Тлеющие звёзды

Опустошённый долгими допросами он вышел из здания Военного Трибунала. Побитое снарядами массивное строение возвышалось над ближайшими кварталами Рибена, разрывая тяжёлые, полные воды тучи. Архитектор или заказчик явно страдал гигантоманией, раз для здания с одной единственной функцией возвёл столь монументальный куб. На серых, местами выщербленных стенах темнели окошки-бойницы размерами меньше тюремных смотровых щелей, сквозь которые в камеры попадает пара солнечных лучей.

От парадного входа к улице спускалась широкая лестница, полная журналистов в окружении роя камер. Стоял страшный гомон десятков голосов, заглушавших сумасшедшим хором звуки города. Со всех сторон летели вопросы. Журналисты старались обратить на себя внимание Дейта, выкрикивая его имя. Самые ретивые покопались в досье Нилза и называли имена родителей, сестры и погибших друзей.

Он молча шагал вниз, полностью отрешившись от реальности. И если бы в эту минуту небеса разверзлись, и на землю хлынул бы ливень, подобный обрушившейся на берег океанской волне, Дейт не заметил бы дождя, не почувствовал бы, что насквозь мокрая одежда начала прилипать к телу. Он даже был бы рад ливню. Вода прибила бы к земле камеры, погнала бы людей в укрытия, и от него наконец-то отстали бы.

Дейт устал. Семь дней бесконечных показаний. Одни и те же вопросы задавались разными словами.

- Скажите, пожалуйста, какую оценку вы бы дали действиям адмира в битве при Сулахо? - спрашивал главный судья.

Синий китель с золотыми пуговицами и нашивкой чина в Военном Трибунале сидел на нём, как влитой. Шов к шовчику, талия на месте, в плечах не широк и не узок. Это выделяло судью на фоне остальных членов комиссии, собранной из военных и политиков, редко покидающих комфортные кресла своих кабинетов.

- Моя оценка субъективна, потому не может быть определяющей виновность тех или иных лиц, - отвечал Дейт заученными за несколько дней фразами. Он научился говорить языком властьпридержащих, уходить от прямой ответственности за сказанное. - Кто я, простой пилот, чтобы оспаривать приказы сверху?

- Хорошо, - подключился к допросу эльсенадор Луйе Рубуйо, управляющий под протекторатом Неферто родной планетой Дейта — Ремени. - Но не показалось ли вам, что отдаваемые сверху приказы граничат с безумием? Не возникало мысли, что адмир просто забрасывает сепаратистов пушечным мясом, не считаясь с потерями, в надежде, что контратаки противника захлебнутся?

- В двух сражениях, при Корце и Сулахо, я потерял двух друзей. Раз мы были, как вы выражаетесь, лишь пушечным мясом, то у меня имеются претензии к командованию. В таком случае, могу ли я дать чёткую, бесстрастную оценку действиям адмира?

Против Дейта никто никаких обвинений не выдвигал. Он выступал свидетелем, но это не означало лёгкой жизни. У Нилза было состояние, словно здание Военного Трибунала водрузили ему на плечи и сказали «иди!». Изо дня в день тысячи вопросов: во время заседания Трибунала от членов комиссии, желавших знать о битве в мельчайших подробностях — время выхода из Прыжка, боевое построение, количество и классы кораблей, чем ответили силы Сулахо, шаги командования для предотвращения катастрофы; вечером, как единственного уцелевшего после бойни, Дейта в погоне за сенсацией окружали журналисты.

Он говорил обо всём, что видел и слышал, избегая личных оценок, словно хороший командный игрок. Взвешивал каждое слово, чтобы не стать неугодным людям наверху. Говорил то, что помнил, но жаждал забыть. Дейт грезил о дне, когда его перестанут таскать на допросы, когда больше не надо будет под прицелами назойливых камер выступать перед штабными крысами, утопающими в наградах, что затеяли цирк с Трибуналом ради сохранения своих тёплых, насиженных мест.

