Глава 13
Джеймс Игл
10 мая
Я проблемен.
Меня настигла чума. Она отобрала личность. Опустошила. Засела вирусом и выедает зачатки моего. Это программа на уничтожение. Она создает, заполняет, губит, исцеляет. Снова... По кругу. Это код, который пишут под диктовку, делают ошибки и в итоге: стирают. Да так, старательно, трут ластиком, что остаются дыры.
Вот оно как, оказывается, пробралась чума...
Кто это... Она? Как к ней обращаться?
Меня ввели в заблуждение. Я исчерпан...
Потому что это он! Всё его... Повадки и даже голос. Одна кровь, две жизни. Я – механизм, его дитя. Меня написали чернилами. Размазали по бумаге. Свернули в конверт и отправили сражаться между строк. На мечах, плотью... Соскребли ногтем с листа на новый. Реанимировали, слепили наспех, но забыли душу.
И снова он взмахнул пером. Автор моих мыслей. Моих невзгод.
Отец.
Да. Я пьян. Волочу свои ноги вдоль лесополосы, иногда помогая руками. Держусь за ростки травы. Вырываю с корнем, но не получаю удовольствия. Я не он. Не по мне это: ломать судьбы. Просто убедился. В том, что прогнулся под его систему.
Спотыкаюсь и лежу на прогретой земле. Притуляюсь щекой к пыльной бетонной плите и чувствую тепло. Улыбаюсь. С трудом нахожу бутылку, с которой падал и ликую, что та уцелела. Зубами вытягиваю пробку и почти вся жидкость выливается под меня. Не спешу вставать, поэтому приподнимаюсь чтобы сделать глоток дешевого пойла. Что это? Разведенный спирт? Ликер? Мне без разницы. Я переворачиваюсь на спину, смотрю на звезды. Провожу линии заученных созвездий, определяю своё местонахождение и вспоминаю уроки астрономии при дядюшке Гримме.
Так и хочется уснуть прям здесь, веки тянутся закрыться, чтобы хоть на миг забыться. Чтобы среди ночи растерзали на кусочки волки. Может только так получится избавиться от тяжкой ноши.
Но представление только начинается. И я встаю с колен. Стираю грязь с лица и марширую по прямой. Закрываю глаза ладонью и знаю, что никогда не забуду дорогу, по которой ещё мальчишкой гонял на велосипеде без рук. Где прятался среди древесной рощи, где шел по зову птиц, за далеким свистом соловья, и искал покой души своей. И уверен, что где-то в конце стоит дом. Мой.
Я не бесполезен. Был.
Заливаюсь смехом. Громко, без причины. Просто потому что я человек. Так глупо и несуразно придерживаю рукой живот, будто я не один. Будто не нуждаюсь в помощи.
Пролажу через шлагбаум и считаю шаги к крыльцу. Шажок... второй, останавливаюсь и ерзаю ногой на месте. Прицеливаюсь в дверь, слегка пошатываюсь, но замахиваюсь и бросаю пустую бутылку своим сожителям. Стекло разлетается в дребезги и создает немало шума. Дверь чудесным образом открывается, а на меня направляет дуло пистолета Фред. Я с распростертыми руками стою на месте и жду нотаций.
⁃ А где радость? – спрашиваю едко.
В голове и наяву всё плывет, мозг больше не контролирует язык. Бородач направляет фонарик в моё лицо и я жмурюсь. От яркого света начинает мутить желудок.
⁃ Убери это.., – с трудом сплетаю два слова.
⁃ Не посмотрю на то, что ты мой начальник и разукрашу твоё личико, – он крадется ко мне и яростно шепчет. – Где тебя черти носили? Третий час ночи, – Фред хочет провести меня во внутрь и поддерживает за локоть, но я счел это лишним, поэтому решил, что справлюсь сам. – Два дня искали тебя. С каких пор ты начал увлекаться алкоголем?
⁃ Почему меня никто не встречает? – бормочу я.
Приближаюсь к проему на вытянутых руках, чтобы вписаться во все углы и перешагиваю через порог. В подошве ботинка торчит камень, который противно царапает пол.
⁃ Да стой ты! – Фред задерживает меня в прихожей. – Разбудишь всех.
⁃ Всем подъем! – кричу я неразборчиво в глубь дома и смеюсь как последний идиот.
Наступаю себе на носки и выскакиваю из обуви. Прохожу в тёмный зал и ударяюсь ступней об металическую ножку раскладушки. Теряю равновесие и заваливаюсь на кого-то. Мои руки обнимают что-то большое и мягкое.
Мне уютно, я забываю, что вообще падал и собираюсь спать, но неожиданно меня сбрасывают за плечи.
⁃ Босс? – тонкий и сонный голос парня обращается ко мне, – Вы целы? – интересуется Эрик.
⁃ Где Рамона? – проговариваю я, поднимаясь на ноги.
⁃ Джеймс? – слышу за спиной провокационный тон девушки.
Оборачиваюсь и ощущаю всю ярость направленную на меня. Смотрю на неё так долго, сколько позволяет состояние. Навязчивые мысли кричат: «Всё моё...». Вот она, причина, по которой я вернулся.
Рисую себя её красками, нарушаю авторское право, безнаказанно. Она создатель, сама пока того не зная. Она стала моей энергией, моим стимулом. И я питаюсь этим, заполняю своё отсутствие, некую пустоту внутри, чтобы прожить хотя бы день.
Да. Я псих.
Всё проясняется после пощечины Рамоны. Не задумываясь, её ладонь оставляет розовый след под моим глазом, кожа слегка покалывает. Сопротивляться нет смысла, ведь заслуживаю чего похуже.
⁃ Метко, – замечаю я и разрабатываю челюсть.
Достаточно просто наблюдать. За каждой мышцей на её лице, которая сокращается в сумерках. Нахмуренные брови и залитые гневом глаза. Контакт воспроизведен.
Я приказываю всем выйти. Это должно остаться нетронутым, чем-то особенно эмоциональным. Только для неё и только для меня.
⁃ Убирайтесь все! – кричу я, нарушая тишину.
Рамона проноситься мимо за Эриком и остальными, не задержавшись даже на секунду.
⁃ Нет! Ты остаешься, – окликаю её.
⁃ Оставь при себе пьяный бред, – бросает она мне в спину и удаляется.
⁃ Терпеть меня не можешь? – убеждаюсь, что Рамона ещё в доме и продолжаю: – Да, я лгал, не буду скрывать, и намерено ввязал тебя в эту историю. Действуя только по личным причинам.
И она слушает, возвращается обратно с тусклым свечением фонарика, усаживается на табуретку, кладет ногу на ногу и ждёт продолжения.
⁃ Интересно всё-таки, да? – говорю я и подхожу к ней так близко, как только могу, склоняюсь над её лицом и пытаюсь почувствовать ту ночь, её тёрпкий аромат фрезии и какао. – Ты хотела этого? – рука девушки вновь поднимается. – Правды.., верно? – Рамона жаждет ударить меня ещё. – Бей! Или когда поддаются ты теряешь интерес?
⁃ Хватит! – она встает у меня перед носом. – Не веди себя так похабно по отношению ко мне.
