Aut vincere, aut mori [Брок Рамлоу/Деккард Шоу]

— Только если мне всё равно, это не значит, что я не понимаю.
©Гомер Симпсон, Симпсоны

В небольшой миленькой-премиленькой раздевалке объявляется криминальная парочка. Их можно сравнить с лисами в курятнике. Здесь ещё из зала слышится строгий женский голос, называющий следующую унизительную позу, в которую всем следует свернуться. Джек поправляет ремешок часов на запястье и подступает к шкафчику с особой решительностью, словно происходящее вписывалось изначально в план действий. Однако это не так.

— Наше первое занятие, — обозначает памятную дату бестия, растягивая губы, коим помада придаёт винный оттенок.

Она искренне радуется их совместному достижению, не нагнетая обстановку и разряжая её. Стоя ранее перед мужчиной, ей приходится отступать назад, пока спина не опирается на шкафчик с металлическим лязгом. А всё, чтобы не разрушать зрительный контакт, хотя соблюдать его с Джеком — тоже самое, что быть проигнорированным. Когда Роллинс занят, то он безоговорочно занят и не поддержит тему, несмотря на её значимость. Джулия дуется и суёт кулачки под подмышки. Её настроение изменчиво до немого ахерения. Истеричность и нестабильность. Светит солнце и — здрасте! — ебашит по темечку оперативника град. Джек не слышит ни-че-го, и только взглядом подцепляет смену погоды. Охватившее его напряжение, заставляет перестать трепать бессмысленно замок неподходящий по воле жестокой судьбы к нему отмычкой, а хренакнуть по дверце шкафчика кулаком, отчего тот податливо отворяется. Надо же. А говорят грубая сила устарела. Интерес к делу выбивает голос сердечка напрочь, грабля же начинает разворачивать чужие спортивные сумки: майчонки, шортецы и топики, что пальцы утрамбовывают вглубь, где его красавица их точно не найдёт (короткие до страсти).

— Ой, какие мы занятые, — Кзэр выразительно проговаривает каждый хренов звук с хлёсткостью ремня, прилетевшего по щеке.

В принципе эту функцию исполняют её длинные чёрные, как перо ворона, волосы. Роллинс автоматически поворачивает голову в сторону, наконец-то, отвлекаясь. Джулия выуживает из прочего шмотья лосины и укороченную футболку, пихая в бок треники с спортивной кофтой для такого плохого, но всё ещё любимого. Джек чувствует, как на мозги капает и его пассия, и совесть. Глаза без оттенка чего-то вульгарного оглядывают осторожную и изящную спину, открывшуюся после снятия верха. Кзэр тут же наклоняется, стаскивая с себя низ и храня нерушимое молчание. Молчит он — обычное дело, молчит она — сердце кровью обливается. Красивые и подтянутые ноги постепенно скрывает облегающая ткань, процесс стопорится на бёдрах. Так всегда. Расчётливые и от части немые руки подцепляют резинку лосин с тобой осторожностью, с которой держат новорождённого, и подтягивают выше, помогая.

—… Никогда не занимался чем-то подобным. Всегда ненавидел растяжку. В юности порвал сухожилие и всё, — бормочет он и зачёсывает её точно шёлковые волосы в одну сторону, перекидываю вперёд за плечо и оставляя невесомый поцелуй на загривке.

Охрипшее хихикание лечит царапину на душе, и выпускает вину из клетки, освобождая душу. Джулия оборачивается и орудует своими когтищами с ремнём. Роллинс, убедившись, что всё у них в норме, скидывает избавляется от всего прочего и примеряет новый аутфит: физрук после бухича. Иначе не назовёшь.

— Там же не для беременных? — выпускает воздух сквозь плотно сжатые губы Джулия, показывая тем свою не охоту участвовать в такой развилке шоу.

Джек не сечёт, в чём сложность? Речь про самообман? Его подружка до того не предсказуема, что фиг поймёшь, где наплетёт с лёгкостью, а где будет нос воротить. Очень запутанная душевная конструкция. Это тебе не тренажёр в ящике в штабе. Тут инструкции не прилагается.

— Задержимся, и зайдём без фальши. Всё по натуральному, — около одного глаза мужчины появляются улыбающиеся морщинки.

За мерзкую шутку, пришедшуюся по душе Джули, он отхватывает толчок в грудь. Ради одной миссии такой ответственный подход к делу, на кой не каждый-то актёр ради роли решится, можно обойти стороной. Парочка ловит минутку нежности друг к другу. Ролинс вытягивает шею и ставит руку поодаль тёмной макушки, не сопротивляясь царапающим и притягивающим пальцам у себя за ушами. После пара выскакивает в зал. Мужчину ведут, как пса на ошейнике, за рукав. Они на цыпочках занимают последний коврик и одинаково по-тупому уставляются на людей вокруг, вычисляя актуальную на данный момент позу. Время реально позволяет волей-неволей перенять привычки друг дружки. Наблюдая за пытками, на которые все добровольно подписываются, так ещё и платят, Джек морщится и приближается к заострённому ушку партнёрши:

— Это извращение, Джули… — с старческим отрицанием делится.

