрикивает шеренгу "чёрный". — Шаг вправо, шаг влево – расценивается как попытка к бегству и карается вот этими вот, стоящими рядом со мной, товарищами. Всосали?
Да уж всосёшь тут. Все видели, как он Рябого размотал, а что эти в броне сделать могут – и думать не хочется. Интересно, чего он всех "товарищами" кличет? Прям как эти, из Трудовой партии, которых Канцлер по всей Империи гоняет.
Молчит гопота, стоит, переминаясь с ноги на ногу. Что это вообще за место? И куда по команде уводят новые и новые шеренги через огромный, в форме арки, выход?
— За мной! — раздаётся резкая команда. Затравленно вздрогнув, шпана нехотя подчиняется. Сломали их эти, невесть откуда взявшиеся, погоны, отбили желание сопротивляться. И бежать – отбили, потому как непонятно – куда.
— Вперёд, вперёд, не заставляйте товарищей ждать, — подгоняет чёрный. Вот опять – "товарищи". Он чё, в натуре "трудовик"?
Проходят через арку, идут по широкому коридору сквозь массивные, утопленные в стенах затворы. Заходят на круглую, в форме бублика, площадку, с широкими окнами по периметру. За ними – темнота и звёзды, как в ночном небе. Но почему небо то везде, а не только вверху?
С лёгким гудением затворы сходятся, отсекая дорогу назад. Пол ощутимо вздрагивает.
— Высоты боится кто? — спрашивает "чёрный". — Если да, советую закрыть глаза. Остальным разрешаю подойти полюбоваться пейзажем.
Глаз не закрыл никто, хоть и страшно. Подбежали к смотровым, скошенным к полу, иллюминаторам, ахнули, сделав несколько шагов назад. И есть отчего, ведь под ними в тёмной бездне висит голубоватый шарик планеты, к которому куда-то из-под днища "бублика" уходит тонкий столб.
— Вашу Машу... Это сколько ж отсюда лететь?
— Сто двадцать километров, — отзывается внезапно центровой. — Низкая опорная орбита.
— Низкая... чего?
— Не напрягайся так, голова заболит. Ты смотри, смотри.
Ещё раз дёрнувшись, кабина начинает спуск. Глянув вверх, шпана видит огромное, на тот же столб приделанное кольцо с пристыкованными к нему гигантскими корпусами. Один из них, сверкнув белым, начинает отползать от кольца и разворачиваться. Сверкнув ещё раз, уходит в сторону и вверх, пропадая из вида.
Разогнавшись, бублик несётся вниз, будто падает. Тело потихоньку тяжелеет, ботинки, мигнув лампочками, отключаются.
— Сейчас тряхнёт, — предупреждает "чёрный". — В атмосферу входим.
В "стёкла" бьют яростные порывы ветра. Слегка завибрировав, кабина продолжает снижаться.
— Это же лифт, — шепчет Ратай. — Самый настоящий лифт.
— Всё правильно – лифт, — хлопает по плечу "погон". — Только очень высокий. Орбитальный.
Пропала, как и не было, бездна, уступив место виднеющимся внизу верхушкам гор. Вокруг всё наливается голубизной, по стёклам бьют градины и дождевые капли. Но легче не стало, наоборот – страшнее. Потому что ясно теперь, на какой высоте болтаешься!
— Мамочки, — пищит кто-то из малышни, закрывая ладошками глаза.
— Спокойно, спокойно. Уже почти всё. — подбадривает чёрный.
Хлестаемый дождём и ветром, бублик несётся вниз. Подрагивает, покачиваясь, столб, кажется, ещё чуть-чуть – и не выдержит. Но нет, крепко держит кабину тонкая колонна. Которая на деле прочнее любой, самой прочной, стали.
***
Есть, наверное, другие возможности, но там уже полная экзотика, соваться в которую неохота. Итак, чтение и письмо... письмо и чтение... а ещё – речь. Что-то в этом есть, что-то проклёвывается. Допустим, "болван"–психолог прогоняет шпану через скрининг и заполняет бланк, который затем куда-то отправляет. После получает ответ с распределением. А откуда этот ответ придёт? Оттуда, где местный мозгоправ никогда не был и не будет. Например, из расположенного чёрт знает где центра, где работают более маститые, принимающие окончательное решение, специалисты. А если кто-то начнёт копать? Шанс, конечно, небольшой, учитывая, что мне удалось замазать в операции раданскую верхушку. Но он и ненулевой.
А если кто-то начнёт копать, то быстро дознается, что никакого центра не существует. Из чего следует, что такой центр... надо создать! С такими же, как на местах, "болванами", только с более серьёзным послужным списком. Уверенными, что что-то решают, а на деле служащими ширмой для искусника, каким-то образом подменяющего результаты профилирования. И каким же? Как ему, искуснику этому, оригинальный документ на новый подменить, да так, чтобы никто ничего не заподозрил?
Контакт с людьми, естественно, исключается. Хотя почему? Что, в Империи машин хитрых нет? Есть, конечно, чай, не каменный тут век. И радио есть, и телефоны, и даже факсы. Которые поначалу у разведки завелись, чтобы по рации скидывать снимки в штаб, а потом уже в гражданский оборот попали. Если обезличено связать через них дутые распредцентры с дутой же штаб-квартирой, то можно дать волю искуснику. Которому всего-то надо сигнал перехватить и слегка подкорректировать, заменив приговор согласно собственному разумению. Справится он с этим, учитывая, что придётся подделывать чужой почерк? Да о чём речь! Так подделает, что мать родная не отличит, хоть и нет у него матери. И, подделав, подсунет ничего не подозревающему "болвану".
Дальше, как говорится – дело техники. В первую очередь той, что обнаружили в богом забытой марсианской пещере незадачливые крипто, прости господи, археологи.
***
Опустившись на верхушку горы, бублик плавно останавливается.
— Ну, что встали? — торопит погон. — За мной пошли!
Выходят на врезанную в скалу огромную площадку, ёжатся на холодном, пронизывающем ветру. Не верится, не укладывается в голове, что не их это мир. Может, всё-таки, чья-то шутка? Хотя какая шутка, если дома они на такой высоте богу бы душу отдали. А тут ничего, нормально дышится.
