14. Вкус возвращения
Они все ждали, пока она выйдет. Они это даже не скрывали. Она чувствовала их взгляды, проходя через лагерь: кто-то пытался делать вид, что просто чинит инструменты; кто-то якобы наливал воду, но замер с полным кувшином в руке. И только Чак стоял посреди тропинки, как сторожевой щенок, и сиял, когда она шагнула мимо него.
Она шла уверенно. Слишком уверенно, как для человека, который пару дней назад не мог поднять голову с подушки. Но она хотела, чтобы они это увидели.
Костёр горел чуть тише обычного. Воздух уже был тёплым, вечерним, и всё, казалось, замирало перед ночным дыханием. Она подошла к кругу, и в ту же секунду весь шум стих. Мгновенно. Будто кто-то щёлкнул выключателем.
Минхо, Галли, Алби, Ньют, Чак — все были здесь. Все смотрели будто это какое-то представление. И это, если честно, ей сразу не понравилось.
— Что, заново приглядываетесь? — бросила она с прищуром. — Или проверяете, не глюк ли был?
— Принцесса снова на троне, — проворчал Галли, не отводя глаз, будто ждал, что она снова упадут
Она остановилась. Медленно повернулась к нему. Молча.
— Ещё раз кто-то назовёт меня "принцесса" — вам не жить, — сказала она спокойно, почти лениво, но достаточно громко, чтобы слышали все.
Наступила пауза. А потом она сдвинула бровь, глядя на Минхо. Он стоял, как всегда, опираясь на одну ногу, с этим своим прищуром, вечно полубрезгливым, полузаинтересованным.
Она улыбнулась. Та самой улыбкой. Игривой.
— Верно, сладкий?
Минхо моргнул. Только один раз. Выражение его лица замерло в промежуточной точке между ты серьёзно сейчас? и ещё слово, и я взорвусь.
Алби хмыкнул. Ньют медленно отвернулся, чтобы не рассмеяться. Чак прикрыл рот рукой, уткнулся в плечо и чуть не захлебнулся от смеха.
Минхо выпрямился.
— Назови меня так ещё раз и ты побежишь в Лабиринт на перегонки с собственным эго, — сказал он тихо, почти угрожающе.
— О, сладкий, ты мне угрожаешь? — подняла она бровь.
Он сделал шаг к ней. А она стояла на месте. Взгляд в взгляд. Секунда вечность.
— Хочешь снова встать на беговой маршрут, Принцесса?
— Если ты бежишь рядом — с удовольствием, — ответила она
И снова та самая тишина.
А потом Минхо улыбнулся. Но не весело. Опасно.
— Ладно, — сказал он. — Ты нарываешься.
— Ты не представляешь, как сильно, — ответила она и прошла мимо, усаживаясь у костра.
Сзади раздался чей-то тихий "оууу", кто-то свистнул, кто-то хохотнул, но она уже не слушала.
От лица Минхо
Не скажу, что я забыл, как она начала звать меня «сладкий». Такие вещи не забываются. Особенно, когда их вбивают тебе в голову на публике, под смех пацанов и её этот выверенный, почти лениво-издевательский взгляд. А началось всё с пустяка. С моей ошибки. Да, я сказал ей «сладкая». В пыльном, жарком лагере, на границе между сарказмом и утомлённой грубостью, оно просто вырвалось.
Я не думал тогда, что она это запомнит. А она не просто запомнила. Она вырезала это слово и сделала его клинком, которым теперь поддевает меня каждый раз, когда ей вздумается. И теперь, после трёх дней, когда мы чуть ли не ночевали под её дверью, перешёптывались у хижины, когда Чак дважды принёс еду, которую она не тронула, и даже Галли, чёрт побери, стал молчаливее обычного, а она вышла, уселась, бросила в меня это "сладкий" и сидит, как будто ничего не было.
Я не знаю, злит ли она меня. Или я просто не понимаю её. Или... слишком хорошо понимаю.
Сейчас она сидит у костра, напротив, рядом с Ньютом. Спокойная. Не то чтобы улыбается — нет, у неё лицо упрямое, как всегда, брови чуть сведены, губы напряжены. Свет костра пляшет на её щеках, отбрасывает тени на шею. Она смотрит в небо, в звёзды, словно видит там ответы, которых нам всем не хватает. А Ньют сидит рядом, тихо говорит ей что-то, и она иногда кивает.
Он рядом с ней. И, если честно, я рад, что он. Потому что будь это кто-то другой — я бы давно вмешался.
Но я всё равно не могу отвести взгляда.