— Самое оно, — с весельем заключает в полголоса Кзэр. Его страдания, которых при ранениях-то нет, доставляют по-особенному.

Она пересаживается к нему лицом и тянет ввысь носки, а руки к Джеку. Ей даётся уж больно легко. Тот кряхтит, приземляясь с корточек на плоский зад, и с небрежностью валится на локти, задирая ноги, соприкасаясь с её. Он сплетает их пальцы и ухает от пропущенного удара в поясницу. Джулия морщится, сочувствуя своему медвежонку и сдерживая позывы пожалеть.

— Я не видела вас раньше, — заговаривает с «вовсе не привлекающей внимания» парочкой, воспринимающейся вспышкой безумия в общем умиротворение.

Роллинс бросает взгляд в её сторону так, словно пистолет не под лавкой, в кармане штанов, а за пазухой. Воображаемый след от пули во лбу видит и Джулия, замечая рядом знакомую рожу. Её они уже видели. Например, на снимке часом ранее. Генри с его молодой девушкой первые провоцируют беседу, чем лишь облегчают задачу.

— Думаю, это первый и последний раз, — вежливо поддерживает разговор бестия, но дружелюбие не по её части, да и спутник её в сём проседает.

Роллинс бухается на спину, когда его больше не держат, только и успевая развести ноги, дабы не зашибить любимую. Старт хуже не куда, а конца и не видно. Дожить бы до кровати, а там хоть помирай. Кзэр сама перестаёт слышать высокое лепетания, по-видимому, новой подружки. Случаем вспоминается недавний разговор про слабость ушей Роллинса, которую прямо сейчас ей удаётся разделить. Она забирается сверху него, садясь на его твёрдый корпус и поддерживая затею филонить. Зато задание ладится.

С отвлекающего манёвра переключаемся к основным действиям.

Можно ли проезд на наихуёвейшей тачке, чуть ли не парадный круг, находить бесячим? О, поверьте, могли ведь взять тачку понавороченнее. Например, ягуар Дека. Склонность к садизму и мазохизму одновременно. Везёт же.

Отягощённые перегляды Рамлоу и Джона, коих разделили: один на соседнем с водителем, второй — на заднем сидении, да с привлекательным Оуэном, от которого мозги плавятся. При каждой кочке младший Шоу —самое приятное — опускает ладонь на колено непоседливого Брукса, отодвигая от себя и соприкасая с вторым. Что они разводятся-то вечно, как ебучие мосты? Его побесить? Выходит. Лейтенанта поправляет пистолет за пазухой и елозит задницей по сидению, находя положение удобнее прежнего. Взор мечется к окну. Там тихо и безмятежно, большие участки земли, потому и дома редкие. Тишину разрезает лишь включенное радио, колёсико которого крутанул ещё в начале поездки Брукс, причём предусмотрительно негромко, чтобы не бодаться в очередной раз с кое-кем. Брок же агрессивно в голове бранит самого себя, свою наивность под старость лет и чёртового Шоу. Нога притоптывает, беззвучно в опаске привлечь внимание и нервно.

Он же не поиздеваться звякнул? Мог кому угодно, блядь, набрать, а выбрал того, кто обычно в роли его убийцы. Либо дурак, либо… Даже думать не хочу.

Как Роллинс по-дружески не вызвал на ковёр? Прям чудо какое-то. Сделка настолько хороша, что смогли закрыть глаза на вероятный взрыв от летающих искр между лысым и элти. Злоба, остатки былой ненависти, призрачная привычка держаться рядом и забывать друг о друге сразу после, кровожадная любовь, коя, быть может, ещё и односторонняя. Хотя… Пока лишь такая версия, для других поводов не давали. И всё же… Сколько замашек было чмокнуть брызжущую ядом коротышку, а челюсть на месте, больше — ни единого фингала. Мысли без пяти минут одержимого любовника-сталкера прерывает торможение с свистом резин. Брок хватается за поручень, предотвращая столкновение лба с стеклом или торпедо. Два пути и все оканчиваются шишкой.

— Заснул и резко опомнился? — грубит Брок, но эта «грубость» в подмётки не катит всем остальным его грубостям.

Деккард серьёзен, сух, как пустыня, в эмоциях, но куда без подколов? Так совсем не интересно.

— На тебя засмотрелся, — отчеканивает британец слёту, словно даже и не задумывался эти несчастные пару секунд перед ответом. А он и не задумывался.

Да ну…? Настолько, сука, красив?

Так было слишком снисходительно для ноющего сердца Рамлоу. По мнению Шоу, он и без того снисходителен. На деле же — куда там..