— Ну что, детишки, покидаю я вас, — лыбится чёрный. — Теперь они, — показывает он на небольшую группу встречающих, — вами займутся. Плакать не надо, долгие проводы – лишние слёзы. Пишите письма!
Он забегает обратно в бублик и вместе с остальными сопровождающими исчезает за створками. Слегка загудев, лифт поднимается ввысь, растворяясь за набежавшими облаками. А столб – остаётся, как то дерево из сказки, что в самые небеса уходит и где-то в вышине теряется. Бред какой-то, чертовщина. Космические корабли, люди-пришельцы, лифт этот стокилометровый... Расскажешь про такое и в дурку на раз-два загремишь!
Встречающие подходят к толпе. Смотрят спокойно, оценивающе. Как на товар. Надо же, и бабы у них есть и выглядят так же, как дома. Только суровые они, чувствуется выправка. С этими, походу, лучше не связываться.
Вперёд выходит одна из женщин в чёрной, как у остальных, форме. Закладывает руки за спину, обводя прибывших тяжёлым взглядом. Жёсткая бикса, сразу видно. Волосы пучком, волевой, слегка скошенный, рот, правая щека и шея прочёркнуты шрамом.
— Добро пожаловать на Зарю. Меня зовут Лидия Богушевская, но для вас я навсегда – "товарищ полковник". Вы находитесь здесь потому, что были отобраны для выполнения крайне важной миссии. Какой именно – узнаете позже. Сейчас мы находимся на приёмно-распределительной платформе номер 1. Как и все прочие, она расположена на девятикилометровой высоте над уровнем моря. Это сделано для того, чтобы вы могли нормально дышать в местной, более плотной, чем на Герте, атмосфере. Прямо сейчас вы будете распределены по платформам постоянной дислокации, где начнёте первичное обучение. Желаю удачи. У меня всё.
Lydia Bogushevskaya... Zaria... Что за погоняла? Что это за язык вообще такой, тарабарский? И не на нём ли тут всё исписано ровными, белыми буковками? А чё эти буковки так друг на друга непохожи? Там вон что-то смахивающее на общецерковный, здесь – какие-то значки. Но эти, кем бы они ни были, на умвирском шпарят, как на родном. Закроешь глаза и не поймёшь, что перед тобой – чужаки.
Кивнув, товарищ полковник уступает место одному из помощников, со странной, похожей на карманное зеркало, коробочкой.
— Слушать меня внимательно. Я буду называть распредцентры и номера на ваших комбинезонах, следом – категорию. Их всего две, войска и производство. Те, кто попал в войска, становятся слева от меня, остальные – справа. Вопросы не задавать и не дурить, вот здесь, — поднимает он над головой "зеркальце", — хранится ваше полное описание, включая физиономии. Если кто вздумает поиграться – наказание будет суровым. Всё ясно? Poyekhali.
— Распредцентр 1. Номер шесть – войска. Номер девять – войска. Номер семнадцать – производство. Номер двадцать четыре – войска.
— Распредцентр 3. Номер двенадцать – производство. Номер тридцать шесть – войска. Номер пятьдесят три – войска.
— Распредцентр 6... Распредцентр 8... Распредцентр 112...
Выходят из строя беспризорники, встают послушно по обе стороны. Только отчего-то тех, кто в войска загремел, больше, чем остальных. Гораздо больше.
В разы – больше!
***
А сможет ли машина прощупать шпану в "статике", опираясь только на пассивные наблюдения? Тут надо уточнить, но, скорее всего, нет. Их надо заставить раскрыться, обнажив своё истинное нутро. Как это сделать? Использовать старый, как мир, метод – провокацию, спланировать которую мой железный психолог должен быть в состоянии.
Штука в том, что прямого доступа к клиентам у него нет, он может лишь наблюдать. Мой ИИ – словно призрак бесплотный, всё видит, всё слышит, но для общения с миром живых ему нужны специально обученные медиумы в виде мозгоправов на местах. Как с ними общаться? Очень просто – по телефону, ведь их в здешних краях уже изобрели. А вот попади я в Ильхор – то и не знаю, как бы выкручивался. Впрочем, пока Отдел планирует сосредоточиться на Радане, рассматривая Конклав и Каганат как резервные варианты на случай недобора кандидатур. Тут, в общем, понятно – Империя является светской, технически развитой державой, выходцев из которой будет проще перековать на новый лад. Поэтому Отделу без Радана никуда. И без войны, так кстати породившей нужный хаос – тоже.
***
— Леший, подожди, — кричит уходящему в "войска" Надару Ратай. Выбегает из строя, обнимает не стесняясь.
— Всё, брат, — улыбается, лохматя пацанёнку вихры, Леший. — Иди к своим. Увидимся ещё.
— Конечно, увидитесь, — подмигивает подошедший вертухай. — Вы же не в тюрьме.
Хотя почему-то кажется, что в тюрьме.
Шеренга проходит по огромной площадке, огибая верхушку горы. Ратай теперь – с другой стороны, отсюда его не видно. А что это впереди за выкрашенные в маскировочный цвет здания? И что это за народ их встречает? Ба, да это ж свои. Только вот форма на них не своя. Чужая на них форма, чёрная. С красно-рыжеватым кругом на рукаве и странной, пятиконечной звездой на левой груди.
Дальше начинается новое распределение. Выкрикивают свои, которые не свои, имена, разбирают вновь прибывших. Ведут за собой в странные, обтекаемые машины с трубами по бокам.
— Распредцентр 12, номер 1, — слышит Леший своё обозначение. Выходит из строя, взбегает вслед за другими по металлической аппарели. Усаживается в кресло, пристёгивается, как велели. Закончив перекличку, следом поднимается командир.
— Все на месте? — пересчитывает он отряд по головам. Кивает, прыгает в кресло. Бросает лётчику:
— Взлетаем!
Аппарель, закрывая выход, поднимается, трубы, загудев, разворачиваются вверх и вперёд. Слышится гул и свист, затем толчок – и площадка проваливается куда-то вниз. Это что же они, летят? Хотя почему нет, когда кенты эти по космосу как у себя дома рассекают?
