Глава 4
В марсианские контрдиверсанты я попал практически с улицы. Точнее, из спецшколы, куда меня, голодного, тощего пацана привёл один из патрулей Народной милиции через полгода после провозглашения независимости. Родителей я почти не помнил и почему полиция ещё той, старой колонии забрала меня в интернат, откуда я потом сбежал – тоже не мог понять. Помню дикую ругань на кухне, помню, как отец первый раз меня избил. Он был как будто пьяный, но выпивкой от него совсем не пахло. Помню, как вернулся домой спустя пару лет и увидел, что наша старенькая стоэтажка абсолютно заброшена, а окна квартир разбиты или заколочены. Ещё помню, как брёл от своего дома куда глаза глядят. Как прибился к уличной банде и несколько лет выживал в ставшем совершенно чужим городе, пока меня не поймали патрульные.
Уже повзрослев, я понял, что во время кризиса родители потеряли работу и "подсели" на наркоту, достать которую тогда было легче лёгкого. Их примеру последовали многие другие. Наркотики давали возможность хоть как-то уйти от жуткой реальности экономического обвала. На самом деле, мне повезло, что кто-то из соседей вызвал полицию. Синтетическая дрянь, которая "гуляла" тогда по улицам, превращала человека в агрессивное, тупое животное в считанные недели, а убивала за пару-тройку месяцев. Останься я тогда с родителями, меня могли попросту забить до смерти.
Когда меня доставили в участок, ничего хорошего я не ждал. Наш вожак, здоровый восемнадцатилетний бугай по кличке "Лыба", предупреждал, что нет ничего хуже, чем попасть в околоток. "Полиции, — говорил он, — платят мало, зато многое прощают". И рассказывал жуткие истории про детей, которые сгинули в участках навсегда. Если он и перегибал, то несильно – дети были лакомым куском для чёрных трансплантологов и богатых извращенцев. За здорового ребёнка платили сумасшедшие по тем временам деньги, а беспризорников все равно никто не считал. Немногие из полицейских могли устоять перед соблазном решить свои финансовые проблемы на пару лет вперед, когда на одного из обитателей приёмника поступал от серьёзных людей "заказ".
Я не знал, что при новой власти мне нечего было бояться. Я несколько раз видел, как прямо на улицах ставили к стенке барыг и сутенёров, а трупы, как мусор, забирали потом коммунальные службы, но не верил, что у кого-то могут дойти руки до беспризорников. Я ошибался. Из участка меня быстро доставили в красивое здание первой спецшколы в нашем куполе, ранее принадлежавшее частной гимназии. Как нам объяснила учительница, у новой власти каждый человек был на счету. Маленький Марс должен противостоять большой Земле, а сделать это можно только если каждый из нас возьмётся за ум и станет служить Республике и народу. После этого мы были распределены по классам и впервые за многие годы начали полноценно учиться.
Нам было трудно поверить в такие перемены. Вечерами, засыпая на двухъярусных армейских койках, мы спорили до хрипоты о своём будущем. Пессимисты считали происходящее трюком или экспериментом. Они были уверены, что нас вот-вот разберут на органы или выкинут в одних трусах на поверхность, чтобы не тратить на "уличных" казённые пайки. Находящиеся в подавляющем меньшинстве оптимисты крутили пальцем у виска и говорили, что в таком случае властям просто не надо было ничего делать. Большинство из нас и так "сторчалось" бы на синтетике, не дожив до совершеннолетия. Я не знал, что думать, и решил сосредоточиться на учебе.
Учили нас серьёзно. Математика, физика, химия, география, история и два государственных языка старого Содружества – английский и китайский. Я болтал на них и раньше, но вот с чтением и письмом была беда. Также я серьёзно подтянул свой родной русский и теперь запоем читал старые книги. Два раза в неделю – встреча со штатными психологами, отучавшими драться, воровать и зверем смотреть на взрослых. Необучаемых, "психов" и наркоманов вывозили в колонии.
— Мир изменился, — раз за разом повторяли нам на уроках политинформации. — Вы нужны своей новой родине, и она ничего для вас не пожалеет.
Это было правдой. Классы спецшколы быстро обрастали книжными полками, интерактивными пособиями и самой современной техникой. Новая власть не только говорила, она вкладывала в нас дефицитные ресурсы, сделав ставку на детей – своё будущее.
Учебная нагрузка была велика. Многих ребят перевели в школы с программой попроще, оставшихся объединяли в новые классы, после чего процесс отсеивания повторялся. Учиться становилось труднее, но я не сдавался. Ещё с уличных времён я привык стоять до последнего.
Всё изменилось, когда мне стукнуло 17. Школа заканчивалась и мы, получив среднее, хотя и весьма серьёзное, образование, должны были определяться с дальнейшей судьбой. Теоретически, мы были вольны сами решать, куда идти. Людей не хватало ни в армии, ни на производстве, ни в науке, но власти и тут не хотели доверять слепому случаю. Девиз "каждый человек на счету" был не пустым звуком, а реально работающей стратегией. Марс пытался извлечь максимум из каждого гражданина, а потому нас прогнали через профилирующие тесты и отдали на растерзание своре вербовщиков.