Сзади зверообразное рычание, с коем Оуэн отмахивает повалившегося при нежданном и негаданном повороте Джона. Рука заменяет ремень безопасности, прекрасно справляясь с задачей удерживать на месте и вжимать в спинку сидения. Брукс лыбится своей сдержанной ухмылочкой, магнитящей желание сбить её с лица хлёсткой пощёчиной. Его глаза, сканирующие всех с долей лицемерия, похотливости или же безразличия, приобретают заинтересованный блеск. Запретные и редкие взаимодействия, неторопливость этой «притирки», имеющей шансы вовсе не произойти. Джон знает лишь одно: он будет терпеливо ждать, боря в себе желание брать всё и сразу. Пальцы сами по себе касаются локтя, убегая выше и зависают в воздухе, когда его с хмурым видом отдёргивают. Ладно. Видимо, не сейчас. Глупо было уверять себя, что не ждёшь быстрого таяния льдов, и тут же ловить себя на обратном.

Рамлоу с одичалым недоверием косится на лысого водилу, намерено осуществив всполошивший всех трюк. Не с его уровнем вождения могут быть допущены такие нечаянности на ровном месте. Лицо наёмника нечитаемо, по-прежнему нечитаемо. Эх. Он не удосуживается встретиться взглядом с тем, на кого якобы отвлёкся от дороги, или же просто повернуться. Все вопросы к его затылку, судя по всему. Сам Деккард анализирует атмосферу на улице: наличие свидетелей, камер, горящего света в окнах. Большие участки особняков однозначно уменьшают риски быть застуканными. По крайней мере, чем-то живым. Система охраны дремать не даёт.

— Носи повязку на глаза, — с шутливой настойчивостью рекомендует Рамлоу, вертя башкой вслед за движениями бритого черепа, когда водитель прижимает лопатки к сидению и садится более-менее ровно, — В нашем нелёгком деле без сосредоточения сдохнешь.

Зелень бродит по лицу, имеющему обворожительные морщинки на лбу, возле отвлечённых на название играющей сейчас по радио группы и на переносице. Они всегда являются при задумчивости. Что-что, а это Рамлоу знает, умеет разглядеть в всё том же сухом и неразборчивом выражении лица. Раньше бы наблюдение вызывало бы улыбку, мол, прогресс. Сейчас же щемит сердце, указывая на упущение, ведь совсем не понимает объект своей пугающей и намертво прилипшей к нему любви. Сильное чувство, как его именуют классики, рвёт тело на мелкие клочки, клочки, что будут дышать и продолжать мучатся по ублюдку Шоу, что будут жить, чтобы медленно умирать снова и снова, пока ёбаное обещание, данное, кажется, уже сотню лет назад, не исполнят.

— Я и сосредоточенность — это синонимы, — сквозит пафосом бриташка с хмурым таблом.

У них с Рамлоу сейчас похожие мины: между скрежетом зубов и полушутливого подтягивания вверх уголков губ. Есть в от части напыщенной, помятой и уставшей серьёзности что-то, что разделят лишь они одни. Бремя лидерство, ответственности за семью, за тех, с кем связаны кровью, или за тех, с кем связала жизнь. Проще говоря, за тех, с кем связан по гроб.

Деккард и Брок оставляют друг другу многочисленные шрамы, кто-то жалея, что всё вышло так, кто-то, жалея, что не вышло больнее. От вечного боевика мешок под глазом уже дёргается в блядском тике.

Светло-карие глаза, напоминающее мутную воду с виднеющимся местами мхом, покрывающим дно, оглядывают незатейливо лейтенанта. Они спохватываются сделать это поздно, потому быстро навёрстывают упущенное и не тратят время на расшифровку потухшего собеседника. По тому при всём желании ничего не поймёшь. До перехвата дыхания красивые руки Шоу поднимаются коротко с руля, пока башка шевелится в лёгком качание, таким образом молча задавая вопрос: «Что?». Зрачки Рамлоу так и ходят, ловя каждый сдвиг в сторону. Он выходит без лишних слов и действий, так ничего и не ответив. Деккард поджимает губы в небольшом разочаровании, кое в следующую секунду покидает его. Наёмник также покидает машину, хлопая дверью и полностью уверяя остальных воспроизведённой громкостью в своей угрюмости.

—… Подолгу братишка злится? — Джон вздёргивает бровью, надувая в бестолковых и сбивчивых размышлениях губы, и переводит взгляд на Оуэна, сохраняющего вздыхающе-хмурый вид.

— Да.

Коротко и ясно. Будто можно было услышать что-то ещё, вроде того, что старший брат почти всегда зол или всегда в шаге быть злым. Почему-то недопарочка сидит в салоне, пользуясь тишиной и спокойной атмосферой, которую покинуло исторически сложившееся напряжение, кое и не сравнишь с игривым тявканьем Брукса в ответ на обречённое брехание в ответ.

