3
Я тебя побью, мелкая! А ну, иди сюда!
— Да сейчас! Догони, старикашка.
Т/И крепко держит рюкзак и очень жалеет, что не может его бросить, он мёртвым грузом замедляет её, Юнги же ничем не стеснён, только шаги делает больше, пытается догнать её, пока девушка шныряет между автобусов и людей. Извиняется, ойкает, пугает контролёров, когда влетает в переполненный пассажирами автобус и бежит к другому выходу. Только там уже Мин. Он хватает, как клещ впивается пальцами предплечья, вытаскивая из автобуса. Т/И готова заорать, что её крадут, только Юнги выкрутится. Он уже улыбается всем пострадавшим от их гонок, просит прощении за несносную младшую сестру, которую закидывает на плечо.
— Я тебе не мешок картошки!
— Мешок костей, ты что, не жрала совсем?
— Сказал жердина , у которого пресс только из-за худобы.
— Завались, — Мин усмехается и звонко шлёпает девушку по бедру, отчего она подскакивает, коленом тут же метя в грудь.
Внутри столько эмоций, Т/И висит на плече парня, пока тот несёт её к машине, в другой руке удерживая рюкзак. Девушка как-то не смотрит на людей, которые бросают взгляды на их странную парочку. Хочется для их большего изумления протянуть ладошки к заднице парня, маячащей перед глазами и постучать. На манер того, как играют на барабанах в африканских племенах. Спеть какую-нибудь песенку и завершить всё громким «Та-да!», поднимая руки.
Только Юнги тогда точно сожрёт. Со всеми костями и не подавится.
— Я что, правда настолько худая? — Т/И упирается локотком в плечо Мина.
— Ни сисек, ни жопы, впрочем, как обычно.
Юнги останавливается, открывает дверь машины и, словно девушка всё такой же мешок картошки, валит на сиденье. Даже не смотрит, когда захлопывает дверь и нажимает на кнопку блокировки, словно боится, что она снова сбежит. Просто исчезнет, а всё это было одним сном, от которого нужно проснуться.
Т/и смотрит на парня через лобовое стекло, долго, пока он садится на капот, доставая сигареты. Смотрит, как достаёт телефон и кармана.
И, возможно, чувствует стыд, поднимающийся кислотой по пищеводу. Однозначно стыд, совсем не изжога, девушка даёт на это оставшиеся деньги, на которых даже спичек не купишь. Потому что Юнги как-то весь горбится, сидя на капоте, курит долго, не отрывая взгляда от мобильника. Он бросает короткие вгляды через плечо на сидящую, как на иголках девушку, равнодушно смотрит, прежде чем отвернуться.
Чёртов Мин Юнги, он точно хочет, чтоб Т/И сгорела со стыда, потому что девушка это почти делает, ковыряя дырку в джинсах. Его обычная тактика усмирить и заставить почувствовать себя дерьмом ещё больше, чем ты был. Эти взгляды через плечо и ленивый дым, когда вздыхает. Семь лет назад, когда они познакомились, он делал также, заставляя тогда ещё совсем зелёную Т/И краснеть и бледнеть, не понимая, как добиться того, чтобы старший заговорил с ней. Чтобы перестал смотреть так пусто, словно на её месте ничего. Три года назад, когда они звали друг друга братом и сестрой, готовые и в огонь, и в воду друг за друга, Юнги курил, презрительно щурясь, пока Т\И рычала вокруг него, ходя рассерженным тигром, потому что он игнорировал, не принимал за человека. Предателя, того, кому пофиг на его слова и мнение.
Пофиг? Ему тоже.
И сейчас тоже самое. Это давит. Т/И сильная, она не ревёт, как младенец из-за того, что какой-то Мин Юнги проводит своё воспитание, но зареветь очень хочется. Разблокировать дверь и выйти к нему, рыдать, как маленькая, обнимая колени старшего, потому что дура, потому что сглупила и пропала, потому что не могла связаться, сама себя грызла где-то внутри, глядя ночами в потолок камеры под храп соседки. Хочется побиться об стекло лбом, чтобы больно было не от этого молчания.
Да, она всё осознаёт. Понимает, что вот так не появляются, не звонят со словами «Эй, забери меня!», зная, что к тебе обязательно кинутся. Не исчезают, в конце концов, с молчанием телефона и абсолютной пустой графой новостей.
Т/И сердито дышит, не отрывает взгляда от Юнги, который, наконец, двигается. Отлепляется от капота, топчет сигарету, прежде чем разблокировать машину и сесть на водительское место.
— Я дура, Юнги, — девушка дышит шумно, сдерживает себя. Она не плакса. Ей жаль, но плакать не будет. Это не покажет, что ей действительно стыдно за произошедшее. Не покажет, как сильно она скучала, — Если бы я могла, то обязательно сказала, но…
— Т/И, — Мин прерывает на середине предложения, прикрывая глаза, — я примчался сюда сразу после твоего звонка и совсем не находил себе места. Представляешь, мы тебя почти похоронили, а тут — забери меня. Мне до сих пор кажется, что я сплю. Понимаешь? У меня руки трясутся от мысли, что я сейчас проснусь, а ты сон. Пожалуйста, давай просто поедем домой.
И протягивает руку, чтобы взъерошить волосы девушки, впервые за всё время улыбаясь.
— Мы скучали, мелкая.