ВОЕНКОМ Часть Первая

С высоты капитанского мостика голос Вольфа прорезал пространство, подобно тому, как серебряный луч рассекает сумрачное небо. Громкоговорители, подобно послушным стражам, разносили его слова по всем уголкам дирижабля.

— Друзья мои, — его голос звучал глубоко и проникновенно, словно отзвук далеких органов, — этот вечер еще не открыл всех своих даров. Среди нас сегодня очутился странник мелодий, чьё искусство способно растопить самые холодные сердца. В бальном зале нас ждёт встреча с тем, чей голос способен пробудить самые сокровенные чувства. Его музыкальные спутники, подобно верным ангелам—хранителям, сопроводят нас через тернии к звёздам. Я приглашаю вас на выступление настоящего певца, проделавшего долгий и тернистый путь, который он проделал, пробившись на парижские, а потом и на остальные европейские сцены, начиная свой путь аж с трущоб Демократической Республики Конго.

Дирижабль мягко покачивался в воздушных потоках, словно исполинский кит, плывущий по облакам. Его металлические переборки отражали тусклый свет ламп, установленных через равные промежутки вдоль коридоров. Воздух был насыщен запахом машинного масла и чего-то сладковатого, почти неуловимого — возможно, благовоний, которые источали люди, следовавшие за своим лидером.

Он шел первым. Высокий, статный, облаченный в безупречно белый костюм, который казался еще ярче на фоне серых стен корабля. На лице носил черные солнцезащитные очки, скрывающие глаза, но при этом будто излучающие холодное спокойствие. За ним следовала свита — десять фигур, закутанных в чёрную ткань так плотно, что невозможно было разглядеть ни лиц, ни даже силуэтов. Их движения были плавными, почти бесшумными, словно они парили над полом. Ткань колыхалась при каждом шаге, создавая ощущение, будто они призраки, случайно забредшие в этот мир. Лица их были полностью скрыты за повязками, оставляя лишь узкие щели для глаз. Но даже эти щели казались пустыми, будто за ними не было ничего живого.

Певец уверенно переступил порог бального зала. Все взгляды обратились на него. Его свита следовала за ним как единое целое, словно белый прилив, застывший на границе между светом и тенью. Они двигались так слаженно, что казались частью какой-то древней церемонии, исполняемой без единого лишнего движения. Когда певец взошёл на сцену в дальней части зала, они мгновенно рассредоточились вокруг него, образуя живой полукруг.

Сцена была скромной, но элегантной: небольшая платформа с резными перилами, украшенная живыми цветами и мягким освещением. За сценой виднелся огромный витраж, через который проникал мягкий свет заката, окрашивая все вокруг в теплые оттенки оранжевого и розового. Это место словно ждало своего часа, чтобы стать центром чего-то грандиозного.

Все присутствующие в зале будто на время отложили свои дела, дабы послушать певца, и развернувшись на своих стульях, стали выжидать выступления, перейдя, в основном, на шёпот.

Он поднял голову, и его черты приобрели какую-то необычную мягкость, будто он на мгновение отбросил маску власти и холодной решимости. Затем он сделал глубокий вдох, и первые ноты его голоса разлились по залу, заставив всех замереть:

— Beaucoup d'étoiles qu'on voit la nuit sont déjà mortes, et alors?

Его голос был высоким, чистым, почти неземным — он парил над головами присутствующих, обволакивая их, словно тонкая дымка. Каждая нота была исполнена такой силы и красоты, что у некоторых слушателей перехватило дыхание. Песня звучала на французском языке, плавные слова которого казались частью самой музыки. Никто из собравшихся не мог понять текста, но это не имело значения — эмоции, которые передавал певец, были универсальными: печаль, надежда, стремление к чему-то большему, чем этот мир.

Мальт сидел вполоборота к сцене, где певец выводил свою печальную балладу.

Стул рядом заняла Фиону, окинув взглядом Мальта.