Потому что я помню, как она впервые встала передо мной, уверенная и дерзкая, и заявила, что хочет быть бегуном. А я именно тогда сказал ей «сладкая». Потому что не знал, как иначе ответить на вызов, как защититься от того, что она не похожа ни на кого. Не слабая, не хрупкая, не испуганная. В ней было что-то острое. Как лезвие. И теперь это лезвие — у неё в руках.
Я поймал её взгляд случайно. Она посмотрела на меня через костёр, быстро, мимолётно. Как будто проверяла, реагирую ли я. И, конечно, я реагировал. Хоть и не подал виду. Я просто откинулся на спину, скрестив руки за головой, и уставился в небо, в те же самые звёзды. Но в груди что-то зудело.
Может быть, дело было в том, как она снова стала собой. Как держится. Как швыряет слова, будто камни. Или в том, как легко она подбирает слабые места.
Или в том, что после всего, после того как она едва не ушла — она сидит здесь и делает вид, будто это ничего не значило.
Я отвернулся. Глубоко вдохнул ночной воздух, тяжёлый от золы и дыма, и сказал себе: Хватит, Минхо. Она выздоровела. Это главное. Остальное неважно.
Она теперь здесь. Живая.
И снова называет меня сладким.
Чёрт бы её побрал.
Глэйд. Раннее утро.
Бегуны ушли ещё до восхода солнца —растворяясь в тени Лабиринта. Только сухой шелест травы под ботинками и негромкое "пошли, пошли" от Минхо выдали их присутствие.
Келли сидела на деревянном ящике возле кухни, кутаясь в тонкую рубашку. Её взгляд был пустой, будто всё происходящее вокруг касалось другого человека. Пар из кружки с водой поднимался невидимым облачком. Еда перед ней всё ещё целая. Хлеб, тёплая каша, кусок сухофруктов. Она даже не коснулась.
Ньют стоял рядом, прислонившись к перилам. Его руки были скрещены на груди, лицо строгое, но усталое будто он не спал. Или не хотел.
— Ешь, — сказал он наконец.
Келли не ответила. Она медленно отвела взгляд от земли и встретилась с его глазами. Его взгляд был неподвижным.
— Я не хочу, — тихо произнесла она. Голос осип, как у человека, который долго молчал. — Не лезет.
— Всё равно поешь.
Она упрямо отвернулась.
Ньют выдохнул, не подходя ближе.
— Если не поешь, тебе опять станет плохо. У тебя два дня была температура. Тебя трясло. И знаешь, мне надоело каждое утро гадать, проснёшься ли ты.
Келли чуть поморщилась, но не отреагировала.
— Не пытайся опять делать из себя железную, — продолжил он. — Здесь всем страшно. Даже мне. Но если ты будешь валиться, кто тебе поможет?
— Никто. — резко ответила она
— А я, значит, никто? — Его голос стал тише,
Её плечи вздрогнули. Она опустила глаза.
— Не это я имела в виду, — прошептала она.
Ньют сделал шаг ближе, сел рядом, но не касался её. Он взял деревянную ложку, зачерпнул немного каши и протянул.
— Просто ешь, Келли. Я не уйду, пока ты не доешь всё.
Она колебалась. Его рука была рядом. Через несколько секунд она всё же взяла ложку. Сделала первый неловкий глоток. Потом ещё. Он не отворачивался, не уходил, не отвлекался. Просто сидел рядом с ней.
— Знаешь, — тихо сказала она, проглатывая с трудом, — после той ночи всё кажется... липким. Даже воздух.
Ньют сжал губы, но не перебил.
— Мне кажется, я опять слышу их голоса, — она не поднимая глаз, слегка усмехнулась
— Это не смешно, Келли. Это травма. И ты имеешь право на неё.
— Да? А кто мне даст это право здесь? Галли? Минхо? Остальные? — её губы дрогнули. — Думаешь, кто-то ещё поверит, что я не "сошла с ума на фоне стресса"?
— Я поверю. — Он повернулся к ней. Его голос был твёрд. — И я буду стоять за тебя, пока ты не встанешь сама.
Келли медленно опустила ложку. Половина еды была съедена. Она перевела взгляд на Ньюта, долго вглядываясь в его глаза.
— Почему ты помогаешь мне?
Он не сразу ответил. Лицо стало непроницаемым.
— Потому что ты — не просто "девочка, сбившая порядок". Ты человек. И с тобой поступили как с добычей. А я не позволю, чтобы это повторилось. Не здесь. Не при мне.
Наступила тишина. Только ветер играл листвой, где-то хлопнула занавеска. Келли наклонилась чуть вперёд, упёршись локтями в колени. Она краем рта улыбнулась, и в этой улыбке было больше жизни, чем за последние дни.
Маленькая победа.