— Ну что, шпана, давайте знакомиться, — слышится сквозь шум голос офицера. — Атан меня зовут, Дир Атан. Но это там, на Герте. Здесь я – старший лейтенант Dmitry Атан, командир сорок второй экзопехотной роты первой экспедиционной армии Марсианской Коммунистической Республики. Что лыбитесь, имя рассмешило? Вам тоже дадут, так надо. Но не сейчас, после. Когда выпуститесь.
Даю вводную. Вы все, как уже догадались, находитесь на другой планете под названием "Заря". Кто не догадался – отправится обратно первым же поездом, но ехать далековато – примерно двести миллионов километров. Здесь вам предстоит пройти углублённый курс подготовки и стать настоящими солдатами. Вот прям как те, что вас сюда доставили, в шлемах и ekzokomplektah. Для чего? Для того чтобы помогать старшим товарищам, прибывшим очень издалека в надежде дать нам новую, справедливую жизнь. Сами они с планеты Mars, где мирно строят независимую Республику. И всё бы хорошо, да только есть рядом другая планета – Zemlia. Бывшая когда-то на Марсе хозяйкой, а затем, когда восстал народ против несправедливости, власть свою утратившая. Но хоть и прогнали люди Марса земных кровососов, очень те вернуться хотят. Так хотят, что готовы войной на наших товарищей пойти и всех до единого – перебить. Если, конечно, получится.
И вот для того мы и нужны – чтобы не получилось. Чтобы, если вздумает Земля на Марс напасть, появиться, как из ниоткуда, и на врага всей своей силой обрушиться. А чтобы была она у вас, эта сила, чтобы не сплоховать вам в роковой час, будем мы вас тренировать и обучать. До кровавого пота – будем. И таких же, кровавых, мозолей.
***
Неплохо, неплохо. Но как сделать так, чтобы персонал не болтал про утечку шпаны налево? Ведь кому-то придётся их забирать и свозить в условленное место для переноса. Пойдут слухи, разговоры... А и пусть идут! Как говорится – "кто нам мешает – тот нам поможет".
Я не буду бороться со слухами, я сам пущу слух пострашнее да покровожаднее, чтобы вопросов не осталось. А чтобы обеспечить должный антураж – задействую местную мафию, услугами которой Отдел уже не раз пользовался. Дети уходят налево? Так это потому, что я их продаю. И не куда-нибудь, а, например, на органы! Чтобы окончательно отбить охоту трепаться, я буду раздавать через бандитов щедрые взятки, после которых никто ни в какую полицию уже не пойдёт. Но если вздумает пойти, то следящий за заведением искусник заметит изменение в шаблоне поведения, после чего болтливый товарищ умолкнет навеки. А если всё-таки дойдёт до участка, то скупленное на корню начальство делу хода не даст, предпочтя сдать мне стукача со всеми потрохами. Так что не будет у болтуна ни единого шанса, за это можно ручаться.
Что касается местных бюрократов, то среди них лучше пустить другой слушок, поспокойнее. Например, о том, что деток увозят на подпольные фермы и фабрики, где пользуют, что называется, до потери пульса. В военное время столоначальникам не до нарушений трудового кодекса, им главное, чтобы на улицах стало поспокойнее, а в кармане похрустывали банкноты. Всё это я обеспечу, а на особо дотошных всегда можно натравить начальство. И, если потребуется, бандитов.
***
В первый же день одному из новичков дал зуботычину взводный. Дал за невинное, произнесённое на уличной "фене", слово. На что никто не обратил внимания, но на что обратил внимание непосредственный, тоже из бывших "уличных", командир. Который, стоя над сплёвывающим кровь новобранцем, объяснил всем новые правила:
— Слушать меня сюда – два раза повторять не буду. Блатные привычки остались на Герте, забудьте их навсегда и больше не вспоминайте. А кто захочет вспомнить, с тем разговор короткий, как вот с ним. Все поняли, бойцы? Разойтись.
Дальше начались изнуряющие, многочасовые тренировки, призванные выковать из уличной шпаны профессиональную, способную противостоять Земле, силу. Обычные, в общем, тренировки, поначалу не сильно отличавшиеся от тех, что в ходу в имперской и церковной армиях.
— Тридцать отжиманий! До пола жми, до пола!
Сразу после этого – пройтись по лестнице-"рукоходу", рискуя сорваться в глубокую, вонючую грязь. Затем – забраться по трубе на кирпичную стену и переползти на другую сторону по верёвке. После – спуск и пробежка вдоль выложенных шестами "змеек".
Льёт градом пот, ест глаза. Леший хрипит, ловя ртом воздух, но останавливаться нельзя, иначе тоже – в зубы.
— Не могу, начальник, сил больше нет, — стонет, упав на землю Жало. Ойкнув, получает болезненный тычок под рёбра.
— Это за "начальника", рядовой. Встать. Быстро!
— Не могу, товарищ командир. Хоть убейте...
— Ладно, — недобро произносит командир. И внезапно крепко хватает бойца за нос так, что слёзы из глаз.
— Ай-яй, — верещит Жало, пытаясь вырваться. — Не надо, больно, больно-о-о!
Но командир не слушает. Подтаскивает проштрафившегося к краю платформы, подзывает жестом остальных.
— Рядовой Батар изъявил желание прекратить тренировку и убить его, что я и сделаю. На войне от рядового Батара толку не будет. На войне он погибнет первым и подставит под иглу кого-то из вас, своих боевых товарищей. Думаю, нам всем будет лучше без него.
Прижав Жало спиной к парапету, взводный продавливает его вперёд и вниз, в лежащую внизу пропасть. Так, что земля уходит из-под ног! Истошно заорав, Жало хватается за поручень:
— Не надо, нач... товарищ командир!
Придерживая полуопрокинутого шкета над бездной, тот обращается к его остальным:
— Запомните раз и навсегда – для нас нет слова "невозможно", для нас есть только приказ. Приказ, который надо выполнить любой ценой, даже ценой жизни. Вы думаете, я жесток? Но как ещё подготовить вас к столкновению с во сто крат более жестоким и коварным врагом? Не знаете? Вот и я не знаю. А потому даю первое и последнее предупреждение – следующий, кто скажет "не могу", улетит через парапет. Улетит без вариантов и без скидок на наше с вами землячество. Всё поняли? Разойдись!
