Глава 1
В Токио наступал рассвет. Тонкими, багровыми лучами, он простирался над зданиями, отражая свой свет от тонированных стёкол. Без стеснения, рассвет проникал в чужие покои, заставляя поёжиться от утренней прохлады. Это время невозможно было назвать ночью – небо заметно просветлело, но и утром назвать было бы странно – Луна всё ещё не сдавала свои позиции. Хотя, чего лукавить, так уж было заведено – время Луны прошло и на смену ночи пришло утро.
На горе Фудзи рассвет был ещё прекрасней. Если стоять на тропе Ёсида, около тех самых ворот Тории* и наблюдать как нежная сиреневая дымка стелется между горами, меж тем как небеса приобретают легкий оранжевый оттенок.
Вершина горы горела розовым светом, почти алым, а понизу была темно-синяя, словно мистический кристалл.
Подле самой вершины, у склона, стоял небольшой домик, где и проснулась Минако.
***
Тело, которое прикрывала лишь белая простыня, наконец пришло в движение. Прохлада в комнате была неприятной, холодные испарения сочились из каждого угла, словно в зимнюю погоду. Из приоткрытых окон пробивался ветер, но их почему-то не спешили закрыть. Глаза, едва-едва увидевшие просвет, опять захотели погрузиться в знакомую темноту. Руки, сомкнутые на груди, потянули простыни на себя, и так и остановились на распутье, когда уши услышали голос:
- Уже проснулась? – Ответа не нашлось. Тело натянулось пружиной, воспоминания нахлынули убийственной волной, и снова захотелось кричать. – Долго же ты спишь. Уже неделя прошла.
Кто ты?
Голос не давал вытянуть и звука. Рот, словно у выброшенной на землю рыбы, только и делал, что беззвучно открывался и закрывался. Однако, плакать почему-то уже не хотелось.
Дыхание сбивалось от неизвестности, но тело было всё ещё слишком беспомощным, чтобы подняться с футона.
Две катаны, изогнутых и сомкнутых иксом меж собой – вот первое, что увидели распахнувшиеся глаза. Наверное, первой мыслью было схватить одну из них и начать отбиваться от незнакомца. Но и страху места в душе осталось мало. Руки обессилели и в поражении незнакомец мог бы их просто отсечь, окажись в его руках такой же меч.
Тело находилось в жажде и надрывая голос, чтобы сказать лишь слово, она прохрипела:
- Воды.
Глаза всё ещё не желали смотреть в сторону незнакомца. Тогда тот сам соизволил подойти к девушке поближе. Возвышаясь над ней, он протянул стакан воды, но даже пальцами не задел ладонь, которая потянулась навстречу чтобы забрать поданное.
Глаза их встретились, когда девушка решила сесть. Холодные глаза встретились с глазами старика, и он уже решился помочь, глядя как тело отказывается повиноваться, как ничтожны сейчас её мышцы. Но Минако грозно прохрипела:
- Сама.
Тогда незнакомец сказал:
- Твоё тело не так слабо, как ты думаешь, ты права – поднимайся самостоятельно.
И она поднялась.
Преодолевая тяжесть, усталость в мышцах и боль от недавних ожогов. В самой глубине душе зародилось что-то темное, стоило ей прийти в себя. В солнечном сплетении оно сворачивало внутренности. Она выпила залпом стакан, тело просилось снова лечь, боль сковывала с новой, непреодолимой силой. Однако, как только она решила снова принять ту же позу, голос старика вновь остановил её:
- Здесь не место для отдыха. – Повисло молчание. А после он развернулся к ней лицом, находясь уже у двери. – Если ты так решила, тогда тебе стоит уйти. Я не тот, кто лечит больных.
- Кто ты? – наконец язык стал слушаться хозяйку. Нёбо уже перестало сушить и голос обволокло благодатной водой.
- Ямабуси.
Усмешка на губах девушки вызвало недоумение. Она увидела замешательство и поняла, что так получилось против воли. Раньше она бы точно себе не позволила такого.
- Тебе смешно?
Теперь точно было не до смеха. Да и если бы это был смех! Скорее горькая усмешка, не более.
Неодолимая тягость тела не отпускала, наоборот, давила сильнее, будто тело начало отходить от анестезии.
- Отшельник, значит?
Старик не сказал больше ни слова. Плавной походкой он пересёк порог и бесшумно закрыл дверь за собой.
Глаза стали с интересом разглядывать всё, что попадалось в поле зрения. Это были и записи на папирусе, и аккуратно сложенные книги на столе из бамбукового дерева, но то, что больше всех привлекло внимание – были доспехи, умиротворённо стоявшие по другую сторону комнаты.
Металлические пластины, покрытые кожей, несомненно выделялись из общей обстановки. Доспехи были старинными, скорее всего, их носили ещё двести лет тому назад.
Ещё до того, как на свет появился этот странный незнакомец.
Был ли у него покровитель? Или он сам себе господин?
Встать не составило большого труда, хотя раны болели так, что хотелось вскарабкаться на стену. Воспоминания о том страшном дне оставили неизгладимый отпечаток. И теперь ей хотелось одного – взять висящие катаны в руки и с размаху отсечь головы всем, кто заставил её страдать.
Ведь и одного дня страданий достаточно, чтобы помнить его вечно.
