Холодная Завеса Красного

5.

На шкафу на вешалке висит мое новое платье. Белое в крупный синий и красный горошек. Оно красивое. Под ним приготовлены темно-синие туфли на каблуке в шесть сантиметров. Это все, чем я хочу обрадовать сегодня Вечер встреч. Внутри меня все бушует. Я бы хотела им сопротивляться, но бессильна...

Мама держит в руках мои каштановые пряди и плетет из них косу наизнанку. Я наблюдаю в отражении ее сосредоточенные добрые глаза, в уголках которых немного морщин. Ей тридцать семь. Папу ей назначили в восемнадцать. Через год она родила меня... Все как у всех. Люблю их всем сердцем, но не хочу того же самого для себя. Всеми силами стараюсь отогнать эту мысль, но время безжалостно наступает на пятки. Когда-то должно было случиться мое «спаривание», которого я так ждала. И если бы Партнер был из обычных, я бы сумела настоять на своем. Но, видимо, у судьбы другие планы.

Сегодня вечером мы должны явиться во Дворец Советов на Вечер Встреч, где мне представят моего будущего Партнера. Ловлю себя на мысли об этом и нахожу всегда с промокшими ладонями. Ничего о нем не знаю. Ни имени, ни возраста, ни должности. В голове постоянно возникает один и тот же образ – пузатый, низкорослый человечек в возрасте, имеющий привычку брызгаться слюной во время разговора. У которого лысина блестит на свету, и который запыхается от одышки. Представляю, как он приближается и притягивает меня к себе своими пальцами-сосисками, покрытыми кожным жиром, и пытается присосать мокрыми от слюны губами, обрамленными твердой серой щетиной. Даже чувствую его кисло-вонючий запах смешанных между собой духов, вчерашней выпивки и съеденного за обедом бараньего курдюка.

- Что с тобой?! – кричит мама, и я понимаю, что все мое видение отобразилось на лице, - ты как будто лимон откусила.

- Почти что... - грустно отзываюсь я.

Мне этот лимон теперь всю жизнь есть...

- А вы с отцом сразу влюбились друг в друга?

Мама ловит в отражении мой взгляд, не выпуская прядей, и отвечает:

- Сразу. Только его увидела, сразу поняла, что мое.

- Повезло... - Укоризненно говорю я.

Я знаю, она, конечно, не виновата в том, что мне достается Партнер, скорее всего, взрослее меня. Из правительственных, а значит неприкасаемых кругов. Кругов, которых тронуть – себе дороже. Перед которыми лучше молчать, а лучше всего с ними вообще не пересекаться. Именно такой стиль жизни и предпочитает большинство – избегать какого-либо общения с адептами власти. Спокойнее и дольше живется. Ключевое слово здесь – дольше. Мама ни в чем этом не виновата, но я должна ей выразить свое негодование. Кому мне еще выплакаться...

- А было когда-нибудь так, что люди влюблялись по своему желанию, и женились на тех, на ком хотят?

Она делает тяжелый вдох.

- Было, конечно, Нина. Но сколько я себя помню, браки всегда «назначались».

- А бабушка с дедушкой?

- Они тоже уже не застали. Вот их отцы и матери еще могли выбирать вторые половинки сами.

Она снова вздыхает.

- С тех пор как существует Суперкомпьютер, существует и институт «назначаемого» брака. Уже около пятидесяти лет. Говорят, за границей граждане сами выбирают себе Партнеров. Но этот вид брачных отношений неэффективен - слишком большой процент разводов. В нашей стране все по-другому. Развод подпадает под запрет. Когда у тебя нет выхода - ты не задумываешься о вариантах.

- Попахивает заученными Библиотечными цитатами, - отзываюсь я сарказмом.

Мама улыбается. Мы снова замолкаем.

Я смотрю на свое отражение в зеркале. Большие синие глаза. Высокий лоб. Веснушки, которые мама обещала замазать своей пудрой. Выдающиеся косточки ключицы... Я ведь красивая... Но для кого?

Когда я была маленькой, и осознание того, в какой стране мне предстоит прожить, еще не лежало на моих плечах таким тяжелым грузом, мне казалось, что я-то уж точно родилась для огромных свершений, завоеваний и побед. И никто меня не остановит. Но то, что я вижу в зеркале сегодня – маленькая овечка со спутанными в оковы ногами, которую отводят в лавку мясника.

Потому что Великий Союз – это Система. И Система эта голодна. Она все время хочет кушать, несмотря на то, что вечно жрет и жрет. Ей в год скармливают миллионы, как расходный материал. Миллионы таких, как я, простых рабочих, обычных граждан, провинившихся, «исправленных», свидетелей, неугодных, неподдающихся, нежеланных, лишних... Их скармливают. Кого-то целиком, кого-то подавляют так, что от человека остается абсолютный ноль. Просто телесная оболочка. Без души. Без того, что было раньше – без той самой антивеликосоюзной изюминки. Чтобы все оставалось на должном уровне. В том же статусе. Глянешь, а под ногами - выплюнутые косточки попавших под раздачу. И вскоре ей скормят еще одного человечка. Меня. Система важнее одного отдельно взятого индивидуума. Отдельные индивидуумы – всего лишь средства и материалы. Кирпичики одной большой холодной красной стены...