— Просить твоей руки у него завтра? — прорывает плотину безмятежности метким, как порою, причём очень невезучей порою бывает шальная пуля, попадшая, не метя, в цель.

— Осмелишься и будешь пищать у меня в ногах с пеной у рта, чтоб твой труп хотя бы нашли, — сохраняет невозмутимость, но торопливый говор, сходящий к шипению, выдаёт с потрохами внутренний гнев Оуэна.

Подколы точно его подкалывают, будто иголкой, вынуждая шикнуть, дёрнуться, подскочить с места — подать знак, что издёвка не напрасна. Остатки команды выгружаются, покидая тачку и снова встречаясь в пропитанным ядом воздухом. Хочешь-не хочешь начнёшь следить за словами, начнёшь побольше молчать и околачиваться в сторонке. Рамлоу проверяет кобуру с пустотой гнетущего обречения. В проверке нет смысла: всё как полагается. И всё же легче чем-то себя занять, чем терпеть то притяжение. Охота и рожу начистить, и расцеловать. Губы до сих пор помнят бритую, пахнущую пеной щёку.

Господи Иисусе. Щас бы мои парни из Гидры поржали, что их лейтенант кого-то хочет наказывать поцелуями. Ёбнешься! Я вот ёбнулся.

Внутри царит блядский мандраж. Пальцы подтрясывает. Эффект Шоу? Слюни и тряска. Скоро выть начнёт и всё, полное обращение в неконтролирующую себя мразь, дьявольские отродье. Хотя… Смотря на «подвиги» и иные заслуги элти, начинаешь сомневаться в существовании и рая, и даже ада. Пытки там некая «середина» того, что делал Рамлоу.

— Как делаем? — качается с пятки на носок и обратно Брукс, подгоняя главарей соображать или предпринимать что-то шустрее.

За нетерпение его пихает любименький локоток в бок, сотрясая рёбра. Младший Шоу неосознанно держится рядом. Рассчитывает зацепиться в случае урагана. Взрывная реакция рано или поздно произойдёт. Вопрос: когда. Дек осматривает в созданной спешке и притормаживает взор на брате, кивая в негласной команде в сторону особняка. Второму ворчуну повторять дважды понятные вещи не надо. Джон чешет репку, вспоминая, говорилось ли хоть слово про деление на данном этапе. Дело не в самом процессе, а том, как именно оно произошло. Почему их разделили с его злыдней? Брок тоже не вырубает к чему такой расклад и перегляд с другом с тем же вопросом в уме мотивирует прибегнуть к выяснению обстоятельств.

Радость встречи сошла на нет? Ай-яй, у меня ведь ранимое сердце. В последний раз его обидела пуля лысика, почти прибил меня, но я живучий. Осколок до сих где-то в груди.

Их прошлое — вязкое, мутно-зелёное болото с кучей чертей и травы. Вечно от туда вылазят новые и новые фрагменты, кои мозги отчаянно прячут на дне. Ладонь гладит по пробитому снарядом месту. Отчего память так старается это из себя выбросить? Сколько ещё всякой хуйни находится в паутине забвения? Сложно будет удивиться, если Шоу на деле робот, вроде терминатора. В мозгах Рамлоу есть дыры, выколовшие некоторые моменты службы, жизни. Но что взять с этих дырок? Они и в памяти, и в теле. Заживают или же не играют роли. Зачем помнить то, что причиняет боль? Это как намеренно ширять себя пером.

— Красавчик, поясни, — окликает Брок, душа желание дрожащих пальцев ухватиться, сдавить и задержать на месте.

Аж кожа зудит, ведь сам наёмник ожидал оказаться схваченным, пока лейтенант хотел схватить и вскоре быть успокоенным потерей контроля над ситуацией из-за смены ролей. Так всегда обычно происходит. В этот раз система, выстроенная годами, подкачивает. Шоу разворачивается и тычет прямой ладонью на ещё одного командира, срываясь на шёпот с каплей едкости:

— Твоего полупокера с моим братом я не оставлю, там у дома крыша поедет, что уж говорить про нас, смертных, — щурит один глаз. — Подержимся за руки в другой раз, ладно?

Очаровательно, сладкий.

Рамлоу поджимает губы, вдыхая щекочущий лёгкие и натянутые нервы воздух, и согласно качает башкой вверх-вниз. Опять дурацкие шутейки? Так и дураками можно стать. Пробить бы под дых за подначки и такой разговор при команде. Лейтенант не привык терпеть чужие команды, не привык и терпеть ебанутый характер Шоу, к коему управы нет. Рука, правда, не поднимается. За официальную отмазу выступает уверенность в том, что Дек без труда перехватит или блокирует атаку. Чёрт с ним, пусть язвит сколько влезет. Рамлоу понуро упирает большие и указательные пальцы в подвздошную кость, смиряясь с решением поделиться так.

— Договор. Но, если не протянешь свою долбанную руку в «другой раз», я её тебе вырву к хуям, — цедит сквозь зубы Брок, отчего ответная шутка больше напоминает угрозу.