— Мадемуазель Фиона! Какая честь...

Певец, между тем, закончил куплет, и в зале повисла пауза, наполненная предчувствием.

— Как вам исполнение?

— Нравится. — Улыбнулась уголками губ девушка. — Про него у нас ходит много легенд. Французы говорят, он продал дьяволу глаза, дабы обрести столь красивый голос, поэтому и скрывает лицо очками.

— Очень... занимательная история, а... вы не хотели бы поговорить в другой обстановке? Всегда хотел пообщаться с тем, кто хоть насколько то, да лучше знаком с Марвеллой, чем я.

— Я вам интересна, лишь потому что знакома с ней?

— Что вы, мадемуазель, вовсе нет.

— Знаете, здесь слишком душно, — проговорила она, и в её голосе послышались те особенные интонации, что появляются у женщин, когда они хотят сказать что-то большее, чем произносят вслух.

Мальт почувствовал, как по спине пробежал холодок — не то от волнения, не то от предчувствия чего-то необычайного. Он был достаточно молод и достаточно стар одновременно — как все те, кто только начинают понимать сложность человеческих отношений.

— Куда желаете? — Слово считывая мысли собеседницы, пробормотал Мальт, вставая с места и беря девушку за руку.

Их пальцы соприкоснулись, и этот контакт показался им обоим значительнее простого прикосновения. Они двинулись через зал, где гости уже начинали обсуждать выступление певца, образуя маленькие островки оживлённых бесед.

Двери на балкон оказались приоткрыты, и прохладный ночной воздух встретил их как долгожданных гостей. Луна заливала всё вокруг своим холодным светом, и в этом свете лицо Фионы показалось Мальту особенно прекрасным и загадочным.

Мальт стал осматривать сияющую алмазной крошкой Францию. Холодный ветер трепал полы их одежды, но ни один из них не спешил вернуться внутрь. В этой тишине, нарушаемой лишь далёкими звуками музыки из зала, было больше понимания, чем в любых словах.

— Знаешь... Мне кажется, что сейчас весь мир лежит у наших ног, и нас никто не сможет остановить.

— А мне кажется, что мы лишь как две песчинки, что застряли в этом огромном механизме, —привела метафору Фиона.

Повисла неловкая тишина. Оба собеседника стали перебирать удобные для них темы, чтобы продолжить поддерживать диалог и не уходить в псевдо-философские размышления.

— Ты очень красиво танцуешь, — нарушила молчание Фиона, поворачиваясь к Мальту, —я наблюдала за тобой и мамой.

— Мамой? —Обомлел Мальт.

Фиона прикрыла ладонью губы, легонько по ним пошлепывая, как бы наказывая себя за сказанное.

— Да, она мне как мама, но не родная. Я думала, ты знаешь это.

— Ах, так ты её воспитанница? Я что-то слышал об этом... да.

— Все именно так. Она дала мне все и отдала частичку себя, для каждой из нас, кого воспитала.

Фиона приняла печальный вид. Мальт, заметив это, быстро принялся переводить тему:

— А я выпускник её академии. Целых пять лет мечтал встретиться с ней, поскольку эта мадам появляется там только на прощальной церемонии, а случилось знаешь что?

Фиона повиляла головой в разные стороны, еле сдерживая расширение своей улыбки.

— После церемонии и присвоения звания, я так и не дождался её приезда, потому что ваши священные французские дороги в тот день были забиты просто до отказа, на все десять из десяти... и... я, так скажем, напился до бессознанки со своими друзьями, которые даже не знали, кто она, пропустив её приезд. Как же мне дико стыдно по сей день за тот случай, но сегодня...

— Ты танцевал с ней, — прервала душеизлияние Фиона.

— И танцевал, и говорил, она даже обняла меня тогда, когда эти... букеты дарил я вам. А твой... тебе понравились цветы? —Мальт стал вести себя все более растеряно.