Папа вешает на плечики свой выходной костюм.

- Можешь надеть тот, в котором был на похоронах у дедушки.

- Не глумись, - отзывается отец.

Я замолкаю.

Это же крик о помощи... Неужели вы не понимаете? – спрашиваю я мысленно у родителей. Если бы вы только поняли меня, обняли, мы бы вместе что-то придумали. Мне смешно, мне противно, мне тошно. Все одновременно. Не хочу. Не хочу... Может быть, если я не могу отказаться от него, я смогу сделать так, что он сам меня возненавидит??

Около шести вечера приходят Вики, Лео и его друг Артур. Парни одеты в костюмы. Вики – в красивое закрытое платье. Все-таки мама у нее – уникальный человек, со вкусом и стилем. Даже в сером цвете сумеет найти цветастое. В волосах у Вики большой цветок к одному из оттенков платья. Она смотрится идеально. Под стать женам из числа тамошних.

У Вики из родителей только мама. Когда мы были еще маленькими, ей тоже несладко жилось. Потом ее мать повысили, и Вики стала улыбаться чаще. Пока однажды не узнала, на что ее матери пришлось ради этого пойти. Она никогда особо не рассказывала, старалась все также улыбаться, но я знаю, как ее это пошатнуло. Она всю жизнь себя будет обвинять себя в том, на что мать пошла ради нее...

Коса давно готова, но на лице – непаханое поле работы.

Я сажусь на стул посреди комнаты, и мама начинает красить мне глаза.

В комнате такая тишина, как будто кто-то умер. Папа словно слышит мои мысли и включает пластинку с чем-то мелодичным. Дышать становится чуть легче.

- Я никого не заставляю, - чуть повернув голову на друзей, насколько могу, говорю я сидящим. Все трое умостились на диван.

- Нет! Я лично пойду, - вскрикивает Вики, так что у нее получается немного визгливо. - Нет, страшно, конечно... - Тут же добавляет она, - но вдруг это первая и последняя возможность взглянуть на Дворец Советов изнутри...

- Скорее всего, так оно и есть, - отзываюсь я.

- Мы тоже пойдем, - вторят друг другу Лео и Артур.

Мы все снова замолкаем, и возникает ощущение, что все со мной прощаются.

И вдруг в коридоре раздается странный звук. Я слышала его всего однажды, сегодня ночью, когда из коммутатора полезло заветное приглашение. Такой машинный дребезг, как будто кассир на кассе пробивает тебе чек. Но сам коммутатор молчит.

Мама подходит к его принтерному отсеку.

- Что-то прислали, - шепотом произносит она и возвращается к нам с бумажкой. На ней такими же мелкими буквами выведено «Машина на шесть персон ожидает у подъезда. Не забудьте приглашение. Герб».

Мы все оглядываемся друг на друга и молча встаем. Такое ощущение, что кто-то мысленно сейчас нам всем приказал подняться и направиться к выходу. И этот кто-то все еще провожает нас взглядом, следя, чтобы мы не нарушили его приказа.

Внизу и в правду стоит длинная машина. Я видела такие в центре Города. Должно быть, они и развозят чиновников. Но сама я не то чтобы на такой, на обычной-то ездила всего один раз. Это была самая удивительная поездка в моей жизни – мы тогда всем классом ехали на встречу с Вождем. Это были бело-серые машины Министерства Надзирательства – несколько классов нашей школы выделили руководством для заполнения трибун на празднике по особому распоряжению. Больше случаев проехаться на них не подворачивалось. В основном только автобус, и то в одном направлении. Покидать свою зону опасно. Да я и не жалуюсь. В наших жизнях так складывается, что если тебя везет машина, то это, скорее всего, - фургон, и это твоя последняя поездка...

Чуть пузатенький водитель оглядывается на нас, пока мы загружаемся в машину и, повернувшись к нам полу-боком, спрашивает:

- Все ли, кто направляется, спустились?

Я чувствую себя ответственной за всех. Даже отец немного потерялся от официозности происходящего. Пытаюсь сказать «все», но вместо слов наружу выходит немного хрипа и конечная гласная. Водитель смотрит мне в глаза и кивает. Мы трогаемся.