***
Итак, резюмируем. Нанятые мной частники пройдутся тралом по улицам крупных городов, доставляя добычу в распределительные центры. Тамошние болваны прогонят их под чутким наблюдением ИИ через опросник, после чего, пообщавшись с виртуальным собеседником, получат инструкции по проведению дополнительных тестов.
Заполненные первичными рекомендациями бланки отправятся на визирование авторитетным специалистам, которые записей не хранят и через пару дней уже не вспомнят, что по каждому случаю рекомендовали. И это прекрасно, потому что их мнение никого не интересует, а интересует графа "распределение", в коей машина проставит свой и только свой вердикт.
Дальше всё идёт как по маслу. Психопаты и отбросы отбывают на фронт или вредные производства, где вскорости скопычиваются. Смысла возиться с ними нет, пусть хоть послужат обществу напоследок. Те, кто посмышлёнее – отправляются, согласно договорённостям, партнёрам. Затем идут рабочие руки для предприятий, за ними – массовка для приютов. Ну и наконец те, кто под видом пущенной налево выбраковки будут переброшены на "Николая Пирогова" для транспортировки в растущую как на дрожжах колонию. Хотя "Пироговым" тут не обойдёшься, транспортников понадобится больше. Плюс сопровождающие, плюс орбитальный пересадочный узел, который, правда, уже возведён моими предусмотрительными коллегами. Очень предусмотрительными и очень требовательными коллегами, ожидающими, что узел будет в ближайшие месяцы, если не годы, работать на износ.
***
Чуть позже началась идеологическая подготовка, проводившаяся в красивом, увешанном наглядными пособиями, классе.
— Здравствуйте, товарищи, — поприветствовал всех лектор. — Моя фамилия Чжао, майор Фэнь Чжао. Прошу вас садиться. Да расслабьтесь вы, а то как будто палку вам... к спине привязали. Товарищ взводный, я вас не задерживаю. Думаю, мы поладим с вашими подопечными.
Отдав честь, взводный выходит. Наконец-то можно немного выдохнуть. Расслабившись, Надар откидывается на спинку стула. Смотрит настороженно на лектора – ему-то что надо?
— Что, бойцы, тяжело вам приходится? — сочувственно спрашивает тот.
Молчат бойцы, не решаясь открыть рта. Так вот откроешь, а тебя потом... к парапету.
— Ладно, можете не отвечать, — машет рукой майор. — Сам знаю, что нелегко. Слушайте, давайте по душам. Всё, поведанное здесь, останется между нами, слово офицера. Есть что рассказать? Нет? Тогда дайте угадать. Гоняют вас в хвост и в гриву, замордовали совсем. Сказки рассказывают про другие планеты и старших товарищей, которые ведут себя не очень-то по-товарищески. Одного из ваших вообще чуть с платформы не скинули. Так?
— Так, — отвечает, набравшись смелости, Надар. — Всё так, товарищ лектор. Говорите, что нужна наша помощь, товарищами называете. Про светлое будущее рассказываете, а сами чуть что – в грязь да по морде. Разве справедливо? Ещё, говорят, имена заставите менять. И какие ж вы после этого товарищи? Да с нами полицаи бережнее обращались!
Слушает офицер, кивает сочувственно. Записывает что-то в планшет, встаёт, прохаживается по комнате.
— Тебя ведь, кажется, Надаром зовут? — обращается он к Лешему.
— Так точно, товарищ майор! — встаёт тот по стойке смирно.
— Молодец, по форме. Хороший из тебя выйдет боец, сейчас уже вижу. Ты, Надар, правильно говоришь. И про жестокость нашу, и про товарищей, и про имена, и про много чего ещё. Я отвечу, если позволишь. Да ты садись, садись, — машет рукой лектор. — Стоять долго придётся.
— Начну я, пожалуй, с азов. Кто из вас слышал про Трудовую партию Радана и про Рабочий манифест? Смелее, не бойтесь. Раз, два, три... Понятно, опускайте. Так вот, давайте я на пальцах объясню вам суть нашего конфликта с Землёй. Конфликт этот, который рано или поздно перерастёт в войну, вызван совсем не политикой. Мало кому понравится, когда бывшая колония провозглашает независимость, но с этим можно жить, если бы не одно "но". И "но" это тянется через всю нашу историю, да и вашу тоже. Называется – знаете как? Эксплуатация человека человеком. Проще говоря, когда одни жиреют, а другие – побираются. Наша Республика скинула иго капиталистов, а на Земле всё осталось по-прежнему. Мы – мирные люди и не хотим войны, но вот земные богачи никогда не простят нам того, что лишились огромных, неправедно нажитых, барышей. И они сделают все, чтобы снова подмять Марс под себя. А если смогут, то и Герт!
Я знаю, что с вас спрашивают строго, но с нас спрашивают строже. Ни одна живая душа на Марсе не знает о Заре. Это, сами понимаете, стоило нам немалых жертв. У меня, к примеру, остались дома двое детей, уверенные, что их отец погиб. И я не смогу увидеть их, пока земная угроза не будет устранена. А если попробую, то, — проводит лектор по шее ребром ладони, — голова с плеч.
Вы можете сказать – а какое нам, товарищ майор, дело до ваших проблем, когда у нас своих хватает? Чего вы к нам припёрлись, чего вам дома не сидится? А я отвечу. Да, вы нужны Марсу, но и Марс нужен вам. Посмотрите на себя, вспомните, откуда вас забрали. А забрали вас – с улиц! Вы скажете – идёт война, стране сейчас не до беспризорников. Но разве Империя заботилась о вас до войны? Вас было меньше, но всё равно – немало! А теперь позвольте вам кое-что показать. Для понимания, так сказать, масштабов проблемы.
Он пробегается пальцами по планшету и в воздухе внезапно возникает изображение.
— Ох, ты ж, — выдыхает кто-то. Не оттого, что дивится голограмме, а тому, что на ней изображено.
— Всё верно, это подпольный, снятый одним из наших оперативников, бассейн. Плавающие в нём тушки принадлежат раданским богачам, проще говоря, правящему классу. Который на словах за Империю убивается, а на деле – плещется в водичке. В вашей, между прочим, водичке.