На первом заседании Нилз показал детский фокус с отрыванием большого пальца, вызвав недоуменные возгласы надменных представителей Эстола и Неферто, мечтающих на провале военной кампании сделать политическую карьеру, заработать очки перед ошеломлённой общественностью, найти врага внутри и бить его дебатами, шантажом, толпой возмущённых граждан.

- Что за балаган вы тут устроили? - спросил тогда судья, перебросившись взглядами с членами комиссии.

- Показываю, на что способен, - безразличным тоном ответил Дейт. - Ведь я должен выступать с каким-нибудь номером в этом цирке.

Сзади, в специальной зоне, раздался дружный смех журналистов. Рой камер устремился к длинному столу комиссии, чтобы снять крупные планы пунцовых лиц её участников. Недолго пребывавший в замешательстве судья сделал строгое замечание, предупредив, что в следующий раз за подобную выходку Нилзу назначат десять суток ареста за неуважение к Трибуналу.

Дейт вяло отмахнулся. Сказывалась усталость. Он месяц провалялся в госпитале после того, как его сняли в беспамятном состоянии с носителя. На борту мёртвого корабля, выпрыгнувшего возле луны Суру, спутника Ремени, у Дейта начала развиваться гипоксия, грозившая тяжёлыми последствиями для нервной системы и сердца, вплоть до летального исхода. Вдобавок он исхудал. Кожа складками свисала с рёбер. Скромные запасы пайков Нилз, как мог, делил с раненым офицером. Тридцать дней реанимации и интенсивной терапии, десятки препаратов измотали Дейта морально, а тут ещё Трибунал, где сидящие в комиссии виновники катастрофы пытаются списать собственные грехи на адмира и командиров, что выполняли приказы из штабов на Ремени, Эстоле и Неферто.

Нилз, к тому же, презирал членов комиссии, менявшихся в течение семи дней с такой частотой, что он не успевал запомнить ни имён, ни званий, ни должностей. Им не приходилось подставлять головы, чтобы потом эльсенадоры поделили между собой богатства поверженных планет. Им не грозило быть заживо погребёнными в подбитых блаймерах и эсминцах и дрейфовать затем в них, пока станет нечем дышать. Это не они в дорогих костюмах пропитались запахом разлагающейся плоти.

Во время Прыжка в муках скончался раненый офицер. В госпитале, встав на ноги, Дейт разузнал его имя и звание. Сэб умер раньше, чем позволяла рана. Из результатов вскрытия останков стало известно, что ослабший от большой потери крови организм не справился с воспалением желудочных тканей, усугубившим и без того плачевное состояние адъютанта. Нилз сутки пребывал в оцепенении. Оказалось, раненым в живот нельзя пить, а он первое, что сделал, очутившись на мостике, напоил Сэба. Наблюдавшие за Дейтом врачи пытались его утешить. Говорили, что у адъютанта так и так не было шансов дотянуть до выхода из Прыжка. Но Нилза повергла в шок не его причастность к скорой смерти человека, а осознание, что если бы не вода, он меньше дней провёл бы наедине с трупом, задыхаясь от исходящей от мертвеца вони.

С этого момента мысль о ванне стала навязчивой. Он мечтал скрабом для ног или, если придётся, то любым камнем содрать с себя кожу, впитавшую сладковатый аромат гнили, что наполнила воздух мостика с тех пор, как смолк бред Сэба. Дейт хотел вывести запахи собственных испражнений. А ведь он вдыхал всё это, когда ел. Потом его рвало, и продукты прочистившегося желудка плавали по мостику. Пока были силы, Нилз пытался их ловить в различные ёмкости, что смог найти. Но настал миг, и он перестал обращать внимание на плавающий по помещению труп, на шарики рвоты и мочи. Не заметил, как начал чесаться — мыться было негде и нечем. От болячек, связанных с нарушенной гигиеной, более-менее спасали нанороботы, срабатывавшие при первых признаках изменения микрофлоры тела.