Шоу столбенеет и сводит брови к переносице, поднимая глазки к небу. Есть над чем задуматься. Он оборачивается на брата с точно таким же выражением лица так, как обычно ищут ответов. Тех не находится. Деккард начинает движение к особняку, переключаясь с шага на трусцу. Оуэн слаженно и оперативно следует мрачной тенью за ним. Брукс наклоняется, чтобы оценить подтянутую задницу, неплохо скрываемую тёмной грубой тканью от подобных хищников.

— Ни черта не видно в этой темноте... Печально, — простодушно делится Джон, выпрямляясь, с другом, что выслушает и терпеливо промолчит, несмотря на любое высказанное им дерьмо.

Рамлоу то ли фыркает, то ли дохает. Один хуй — слова слышал. Мужчины выравниваются и бредут внутрь дома, находящегося близко к их цели. Около его гаража как раз-таки машина и остановлена. Владельцы, по выведанным данным, уехали в отпуск, потому домишко пустует. Брукс сразу занимает стол вынутым из портфеля ноутбуком и подключает его к мини камерам, что сейчас у деловых парней, проникающих на чужой участок. Пока «мастер технологий» ковыряется в своей ерунде и всё никак не усядется на жёстком стуле, Рамлоу бухается в мягкое кресло, напоминающее подушку или облачко. Но на том он никогда не бывал, потому честнее и достовернее сравнить с всем знакомой подушечкой. Потягивания напрашиваются сами собой. Как бы не задремать.

— Слушай, Брок, — виснет Брукс, неумело совмещая дело и бла-бла, но его крышесносная уверенность всегда прикрывает всё остальное, словно так и должно быть. — Что за хер этот лысый?

Брок закладывает руки за голову, перекручивая в башке их общую историю и разные версии ответа, звучавших безобиднее и скучнее, то есть меньше требовали продолжения или развития. Подобного рода вещи кому и рассказывать, так это Джону. Никакого осуждения, никаких нравоучений. В копилке всегда найдётся история в тысячу раз хуже так называемой «слабости». Однако подавляемые чувства, не получившие ответа до сих пор, приобретают настолько личных характер, что мало кого охота просвещать во все детали.

— Старый друг, — саркастически пробурчал Брок.

«Старый друг» — выдают мозги после всего, что было. Рамлоу утратил хрень, отвечающую за романтизацию и надежду. Для него его же спектр эмоций — пытка, сдирающая кожу и вбивающая покрасневшее от высокой температуры лезвие в тело, лишённое всякой защиты. Именно так ощущается злополучная одержимость врагом. Или уже не врагом? Не разобраться.

Когда это во время операций отсиживались в креслице, как уёбы последние? Блядство!

Рамлоу почёсывает щетинистый подбородок, нервно и нерасторопно. Брукс находит минуту обернуться, сесть на стуле по-турецки, и обнажить верхний ряд зубов в улыбке, нисколько не доверяющей ответу и при том не собирающейся лезть глубже. Границы, которые не терпят их нарушения. Отвлекает заработавшая рация с мерзопакостным шипением. Сами черти решают напеть из преисподние. Уши скручиваются в трубочку. Связь глушат — вот и вся причина. Длинные пальцы Джона, желающего свести помехи на нет, щупают приёмник. Брок выругивается себе под нос так, как его закадычный друган ещё не слыхал, тот даже разобрать не смог.

«Куда идти, ослик?» — снисходительно мягко спрашивает бархатный голос Оуэна.

Призрачное присутствие не то что перетягивает, а отбирает одеяло и ногами скидывает всё остальное. Роковая ошибка допущена: Шоу напоминает о себе красивом и любящим побрехать. У Рамлоу и Брукса типаж, видать, схож. Джон лыбится ещё ярче, не противоборствуя вечно расползающимся краешкам рта. Внимание человеку уделили.

— Без меня даже передвигаться не можешь. И кто из нас осёл? — самоуверенный весельчак ставит локоть на гладкую поверхность стола, остывшую от пустоты обители. Зелень находит в мгновение на мониторе точку, обозначающую местонахождение хмурого собеседника. — Начинай идти прямо, только потихоньку.

Тон игривый и хитрый. Ничего хорошего. Оуэн слушает совет касательно дела и помаленьку переступает с одной ноги на другую, передвигаясь чуть лучше улитки. На двух этажах вроде бы пусто, но это не делает подъём по лестнице проще, ведь накладки бывают всегда, они почти неизбежны. Вопреки всей скрипучести ступенек, младший Шоу взбирается по ним по-кошачьи, без шумихи. Деккард выходит из-за угла и светит фонариком ему в спину. Он опускает голову на штаны, которые чудом не сорвали с него ветки забора из кустарника. Под коленкой точно немного по швам пошло.

—... Осмотрюсь здесь и в гараж, — коротко оповещает старший брат, мирясь с возмущением вздохом.