— Они просто идеально подошли под мое платье. Это совпадение? Или ты следишь за мной? —Фиона сделала хитрое лицо, в чем-то заподозрив Мальта.

— Если по секрету... по секрету... — собирался с мыслями Мальт, — я спрашивал у Марвеллы, на кануне праздника, в чем ты и другая прекрасная часть гостей, чисто гипотетически, может прийти. Тут ведь, подавляющее большинство людей... это самое, знают друг друга.

— Вау, а я-то гадала, что мама меня так донимала с цветом платья. Смотрю, ты прямо... основательно подошел к балу. Молодец!

— Чувствую, меня так до бронхита продует, может пойдем?

— Да, пойдем.

В то время как прочие гости предавались увеселениям в бальном зале, Кёрт направился в одну из уединённых комнат дирижабля. Шаг его был тяжёл и размерен, словно каждое движение давалось ему с неимоверным трудом. В коридорах царила та особая тишина, которая бывает только на большой высоте, где звуки как будто растворяются в разреженном воздухе.

Профессор Харонс уже ожидал его. Старец сидел в глубоком кресле, обитом красным бархатом, и что-то внимательно рассматривал через увеличительное стекло. При появлении Кёрта он медленно поднял голову, и в очках его отразился тусклый свет настольной лампы.

Кёрт остановился посреди комнаты и стянул с себя противогаз, вдохнув полной грудью. Проф. Харонс был единственным близким другом, перед кем Кёрт мог быть таким открытым, как сейчас. Он положил противогаз на кровать и сел рядом.

— Речь Вольфа ты сам слышал, когда уже, когда? — Начал с упреков Кёрт.

— Все практически готово, друг мой. Терпения, наберись терпения. — Успокаивал Харонс.

Кёрт нервно сжал ладони в кулак и покраснел, но не от смущения, а от злости.

Харонс медленно поднялся со своего места. Его движения были плавными, но в них угадывалась та особая осторожность, с которой обычно обращаются с хрупкими предметами. Приблизившись к Кёрту, он остановился в полуметре, прищурив выцветшие глаза.

Он указал тростью на руки Кёрта, где вздутые вены проступали сквозь бледную, почти прозрачную кожу, подобно древним рекам, застывшим в своих руслах.

— Взгляни-ка, даже приглушенный свет этой комнаты не в силах скрыть, как они пульсируют, словно хотят вырваться наружу.

Харонс обошел вокруг Кёрта, внимательно осматривая его, как ревизор осматривает подозрительный документ. Прикоснувшись кончиком пальца к виску Кёрта, он добавил:

— И эта пульсация... прямо здесь. Вижу, она стала заметнее. Болезнь прогрессирует, а лекарства все по-прежнему нет. Вольф, совсем недавно, поручил мне ещё один проект, вроде, для одной из подружек Марвеллы, поэтому, пока, времени на разработку сыворотки совсем нет.

Его голос звучал мягко, но в нем угадывались стальные нотки беспокойства.

— Если бы моя жизнь хоть что-то для него стоила, он бы нашел и время, и людей.

Рация в кармане Кёрта ожил сухим, прерывистым треском, подобно тому, как в зимний день потрескивает мороз на стекле. Голос Вольфа, обычно властный и звенящий, теперь был резок и отрывист, словно каждое слово выстреливалось из пистолета:

— Кёрт, немедленно в зал. У нас... инцидент.

Хриплые ноты в голосе выдавали напряжение, которое Вольф тщательно скрывал. В следующую минуту Кёрт уже шел по металлическим коридорам технического помещения, коротко ведущего в главный зал.

Впереди мелькнуло черное пятно — певец. Его очки исчезли, открыв взгляду лицо, что позволило Кёрту разглядеть его повнимательнее на миг: у него было выразительное лицо с четкими контурами, а черты лица гармонично сочетают в себе африканские и европейские корни. Глаза большие и выразительные.

Костюм, некогда безупречный, теперь был испачкан темными пятнами, будто он прошел сквозь саму смерть. За ним, словно призраки, следовала свита.