⁃ Рамона, ты.., – алкоголь гуляет по организму и приливы смеха застают врасплох. – Я и не думал, что так привяжусь к вашей чокнутой семейке, – вздыхаю и сажусь на её место. – А сначала требовалось, всего-то, стать другом для твоего отца. Но одно зацепилось за другое: работа превратилась в дружбу, обязательство в рутину, а честность в предательство и наоборот. Как бы низко не звучало – это правда, – пыл Рамоны утихает, её дыхание приходит в норму. – Вся эта каша из-за меня. Я по-другому не умею, да и не хочу уже.
Не по мне это: молчать. Пока язык пляшет этот танец на краю обрыва – пусть вершится истина, и пусть из оркестровой ямы, наконец-то, льется музыка. Разыгранный спектакль вышел за поля заметок, перо треснуло в моей руке, а баночка чернил опрокинулась на идеально построенный сюжет. Все герои отцовской драмы теперь скомканы в мусорном ведре.
⁃ Всё это несвязно, Джеймс, – Рамона присаживается рядом и наши плечи соприкасаются.
⁃ Я самый обычный вербовщик, возможно даже среднего класса. Знаешь на кого работаю? – идиотская ухмылка не покидает моё лицо, от чего стает дурно. – На своего отца.., на Адлера Игла,– меня утешает её понимание, которого я не достоин. – И вообще, это нормально: говорить спокойно о таких вещах с тобой?
⁃ Точно нет, – слышу взволнованный тон девушки. – Но продолжай...
⁃ Всё завязалось в Румынии. Алеку было семнадцать, как и мне. Я втерся к нему в доверие, но когда пришло время действовать – появились непонятные сомнения и совесть знатно мучила. Моя неопытность вылезла боком и Салин стал для меня больше, чем просто миссией. Он стал настоящим другом, – меня настигло чувство ностальгии по ушедшим временам и даже некая далекая теплота. – Я выложил перед ним все карты на стол. Твой отец мнительно всё перенес, но вернулся ко мне полон энтузиазма, – Рамона уныло хихикнула и я мельком взглянул на её темный силуэт.
⁃ В его стиле: обижаться, но не отпускать человека, который сделал больно, – она с печалью тоже смотрит на меня.
⁃ Он согласился на свою работу, добровольно, но с условием, что отношения между нами останутся прежними, – я не могу остановиться говорить, но внутри наступает оттепель. – Алек пошел на поводу у денег ещё тогда и мне приходилось ходить за ним тенью, дабы не позволить ему вляпаться в очередное дерьмо. А остановить его было невозможно.
⁃ Я знала, что все истории о тебе были сплошной ложью.., – Рамона знатно шокирована, но не подает виду. – Почему именно сейчас ты решил выйти на свет?
⁃ Когда Мара Сальватруча сочла Алека предателем, я вступил в их ряды, без колебаний, чтобы вытащить его. Это случилось год назад, – Рамона здесь совершенно не причем, но старые эмоции заставляют меня поступать иначе. – Твой отец подобрался слишком близко туда, куда не следовало. И когда обо всем стало известно Адлеру – он разозлился до такой степени, что развязал войну с сальвадорцами. А меня наказали за чувства и я покинул эту игру.
⁃ Оказывается, чтобы всё объяснить, тебе нужно было напиться в хлам, – она садиться боком, подпирает лицо рукой и оборачивается ко мне. – Скоро будет светать, а тебе желательно проспаться, – девушка собирается вставать, но мне хочется продлить это спокойное мгновение.
⁃ Нет, – моя рука тянется за её, но я не касаюсь, так как принес уже достаточно вреда. – Посиди со мной ещё, – прошу и в ответ жду бурю.., ураган и сильный ветер, хочу чтобы она пронеслась тяжелым громом по моему затишью и ударила молнией. – Пожалуйста...
Рамона остаётся, без лишних слов. Её локоны щекотно спадают с моего плеча и поток сладкого аромата табака развеивается у моего носа. Я вдыхаю полные легкие и закрываю глаза, наслаждаясь приятной тишиной.
На меня не обрушилась волна цунами и наводнение миновало. Дикий пустынный вихрь остепенился рядом, а буйная река покладистой стала у ног моих. Все стихийные беды сжалились надо мною, стоило лишь попросить.
⁃ И Джеймс.., – девушка боясь произносит: – Я переживала...
Но что-то осталось терзать спящие мысли. Вся нечисть сбежалась на крошки моих надежд и противные черви впились, один за другим, в чашу с самообладанием.
Я этого не за-слу-жи-ва-ю.
Что же ты делаешь, Рамона?
⁃ Ты такая же как и твой отец, – резко нарушив тихую гавань, я отрываю спину от стула.
⁃ Всё, – она спохватилась и зачесала волосы пальцами назад. – Пора заканчивать это.
⁃ Разве мало я сделал, чтобы ты не сидела около меня так мило? – интересуется моё обиженное эго. – Наверное недостаточно...
⁃ Нет! – её голос эхом проноситься по комнате. – Остановись, – девушка раздражается моим поведением.
⁃ Да, Рамона. История повторяется, но в этот раз последнее слово будет за мной, – мы встаем друг напротив друга. – Меньше месяца назад на тебя пришел заказ. Ты понимаешь что это значит? – я мелкими шагами иду на неё и не собираюсь прекращать. – Мне незачем знать, что будет происходить с человеком дальше, дабы не усложнять всё. Но дорога для всех одна: стать разменной монетой, внедриться в высшее общество и доносить всё моему отцу, дабы помочь ему вести свои дела, – Рамона отшатывается назад по мере моего приближения. – А тебя заслали бы проституткой к какому-нибудь шейху, смекаешь?
⁃ Да что же ты несешь? – в темноте, интуитивно, она развела руки чтобы не упасть. – Тебе в удовольствие делать хуже, когда всё хочет наладится?
⁃ Я долго думал и даже хотел отказаться, но нашел выгоду. Много петлял и всё-таки пришел, тогда, в твой дом, – Рамона набрела на стол и дала мне возможность заблокировать ей проход.
⁃ Отойди от меня! – затребовала девушка и начала вырываться.
⁃ И вот самое интересное: это я навел Томаса на твоего отца, специально. У меня получилось обвести всех вокруг пальца и забрать тебя.
⁃ Ты не сделаешь мне больно.., – дрожащим голосом умоляла Рамона.
⁃ Я болен, и я чудовище, а ещё беспощадный убийца.., – на секунду замолкаю, чтобы донести до неё самое важное, и кричу всеми силами: – Убей меня! – что-то мокрое и соленое скатывается по моей щеке. – А после ненавидь.., – тихо шепчу.
Рамона напугана и пытается спрятать дрожь. Я закрываю глаза и опускаю свою голову на её плечо. Она застыла и не дышит, ей наверняка противно.
⁃ Ненависть слишком сильное чувство для тебя, Джеймс, – девушка вздрогнула в страхе. – Раз так, то мне незачем беспокоить тебя своим присутствием, – она руками отталкивает меня.
Двери поместья открываются и в коридоре толпятся парни, тем временем Рамона выскальзывает из-под моей ловушки, протискивается между Эриком и Фредом в сторону выхода.