На улице уже вечереет, и я вижу, как на зданиях включается ночная подсветка. В центре Города мы совсем не бываем – нет надобности. Живем в отдельных стеклянных блоках рабочих зон, там же и работаем. Выходить за пределы своей зоны нет нужды, все, что требуется, ты можешь получить там внутри. Все на то и рассчитано – чтобы избежать лишних перемещений граждан. Лишние перемещения – лишние проблемы. Находится за пределами своей рабочей зоны ты можешь только пять часов подряд, на большее нужно специальное разрешение в виде открепительного удостоверения. Поэтому ночной Город для наших глаз – редкое чудо. Мы прибиваемся к окошкам и разглядываем светящиеся окна правительственных зданий, ажурные фонари, какие-то огромные рекламные экраны, вывески, деревья, листва которых отражает накопленный за день свет. И большие, просто огромные красные, золотые, белые звезды на высотках.

В глаза бросается что-то яркое впереди. Приглядываюсь через лобовое стекло и понимаю, это освещенная сотней сильнейших прожекторов огромная статуя Вождя на Дворце Советов. Чем ближе мы приближаемся к ней, тем сложнее разглядеть ее из-за крыши машины – такая уж большая в длину, метров сто, не меньше. Одни только ладони метров пятнадцать в длину. Гордость наших великосоюзных архитекторов. А я никогда не испытывала по отношению к статуе ничего, кроме отвращения.

- Ну, вот мы и прибыли, - говорит мама, и я моментально холодею. Руки становятся мокрыми от пота.

Машина останавливается, и все мои одновременно смотрят на меня. Наверное, в этот момент нужно быть сильной.

Я опускаю глаза в пол, провожу ладонями по платью и выхожу в приоткрытую кем-то дверцу. Все, что происходит дальше, почти не улавливается моим изможденным и перенервничавшим мозгом. Я как будто снижаю подачу кислорода, чтобы гибернировать, оставаясь в сознании. Это позволит мне дожить до сути вечера без срыва и нервного истощения. Замечаю под ногами красную дорожку, в которой оставляю вмятинки своим шестисантиметровым каблуком. Иду, не глядя по сторонам. Ловлю внезапный свет прожектора и как будто бы объектив камеры. Что-то нечленораздельное, как мне кажется, льется из уст репортера. Слышу хлопот ладоней. Думаю, что попала на лестницу с кем-то известным, но не могу его увидеть. Кто-то подхватывает меня под руку и вводит в массивные деревянные двери с резным узором. Замечаю красиво одетого швейцара, открывающего их шире. И свет. Свет. Много света. Много-много света. Я внутри. Сердце бешено бьется, и я слышу барабанный стук в левом ухе, отчего не могу различить им никакие другие звуки. Кто-то мягко берет меня за руку и пытается раскрыть мой кулак. Заторможенно смотрю в его сторону и вижу маму. Мама.

- Нина.

Это мамин голос.

- Нина, доченька. – Слышу ее сквозь барабанный стук. Как будто я на дне колодца, а она открывает рот, стоя у его поверхности. Вижу только шевелящиеся губы, а звук окружает меня отовсюду, прорываясь сквозь пелену.

- Нина!

Я делаю глубокий вдох и кислород прибывает к моему мозгу. Руки трясутся, или это мама все еще трясет мой кулак. Когда я прихожу в себя, то понимаю, что зажала приглашение в руке. Разжимаю ее и протягиваю ей мокрое, как вынутое из воды полотенце, приглашение, скомканное в несколько раз.

Кто-то в белых рукавицах всматривается в написанное на бумаге, считает, сколько нас, и приглашает идти следом. Под ногами снова красная мягкая дорожка. Вокруг много людей, одетых в красивые платья и вышивки. Никто никуда не торопится. У многих в руках искрящаяся жидкость. Кто-то поворачивается на нас и продолжает улыбаться. Женщины жеманно попивают из бокалов и кокетничают с мужчинами. Мужчины курят толстые сигары и заливаются смехом, обсуждая дела.

Я всегда знала, что где-то существуют эти люди. Эта отличающаяся от всех других прослойка неприкасаемых людей, имеющих доступ к Вождю и возможность жить другой жизнью. Но я никогда не думала с ними столкнуться. Знать или слышать одно, а видеть своими глазами и столкнуться с ними в их обители – это все равно, что увидеть Мессию своими глазами. Не поверишь, пока не увидишь. На таком близком расстоянии их одиозность кажется еще одиознее.

Тем временем мы уже подходим к месту, и я шагаю за нашим проводником, даже не раздумывая, куда и зачем. Передо мной открывают еще одни двери, и мы оказываемся на пороге огромного зала, похожего на оперный, забитого сидящими на мягких креслах людьми. Белые перчатки усаживают нас на места. Через минуту гаснет свет и начинается музыка. Не задумываюсь ни о чем. Как будто все это прокручивают перед моими глазами, и как будто вместо меня – не я, а кто-то другой, попавший сюда по ошибке.

На сцене появляется ведущий.

- Уважаемые дамы и господа! Добро пожаловать на Вечер Встреч.

Возьмитеськрепче за подлокотники ваших кресел, потому что церемония начинается!