Пройдя певца со свитой, Кёрт заметил на полу кровь, что продолжала пятнать металл, оставляя за свитой след.

Бальный зал, еще недавно полный торжественной тишины, теперь превратился в арену хаоса. В центре этого водоворота находился Андриан — мужчина слегка за тридцать, чье лицо искажала гримаса ярости. Его глаза горели лихорадочным блеском, а движения были резкими, будто каждая клетка его тела была готова взорваться. Четверо сотрудников охраны окружили его, держа наготове дубинки, но даже их опытные лица выдавали смешение решимости и страха. Эти люди привыкли к порядку, к четким правилам, но сейчас перед ними стоял не просто человек — это был поток бушующих страстей, который грозил смести все на своем пути.

На полу, рядом с местом конфликта, лежал Мальт. Его форменный китель был помят, а на лице застыло выражение боли и недоумения. Кровь текла из его разбитого носа, капая на пол, и Фиона, склонившаяся над ним, пыталась остановить поток маленьким платочком. Ее руки дрожали, но она старалась сохранять спокойствие, хотя в глазах читался страх. Платочек быстро пропитался алым, и она, не зная, что делать дальше, лишь сильнее прижимала его к лицу Мальта, словно хотела остановить не только кровь, но и весь этот кошмар.

— Пожалуйста, успокойтесь! — Один из охранников попытался заговорить с Андрианом, но его слова, вместо того чтобы утихомирить, лишь подлили масла в огонь.

— Вы видели, как он на меня смотрел?! Как он на меня смотрел! —Словно завороженный, повторял Мальт, кто бы и что ему не говорил.

Фиона, не выдержав, всхлипнула. Этот звук, тихий и едва различимый, прорезал пространство, словно нож. Мальт, услышав его, попытался приподняться, но боль заставила его снова опуститься на пол. Он протянул руку к Фионе, и их пальцы соприкоснулись.

Кёрт медленно и решительно двинулся вперёд, словно каждый шаг был частью неумолимого рока. Охранники, окружившие Андриана, попытались преградить ему путь, но их попытки были напрасны. Он распихивал их, как листья осенью, не останавливаясь и не теряя ни капли своего спокойствия. Воздух в зале был наполнен напряжением, и каждый звук казался громким и отчётливым.

Андриан, увидев приближающегося Кёрта, ещё больше разъярился. Его лицо искажалось гримасой ярости, а глаза горели ненавистью. Смотря в ярко-красные линзы противогаза, он бросился на Кёрта, как бешеный бык на полотно, но тот не отступил. Вместо этого Кёрт встретил его, и их тела столкнулись с такой силой, что воздух вокруг них будто сгустился.

Андриан, не сдерживаясь, замахнулся и нанёс Кёрту глубокий порез в области груди. Кровь медленно проступила сквозь ткань его рубашки, но Кёрт не дрогнул. Его лицо оставалось непроницаемым, как скала, выдержавшая века ветра и дождя.

В следующий миг Кёрт сделал быстрое, точное движение. Его кулак, словно молния, ударил Андриана прямо в висок. Звук удара эхом прокатился по залу, и Андриан, словно марионетка, лишился нитей управления. Он рухнул на пол, потеряв сознание, а Кёрт остался стоять, не шелохнувшись.

Вокруг воцарилась тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием Кёрта. Он посмотрел на кровь, проступающую на его рубашке, и на мгновение его взгляд стал задумчивым, почти мечтательным. Но затем он встряхнул головой, словно сбрасывая с себя невидимую сеть, и повернулся к охранникам, указывая им жестом на бунтаря.

Охранники, всё ещё ошеломлённые произошедшим, быстро подняли Андриана и унесли его прочь. Кёрт остался один. Он подошёл к Фионе и Мальту, которые сидели на полу, и протянул руку, чтобы помочь им подняться. Фиона, благодарно кивнув, приняла его помощь, и они вместе направились к выходу.