В следующие несколько недель на нас обрушился поток агитации. Нам показывали фильмы о трудовых и научных достижениях МКР, о суровой жизни полярных шахтёров и космических инженеров. О наших орбитальных станциях и героических военных, готовых защитить и дать отпор. Нас вызывали на групповые и личные беседы, пытаясь понять, где мы можем принести больше всего пользы. Профилирование толпы ещё в недавнем прошлом трудных подростков было делом нелёгким. Мы хмыкали, уходили от ответов, а подчас и открыто хамили свалившимся на голову подозрительным дядям и тётям. Многие из нас за годы, проведённые в спецшколе, привязались к учителям, но эти люди были пришлые и доверия не вызывали. Школа была нашим домом, другой жизни мы не знали и знать не хотели.
Но вербовщики не сдавались. Они искали точки соприкосновения, обходили эмоциональную защиту и втирались в доверие. Они были готовы к бунту, потому что знали нас лучше нас самих. Государство собрало этих спецов "с миру по нитке", поставив перед ними чёткую задачу. Истосковавшись по интересной работе, они с жаром накинулись на неё, до полуночи засиживаясь в школьных кабинетах и споря до хрипоты на каждым личным делом. Они звонили куда-то для консультаций, меняли тактику и вызывали подмогу, если надо – даже из других куполов. Они бились за каждого из нас, ведь к концу курса в спецшколе оставались только лучшие из лучших.
— Номер 384. Хорошие оценки, явная склонность к точным дисциплинам. Мотивации ноль, на контакт не идёт.
— Учителя любимые есть?
— Не особо. Есть друг, но его забрали по другой специальности.
— Ищите дальше. Копайте. Должен он что-то любить, к кому-то быть привязан. Найдите и задействуйте!
— Понял. Номер 272. Умна, харизматична, явные лидерские способности. Большой потенциал в армии или разведке. Скорее, всё-таки в армии. С ней та же история, но есть слабость – фильм "Герои наших дней".
— Помню такой. А в чём конкретно проявляется слабость?
— Нравится положительный образ космодесантников, принявших неравный бой с земными диверсантами и ценой своих жизней отстоявших родной купол.
— Зацепка хорошая, но этого мало. Ищите конкретный эпизод или героя, на которого есть эмоциональный отклик. Как найдёте, используйте на полную катушку. Да, и ещё. Склонность к самопожертвованию – это хорошо, главное, чтобы не по любому поводу. Камикадзе нам не нужны.
— Номер 214...
— 56...
— 178...
Наши ряды дрогнули. Ребята начали потихоньку разъезжаться кто куда. Пожал мне руку и исчез за воротами лучший друг, торопливо чмокнула в щеку на прощание первая любовь. Я бродил по стремительно пустеющим коридорам и гадал, чем всё это кончится для меня. Я откровенно злился на непрошенных гостей за попытки влезть мне в душу и ждал, когда они оставят меня в покое. Я не знал ещё, чего хочу, но был уверен, что смогу определиться без посторонней помощи. На самом деле я просто боялся принимать первое в жизни серьёзное решение.
Поначалу меня обрабатывал молодой капитан. Изучив моё личное дело, он почему-то уверился, что по мне плачут офицерские курсы. Заставить меня капитан не мог, ведь от идеи призыва новые власти отказались сразу. В случае войны с Землёй массовая мобилизация ничего не решала, победить количеством в межпланетном конфликте практически невозможно. Попробуйте быстро перебросить на Землю хотя бы миллион солдат! Вместо этого каждый гражданин проходил интенсивный, полугодовой курс молодого бойца с упором на тактику партизанской войны. Что вкупе с высоким боевым духом и регулярными сборами позволяло превратить марсианский ТВД в кошмар для любого оккупанта.
Я категорически не желал быть офицером. Сама идея о жёсткой, армейской муштре вызывала откровенную неприязнь. Капитан настаивал, перепробовав на мне за короткое время весь арсенал психологических трюков. Я не поддавался, и в какой-то момент он махнул на меня рукой, переключившись на других кандидатов. Я вздохнул с облегчением и начал изучать возможность поступления на инженерно-строительный. Меня влекла идея возведения новых куполов в марсианских пустынях, и я был уверен, что смогу принести на этом поприще немало пользы.
Все изменил случай. В тот день я проходил мимо двери кабинета надоевшего мне капитана, когда он окликнул меня. Я нехотя зашёл. У него был гость, пожилой, усатый майор в форме десантных войск ещё старого, земного образца. На столе стояла бутылка чего-то крепкого, уже слегка начатая.
— Вот, полюбуйся, — кивнул на меня капитан. — Все зубы о него обломал.
Майор молча осмотрел меня и хмыкнул. Я опустил взгляд, мне почему-то стало неловко.
— Крепкий орешек, значит? — спросил он наконец.
Я упрямо молчал.
— Эх, какой солдат бы получился. Но, видать, не судьба, послужишь Родине на другом фронте. Ладно, бывай. Завтра отчаливаю, всех, кого хотел, я забрал, — слегка заплетающимся языком сказал капитан. — Молодец, упрямый. Уважаю!