Я протираю глаза рукавом и нахожу себя в ничтожно жалком положении. Тело бросает в жар, а внутри встречаются все природные катаклизмы в один миг. Там так пусто, что есть раздолье для мужественного ветра, для того меня, которого я запер ждать, так давно, что разрывает силой. Но каждый раз вступается протестующий огонь, его языки пламени диктуют правила и запреты на вольность ветра. Сердце и разум в вечной борьбе. Я определено попал во временную петлю, раз за разом наблюдая поражения юного, не видавшего жизнь, парня.
Мои угольки задевают Рамону, не зная, что у этой девушки пожар, что у неё ручей полон воды. Мои искры гаснут по пути, так и не успев стать чем-то великим. Это значит только одно:
Не отпускать.
Держать ближе.
Беречь.
Оградить.
Я же обещал...
⁃ Майлз! – обращаюсь я к помощнику. – Поймай её.., – громила переглядывается со всеми и ослушивается.
Рамона, не медля, бросается к двери, но Фред захватывает её одной рукой и подгребает к себе.
⁃ Нет! – кричит она и ногами толкает бородача. – Значит, вот как вы поступаете?
⁃ Не дергайся, у меня рана свежая, – холодно отвечает Фред.
⁃ Запри её в моей комнате, – говорю я и исчезаю за дверью кабинета.
Не желаю пожинать плоды своих действий и смотреть на гибель зарождающейся личности. Потому что сам был на этом месте, сам выражал недовольство. И оказался в яме, которую вырыл собственноручно.
Щелчок ключа в замке и добивающая тишина. Она больше не сопротивляется, видимо, свыкается с новыми реалиями и адаптируется под новый ритм своей жизни. Дальше не последовало мольб выпустить её или громких звуков, а просто безмолвие. Молчание, в котором можно четко распознать голоса о том, какие же глупые действия я совершаю. Она не причастна к моей проблеме и правду должна была узнать не так.
Да. Я оправдываюсь.
⁃ Босс, мы на ночное дежурство, – уведомляет Майлз.
Дожидаюсь пока вся моя команда покинет поместье, чтобы провести время до утра, блуждая в неизменном прошлом. Может у меня получится вспомнить момент, в который вся моя жизнь превратилась в кошмар. Отшатываюсь в глубину комнаты с продолговатым окном, которое когда-то визуально увеличивало пространство. А теперь криво прибитые доски к основанию рамы вдоль всего стекла портят всё представление об этом месте. Массивный рабочий стол из темного дерева с множеством узоров ручной работы, который сюда привез мой дядя из восточных стран – является достоянием этого дома. Когда-то яркие цвета ковра за годы потускнели, всё покрылось многолетней пылью. Ничто не способно устоять перед временем.
Я усаживаюсь в кожаное кресло, из которого при любом касании вылазит наполнитель и руками подтягиваю себя ближе к столу. Сдуваю пыль с ноутбука и открываю его. Последний раз брался за него пару месяцев назад, до того как стал одержим идеей мести. Пытаюсь запустить, но заряд батареи оказывается на нуле, что приводит меня в бешенство, по большей части из-за отсутствия электричества. Фред снова отсоединил дом от центрального питания. Его хренов страх...
Я незаметно выбираюсь из кабинета в прихожую, затем во двор и пробегаю к трансформатору. Дергаю пару рубильников и спешу обратно. Свет нигде не загорается из-за паранойи современного существования, поэтому всё, что от меня требуется это лишь подсоединить зарядное устройство к компьютеру и подождать десять минут. Время проходит быстрее когда я концентрируюсь на мигающем красном диоде и почти не моргаю.
Экран засвечивается тусклым темно-синим цветом и предлагает ввести пароль. Мои пальцы быстро проходят по клавиатуре, набирая нужную комбинацию букв и цифр, затем картинка меняется рабочей панелью. Я быстро кликаю мышкой на жёсткий диск и ищу нужную папку, пролистываю сотни имен и по алфавиту, спускаюсь к фамилиям, которые начинаются на букву «С». Их не так много и на глаза попадает папка: Салин.
А именно Рамона Салин.
Дальше, висит всего один раздел, и я захожу в двадцать первый год. Период, в который случилась авария, отрезок жизни, на который я мог повлиять, но предпочел остаться позади. Может пора признать, что во всем виной моя трусость, что я закрыл глаза на этот инцидент, дабы не сделать хуже. И всё же, ничего не помешало мне узнать каждую мелочь того дня. Вся информация про людей, с которыми она контактировала, записи всех телефонных разговоров, фото с мест её прогулок. Я знал кто должен был сесть с ней в учебную машину и по какому маршруту они должны были проехать. Но я не предвидел Мару Сальватручу. Мне не удалось помешать их планам.
На весь экран открываю фото Пабло, вышибалы Томаса, и не думаю о том как презираю его поступок, а думаю о себе. Рамона будет также относиться и ко мне когда узнает, что переломный день в её жизни расписан по часам в моем ноутбуке. Что я следил за ней как за всеми своими объектами вербовки, и что лишил её права знать об этом. Но для меня это особенная папка, потому что её я собирал лично, пока над другими работали люди моего отца.
И снова я вспоминаю его.
Адлер Игл. Человек, который однажды взявшись за моё воспитание больше не смог остановиться.
Я замотал головой в надежде прогнать мысли о нем и прошлом, но все попытки попадали как домино, цепная реакция привела в детство. Его имя раздалось эхом в памяти, что заставило меня вздрогнуть от неприязни. Всё вновь привело меня в самое начало...
⁃ Джеймс! – кричит мой отец, пока я убегаю от него по черному паркетному покрытию где-то в его готическом особняке. – Сынок! Остановись! – он явно недоволен моим поведением, но и я не могу слушать его нравоучения. – Пока ты мой единственный наследник – будешь слушать как вести бизнес! Постой же!
Мне шесть лет и я полон задора бегу по ступенькам вниз с детскими писками, чтобы папа не догнал. Несусь быстро к дверям и босиком выбегаю на улицу, кожи моих ножек касаются ростки травы, которые как вата оседают под моим весом. Капли росы щекочут пальцы и позволяют скользить вниз по холму к реке. Там, внизу, сидела моя мама и писала красками новый пейзаж. Свою последнюю картину.
⁃ Мари! – не утихал отец. – Этот малец уже возле тебя?
Я шустро торможу коленями и пачкаю свои бриджи в зелёный. Мама, которая сидит на скамье, одной рукой помогает мне подняться и отряхивает от пыли. Папа, тем временем, вальяжно подходит к нам, уже улыбаясь, поднимает меня за подмышки и крутит как вертолетик в воздухе. Мы встречаем первые дни лета, дружно смеясь. Меня отпускают на землю, я расправляю руки как крылья на самолёте и продолжаю бегать вокруг мольберта мамы, а папа присаживается рядом с ней. Он аккуратно заводит одну руку за её спину, а другую кладет на выпуклый животик и радуется как пинается моя сестричка. Желтый джинсовый комбинезон мамы перепачкан красками, но для папы это неважно, ведь он как никто ждёт пополнения в нашей семье.
⁃ Адлер? – тихий и нежный голос матери проносится в памяти. – Ты снова заставляешь Джеймса слушать своё чтиво про основы бизнеса?