Рамлоу давит пальцами на наушник в ухе, упоительно слушая шуршание с каплей британского акцента. Лучше, чем вискарь, берёт не то, что на пару часов, а на пару лет. Брукс закидывает локоть на спинку стула, вертясь то на элти, то на ноут. Его безмятежность убивает всю строгость и чёткость, коим отдаёт предпочтения в работе Брок.

— Сильнее, глубже, — шепчет Брукс и укатывается со смеху, утыкаясь носом в сложенные перед собой руки. Тяжёлый вздох — овации юмористу. Так внутрь дома ещё на заманивали.

Бородатенький Шоу с особой неохотой всё равно повинуется и следует инструкциям. Будь у него выбор, он бы никогда не сделал своими глазами Джона. Лучше даже было бы идти вслепую.

«Я в кабинете...» — вновь вырывает из фантазий Оуэн. У мужчины талант сдёргивать с небес. Ему бы по-хорошему работать цербером, находящим кого угодно всюду и везде и, вгрызаясь в лодыжку до кости, утаскивать в ад.

— Вставляй... Флэшку, — вскидывает брови с вопиющей серьёзностью в мине Брукс, но ворчание по другую сторону провода смешит его пуще прежнего.

«Успокойся, я сейчас отключусь...»

— От возбуждения? И да... Я спокоен, — в секунду меняется в лице Джон, соответствуя своему заявлению. В ответ не искренне: «Рад за тебя». — Радуйся за себя, я никогда не отключался во время...

«Заткнись...»

Неугомонного шутника останавливает лишь кашлянье позади и тихая команда от лейтенанта: «Харош. Не зашугивай». Невесомые попытки держать дисциплину. Брукс угомоняет себя из уважения, никому другому он не позволяет нажимать ему заветное «стоп», потому что жмёт кнопку редко, а надо бы без перебоя. Болтовня по делу и между ним переходит для лейтенанта в фоновый звук. Состояние отстранённое.

История повторяется. Один раз тоже было так гладко. Закончилось трагично.

Не суть. По началу всегда не пойми что. Потом всё равно станет явно. Тогда и нужно будет рыпаться.

Так... Когда покончу с этой поебенью, надо бы заглянуть в одно городишко... Как его там? У Джулии спросить стоит. Там осколок нашей банда обосновался. Этих ебланов нужно подмять под себя.

«И всё? Просто вставляешь..?» — Оуэн спрашивает медленно и с осторожностью. Складывается впечатление, будто ему нужны ответы, пусть они и докучают ему и чисто бесят.

— Мхм, — Брукс накрывает кисть своей же руки ладонью, а вся конструкция строго на бритой макушке.

Баловаться запрещают. Нарываться не хочется. Тем более серое вещество мешает в себе сомнения, подловив на незаконном интересе для такого эгоистичного гуляки. Новое всегда пугает. Изменения в жизни или её стиле должны происходить своевременно. Так ли своевременно в четверг улюлюкаться в дрова и проснуться не пойми с кем, зато в воскресенье уже хотеть серьёзные мутки с незнакомцев. Реально незнакомцев, блять. Они знакомы от силы два часа.

Шипение в наушнике Рамлоу.

— Я побуду с тобой на линии, лейтенант? Нервы этих двоих уже не выдерживают, по правде, — хрипотца Шоу раздаётся в правом ухе. Этот просящий и утомлённый тон...

— Да хоть как, красавчик, — щипает себя за переносицу Брок. Нет сил отказать, тем более ему. Да и причины нет.

—... Хоть как? — кряхтит Деккард, решив мимолётом уточнить и издав добрый смешок, словно поймал на чём-то забавном.

Хоть как, милый... Хотя бы на одной линии...

Мысли едва успевают обогнать слова, застрявшие в горле лезвием, режущем изнутри. Так бы сейчас и произнёс. Саднит в груди. Первые глубокие, отравившие его полностью, как едкий дым лёгкие, чувства обернулась самой большой ошибкой. За что небеса так измываются над ним? Козни Господа. Не иначе. Или того кто — или что— там сверху, за полупрозрачными облаками. В какой-то мере лейтенант предавал свои принципы, находясь ещё на должности. «В какой-то мере» — ахуеть как слабо сказано.

Болезнь под названием «Деккард Шоу» не бьёт со всей силы сразу. Потихоньку, помаленечку. Действует, как алкоголь: туманит рассудок, вызывает привыкание. Даже перестав упиваться в зюзю, когда вернёшься к драгоценной бутылке, самообманываясь: «Подумаешь, глоточек» — не заметишь, как симптомы начнут возвращаться. В отличии от дремания на полу и развесёлое поведение элти начинает убивать без разбору своих или чужих, уходить в себя и мало спать и того хуже. Бывших не бывает, ведь так? Шоу подошло бы быть ядом, медленно губящим организм, изводя здоровое тело до тряски и посинения. Он бы не убивал моментально или же через пару часов, а постепенно бы сносил крышу и только спустя годы отдавал свою жертву земле.

