2
Когда Юнги было десять, родители сплавили его к тётке со стороны матери, потому что у них было много дел, а за мальчишкой приглядывать некому. Он как перекати-поле катался по пустом пентхаусу, пугал горничную и любого приходящего в дм служащего, потому что в десять мальчишка хотел внимания. Хотя бы немножко, совсем капельку, которую никому бы не было жалко. Хоть от кого-нибудь, кто готов эту каплю внимания дать, ведь Мин был совсем ребёнком. Ему бы ещё в Санту верить и заучивать стихи к Рождеству, рассказывать родителя, чего хочет.
А родители в делах и разъездах. Мать по санаториям, потому что здоровье ни к чёрту, а отец в работе, потому что у него компания.
И будь им хоть немного плевать на сына, то так бы и оставляли дома одного, доверяя словам шофёра Юнги, что у того всё хорошо в школе и с друзьями, которых, честно говоря, и не было. Но родителям было не всё равно.
А вот тёте было как-то побоку.
Есть он и есть.
Нет и ушёл куда-то гулять - ну да ладно. Пусть только вернётся до того момента, как младшая сестра начнёт названивать, чтобы узнать, как там её дорогой и любимый сын. В конце концов, мальчишка взрослый, ему десять, а не пять. Не пропадёт и не заблудится в четырёх стенах улиц квартала.
А если так сделает - будет ему наука, чтоб следил, куда прёт.
Тётка была совсем другого теста. Её не касались дорогие цацки младшей сестры, богатство её мужа, которое он зарабатывал годами, преумножая то, что заработали его предки. Тётке вообще было на деньги плевать, она это и Юнги в голову вбивала, что деньги - дерьмо собачье, только их достоинство вбивают в чужие головы, чтобы другими управлять. И всё потом, пропали люди - помаши у них перед носом бумажкой, они тебе в ноги поклонятся, ботинки языками вылижут и будут в глаза смотреть с таким благоговением, будто уверовали в божество.
«Не ведись на деньги, Юнги», - говорила тётка, изрядно захмелев после пары бутылок соджу, которыми был забит маленький холодильник в коридорчике: «Вот пусть на деньги всё купить можно, даже счастье, вопреки пословице. Пусть на деньгах хоть весь мир держится. Не ведись. А то согнёшься».
И разливала по стаканчикам ещё одну бутылку, позволяя тогда ещё десятилетке понюхать алкоголь. Чтоб потом не хмелел.
И после смерти тётки парню достались все её сбережения. Он единственный был указан в завещании, а вместе с деньгами переходила квартирка, мелочёвка и письмо с напоминанием, что деньги это дичь полная.
Юнги тогда было уже семнадцать, и он шесть лет как шнырял по отцовской компании, по складам и базам, зная, что это всё достанется ему. Весь бизнес, все деньги и предприятия. Все люди, что улыбались в офисе, все люди, что тащили коробки с контрабандой на складах, все люди, что говорили, что подвезут его до школы и все люди, что обещали прострелить ему ноги, если не перестанет мешаться под ногами. Они же стреляли у него сигарету или что круче.
Может поэтому он сейчас для них самый крутой ещёнебосс.
- Я не приеду на доставку, - зажав зубную щётку во рту и маша рукой на убегающих из квартиры девушек, бормочет в трубку одному из парней, которым должен был помочь с приёмкой.
- Ладно, недобосс, - раздаётся в ответ, а следом громкий смех, на который Юнги морщится, тут же сбрасывая трубку и швыряя телефон на незаправленную кровать. Какую-то секунду он смотрит на него с неверием, замирает, вспоминая, почему так торопится и старается собраться по-быстрее, пусть ему придется искать ключи от машины, которые заброшены чёрт знает куда.
Может, ему тот звонок привиделся?
Но в списке звонков тот же неизвестный номер, а в груди радость мешается с раздражением. Когда Юнги услышал голос мелкой, то думал, что чокнулся. И что он оторвёт её голову за все прошедшие месяцы молчания, потому что так нельзя. Нельзя уезжать в поездку и радостно смеяться, когда тебя провожают, нельзя присылать фото с тупыми подписями, а потом исчезнуть с молчанием и голосом оператора сначала о том, что абонент недоступен, а потом номер заблокирован. Так, блять, совсем нельзя. Не с лучшими друзьями, не с ними.
Чисто из вредности хочется сесть на постель, скрестить руки и заявить обиженным ребёнком, что никуда Юнги не поедет, пусть Т/И добирается, как хочет. Он, вообще-то, обиделся. Так не делается, не сообщается рано утром, что ты хочешь домой и просить скинуть по этому номеру деньги на автобус, потому что те, что были, потратила на такси.
Так, чёрт побери, не делается!
Но Юнги готов сорваться прямо сейчас. Забить на дела, работу и учёбу, за что его точно не погладит по голове ни один из преподавателей, у которых он пропускает очередное занятие.