Солнце подсвечивало её светлую сияющую кожу, а волосы спадали на лицо золотым дождем. На фоне зелени её голубые глаза казались морем, в котором хотелось утонуть, в котором терялись сотни кораблей или.., нет! Небом были! Таким чистым, летним небом, без единой тучки, только лишь с серыми рассеянными полосами после пролетевшего самолета. Да! Это точно я! Я самолетиком пролетел в её голубой глади и оставил свой маленький след. Папа перебирал между пальцами длинную косу мамы и, словно зачарованный, смотрел на то как она рисует. Он любил её больше, чем кого-либо.
⁃ Я хочу чтобы твои картины увидел весь мир, Мари.., – он целует её в макушку и прижимает в свои объятия.
Именно такой я запомнил эту женщину: с кисточкой в руке и румянцем на щеках. Она любила эту жизнь и нас с отцом тоже любила. Мне до сих пор мало воспоминаний с участием матери. И то как Адлер называл её – Мари... Это имя.., только для неё одной, для образа свободы, для птицы, взмах крыла которой приравнивался к новому дню, к надежде. Её силуэт рассеивается сквозь пальцы как песок, стает лишь туманом в моём пьяном сознании и вскоре вовсе пропадает.
Я медленно покидаю отчеты о Рамоне и ищу в корзине удаленную папку «Игл», чтобы продлить свою фантазию. Кликаю на единственное фото и сжимаю челюсть чтобы сдержать свою обиду. На фоне домашних виноградников Адлер обнимает свою законную жену Мари и придерживает меня за плече. Это был день планового осмотра перед родами, осеннее утро и последний семейный снимок.
Я протираю глаза руками и усердно пытаюсь воспроизвести тот день. Как в прошлый раз когда напился, переношусь на тридцать пять лет назад. Мне вновь шесть и я вновь самый счастливый ребенок на планете.
⁃ Адлер, я понимаю, что солнце слепит, но ради фото можно и потерпеть, – дядя Гримм направляет камеру фотоаппарата на нас и готовится сделать снимок.
⁃ Долорес, чем мы вообще занимаемся? – папа чувствует себя некомфортно, но ради мамы улыбается. – Всё? Мы закончили?
⁃ Если дети унаследуют твой характер – бедная Мари, – дядюшка посмеивается с серьезности отца, а тот фыркает и медленно сдается. – Вам уже известно кто будет?
⁃ Конечно.., – воодушевленно произносит мама, но папа переминается на двух ногах и взглядом сверлит своего брата.
⁃ Милая, я бы не хотел раньше времени рассказывать, – заявляет Адлер, пожимает плечами и расставляет руки по бокам. – Не хочу чтобы что-то случилось, пойми правильно, братец.
⁃ Не будь таким суеверным, что такого может произойти? До родов осталось всего-то два месяца.– мама обвивает руки вокруг живота и при всём настрое отца, произносит пол ребенка: – У нас будет девочка.
⁃ Но.., – Адлер не успевает возразить и смиренно опускает руки.
⁃ Мы закончили, – Долорес опускает камеру и приближается к нам. – Поздравляю, мужик! – он также взъерошивает мои волосы и спускается на корточки. – А ты, рыцарь, готов защищать сестренку?
Я лишь киваю и улыбаюсь дядюшке Гримму. Он совсем другой, не такой как папа. Он не фанатеет спортом и не планирует то, чем будет заниматься завтра. Ему неважна погода и его возраст тоже неважен. Он далек от школы бизнеса, но хорош в уроках жизни. Его округлые линии лица говорили о мягкости и заботе, даже те морщинки, которые давили на его янтарные глаза, кричали о доброй натуре. Такие большие щенячьи глаза... А душа... Она безобидна и ранима сквозь все прожитые годы. Он не верит в Бога, а ещё много путешествует. Берет везде пленочный фотоаппарат и присылает мне открытки из каждой страны, в которой побывал. Долорес одинокий мужчина, но счастливый.
Я смотрю на братьев и понимаю насколько они разные. Пока один исследует весь мир, другой глубоко пускает корни в самом живописном месте Германии. Мне крупно повезло.., думал в тот момент я.
⁃ Кажется будет сильный ливень, – замечает мама уставившись на черные смолистые тучи, которые приближались из-за гор.
Отец перестает жмурится так как солнце прячется за облаками, а я задираю голову вверх и ловлю первую каплю осеннего дождя, она приземляется на моей щеке и стекает вниз.
⁃ Думаю, пора возвращаться в дом, – прикрывая голову, говорит Адлер.
⁃ Погодите, – останавливает всех Мари. – С минуты на минуту приедет такси и я отправлюсь в клинику.
⁃ Дорогая, не стоило, поедем все вместе на моей машине, – взволновано произносит папа.
⁃ Твой брат приезжает погостить не так часто, поэтому развлекайтесь пока меня не будет. Чисто мужской компанией, – мама подмигивает отцу и быстро чмокает его в губы.
Он опекает Мари, боится за неё в своё отсутствие, переживает её боль как свою, берет всю работу на дом, чтобы оказаться рядом в нужную минуту. Они одно целое, пример настоящих чувств. Они станут теми, кому будет мало общих воспоминаний, мало прожитых лет вместе. Адлер пойдет на все ради Мари, а та будет ему поддержкой.
Крупные капли начинают ударятся о землю и всё вокруг поднимает сильный ветер. С деревьев слетает листва и в воздухе вздымается столб пыли. Дядя Долорес подхватывает меня на руки, а папа помогает маме добраться под навес беседки около виноградного поля.
⁃ Может перенести приём у врача на другой день? – интересуется Адлер. – Мне тревожно отпускать тебя одну в такую непогоду.
⁃ Меня ещё ждут дела в галерее, нужно помочь развесить картины, – объясняет Мари. – Если ты не забыл: выставка в этот четверг. Поэтому поеду обязательно.
Папа ценит то, что ценит его жена. И организовать показ маминых работ вызвался сам. Он любит часами наблюдать как она рисует, хоть ничего в искусстве и не смыслит.
⁃ Мои поздравления, – радуется Долорес. – Жаль, что не смогу посетить, завтра улетаю.
⁃ Всё поражаюсь как ты путешествуешь один, братец, – улыбаясь, поражается отец. – Где тебя ждать в этот раз?
⁃ В Японии, – отвечает Гримм. – Собираюсь в ноябре посетить гран-при Формулы 1, – я внимательно вслушиваюсь в слова дяди, чтобы беседовать с ним когда стану старше.
⁃ Снова будешь болеть за Айртона Сенну? – посмеивается отец.
⁃ Он талантливый гонщик, Адлер. Вот увидишь, спустя годы о нём будут вспоминать как о легенде и никак иначе.
Пока взрослые дискуссировали, к подножью холма подъехала черная машина и мы все пошли провожать маму. Дядя склоняется над Мари и я протягиваю свои руки чтобы обнять её. Она дарит мне поцелуй в носик, а затем вытирает ладошкой остатки блеска для губ. Я морщусь и смеюсь, мне нравится когда она так делает. Мы с дядей отходим, а папа помогает сесть маме в такси. Они смотрят друг на друга долгое мгновение и всё-таки прощаются.
⁃ Будь осторожна, – громко произносит Адлер из-за развивающейся бури, но не уходит, а предлагает: – Я настроен ехать с тобой, ты только попроси.
⁃ Отдохни от меня пару часов, – мама тянется за дверью машины и её улыбка растет с каждым его словом. – Можешь показать Долоресу мою последнюю картину, ту, что я писала летом у реки.