— Гниды... Я на вокзале глоток клянчил, пить хотелось – хоть подыхай. А они... — шепчет кто-то с ненавистью.
— Именно так, друзья. И именно гниды, — кивает лектор. — Но проблема не в личностях, а в системе. Не будет этих – придут другие, такие же. Собственно это и прописано в Рабочем манифесте, удивительным образом перекликающимся с трудами нашего учёного Карла Маркса.
— И у Маркса, и в Рабочем манифесте сказано одно – эксплуатация не знает границ. Но не знает она и планет! То, что мы побороли дома, цветёт пышным цветом у вас. И будет цвести, потому что у капиталиста нет совести и чувства меры. Капиталист так устроен, что будет стремиться захапать всё, пока не получит по рукам. Пока очень больно не получит! И будет не по-товарищески просить вас рисковать жизнями, не протянув, в свою очередь, руку помощи. Разве вы, хлебнувшие сполна горя и нищеты, не хотите построить на Герте справедливую жизнь? Такую, чтобы для всех, а не для избранных? Разве не хотели бы прогуляться по Марсу после того, как делом докажете преданность трудовым идеалам? После того как порвёте со старой жизнью, взяв себе новое имя? Что улыбаетесь, не верится? И очень зря. Давайте я расскажу вам, как устроена жизнь у нас. Начнём мы, пожалуй, с короткой обзорной экскурсии.
Включив другую голограмму, лектор садится в сторонке. Перед зрителями пролетает панорама красновато–бурого мира, утыканного гигантскими куполами.
— Аркадия-Прайм, — произносит закадровый голос, демонстрируя огромный, накрытый перевёрнутой прозрачной чашей, город. — Столица Марсианской Коммунистической Республики.
Открыв рот, новобранцы смотрят на разворачивающуюся перед ними картину. На купола и космические корабли, на орбитальные верфи и огромные боевые станции. Вот бы и правда попасть туда. Хотя бы разок!
— А сейчас мы возьмём интервью у капитана космонесущего крейсера "Пионер"...
На голограмме появляется храбрый, с квадратной челюстью, военный в ослепительно-белой, парадной форме. Слушает внимательно вопросы, отвечает чётко и немногословно. На самом деле это тщательно подобранный актёр, призванный разбередить сиротскую душу. Ведь он так похож на идеального, которому хочется внимать и подражать, отца...
Лектор исподволь наблюдает за подопечными, делая пометки. В целом реакция отличная, но есть несколько ухмыляющихся и перешёптывающихся скептиков. Этих нужно взять на карандаш и дополнительно проработать – во избежание. Потому что в их деле сомневающихся быть не должно. Потому что сомневающихся надо перевоспитать как можно раньше или же вырвать, подобно больному зубу.
С корнем вырвать. И если потребуется – с кровью!
***
Сочувствую ли я беспризорникам? Да, потому что сам в детстве оказался без крова. И нет, потому что должен выполнить задание, от которого зависит судьба моей Родины. А что на фоне этого миллион "уличных", большинство из которых от моих действий только выиграют? Прямо скажем – ничего.
Если потребуется, я обойдусь с ними гораздо жёстче, ведь когда речь идёт о безопасности Марса, все прочие соображения отходят на второй план. Включая взрослые, детские и подростковые жизни. И включая мою собственную!
***
— Взвод, стройся!
Растянувшись в шеренги, бойцы проводят перекличку. Проводят машинально, "на автомате", без усмешек и подначек. Потому что привыкли, как и те, кто стоял тут до них. Как и те, что придут после.
Встав по стойке смирно, Леший буравит взглядом туманную, открывающуюся с вершины, даль. Вспоминает почему-то Ратая, которого навещал уже несколько раз. У парнишки, по сравнению с армейскими – малина. Сидит день-деньской в классе, учится разным наукам, чтобы потом, попивая кофе, настраивать линии на автоматических заводах. Ну и хорошо. Он пацан умный, заслужил.
— Вольно, — раздаётся властный женский голос.
Перед строем встаёт полковник Богушевская, оглядывая подчинённых тяжёлым взглядом. Не обычным, фирменным, а таким, что мороз по коже. Что не так, чем они провинились перед старшими товарищами?
— Мне стало известно о готовящемся среди вас тяжком преступлении, — чеканит командующая. — А именно – о предательстве.
Что за дела? Какое ещё предательство?
— Двое бойцов из вашего взвода планировали побег, — продолжает полковник. — Они намеревались незаметно проникнуть в кабину орбитального лифта, чтобы затем пробраться на транспортный корабль и попытаться вернуться на Герт. Они хотели рассказать тамошним капиталистам о Заре и распредцентрах. Проще говоря, хотели поставить под удар весь проект.
Тишина, только свистит в лицо высокогорный ветер. Меряя бойцов презрительным взглядом, командующая медленно проходится вдоль шеренги.
— Самое гадкое даже не в этом. Нам известно, что двое ваших товарищей знали о готовящемся побеге. Знали, и не сообщили, чем поставили себя на одну доску с преступниками. Вы видите этот символ? — показывает она на стилизованный Марс на рукаве. — За него я проливала кровь. За него дралась с земными, за него горела на орбите. За него пожертвовала очень и очень многим, о чём никогда не жалела! И не только я одна, они тоже, — кивает она на стоящих рядом подчинённых, среди которых – хмурый товарищ майор.
Я ошибалась в вас. Вы не солдаты, вы всё ещё подзаборная шпана. А наше знамя для вас – просто кружок! Товарищ майор, — кивает она на "воспитателя", — не верил мне до последнего. Он думал, что смог перековать вас в преданных идеалам мира и труда бойцов. Вы плюнули ему в лицо, вы плюнули в лицо мне. А ещё вы плюнули в лицо всей Республике.
Я не буду называть имена провинившихся, вы сами их назовёте и накажете. В противном случае наказаны будут все. И наказаны жестоко! Товарищ майор, что у нас полагается за предательство?
— Расстрел, товарищ полковник.