В конечном итоге, всё тело пришло в движение. Минако стала искать зеркало, но его как назло нигде не было. Тогда единственное, что пришло на ум, стало – найти незнакомца и попросить его одолжить зеркало и, хотя бы, две вещицы, ведь до сих пор она была прикрыта одной лишь простыней.
Она вышла из хижины, прежде перевязав по-гречески длинный лоскут. Ступив на снег босыми ногами, голос едва не выдал хозяйку, но прикусив губу, его удалось сдержать.
Отшельник бродил неподалёку.
Минако завидела его едва вышла наружу. При нём не было ничего, и страх быть застигнутой врасплох не казалась такой уж страшной. Да и страх как одно из её бывших чувств уже улетучился, не оставив от себя и следа.
- Эй, отшельник! – Голос ещё не окреп и был наполовину тише настоящего. Но даже так старик её услышал и обернулся на зов. Его лицо было бесстрастным, казалось, его ничем не удивить. – Меня зовут (фамилия) Минако.
Когда она подошла ближе, то протянула руку в знак приветствия, но отшельник лишь кивнул, будто, не замечая вытянутую ладонь.
Минако закружилась голова. Внутри снова появилась тяжесть, скручивающая живот. Взгляд до того дружелюбный стал подобен холодной стали. Она и сама не понимала, как выглядит в этот момент. Старик же глядел прямо.
- Дай мне зеркало. – Просьба была сказана так, словно прозвучал приказ. Изнутри её рвало на куски то, что она боялась выпустить на волю. И оно ждало своего часа.
Черт побери, чего он так пристально смотрит?
- Пойдем, я дам тебе одежду.
***
- Скажи своё имя. – Минако чувствовала благодарность за спасение. Но тревога шептала ей: «какой же ценой тебя оставили в этом мире?»
Ей всё так же не терпелось увидеть себя в зеркале. И чем сильнее она хотела этого, тем больнее отзывался каждый ожог на теле. Надежда на то, что ожоги на лице затянулись – стала преследовать её, как и странное чувство, которое вселилось с пробуждением и теперь не покидало её. О чём бы она не думала, внутри всё кипело от невыносимой жажды мести. И она не в силах была остановить это. Слабое тело делало разум беспомощным, наверное, отныне даже йога показалась бы ей тяжелым занятием.
Отшельник снова ничего не ответил.
Минако уже который раз задавала этот вопрос и который раз получила молчание.
Может он служит на правительство?
- Я спрашиваю не из любопытства. – Минако уже порядком надоела загадочная тишина.
- Моё имя ничего тебе не даст. – Ответил старик, протягивая ей кимоно, хакама*, хаори* и широкие штаны. Накидка, как и кимоно имели прямой покрой, исполненные в черном цвете. И не трудно было догадаться, что это было частью рейфуку* - то, что носили в повседневной жизни самураи.
Минако долго держала в руках всё поданное, сминая и привыкая к тяжести и грубости тканей, каждым пальцем переминая то кимоно, то штаны. Стоило старику покинуть комнату, она без сожаления сбросила нежную простынь с тела, надевая старый рейфуку. Голос внутри шептал: «Надевай». И тело не смело прекословить.
Она перешагнула через штаны, надела кимоно, а затем хакаму и хаори.
Зачем я прошу зеркало, когда есть стекло? – спрашивала она в пустоту, а голос в голове отвечал: «Затем и просишь, чтобы как можно подольше оставаться в неведение. Ну же, подойди к нему.»
И Минако подошла.
Закрыв глаза, она на ощупь одолела всю комнату, вытянув руку перед собой. И когда пальцы толкнулись о холодное стекло, она раскрыла веки, глядя на ужасное лицо, отражавшееся, напротив. Это лицо смотрело со зверством, с ненавистью, будто отвергая само присутствие Минако рядом с собой. Отражение было её врагом. Изуродованное чудовище, что смотрело с отвращением по ту сторону от неё, злобно скалилось, а затем с криком исказило свои черты, сделав их ещё более безобразными. И в этом крике Минако поняла ту самую страшную вещь – отражение было ей.
В порыве, она сорвала с петель катану, приставляя её к глотке. И решив покончить с собой, отвернулась от безобразного двойника, зажмурив глаза. Скоро всё должно было закончиться – и её слабость, и отчуждение, и уродство.
И уже пустив первую каплю крови на шее, голос в голове снова решил навестить мученицу: «Что ж ты так скоро? Решила умереть? И даже не отомстила врагам?»
Минако медленно выдохнула скопившийся воздух, и он вышел из неё вновь превращаясь в истошный вопль. Пав на колени, она изо всех сил сжимала оружие, будто врастая в него.
Она почти задыхалась, не понимая, как остановить то, что взрастало внутри. Будто животное, дикое и безжалостное, оно желало выйти наружу, уничтожить всё живое, что попадётся на пути.
В попытке успокоиться, она опустила себе на ладонь скошенное лезвие. Твёрдая сталь отражала лучи солнца на закате. Минако с тревогой приподняла катану, глядя на собственное лицо, всматриваясь в каждый ожог, в каждый порез. Холодные глаза всё ещё казались ей чужими.
- Я убью тебя. – Сказалаона, зажимая лезвие в ладони. На кимоно опустилось несколько капель крови. – Нопрежде я убью его.