— Прям как мы в молодости, — поддакнул майор.
И внезапно протянул мне руку. И капитан тоже протянул. С горящими ушами я выдержал два крепких рукопожатия и уже собрался уходить, как снаружи внезапно послышались крики, а потом что-то со свистом влетело в окно и врубилось в стену чуть повыше дверного косяка.
Прежде чем я успел что-то сообразить, майор столкнул меня с табуретки и мягко упал рядом. У стены напротив залёг капитан. Я ничего не понимал. Крики приблизились.
— Курт? — обратился к другу протрезвевший капитан, расстёгивая кобуру.
— Бьют из импульсного, — будничным голосом сообщил майор. — Земным тут делать нечего, все бы уже на ушах стояли. Думаю, бывшие наши, из лоялистов. Другим такие пушки взять неоткуда. Вот твари!
Я начал осознавать ужас происходящего. Лоялистами называли бывших солдат и офицеров Содружества, пытавшимися использовать тактику террора для борьбы с народной властью. После недавней волны арестов они сильно ослабели и вполне были способны на последний, подлый теракт. А что подходит лучше в качестве цели, чем первая городская спецшкола, символ произошедших перемен?
— Надо вызвать милицию, — сипло прошептал я.
— Наверняка уже вызвали, — отозвался капитан. — И наверняка они не успеют. Сейчас эти уроды поднимутся наверх, вломятся в учительскую и устроят кровавую баню. Картинка для журналюг будет знатная.
Внутри меня всё оборвалось. Я не мог допустить, чтобы ОНИ растоптали мой дом, расстреляли друзей и убили учительницу Марту, к которой я привязался как к родной матери. Страх уступил место холодной, звериной ненависти.
Внизу послышались звуки ударов. Пересекшие центральный сквер бандиты ломились в центральный вход, расположенный под нашим окном. Я потянулся к проёму, чтобы посмотреть, но майор резко сдёрнул меня на пол.
— Лежать!
Он осторожно выглянул из окна и тихо "стёк" обратно.
— Трое, с импульсными винтовками. Шанс есть. Работаем? — обратился он к капитану. Тот коротко кивнул.
— Слушай сюда, парень, — быстро зашептал майор. — Чтобы попасть в учительскую, им надо пройти мимо нашего кабинета, так?
Я кивнул.
— Внизу или на этаже кто-то есть?
— Не думаю. Сегодня показывают учебный фильм, так что все должны быть наверху, в актовом зале.
— Очень хорошо. Они не знают, что в здании двое военных. План такой – пропускаем их чуть дальше по коридору и бьём в спину, на поражение. Дверь в кабинет закроем, сами заляжем за мебелью, авось пройдут мимо. У них сейчас другая задача. Если всё же зайдут – то хреново, пока застрелим первого, остальные успеют наделать в нас дырок. Будем надеяться на лучшее, облажаться нам нельзя. Если пройдут через нас, накроют всю школу. План ясен?
Мы с капитаном кивнули.
— Чем я могу помочь? — спросил я.
— Лежи и не отсвечивай, — ответил капитан. — Не знаешь броду...
— Можешь выпрыгнуть в окно и бежать, — посоветовал майор. — Тут невысоко. Только тихо!
Я упрямо мотнул головой. Там, наверху, забаррикадировались в актовом зале самые близкие мне люди. Я не мог их бросить. Мы должны, обязаны защитить их любой ценой. А если они погибнут, то и я лягу рядом с ними.
От злости и осознания собственного бессилия я готов был разрыдаться.
Прикоснувшись к сенсору, капитан активировал табельный импульсник. У майора была "машинка" посерьёзнее – плюющийся разрывными иглами "Баринов". Вместе с ним я залег за добротным столом из толстого пластика. Капитан притаился за шкафом, выключив свет. Потянулись мучительные секунды ожидания в тусклых, красноватых сумерках марсианского вечера. Где-то вдали, слишком далеко, завыла наконец милицейская сирена.
В коридоре послышались голоса, грохнула распахнутая ударом ноги дверь класса. Потом другого. Третьего. Судя по звукам, террористы были все ближе. Я вцепился в ножку стола и закрыл глаза. Зайдут или пройдут мимо? Зайдут или...
Они не зашли. Поняв, что в классах пусто, террористы, злобно матерясь, побежали к лестнице на второй этаж. Как только их голоса чуть отдалились, майор с капитаном выскользнули в коридор и открыли огонь.
Когда они вернулись, мне показалось, что прошла вечность. Капитан хромал и держался за бок, по его тёмной форменной рубашке расползалось пятно. Майор осторожно усадил его на стул и что-то кричал в окно. По нашему скверу, высадив ворота, мчались красновато-коричневые броневики Службы Безопасности Марса. Бледный капитан смотрел на меня и виновато улыбался, как будто ему было неудобно портить мне настроение своим ранением.
На следующий день я написал письмо с просьбой зачислить меня курсантом в СБМ. С жизненным выбором я определился раз и навсегда.