⁃ Люблю тебя, – отец кивает и закрывает дверь.
⁃ И я тебя, – звучат последние слова Мари.
Водитель выезжает на асфальт и машина скрывается за поворотом.
Только после этого мы прячемся от ливня, толпимся в прихожей и снимаем всю мокрую одежду, дабы не простудиться. Адлер замечает сумку, которую забыла его жена на крючке перед выходом и тут же выбегает из особняка. Ему и предлога искать не пришлось чтобы догнать маму, но Долорес переубедил брата остаться.
⁃ Не переживай ты так, – уверяет дядя. – Её небось уже воротит от твоей гиперопеки.
⁃ Это называется: лю-бо-вь, но тебе такого чувства не доводилось испытывать, раз ты один в свои годы, – фыркает Адлер.
⁃ Как же ты ошибаешься.., – дядя говорит очень тихо и смотрит себе под ноги. – Ты себе даже не представляешь как я влюблен, только не в того человека, – на его лице виднеется грустная улыбка. – Сердцу не прикажешь кого обожать, не так ли?
Я внимательно слежу за их разговором и впервые вижу дядю Гримма таким опечаленным. Папа явно сказал что-то лишнее и теперь они будут молчать до возвращения Мари. Как и предыдущие разы когда Долорес гостил у нас. Он поглядывает на семейные снимки в гостиной у камина, на которых изображена мама в школьные годы и будто убегает от реальности.
Ему тут неуютно, заметил я.
⁃ Парни, вы не голодны? – спрашивает Адлер, заглядывая в холодильник. – Мари оставила запеканку.
⁃ Накрывай стол, а мы с Джеймсом пока помоем руки, – дядя за руку уводит меня в уборную.
Какими бы небыли сложными отношения между братьями, они никогда не решали свои проблемы в присутствии мамы или меня. Все их разногласия остались на втором плане, чтобы мы смогли весело провести время играя в бильярд.
Погода только ухудшалась и в добавок к дождю пришла гроза. От громких раскатов грома моё тело замирало, а молнии освещали темные помещения. Я боялся.
Долорес запускает документальный фильм про диких животных на проекторе, и мы, укрывшись пледами, пытаемся отвлечься от бури за окном. Но внезапно свет затухает после сильного гула ветра.
⁃ Вовремя.., – цокает папа.
Он перемещается к окну и отодвигает штору. Вода большими потоками стекает по стеклу и препятствует обзору.
⁃ И как мне знать, что с Мари всё в порядке? – говорит Адлер. – Не связаться же...
⁃ Позвони в клинику, – предлагает дядя. – У тебя есть контакты её врача?
⁃ Да, где-то были.., – задумчиво выпаливает отец и ищет сотовый. – Уже три часа прошло как она уехала... Двадцать минут на дорогу в город, пусть все тридцать из-за шторма, час на все процедуры в клинике и пять минут до галереи. Допустим час ей понадобится чтобы принять работы по выставке и остаётся ровно тридцать пять минут на дорогу домой, – Адлер тараторит себе под нос и замолкает, его брови хмурятся, но он четко проговаривает: – Сейчас должна вернуться...
Он начинает нервно расхаживать по комнате и набирает номер маминой клиники. Долгие гудки его не удовлетворяют, а других вариантов попросту нет.
⁃ Перебои со связью, – недовольно фыркает папа и бросает трубку так, что та свисает на проводе к полу. – Может пробки? Не знаю, дорогу смыло или она решила переждать в офисе?
⁃ В самом деле, не накручивай себя, вдруг она с подругами встретилась, заболталась или зашла в магазин детских вещей, – выдвигает свою версию Долорес.
⁃ Мари нашла бы способ как поставить меня в известность, – отец проверят наручные часы каждую секунду и нервно дергает ногой.
⁃ Ты ещё принимаешь препараты? – накаляет обстановку дядя.
⁃ Что? – Адлер ошеломленно запинается.
⁃ Я про курс лечения твоей паранойи.., – напоминает Гримм, но яростный взгляд папы приказывает ему молчать.
⁃ Не при Джеймсе! – он указывает пальцем на брата. – И да, я больше не сижу на этих таблетках. Я чувствовал себя равнодушным ко всему и это неправильно! – Адлер отворачивается и поправляет волосы назад, – Подождём ещё не больше получаса, а потом поедем в город.
Мне страшно, папа внушает ужас, все его резкие высказывания не к добру. Что-то меняется когда рядом нет мамы, он черствеет, и меня тоже больше не лелеет. Словно он не признаёт меня без присутствия Мари, словно не видит её в моих глазах. Но я знаю, что он любит. Точно любит...
Проходит долгих пятнадцать минут. Папа молится и прерывисто дышит. Он что-то чувствует и это неладное цепляется в меня.
Что-то в груди сжимается и одинокая слезинка стекает по моей щеке.
По дому раздается звонок, громкая музыка из прихожей. Отец бросается к домашнему телефону и быстро отвечает.
⁃ Это врач, – уведомляет он. – Ало?
Эмоции на его лице меняются из растерянности в недоумение. Зрачки сужаются, а дыхание замирает. Он не умеет скрывать своё недовольство и держать в себе тоже не умеет, он накрутит себя до такой степени, что никто и ничто ему не поможет. Он верит в невозможное, что действительно будет так, как он подразумевает, что карма найдет каждого и где-то обязательно что-то приключится.
Ему нужна опора, руки ищут стены, а шок на его лице пронзает моё маленькое мальчишеское сердце. Я чувствую что-то иное от иллюзии безопасности, всё плывет и ускользает. Всё живое в этой комнате ощущает сущность моего отца, то, как он дышит поглощая всех своим негодованием. Замечаю, что у Адлера зарождается обида, а я начинаю испытать вину. Не знаю и не понимаю куда пропадает нежность.
⁃ Мари не явилась в больницу.., – отец, нехотя, бросает нам на съедение информацию как объедки надоедливым псам.
Я дрожу.
Откуда эти страхи? Где моя вина?
Мама... Ты устала от тепла?
Всё это не моё, и вбитое сырьё вылазит пухом – навязчивыми мыслями отца. Не бросила. И уж точно не ушла.
⁃ Вы! – выкрикивает Адлер. – Вы меня остановили! – он бросается к Долоресу и хватает его двумя руками за ворот рубашки.
⁃ Не позволяй себе лишнего, – свысока фыркнул Гримм.
Папа отлетает к выходу, хватает ключи от машины и приказывает одеваться. Лишь мельком взглянув в мои глаза, он выходит в ливень. Дядя хватает меня в одну руку и зонтик в другую.
⁃ Что-то неладное творится.., – выдыхает Долорес.
Мы бежим сквозь ветер вниз по холму и загружаемся в авто. Дворники не успевают сгребать воду с зеркал, но папа мчится интуитивно.
Мы едем за Мари.
Дорога опасна в дождь. От дома растянута лента по закрученным серпантинам среди гор, леса и обрывов. Узкая тропа, которая рассчитана строго на одну машину. Никто не понимает, что происходит. Напряжения не миновать. Каждый предвкушает плохое и оно определенно случается.