Так... О чём это они?

Надо начинать крутиться и петлять. Дек проворный гад: всё-то слышит да видит.

— Чем занят? Или ты уже напрягаешься при ходьбе? — увиливает Рамлоу, мысленно ещё оставаясь в прошлой минуте, и шевелит пальцами в ботинке, которые от сидения затекают.

Нечего лучше, чем переметнуть общее внимание на скрипящее звучание голоса Шоу. Он там тягает железо? В чём собственно осложнение и сама натуга?

Бред. Но всяко лучше акцента на ляпнутую без раздумья фразу. Британец вздыхает в ответ на подколку и чё-то невнятно бормочет. Очень нехарактерно для него. Обычно всё чётко, причём предельно. Пусть он хоть говорит самими тихим децибелами, всё ясно до нелепия: куда пойти и что себе в какое место засунуть.

—... На экскурсии. И не надо мне про возраст, я летаю. Могу по возвращению тебе так пробить, что ты тупо не увидишь, как нога погладит рывком твою челюсть и встанет обратно, — кичится лысый мастер — элти не удивится, если — всех единоборств.

Его отточенные до совершенства удары заслуживают такой оценки. Нет причин оспаривать. Только позлить если. Брок ни капельки не хочет его сейчас злить. В их штормящихся от хуёвых к терпимым взаимоотношениях редко бывает штиль, спокойствие.

Как бы странно и притянуто за уши сё не было, но это их последний шанс сблизиться. Либо пан, либо пропал. Либо всё, либо ничего. Вечное ожидание не невозможно, и всё же... Нахрен надо так себя изводить?

Уж словить по зубам никакого желания, а против тесной борьбы, быть может, даже удушения Рамлоу не возразил бы. На что только не пойдёшь, чтобы почувствовать снова тепло, лишённое нежности и сдавливающее гортань, жестоких рук. Их кожа давно не гладкая, была ли она когда-то такой? Неужто только в младенчестве? Хрен знает. Хотелось бы увидеть этого монстрика в пелёнках.

— Аж челюсть заныла... — Брок лениво ведёт по острой линии челюсти рукой в демонстративном жесте. — Жду, блядь, со всем своим нетерпением. А я — увы— не так терпелив, как иногда притворяюсь.

Он откашливается в кулак, мотком повернув башку в сторону закрытых жалюзи окон. Что-то надвигается. Так подсказывает растущий внутри мандраж. Чуйка никогда не оставляет и не даёт самой угрозе себя обогнать. Она добавляет к поражению мысль: «Чёрт возьми, я знал!». До поражения в кои-то веки можно не доводить дело.

— Что замолк, товарищ лейтенант? Так по мне хандришь? — Деккард такой Деккард. Не смог перейти на «вы» даже шутки ради.

Лысый тоже с развитым нюхом на неприятности или же накладки. Стебёт, реально интересуясь происходящим около дома. Лейтенант бодро вскакивает с насиженного места, с опаской идя на свет фар в тонких щелочках.

Паниковать рано. В обязанностях главаря сохранять спокойствие при любой возникшей угрозе или слегка показавшейся её тени. Шоу будет злиться, если догадка верна. Но он будет злиться ещё больше, если та окажется неверной.

— Хандрю... — Рамлоу вздыхает.

Палец осторожно оттягивает гладкую деревяшку, давая взору проникнуть на улицу. Пикап. За углом. Ух как подозрительно. Остановился с краешку, так паркуются незваные гости, у остальных имеется свой гараж. Проезжать здесь просто незачем, тем более тормозить. Нарисовавшийся молнией с неба мужик сужает зелёные глаза Брока, приблизившегося ближе к стеклу, под некоторыми углами отражавшему устрашающую зловещием рожу.

Эт что за хуй?

Ноги лешего перебирают прямо туда, куда не надо. Ухо Брока, как у сторожевого пса едва не поднимается вверх, навострившись до слышания, кажется, происходящего вне дома. Шум природы, ветерок, умиротворяющая тишь. Позади прыскает со смеху Брукс, его ор сдерживает устремившийся ввысь палец старшего, наказывающий молчать. Мычание Джона, спрашивающее как да что, отрывает натравленного на след незнакомца лейтенанта.

— Кто-то хочет, чтобы ему снесли ебальник, — осведомляет ясно для друга о вторжение в операцию со стороны.

Неизвестный не достаёт ключи, не подходит к порогу, а направляется в обход. Уж не за одним ли все тут собрались? Вода сгущается, становясь мутнее. Не к добру.

— Там стоит какой-то... — нарушает своё непродолжительное молчание компьютерный гений (хрен там) и щёлкает пальцами, подгоняя мысли, от чего те обозлились с концами и не шли навстречу ни в какую. — Да хуй знает. С кузовом что-то или фургон...?