— Всё верно, расстрел. Но мы не будем расстреливать всех, а только лишь десятую, случайно выбранную, часть. Ваших же собственных, ни в чём неповинных, товарищей. Что вы так смотрите? Думаете, я безжалостна, потому что вы – чужаки? Но у нас за такое расстреливают безо всякого жребия. Своих – расстреливают. И свои! К тому же на Заре чужаков нет. Мы все в одной лодке, все подставляем друг другу плечо. Чтобы доказать вам это, приводить приговор в исполнение будем не мы. Это сделают ваши бывшие собратья по несчастью.
Она кивает двум, стоящим в сторонке, солдатам в силовой броне и с "импульсниками". Неотличимых от тех, кто ещё не так давно доставил сюда Лешего. Кивнув, те поднимают забрала, демонстрируя всем лица. Мать честная, и правда – свои! Так это она что, серьёзно?!
— Я жду минуту, после чего отбираю и казню пятерых прямо здесь, — чеканит полковник. — Время пошло!
Снова тишина. Только стучит в висках кровь да подгибаются предательски ноги. Невозможно, не будут они вот так... Хотя почему не будут? Очень даже будут, у них слово с делом не расходится. А уж за побег и правда спросят по полной. Даже за чужой!
— Тридцать секунд, — мертвенным голосом сообщает командующая. За спиной Лешего о чём-то ожесточённо спорят.
— Ты это был, я видел, как вы ночью шептались!
— Заткнись, падаль! Ничего мы не собирались, порожняк они гонят!
— Сам заткнись, знаю я твой порожняк. Из-за тебя – нас тут всех!
— Да на понт они берут, как тогда, на тренировке. Ничего они не сделают!
— Сделают!
— Гнида, настучишь – убью!
— Да пошёл ты!
— Время вышло. Ты, ты, ты, ты и ты – выйти из строя, — командует полковник. Указывая, в том числе и на Лешего. Как, а его за что? За что его-то?!
Надар замирает, не в силах сделать шага. Как во сне, когда пытаешься убежать и не можешь пошевелиться. К нему подходят, расталкивая строй, конвоиры. Берут под локоть, отводят в сторону к другим. Встают напротив.
— Оружие на изготовку, — набатом раздаётся в ушах.
Солдаты поднимают импульсники, наводя стволы на приговорённых. Молча, неподвижно, ждут. Как истуканы.
— На счёт "три", — невозмутимо продолжает полковник. — Раз... два...
— Стойте! Подождите! Я знаю кто это!
В рядах происходит какая-то возня, после чего на плац выпихивают Жало. Того, что больше всех ухмылялся на политзанятиях.
— Это он шептался! — кричит кто-то из задних рядов. — Я их слышал, но не знал, о чём. Правда, не знал!
— Правильно, он это, — поддерживают другие. — Он и сявка его, Нирад. А ты, Рабан, тоже шушукался. И ты, Кетар! Чё – "нет"? Башкой надо было думать. Иди, иди! И не оборачивайся.
Довольно кивнув, полковник приказывает вернуть в строй невиновных. Но испытание ещё не закончилось. Наоборот, только началось!
— Рядовые Батар и Нирад, вы приговариваетесь к смертной казни путём сбрасывания с платформы. Рядовые Рабан и Кетар – расстрел. Приговор будет приведён в исполнение незамедлительно.
Щерится злобно Жало, зыркает на полковника исподлобья. Нирад, скуля, просит пощады, Кетар почему-то молчит. Хотя тоже должен скулить и в ногах ползать.
— Взводу подойти к краю платформы.
Мрачно подчинившись, бойцы выстраиваются возле парапета. Слышат новую команду:
— Рядовые Рабан и Кетар, даю вам шанс смыть с себя позор. Приказываю привести приговор в исполнение, после чего встать в строй.
Конвоиры защёлкивают на запястьях приговорённых браслеты. Подтаскивают к краю, подсаживают на поручни. Подводят невольных палачей:
— Держите их вот так. По приказу – отпускаете.
Сами встают сзади, крепко придерживая, чтобы бывшие товарищи в бездну не утянули.
Орёт Жало, изрыгает проклятия. Извивается, как червь, Нирад, плачет, заглядывает в глаза. Заплачешь тут, когда под тобой – многокилометровая пропасть!
— Я жду, — напоминает полковник.
— Пацаны, не надо, не надо, не на-адо, — шепчет, захлёбываясь, Нирад. Жало – молчит, глядя не отрываясь на держащего его Кетара.
— Вы зря колеблетесь, — напирает полковник. — Эти люди хотели бежать. Хотели предать, лишив ваших, оставшихся на улицах, товарищей, шанса на лучшую жизнь. Если бы у них получилось, проект был бы закрыт, а наши оперативники, рисковавшие ради вас жизнями, могли погибнуть или подвергнуться жестоким пыткам. Рядовые Батар и Нирад изменили, будучи в тылу, где их жизням ничто не грозило. Нетрудно догадаться, как они поведут себя на войне.
— Нет... нет... неправда, — плачет Нирад. — Мы не хотели, мы просто так... Мы бы никому... никому... Ну честное слово – никому!
— Мы вам не верим, — отрезает полковник. — Вы трусы, а трус скажет что угодно, лишь бы избежать справедливой кары. Скажет, но предаст всё равно! Мы не прощаем предателей, мы безжалостно чистим от них ряды. Рядовые Рабан и Кетар, выполняйте приказ!
— Прости, — одними губами произносит Рабан, толкая товарища в бездну. Зажав уши, чтобы не слышать жуткого крика, возвращается к своим.
— Что, падла, — скалится Жало на Кетара. — Новым хозяевам лижешь? Ведь это ты, сука, придумал. Придумал – и сдал нас с потрохами! Это они тебя подговорили? Чтобы от нас избавиться, чтобы все потом перед ними – на цырлах? А ты купился как лох! Думаешь, в красивую жизнь тебя заберут? Хрен тебе по всей харе! И вам всем – хрен! — орёт он с ненавистью конвоирам. — Здесь мы им нужны. Не знаю зачем, но здесь! Здесь, поняли? Здесь! Здесь! Зде-е-е...
Перевалившись через парапет, Жало проваливается бездну. В затылок бьёт ветер, по телу прокатывается волна ужаса. Заорав, Батар изгибается, пытаясь освободить скованные за спиной руки. Переворачивается рывком, истошно орёт, видя приближающиеся облака. За которыми – смерть.