Очутившись в бело-голубых, наполненных светом, палатах госпиталя, Дейт сделался одержимым борьбой с грязью и нечистотами. Он достал обслуживающий персонал, заставляя андройдов, исполняющих роль медсестёр, менять постельное бельё при малейшем тёмном пятнышке. А он их находил.

Как же Дейт тихо ненавидел шишек из комиссии за то, что ему приходилось переживать каждый день с тех пор, как его вызволили с корабля-носителя! Они - напомаженные, с холёными мордами, спящие в удобных постелях, питающиеся деликатесами — плевать хотели на его до конца не окрепшее физическое и психологическое здоровье, досаждая тысячами вопросов, повторяющимися с ежедневной заменой одного из членов. Они усадили его в кресло с соляными разводами чьего-то высохшего пота, вызвав приступ чесотки. А ведь Дейту ничего не было нужно, кроме горячей ванны. При том, что за семь дней допросов он побывал в душе около двадцати раз, до крови расчесал руки и сам вылизывал с чистящими средствами комнату в гостинице, где горничные с завидной частотой устраивали микробам всех мастей и калибров геноцид.

И вот мучения завершились. Трибунал вынес приговор без вести пропавшему адмиру. Вполне ожидаемое ещё в первое заседание решение. Чуда не свершилось, какие бы красноречивые теории не строили журналисты ради рейтингов. Дейта же выкинули на помойку истории. В веках сохранятся лишь его обезличенные инициалы в протоколе Трибунала. С точки зрения властей он выполнил свою задачу. Его выжали как лимон, на который Нилз сейчас очень сильно походил: остатки мякоти с косточками. Похлопывание по плечу — всё, что он получил в зале суда, как только члены комиссии перестали пожимать друг другу руки, улыбаясь в объективы сотен камер.

Дейт ступил на последнюю ступень и обернулся. В глазах отразились чёрные штрихи окон цитадели правосудия. Пыточной. Иначе Нилз это здание не воспринимал. Поравнявшиеся с ним журналисты тоже посмотрели на серую глыбу Военного Трибунала, наверное, в попытке понять, что чувствует он, Дейт, чтобы потом влить людям в головы высокопарную чушь. Захламить их сознание до предела, пока не сорвёт крышу. Подпитывать журналистов словами Нилз не собирался. Пусть работают, фантазируют. Он интересен им, как единственный выживший в мясорубке на орбите Сулахо. Герой, прошедший сквозь лишения и испытания. Но кому нужен человек без жилья, без работы. Серый и убогий, списанный «на берег» из флота по результатам тестов, что ему устраивали в перерывах между сессиями. Вопросы комиссии по делу сменялись общими заданиями на проверку реакции, гибкость мышления, внимательность. Дейт откровенно посылал их, и его определили в ветераны с жалким по своим масштабам жалованием за мизерную выслугу лет. Скромным утешением служило разовое пособие, которого хватило бы на неплохой домик среди усадьб миллионеров Ремени, если бы после покупки остались финансы и на содержание особняка.

Дейт не знал куда податься. Политики разъехались по планетам, вернулись в просторные офисы с советниками и заместителями, выполняющими всю основную работу. Генералы продолжили планирование операций, так как война ещё продолжалась. О новоиспечённом ветеране благополучно забыли. А на коммуникатор пришло сообщение, что оплата гостиничного номера со стороны Общего казначейства Ремени-Суру прекращена. Предложили продлить за собственный счёт или освободить комнату.

- Выписывайте. Вещи оставьте себе, - надиктовал Дейт ответ и послал.

В униформе без знаков отличия, какую обычно носили в казармах, отпала надобность. Ему больше её не надевать.

Как он и думал, журналисты внимали каждому его слову, силой мысли записывая в блоки памяти целые абзацы, построенные на двух коротких фразах.

Нилз поклонился им в пояс.

- Благодарю за то, что сделали местной звездой!

Он грустно улыбнулся и пошёл ловить машину. Начинался дождь, первые капли упали на нос и щёки, потому стоило убираться подальше от Военного Трибунала. Туда, где можно было отдохнуть и восстановить силы. В родительский дом.