Перед подъездом к мосту, который переправляет через бушующую реку, завалилась ель поперек пути. В миллиметре от ствола папа тормозит и упирается руками в руль. Высокие зеленые ветки колышет ветром у лобового стекла и одна из них противно царапает иголками машину. Адлер и Долорес переглядываются, а я хочу утешения, ведь волнение парализовывает каждую часть моего хрупкого тела и, кажется, что вот-вот я сломаюсь, что ещё движение и всё будет испорчено.
⁃ Твою ж.., – отец выглядывает по сторонам, чтобы оценить обстановку.
⁃ Здесь нельзя оставаться, – невнятно говорит дядя. – Мы стоим у подножья горы, деревья будут падать дальше.
После слов Долореса мы отчетливо услышали хруст, который раздался эхом, а за ним еле уловимый свист.
⁃ Уходим! – кричит Адлер. – Уходим!
Братья покидают авто, а я запуганный не могу пошевелиться. Впервые чувствую тревогу. Второе состояние после всей любви и опеки.
Вот и я почувствовал боль.
Дядя вытягивает меня за руку, прижимает к себе и мчится, что есть силы. По моей щеке стекает слеза, но её смывает ливнем, она спадает куда-то на плече Гримму. Я жмурюсь от настойчивых капель, которые таранят меня по спине, голове, везде... Но я беззащитен и мал. Моё сердце бьется часто, а дыхание замирает. С моих губ срывается тихое:
⁃ Мама...
Мою голову прикрывает рука дяди, пока он бежит прочь от машины, перепрыгивает ветки и громко ступает по лужам. Мы мокры и холодны. Я ощущаю тяжесть прилипшей одежды к своей коже, как вода квакает в моих кроссовках, а капюшон курточки обволакивает мою голову.
Земля под ногами сотрясается, Долорес приседает и поворачивается спиной к грохоту, который разносится эхом. Я подвожу взгляд и наблюдаю ствол дерева, который перебил авто папы пополам. Прижимаюсь лбом к шее дяди с новой силой, чтобы не видеть это природное разрушение. Он бросается в бег за братом без лишних слов и всё, что я способен распознать – это слепое сотрясение. Меня кидает со стороны в сторону и зубы бесконтрольно прикусывают язык. На фоне его быстрого дыхания и резкого набора воздуха – распознаю его усталость.
Долорес и Адлер убавили темп когда добрались к мосту. Дядя медленно опускает меня вниз и я касаюсь ногами асфальта, поворачиваюсь и онемеваю. Каждый из нас наблюдает за течением реки, а именно то, что она несёт. Переводим внимание на торчащие отбойники у края дороги, которые сносят все ограждения и изображают туннель в пропасть.
⁃ Нет.., – отчаянно произносит папа. – Нет! – ещё раз кричит он и рвется к обрыву, перепрыгивая через лежащее дерево на земле.
Моё тело трусит от холода, но я делаю пару шажков к поручням и смотрю на воду. Между порогами реки и множеством огромных камней, торчит задняя часть черного автомобиля. Я узнаю в нем такси, в котором ехала мама...
⁃ Моя Мари! – горестно выдавливает отец. – Она застряла, ей нужно помочь, – предпринимает Адлер.
Машину действительно зажало камнями, а салон уже давно наполнился водой. Она давно не дышит, мы опоздали...
Гримм стряхивает лицо от дождевых капель и медленно движется следом. Он отталкивает меня от края дороги, а сам переминается с ноги на ногу. Его руки трясутся и зачесывают волосы назад. Дядя молчит, делает глубокий вдох и валится на колени. Я слышу всхлипы отца, который пробегает мимо нас к подножью горы, перелазит через ограждения конструкции моста и приземляется на крутой склон. Адлер спускается к буйному потоку воды, загребая руками рыхлую почву. Ему тяжело удержаться из-за потоков воды сверху, он падает на спину и съезжает к смытому берегу. Затем бросается вплавь, хватает брусья на пути и за течением несется к торчащему бамперу такси.
Отец рискует жизнью, не думает, что может погибнуть, лишь бесстрашно держится за хрупкую ветвь, которая провожает к его Мари. Крепкое тело папы отбрасывает на пороге в сторону камня, в результате чего, он влетает боком в твердую поверхность, но задерживается и сквозь боль взбирается на булыжник.
Мне хочется кричать, но воздух заканчивается. Моей жизни угрожает опасность, я почти задыхаюсь... Но никому нет до меня дела. Шкала эмоций бьет по верхней границе и, кажется, вот-вот что-то внутри перемкнет или хуже – взорвется. Я чувствую как опечален дядя и горе отца тоже перенимаю. Пронзительные мольбы Адлера проходят через вату прежде, чем я их распознаю. Каждый звук воспринимается в фоновом режиме и остаётся только звонкий свист. Головокружительный холод пронзает до костей, а мурашки обволакивают в твердую броню. Эту пленку хочется содрать с кожи как налипший клей. Будто мне на голову надели пакет и лишили кислорода, а затем отобрали возможность управлять собственным телом.
Как я мог подумать, что она мертва? Как мог усомнится в силе отца?
Но вода не раступилась перед его ногами и Мари не почуствовала благословения на жизнь. И теперь, я сомневаюсь в подлинности своего существования.
Всё кажется таким нереальным... Но в тоже время серьезным, действительным на ощупь и невозможно хрупким. У тебя есть всё, но ты осознаешь как быстро это можно потерять. Просто представляешь, что всё исчезает и остаёшься только ты. Наедине сам с собой. Приходит ценность людей, которые тебя окружают и их значимость. Смысл исчезает как слово и все слова тоже исчезают. Каждый звук – пустой. Твои движения лишенные цели. Просто ты с прежним бардаком в голове, ведь это всё, что способно выдать твоё воображение. Проблемы. И тут и там. Везде. Но побыв в этой тишине, вскоре понимаешь, что эта мелочь, за которую ты печешься вовсе неважна. Источник горя пропадает и на долю секунды голоса замолкают. Всё действительно стаёт прозрачным и простым. Ты пытаешься вспомнить как был счастлив, но, увы, исчезло всё. И ты, в итоге, медленно сливаешься с окружающим – ничем.
Я теряю контроль над сознанием и против воли закрываю глаза. Познаю одно - свое падение, что не могу на это повлиять. Из-под ног утекает земля и как бы я не пытался позвать на помощь - соприкасаюсь головой с прибитой пылью. Это не колени моей матери и не её нежные руки, а та жизнь, которую обещает мне отец. Лежу в огромной луже в состоянии обморока, не отключаюсь, но и не могу самостоятельно подняться. Никто не спешит ко мне на помощь. Но всё вокруг трепещит о том, что я наивен, что пора взрослеть. Эти же мысли ненавязчивы и убаюкивают меня, запирая глубже в себе. Я полностью погружаюсь в сон и больше не беспокоюсь, ведь до последнего надеюсь, что этот шторм воссоединит меня с Мари.
Все эти воспоминания забирают моё будущее. Я давно не тот мальчишка, которым был в шесть лет, но и Адлер не любящий отец. Мари погибла мучительной смертью, медленно задыхаясь под водой часами до нашего появления, и даже тогда ей никто не смог помочь. Отец безжизненно лежал от множественых переломов на речном булыжнике, дожидаясь скорую помощь, за которой дядя Гримм ходил пешком, держа меня на руках.
