глава 16
Клара
Он прижимал меня к себе, крепко, как будто боялся, что если отпустит — я исчезну. Его руки дрожали, дыхание было неровным, грудь тяжело поднималась. Я чувствовала, как сильно он нуждается во мне. Он хотел быть рядом, хотел остаться, несмотря на всё, что между нами случилось. Несмотря на кровь, боль и страх. Несмотря на то, что сам же меня этой болью и напитал.
Я чувствовала, как он борется с собой, как изо всех сил старается оттолкнуть меня, но не может. Как будто в нём живут сразу два человека: один, что всё разрушает — и другой, что отчаянно хочет всё сохранить. Я знала, что у него есть ко мне чувства. Слишком явные, чтобы их скрыть. Знала, что нужна ему. Не физически — глубже. Почти на уровне зависимости.
Но мне плевать.
Он мне не нужен.
Я могла позволить себе поплакать ему в плечо. Могла дать ему иллюзию нужды, создать ощущение близости, дать надежду. Но нет — внутри меня всё отторгало его. Я не принадлежала ему и не собиралась. Он был демон, зверь в человеческом обличье. Он чуть не сварил меня заживо. Он мог убить — и почти это сделал. В один день он тянется ко мне, как к спасению, а в другой — смотрит, как я горю, с пустыми глазами.
Я не могу ему доверять.
Мне страшно рядом с ним. Я не знаю, что у него в голове. Что он чувствует. Чего хочет. Я не понимаю, чего он ждёт от меня. Любви? Прощения? Сожаления? Признания? Я не знаю, как мне быть с ним. Не знаю, как оставаться рядом и не сломаться снова.
Он играет со мной.
Он хочет, чтобы я влюбилась, чтобы открылась ему. А потом разобьёт, как сам когда-то обещал. И, признаю, у него почти получилось. Он пробрался глубоко под кожу. Но я не позволю ему добить меня. Я не дам ему забрать то, что осталось от моей воли.
Благодаря ему я стала сильнее. Холоднее. Увереннее. Я научилась защищаться. Я научилась не верить словам и не таять от прикосновений. Я покажу ему, какого это — чувствовать себя никем. Он с самого начала внушал мне, что я ничто. Что я просто игрушка. Но теперь я знаю — ничто он. И я скажу это ему прямо в лицо.
Дамиано
Я прижимал её к себе, не в силах отпустить. Я не знал, что со мной. Я не знал, кто я теперь. Всё, что было внутри, будто вывернули наружу. Я нуждался в ней как в воздухе. Я хотел её. Она была моей одержимостью, моей слабостью, моей пыткой. Всё это — за месяц. Один чёртов месяц.
Но от неё исходил только холод. Её тело дрожало, но не от желания. А от боли. Или от страха. Или от отвращения ко мне. Она не отвечала на мои объятия, не обнимала в ответ. И я знал, почему. Я сам сделал это. Сам разрушил всё. И теперь хотел назад то, что сломал своими руками.
Я хотел, чтобы она чувствовала то же, что я чувствую к ней. Хотел, чтобы боль была обоюдной, чтобы страсть жгла нас обоих. Хотел, чтобы она жила только мной, как я жил ею. Но всё, что я получал — тишину. Стены. Отчуждение.
Мои руки дрожали. Я боялся отпустить. Боялся, что она исчезнет, растает, растворится, как иллюзия. Что её просто не было. Что я выдумал всё — её, себя, наши прикосновения.
И вдруг она тихо отстранилась. Сделала шаг назад. Её голос был ровным, но ледяным:
— Я получила десять ожогов. Мне больно обниматься. И у меня нет желания.
Я замер. Слова ударили сильнее, чем плеть. Она говорила спокойно, даже слишком. Без истерики. Без слёз. И от этого было вдвойне хуже. Это не было попыткой манипуляции. Это была правда.
Я сжал кулаки. Я чувствовал вину, но не знал, как с ней быть. Я встал с места и медленно повернулся к ней.
— Не злись на меня, — выдохнул я. — Ты заслужила то, что случилось. Я с самого начала предупреждал тебя — веди себя нормально. Я ведь предупреждал, Клара, или нет?
Она вскинула голову. Её губы дрожали, но голос был крепким, как камень.
— Я всегда буду злиться. Всегда буду ненавидеть тебя. Для меня ты — никто. Чудовище. Убийца. Ты не человек. У тебя нет чувств.
Я усмехнулся. Усмешка вышла горькой, почти жалкой. Сел обратно, потерянно глядя на её глаза.
— Нет чувств? — повторил я глухо. — Нет чувств… Ты хоть знаешь, что я чувствовал, когда ты заговорила о родителях? Знаешь, какую вину я ощущал, когда понял, что мог сварить тебя заживо? Какую боль я испытывал, когда ты плакала? А ты говоришь — у меня нет чувств.
Я встал. Голос срывался. Гнев, отчаяние, бессилие захлёстывали, и я не мог больше их сдерживать.
— Я убил твоих насильников, Клара. Все пятеро — мертвы. Я устроил им мучительную смерть ещё в тот день, когда узнал, через что ты прошла. Я бил своего отца — впервые в жизни — потому что он поднял руку на тебя. Я спас тебе жизнь на мероприятии, рискуя собственной. Половина моих людей погибли там. Но мне было плевать. Мне было плевать, потому что ты была цела!
Я шагнул к ней, но она не сдвинулась с места. Смотрела прямо в глаза. Холодно. Жёстко. Непроницаемо.
— Я люблю тебя, мать твою. Люблю, — прошипел я. — И ненавижу за это. Ненавижу за то, что люблю. За то, что не могу смотреть на других. За то, что не могу сделать тебе больно в ответ. За то, что думаю о тебе. Всегда. Всегда, Клара. Слышишь?! Я постоянно думаю о тебе!
Я остановился, запыхавшись, почти захлёбываясь в эмоциях. Руки дрожали. В глазах потемнело. Она была молчалива, как статуя. Но потом, наконец, заговорила.
Клара
Он остановился, тяжело дыша. Его глаза метались, будто он искал хоть крупицу надежды. Хоть малейший отклик. Хоть какое-то слово, которое могло бы спасти его от бездны, в которую он сам себя загнал.
Я смотрела на него долго. И молчала. Он ждал. Он всегда ждал от меня чего-то — прощения, слабости, любви. Но всё, что я могла дать ему — это правду.
— Я ненавижу тебя, Дамиано.