Пролог.
Рейна всегда помнила тот вечер. Не потому что он был самым страшным, страшных было много. А потому что именно тогда всё закончилось. И началось.
Сначала, тишина.
Та самая, что предшествует буре. Когда даже дыхание кажется предательски громким.
Она сидела на полу в своей комнатке, прижав колени к груди. Неоновый свет с улицы пульсировал по стенам, окрашивая всё в сизо-лиловый. Пальцы бессознательно теребили край маленького одеяла, голубое, с пятнами.
Шаги в подъезде.
Тяжёлые, неровные.
Дверь захлопнулась с таким звуком, будто треснула стена. Он вернулся.
Сначала, шуршание куртки кожаной, брошенной на стул. Потом голоса: мамин, сдавленный, заранее сломанный, и его, хриплый от виски и сигарет.
- Где ты шлялся?! - мама пыталась кричать, но получался шёпот.
- Заткнись, шлюха...
Лязг металла о дерево, то ли ключи, то ли пряжка ремня. Голоса перешли в рёв, потом в глухие удары. Рейна вжалась в угол, но на этот раз не закрыла уши.
Когда дверь распахнулась, она уже знала, что будет.
Отец стоял на пороге, покачиваясь. Его лицо с перебитым носом, было перекошено. Волосы прилипли к лицу и закрыли небольшое тату на лбу. Взгляд скользнул по ней и ушёл в темноту коридора.
Удар.
Ещё один.
Мамин стон.
Рейна встала. Ноги дрожали, но тело двигалось само.
Куртка висела на спинке стула, он всегда бросал её там, слишком уверенный, что никто не посмеет сунуть нос в его вещи. Она пахла табаком и потом.
Старый "Денсель", дешёвый карманный ствол, который он называл "оружием настоящих пацанов". Металл оказался неожиданно холодным и чудовищно тяжёлым, ей пришлось обхватить рукоять обеими руками
Мир распался на кадры:
Отец заносит ногу над маминой головой. Её руки сжимают пистолет, слишком большой для её детских ладоней. Его глаза, когда он обернулся - зрачки расширенные.
Выстрел ударил в тишину, как молоток по стеклу.
Он упал не сразу, сначала странно дернулся, будто споткнулся о невидимую нить. Потом затылок с глухим стуком ударился о край стола. Кровь медленно поползла по шву между плитками, чернея на грязном линолеуме.
- Ма... - её голос звучал чужим.
Мать приподнялась, вытирая разбитую губу. Её глаза метались от тела к Рейне, к пистолету у её ног.
- Нет! - она отползла, прижимая окровавленный подол. - Боже... что ты наделала...
Не "спасибо". Не "ты спасла меня".
Страх.
Чистый - человеческий страх.
Рейна побежала. Мимо тела, не глядя, по лестнице, в ночь, пахнущую жареным маслом и бензином.
Аметарий не спит никогда.
Он только притворяется мёртвым.
В ту ночь она перестала быть ребёнком.
А город, впервые посмотрел на неё всерьёз.
Первые месяцы она пряталась в вентиляционных шахтах, там было тепло, но пахло крысами. Потом нашла брошенную будку сторожа на стройке. В четырнадцать научилась воровать еду у прилавков. В пятнадцать первый раз ударила мужчину, кастетом из пробок, тот пах, как отец, перегаром и дешёвым одеколоном.
Она не стала сильнее.
Просто страх научился молчать.