Позже в госпитале, врач доложил Долоресу о состоянии брата, которого забирали спасательные группы ранним утром, ведь сообщить раньше было невозможно. Драгоценное время ушло на чистку дорог, за которую, естественно, пришлось доплачивать, потому что люди отказывались выдвигаться в такую глушь не в рабочее время. Моей матери вместе с сестричкой пришлось мерзнуть долгую ночь из-за халатности простолюдин.
Также мне поставили диагноз – деперсонализация. Я не видел тело Мари и не видел как застёгивали молнию черного пакета у её лица. Просто сработал защитный механизм вследствии сильного потрясения и стресса. Сознание отключилось от реальности. Чувство наблюдателя больше не беспокоило меня, но тревожность и безнадёжность донимают всегда, как сегодня, – я устаю и не контролирую порывы злобы, не сдерживаю себя в эмоциях и ощущаю их давление, будто происходит обострение.
Адлер потерял всего себя после смерти жены. Он отказался лечиться и больше не принимал препараты, которые назначали специалисты из частных клиник. Он отрекся от меня и больше не называл сыном. Моё воспитание перешло в руки дяди Гримма на небольшой отрезок времени. Отец нанял юриста, который за деньги и без лишнего шума лишил его родительских прав. Даже на бумаге ему было противно видеть мое имя. Он продал земли в Баварии и больше не возвращался к мосту где погибла мама. Закрыл её выставку и пожелал стереть память о белоснежных локанах, прожигая мозги алкаголем.
Жалкий трус...
Моя неприязнь растёт к этому человеку с каждым прожитым днем, ведь он отвернулся от меня когда был нужен как никто другой.
Прошла неделя в палате больницы Фюссена. Меня осмотрело много врачей прежде, чем кто-то объяснил, что происходит. Литры капельниц и горсти таблеток превращают меня в безразличного человека. Я проспал свой седьмой День рождения из-за действия успокоительных. Рядом всегда был дядя, которой твердил: "Всё позади, малыш...". Его поведение в корни изменилось, а во взгляде посеялся ужас. Он спал в моих ногах и плевал на внешний вид. Гримм был чем-то озабочен, не отвечал на мои вопросы и тихо плакал.., обнимая меня, думая, что я сплю. Но мой организм остро реагировал на его страх приступами тошноты, среди ночи, когда я гадал почему он льёт свои слезы. И где-то, далеко, точно знал причину заплаканной подушки, знал, что его тоска только о Мари. Что болит его одинокое сердце только за одну женщину, которую он скрытно любил долгие годы.
Ну, а мне пришлось быстро повзрослеть, вкушая на языке горечь от потери. Когда без слов понимаешь то, что у тебя отнимают солнце, тот, якобы, бессмертный лучик. И больше никогда её нежный голос не окликнет моё имя и тоненькая рука не взмахнет кистью в порыве вдохновения. Она не одарит отца сладостной улыбкой и не нарисует тепло-оранжевый закат. Но я поклялся на веки запомнить её образ мотылька.
Иногда я двигаюсь в пространстве, смотря на себя со стороны. Это отвлекает и рассредоточивает от главной мысли про отца. Его перевели в другое здание и после мы не виделись. Он наверняка подавлен и горюет о певчем соловье, потому что так и не нашел связи со мной.
День прощания настал, а это приближает нас к речи над холодным телом и нежеланной публичной встречей. Мне приготовили черный костюм и доставили прямо в палату. Медсестра напоила транквилизаторами дядю и в меня затолкала пару колёс, чтобы не потерять рассудок через пару часов. Незнакомый мужчина грубо пытался расправить на мне ткань брючного изделия, от чего я чувствовал себя досадно. Как на манекене, он подстраивал кашемир под мои размеры, используя множество иголок. Портной действовалл неаккуратно и переодически прокалывал нежные учаски кожы у шеи. Тощий блондин сильно зятянул ворот, тем самым перекрыл мне дыхание. Я не вытерпел и по-хамски оттолкнул его от себя, тот ахнул и окатился назад. Эти действия привлекли внимание неподалеку стоящего Гримма, который тут же подбежал к нам.
⁃ Джеймс? – дядя слегка растеряно спрашивает. – У вас всё в порядке?
⁃ Ваш сын мешает мне делать свою работу, – портной перебивает моё желание что-то сказать и негодует.
⁃ Он не мой.., – Долорес замолкает и пытается спрятать свои глаза, затем выхватывает мою руку и мы быстро уходим. – Ты свободен.
Оказавшись на свежом воздухе, он мечится со стороны в сторону, бубоня что-то себе под нос, затем неожиданно присаживается на корточки напротив меня и берёт за плечи. Долго всматривается в моё лицо и без всяких слов ведет к машине, которую ему пригнали несколько дней назад. Я ничего не понимаю, но, кажется, ему осточертело терпеть белые стены больницы. Дядя вытягивает булавки из моего пиджака и выбрасывает их через окно. Мы быстро мчимся по осеннему городку в неизвестном направлении, после всего Гримм решается заговорить:
⁃ Нам надо заехать кое-куда, хорошо, парень? – мне всё равно куда он отвезет меня, но послушно киваю. – В лабораторию, хочу проверить кое-что, – Долорес кидает на меня пару взглядов и продолжает молчать.
Он наверняка придумал какое-то дело и спешит проверить свои домыслы. А меня волнует папа. Как он? Где? Хочу облегчить его боль. Я переживаю так, как никогда не делал. Разве его сердце не разрывается от боли как моё? Разве он не жаждит долгожданной встречи?
Не мог ищезнуть.
Не смогу простить...
Долорес бросает машину у узкого здания, на перекрестии улиц, явно не обратив внимание на знак о запрете парковки. Я упираюсь головой в окно, чтобы рассмотреть окресности. Замечаю группу людей в белых халатах, которые вышли на перекур. Белые клубки дыма вздымаются вверх и улетучиваются за порывами ветра. К авто Гримма долетает запах никотина и смалы, просачивается и за вдохом попадает в легкие. Мы начинаем судорожно кашлять, дядя проверяет закрыты ли до конца окна, а затем отключает печку. Он протягивает мне бутылку с водой и велит сделать пару глотков. Я делаю, не спрашивая... Я остаюсь в замешательстве, а Долорес уходит в лабораторию без всяких объяснений. Работники бросают сигореты под ноги, затаптывают их и забегают следом за ним, при этом продолжая активно вести веселящий диалог.
А я способен только на лишенный смысла, провожающий взгляд. Оставаться один на один с собой – тяжело, приходится постоянно контролировать свои мысли. Это стало привычным делом, но под действием таблеток, которые, как мне кажется, ничем не отличаются от наркоты, – я пускаю всё на самотек. Тоска выедает изнутри, не оставляя места другим заботам. Хочу начать волноваться, а сил с трудом хватает, чтобы сглотнуть накопившуюся жидкость, чтобы обычное – моргнуть. Меня дико разморило, всё снова безразлично. Как вчера и два дня ранее. Знаю, что сейчас усну. Именно об этом чувстве твердил отец брату, вот как на него действовали лекарства. И я бы злился. Если б мог...