Сердце не выдерживает. В груди разрывается кровавая бомба, всё растворяется в блаженной темноте. Повезло Батару, он умирает ещё в полете. А Нираду – нет, он живёт ещё пару минут, пока не падает в пустынной долине, разметав по округе оторванные ударом конечности.
— Рядовой Кетар, встать в строй. Товарищи бойцы, — смягчает тон полковник. — Сегодня вы получили жестокий, но важный урок. Мы отвечаем не только за себя, но и за друг друга. Иначе – нельзя, иначе не избежать разложения. И не избежать предательства! Отныне каждый из вас будет знать, что нельзя покрывать тех, кто задумал недоброе. А если кто-то оступится, то должен быть готов загладить свою вину так, как это сделали рядовой Рабан и рядовой Кетар. На сегодня все оставшиеся занятия отменяются. Свободны!
Не глядя друг на друга, бойцы в полной тишине бредут к казарме. Не знают они, что с ними будет, но чуют – сегодня они сделали первый шаг. К чему – неясно, да и нет сил про то думать. Сейчас главное – добрести до койки и упасть лицом в подушку, чтобы забыться.
Если, конечно, получится.
***
Первые сто тысяч были переброшены меньше чем за полгода. Это хорошо, но этого недостаточно. Отдел ненасытен, он требует расширить поставки. Интересно, как они справляются с такой массой? Своими силами не получится, после второй "смерти" нас осталось не больше сотни. Видать, привлекут спецов со стороны, которым потом, чтобы не трепались, укоротят под корень языки. Как вариант – предложат постоянную службу. Нам остро нужны кадры по эту сторону, своими силами натаскивать шпану становится затруднительно.
***
Прошла пара месяцев с тех пор, как Надар попал на Зарю. Взвод тренируется с утра до отбоя, помаленьку превращаясь в суровых, бугрящихся мышцами бойцов. Готовых, не задумываясь, выполнить любой приказ старших товарищей. Готовых убивать и, если потребуется, умирать!
После казни предателей в программу добавляются новые предметы. Теперь можно, теперь они – почти свои.
— Устройство стандартной импульсной винтовки, — водит инструктор по голограмме указкой. — На схеме изображена "Хёрл унд Хартманн" IG 58, стоящая на вооружении космических войск вероятного противника. Рядовой Надар, в чём состоит основное отличие импульсного оружия от огнестрельного?
Вскочив, Надар вытягивается по стойке смирно. Шпарит домашнее задание так, что отскакивает от зубов:
— Основное отличие импульсного вооружения состоит в принципе придания начальной скорости поражающему элементу. Если в огнестрельном оружии это достигается за счёт расширения пороховых газов, то в импульсном – путём разгона иглы силой Ампера, действующей перпендикулярно магнитному полю расположенных внутри ствола направляющих.
— Молодец. Главные преимущества данного типа вооружений?
— Гиперзвуковая начальная скорость, малое количество движущихся частей, возможность применения в условиях космического вакуума, товарищ лектор.
— Отлично, можешь садиться. Рядовой Кетар, назовите мне основные типы активных сред боевых лазерных излучателей...
Но бойцы изучают не только военное дело, имеются у них и другие занятия.
— В Республике три государственных языка – русский, китайский и английский. Вы должны сносно говорить на всех, иначе Марса вам не видать как своих ушей! А вы что думали, ТАМ все уже умвирский выучили, вас дожидаясь? И кстати, с этого момента начинаем с ним завязывать. Совсем завязывать, так, чтобы даже между собой ни гу-гу! Кто будет упрямиться – отправится к товарищу полковнику, на перевоспитание. А начнём мы, пожалуй, с русского. Включайте планшеты и открывайте текст первого урока. Повторяйте за мной – буква "А"...
***
Выстроенная мной машина работает на полных оборотах. Крутятся силовые шестерёнки, отлавливают уличную шантрапу, доставляя добычу в распредцентры. Улыбаются притворно мозгоправы, задают вопросы по списку. Заполняют бланки, отправляют в столицу, получая подправленные машиной ответы. Пряча глаза, принимают пухлые конверты, отдавая на растерзание бесправную "выбраковку".
Сверкнув двигателями, с орбиты уходят транспортники, доставляя на Зарю свежее пополнение. Потеет, ругается сквозь зубы гопота, преодолевая полосы препятствий. Постигает премудрости военного дела, матереет. Сплачивается вокруг командиров, превращаясь в бронебойный армейский кулак, способный перемолоть всё и всех!
Те, что поумнее – тоже при деле. Изучают науки и инженерное дело, приступая к производству сплавов и электроники. Примеряют скафандры, учатся общаться с покорными бортовыми.
В пространстве искрят вспышки сварки, на высокой орбите вырастает скелет первой верфи. Кипит работа, куёт денно и нощно Заря сюрприз для земного недруга. Чтобы, если что – обрушить на него сотни тысяч лютых, хорошо подготовленных бойцов и десяток–другой неучтённых кораблей. Ошеломляя и побеждая. Потому что война – она коварством выигрывается. Таким, чтобы не только врага врасплох застать, но и своих.
Особенно – своих.
В первую очередь – своих!
***
— Товарищи бойцы, поздравляю с окончанием базового курса. Сегодня у вас особый, знаменательный день. Сегодня вы принесёте присягу и возьмёте первое, взрослое имя. Не имперское – наше, чем ещё больше укрепите связь с вашей новой, социалистической Родиной!
Стоит взвод в парадной форме, волнуется. Шутка ли – присяга, да не кому-нибудь, а старшим товарищам!
— Но перед тем как влиться в наши ряды, вам осталось пройти последнее испытание, — сходит с торжественного тона полковник. — Чтобы делом доказать преданность Республике, чтобы порвать раз и навсегда с проклятым, тёмным прошлым.
На плац выволакивают упирающегося толстяка. Дают оплеуху, чтобы не дёргался. Пинают так, что он летит лицом прямо на металлические плиты.
— Познакомьтесь, — кивает гадливо командующая. — Перед вами – Эр Багар, работорговец, сутенёр и растлитель. Эта мразь похищала с улиц девочек, чтобы затем... Чтобы сами знаете – зачем. Но преступник тут не только он. В его лице перед вами стоит вся раданская империя – рыхлая, коррумпированная, продавшаяся преступникам и олигархам. Страна, где одни жрут в три горла, пока другие голодают. Где одним – всё, а другим – нищета, улица и война. И вот я спрашиваю вас, товарищи. Как вы должны относиться к таким подонкам? И как должны относиться к тем, кто им попустительствует?