Но её одна "н" напротив его фамилии погоды не сделает.
А вот то, куда может вляпаться мелкая - очень даже.
И, признаётся самому себе, Юнги скучал.
Очень скучал.
***
Автобус едет просто до ужасного медленно. Несколько часов превращаются в бесконечную карусель поле и деревьев за окном, от которой Т/И тошнит съеденной на остановке слойкой. И может, это всё слойка с протухшими грибами (а может и ядовитыми), а может она просто разучилась ездить на автобусах, где спёртый воздух, куча людей, пахнущих всем, чем только можно и нельзя. Соседка рядом приятно благоухает духами, которые после месяцев среди простого мыла и пота кажется чем-то занебесным, очень приятным, пусть есть резкие нотки дешёвого спирта. Но это куда лучше, чем тот, кто сидит перед девушкой, потому что там пот, там сальные волосы и, кажется, лук был в бутерброде, который человек уплетал очень охотно, громко жуя.
Воздух приятен, люди галдят, разговаривают обо всём, кажется. Кто-то обсуждает общие случаи из жизни и то, как работают стоматологи, соседка Т/И разговаривает по телефону, а девушка просто смотрит вверх, на небо, на проплывающие облака и птиц, несущихся стайкой по голубому полотну. Хочется тоже взять телефон, но его нет, а стащить у того доброго гражданина, который позволил сделать звонок, не хватило бессовестности. В конце концов, тот парень был таким хорошим, с добрыми глазами, что казался чем-то сверхъестественным после кучи женщин и девушек, у которых в глазах опасность и готовность вцепиться в глотку, если ты пойдёшь против них.
А тут доброта.
Чудеса.
ТИ чувствует себя очень соскучившейся по этому. Когда ты в одиночку, то всё в себе глушишь, чтобы лишний раз не выть в подушку. Чтобы никакие чувства беспомощности и совершенного одиночества в целом мире не грызли и не точили кости.
А сейчас можно подпустить их к себе. Немного, совсем каплю, потому что от голоса друга в трубке заныло сердце. И руки зачесались схватить Юнги за рукав рубашки, чтобы не ушёл никуда и был рядом. Тоска взяла так сильно, что хоть вой.
Т/и даже не представляла, чтобы случилось, если бы у ещё одного друга телефон оказался доступен.
Она бы совсем закричала и побежала до родных на своих двоих? Изобрела бы тут же супер-пупер быстрый самолёт и улетела? Или сразу бы взяла Нобелевку за изобретение телепорта, а потом бы исчезла, появляясь за много километров?
Или просто заревела бы, как маленькая?
Т/И просто не знает. Но слёзы подкатываются к глазам, а в горле жжётся от сдерживания эмоций, заставляя девушку сердито шмыгнуть носом и потереть ладонями лицо, слабо ударяя по щекам. Она сильная и реветь не будет. Она взрослая девочка и скоро уже будет дома. И там её ждут, Юнги может даже не отрицать этого, потому что он слишком быстро разузнал где она, у него вздрагивал голос и под конец звонка совсем сел. Этот парень может не прикидываться кирпичом, когда встретит её, потому что Т/И тоже кирпичом не будет.
Вот они встретятся и тогда она заревёт. Прямо ему на одежду, размазывая сопли, чтобы вес Мин пропитался солью и слезами и корчил рожу.
Да, так будет лучше.
От этой мысли девушка даже улыбается, снова садясь на своё место и, наконец-то, прикрывая глаза, чтобы заснуть, потому что сдерживать эмоции выматывает. А лица друзей лучше вспоминаются, когда закрываешь глаза и забываешься, зная, что скоро всё будет. Еще немного. Ещё чуть-чуть, приоткрыв глаза, посмотреть на поля и посадки, мешающихся в сплошную увядающую зелень, больше покрытую золотом осени. Учебный год уже идёт во всю силу, а мысли о том, сможет ли девушка поступить, как-то не волнуют.
Волнует только лицо Юнги в освещении автобусной станции, когда автобус останавливается, а над головой раздаётся механический голос записи, где просят не забывать свои вещи и собрать мусор.
Люди толпятся у выхода, благодарят водителя, приподнявшего фуражку и желающего всего доброго. Т/и только кивает, выходя и останавливаясь на мгновение, поправляя лямку рюкзака. Только смотрит на Юнги, судорожно теребящего сигарету в пальцах. Та уже вся превратилась в труху, а парень не отпускает. Только смотрит в ответ нечитаемо, как-то без эмоций, пока девушка делает ещё пару шагов к нему и останавливается. Нет сил подойти ещё.
Но есть силы, чтобы с визгом рвануть в другую сторону, когда друг кидается вперёд.
- Я тебя побью, мелкая! А ну, иди сюда!