Не знаю сколько прошло времени после ухода дяди, но я периодично просыпаюсь, наблюдая как небо натягивает темно-синюю скатерть, как люди проходят мимо. Их лица схожи и смазаны, их одеяния серы, они все чужды... Все они безлики. Нет среди них Мари. Хочу найти её в толпе по парящей походке, по счасливой улыбке, но солнце больше не выйдет. Пропал свет дарованый ею и радости повода нет. Она забрала с собой блаженство и успех. Она ушла, отняв сияние ночное, скрываясь в гавани морской.
И будто нет меня.
Будто, вовсе, мы – проекция.
Я очнулся нехотя.
Гримм тихо катится по бруковке на подъезде к кладбищу. Мрачное место. У кованых ворот собираются приближённые к фамилии Игл. Мужчины наряжены в черные галстуки и пекутся, чтобы на их лаковые туфли не осаживалась пыль. Женщины покрывают головы кружевными косынками и прячут любопытные взоры за очками. Мужья берут жён под руки и проходят в царство мертвых. Высокие каблуки впиваются в ущелья неровного покрытия и ноги дам как карточные домики – рушатся. Это сборание напоминает мне маскарад, а не прискорбное событие. В воздухе веет неуместными разговорами про бизнес и удачной встречей партнеров. Никому нет дела до того, что происходит, ведь каждый день кто-то умирает.
Я выхожу из машины с одним желанием – найти отца. Выискиваю высокую фигуру и переглядываюсь с Долоресом, который тоже ждет брата. Гримм нервничает и протирает белым платком испарины, выступившие на лбу.
⁃ Как он смеет опаздывать? – встряхивает руками дядя и сердито вопит. – Напыщенный.., – из его уст стремится выйти матерное слово, но Долорес не позволяет себе такую вольность при мне. – Твой отец всегда был невыносим, Джеймс, но это уже за гранью.
⁃ Я уверен, он где-то недалеко, – взвинчанно получается у меня. – Папа тут.., – произношу неразборчиво.
⁃ Что? – переспрашивает Гримм. – Повтори пожалуйста.
⁃ Я его найду, – проговариваю раз за разом – Я его найду.
Делаю неуверенные шаги в сторону могильникаи и не внимаю окружающие речи. Ближе к сборищу снобов начинаю дергать за рукава каждого мужчину, дабы узнать Адлера. Смотрю на всех с запрокинутой головой и не собираюсь останавливаться. Зажиточные лица свысока не сразу понимают кто я и фыркают. Их спутницы громко осведомляют кто мой родитель с намеками на жалость. Мне в след летят соболезнования, столь неискренние, что подходит ком.
⁃ Джеймс! – кричит дядя. – Не глупи! Твоего отец здесь нет.
⁃ Тогда мы будем его ждать! – бросаю я и торопливо вырываюсь вперёд, оставляя Долореса позади.
На громкие слова откликаются все присутствующие, что вызывает волну сплетен. Дорожка из мелкого камня уходит далеко за горизон и я намерен продолжать идти, никого не слушая. Схожу на зелёную поляну и прохожу вдоль гранитных надгробий, проверяя каждую скамью рядом, чтобы найти папу. Но напрасно. Я первым натыкаюсь на свежевскопанный участок газона и стою рядом. Гримм не спеша подходит и наклоняется к моему уху.
⁃ Поговорим? – заинтересованно предлагает Долорес, но я не реагирую. – Адлер плохо себя чувствует и вряд ли приедет.
⁃ Он будет уважать маму до последнего, – отрицаю его слова.
⁃ Пойми же, парень, ему нет дела до нас, – дядя отводит на секунду глаза, будто ему тяжело внушить мне правду.
⁃ Зачем Вы так говорите? – развинченно говорю я. – Он любит меня.., наверное.
⁃ Эй, это не твоя вина, слышишь? – убедительно обращается мужчина.
⁃ Я сомневаюсь, – говорю и чувствую, что сейчас стошнит, ибо действие успокоительного подходит к концу.
⁃ Ты должен знать всё как есть. Скрывать не буду, – он становится серьёзным, без намёка на лояльность. – Твой отец плохой человек. Не мне судить, но его поступки это доказывают. Семьянином он стал не сразу и к Мари был придирчив.
⁃ Он заботился о ней! – возмутился я. – А Вам просто завидно, было не сложно догадаться про Ваш интерес к маме.
⁃ Хорошо, злись на меня, я не жду, что поймёшь, но повзрослев, ты будешь вспоминать и копаться в прошлом ещё долго, – он делает небольшую паузу. – Давай вернемся к гостям, – просит дядя.
⁃ Я буду здесь, как по мне – это цирк. Мама заслужила больше, чем людей, которых даже не знала. Почему никто не пригласил её родителей? А коллеги, что помогали с выставкой? Им не интересно, что стряслось?
⁃ Джеймс.., – Гримм опускает плечи словно пытается избежать разговора и не ранить.
⁃ Это тоже папа, так ведь? – спрашиваю, зная предположительный ответ.
⁃ Увы...
Долорес предпочитает оставить меня одного и я не против. Нахожу холм напротив нового дома Мари, с которого будет удобно за всеми наблюдать, взбираюсь и усаживаюсь на лавку. Мне есть, что обдумать, есть время, чтобы пожалеть себя. Отцу не понравится эта идея, он бы нашёл какое-то занятие, дабы увернуться от навязчивых соображений. Из его слов: "...Берегись, сын, бессвязных мыслей, которые так и стремятся захватить твой разум. От них тяжело отделаться, а в плен попасть – лекго. Не позволь им управлять тобой. Это червь, который будет грызть яблоко пока то не опустеет. И только усердная работа поможет излечиться..."
На макушку приземляются первые капли холодного дождя. Высматриваю колонну черных точек, которая пристроилась за парой священников. В главе, на плечах, охранна несет коробашку сбитую из пары досок. Открывается пара зонтиков и один только Гримм не прячет головы от назойливых вод, пропуская народ вперёд.
Обзор падает на всю тропу вдоль городка мёртвых и с обеих сторон движутся фигуры. Пока ливень глушит отпевание святых, на встречу петляет пьяный смертный. На его лице горсть налипших волос, а руки переплитаются с ногами. Слишком далеко и не развидеть четких черт. Сдаётсе мне, он узнаваем. Цепочка провожающих распадается, будто желая избежать позора. Им уже известно.
Что-то не даёт мне покоя и я спускаюсь в эпицентр событий. Дядя прорывается сквозь толпу и первым испытывает злость, глядя на приползшее тело.
⁃ Адлер.., – константирует Гримм.
С его рук свисают кровавые бинты, а одежда ничем не отличается от того рокового дня. Состояние плачевно. Он свиреп и прячет за спиной оружие. Вижу как пальцы гуляют у курка. Папа не обращает внимание на меня или просто не замечает. Я стою между двух огней и испытываю новое потрясение. Жизнь отбирает отца и мой мир рушится снова.
Игл направляет на Долореса пистолет, от чего женщины вскрикивают и разбегаются. Он в глубоком отчаянии и грань между позволенным стрирается.
⁃ Трахал мою жену, заботишься о её ребёнке как о своём и подумываешь свести меня в дурку? – папа дёргает рукой и вопит на брата. – Так уверен, что он твой сын? – в его тоне слышна насмешка и упреки.
⁃ Не порти себе репутацию, – заявляет Гримм. – Папарацци не упустят шанса спустить тебя на дно.
Катастрофа только случится...