— Да как, — раздаётся ненавидящий голос. — Убить его мало, мразь эту. И полицаев, что взятки у него брали, вместе с начальством. И Канцлера этого грёбаного, что кровь народную пьёт.
— Товарищ боец верно говорит, — кивает полковник. — Но если Империю мы переделать пока не можем, то можем наказать одного конкретного мерзавца.
Конвоиры выносят на плац контейнер, раздавая бойцам пружинящие дубинки.
— Встать! — командуют человечку. — Взводу построиться в два ряда лицом друг к другу.
Бойцы встают, как велено. Переглядываются, поигрывая дубинками.
— Это не я, — потея, лепечет толстяк "своим". — Это ошибка, я никого...
Может, и правда не он, может, и правда – никого. Только сейчас это – не главное.
— Пошёл, — толкают человечка конвойные. Влетев между рядами, он тут же получает болезненный удар по почкам. Охает, делает пару шагов и сгибается пополам от тычка под рёбра. Ещё удар, и ещё. Закричав, человечек падает, пытаясь прикрыться и отползти. Хоть куда-нибудь – отползти!
— На тебе, падла, на! — входят в раж бойцы. — За девчонок наших, за пацанов!
— Что, гнида, больно? А я вот тебе ещё!
— Э, погоди, я тоже хочу!
Злобно оскалившись, бойцы с ненавистью лупят толстяка. Не его лупят – всю Империю, от которой ничего хорошего за свою жизнь не видели. Дай им сейчас Канцлера – забьют, не моргнув, до смерти. Не поморщившись – забьют!
Не знают они, что присягу уже приносят. Настоящую, а не ту, где надо, как попка, повторять словеса о долге и верности. Словами их не сплотить, слова ничего не стоят. А кровь – стоит! Пролив её, на Герт уже не вернёшься, потому что будешь там чужим. Врагом – будешь!
Жестоко с ними обошлись, и коварно. Но как ещё в сжатые сроки превратить шпану в солдат? Да в таких, что любого противника, если надо, зубами порвут? Тут гуманных рецептов нет, тут ещё со времён янычар, что кровью единоверцев новобранцев вязали, ничего нового не придумали.
Бойцы не сразу замечают, что человечек замолк. Что лежит ничком в лужице крови. С глаз спадает пелена, кто-то бросает на плац испачканную красным дубинку. Всё, амба. Отринули они прошлое, отвернулись от предавшей их Империи и планеты. Нет им больше пути назад, есть – только вперёд, навстречу светлому, справедливому завтра.
Которое однажды обязательно наступит. Точно – наступит.
Как завтрашний день – наступит!
***
— Ну ты, коллега, даёшь. Прям стахановец! — удивляется регионал. — Это ж надо – за два года полмиллиона душ перекинуть. Недооценил я тебя, грешен, попрошу начальство, чтобы премию тебе выписали. И путёвку... в Орхену. Ладно, шучу. Ты и правда молодец, Отдел тобой доволен. Да что Отдел – сам Первый интересовался, что это у нас за ухарь такой на местности завёлся и все планы перевыполнил. Так что продолжай в том же духе, Сто Третий, и до связи.
— Служу Республике!
Я отключаюсь от сети и довольно откидываюсь на спинку кресла. Доброе слово и кошке приятно, а уж от Отдела похвалу заслужить... Ну что, товарищ гвардии капитан, кажется, заслужили вы сегодня небольшой перерыв!
Выхожу из кабинета, кликаю охрану. Сажусь в машину, скомандовав водителю:
— Обедать.
Кивнув, тот трогается с места, выезжая со двора. Набирает скорость на свежеуложенном асфальте ведущей к моей вилле персональной дороги. Выруливает на пустынное, побитое шоссе.
Мимоходом любуюсь из окна "лимузина" на пейзажи. Пейзажи, прямо скажем, так себе – пожухлые и чахлые. Даже с учётом засухи местные леса не дотягивают до высаженных на Марсе, не говоря уже о земных. Видимо, сказывается разреженная атмосфера.
— Что за чёрт? — ворчит шофёр останавливаясь.
Выглядываю вперёд. Посреди дороги стоит старенький, покосившийся грузовик, от которого, завидев нашу процессию, спешит на полусогнутых перепуганный водитель. Вышедшие из головной машины охранники лениво преграждают ему путь. Нависают над беднягой, размахивая руками. К ним присоединяются коллеги из замыкающего джипа, оставляя меня без прикрытия. Не по инструкции, но никакой опасности я не вижу в упор. Водила грузовика оцепенел от страха и угрозы не представляет, а с могущими организовать покушение конкурентами я давно и полюбовно договорился.
— Что случилось? — орёт из окна шофёр.
— Движок закипел, что делать – не знает, — кричит в ответ телохран. — Стоит теперь тут, кукует.
— Иди помоги ему, — приказываю водителю. — Я жрать хочу – сил нет.
Выскочив из машины, тот бежит к грузовику. Немного не добегая – падает, словно споткнувшись. Затем, смешно вздёрнув головами, за ним следует вся моя охрана.
Прежде чем я успеваю среагировать, лобовое стекло дырявит тяжёлая, бронебойная пуля. Взвизгивает возле уха, застревая где-то в обивке. Водитель грузовика – уже рядом, держит в руке невесть откуда взявшийся пистолет.
— Открывай дверь, — кричит он мне, — и выходи! Или... — он показывает пальцем на пробоину. Выбора нет, отщёлкиваю замок, одновременно особым образом нажимая на зуб с аварийным передатчиком. Странно, но я не чувствую характерной вибрации, подтверждающей, что сигнал был принят.
Подняв руки, выхожу из салона. Внимательно оглядываю похитителя, сопоставляя со всеми известными мне персонами. Я вижу его впервые. Кто он такой?
— Что смотришь? — улыбается, держа меня на мушке, незнакомец. — Не ожидал? Поймал я тебя, южанин. Всё-таки поймал!