—... Стоит, — неохотно доносится подтверждение спустя задержку на подумать.

— Связь накрылась, — Джон кривит губы и издаёт мерзкий цокающий звук, дополняющий перечёркивающе-машущий жест ладони поперёк шеи.

Свои впечатляющие — в плохом смысле — способности для исправления неполадок Брукс предсказуемо не предлагает. Там нечего. Он бы со всей радостью, но, правда, нечего. Рамлоу выругивается грязно и злобно, брехание контрастирует с дрогающим от волнения рычанием в наушник, сгорбившись: «Красавчик, слышишь?.. Дек?». Безрезультатно. Глушат. Брок хочет разъебать гарнитуру, яростно срывая её с себя, но ситуация должна быть под контролем. Монстры пусть бушует на дне и не тревожат морскую гладь. Сечёте? Наушники с микрофоном швыряют в Брукса, начавшего паковать вещички. Тот ловит, пропустив больнючий удар по битцухе и почти допустив падение устройства. Нервишки разыгрываются с скоростью секундной стрелки часов.

— Дело дрянь. Что да как, элти? — хватается надёжнее за ручку портфеля Джон и, переступая, как чёрт копытцами, оказывается за широкой могучей спиной руководящего, источающего гнетущий мрак.

Ровно пёс на цепи: коснёшься шерсти — оторвёт руку, из клыкастой пасти голодные слюни, вечно рычит и паскудно громко лает. Брукс терпеливо ожидает команд, изучая от безделья глазами пустующий дом. Вывод: миленько. В другой бы раз заносчивый мудак нашёл бы тысячу поводов обозвать интерьер хуйнёй, но угрюмый лейтенант заставляет кровь стынуть в жилах. Быть может, поэтому хочется видеть вокруг позитивные аспекты?

— Да… Дело дрянь, причём ебучая, — Брок ведёт указательным пальцем себе по губам, упирая локоть в руку, обнимающую корпус, и закрывая тем самым себе рот.

Задумчиво и… Печально? До какой стадии маразма нужно дойти, чтобы самому себя так утешать? Брукс бы хрустнул его костями в дружеских объятиях, но, повторюсь… Как бы не остаться без рук. Перед принятием таких рисков есть смысл подумать тысячу раз. Плечи подлетает вверх, лысенькая головёшка энергично и испуганно встряхивается, заслышав грубый и пропитанный дымом голос:

— Дуй к машине, ключи там. Сидишь и ждёшь, — Рамлоу поворачивается сначала головой, потом всем туловищем и хватает за затылок Джона, желая увидеть ясность в бегающих болтах. — Ты меня услышал…? — тон ровный, до перебора ровный.

Сюрреалистичный в их условиях. От этой детали ещё тревожнее, но Брукс не Брукс, если не расслаблен и уверен в своих силах. Он кивает и освещает тёмную комнату белозубой улыбкой, перед тем как отправиться исполнять. Рамлоу открывает мобилу — да-да, на операцию взял старомодненькую — и видит запоздало сообщение от Джулии: «Эти двое вернутся через часа два, можете не торопиться, но Джек со мной не согласен. Мне кажется, что завтра он костей не соберёт, блять!». Раньше заметить смс-ку было против правил. Несчастные десять минут задержки информации во время задания стоят неподъёмно дорого. Однако времени ещё с запасом и ни слова про прибывшего персонажа. Пазил в голове дорисовывается: не только им приступило это предложение. Так бывает, когда заказчик хочет перестраховаться. Перестраховываясь в работе с Шоу или Рамлоу — что уж говорить сразу про обоих? — это подпись смертного приговора.

Не знаю кто ты, да мне и не упёрлось, зато знаю, что ты крупно встрял, уёбок.

Пальцы охватывает рукоятку глока, покоящегося в кобуре на пояснице. Парочка манипуляции проверки ради: извлекает магазин, затвор отводит полностью назад и видит добротное количество патронов. Не удивляет. Об этом позаботился ещё при выходе из дома. Руки дёргаются, пока обращают свои прежние действия вспять.

Нетерпение, ох уж это нетерпение.

Брок пулей вылетает из укрытия, двигаясь осторожно к машине неприятеля. Оказавшись рядом, он мельком замечает растянутую простыню в кузове, сквозь неё чётко прорисовываются провода. Возникает предположение: они отвечают за глушение. Их можно расхерачить, но в сём нет смысла. Поднимется шум, да и надёжно работает сейчас. Принимается решение: не трогать. Лейтенант закатывает рукава резкими и раздражёнными движениями и опускается на колени, быстро закатывая штанину и выуживая с кобуры на лодыжке финку. После чего он ложится на пыльный асфальт и заползает под серый пикап шевроле колорадо ближе к задним колёсам. Ближе к тормозам, которые безжалостно режет лезвие, как только элти переворачивается на спину и всё морщится в попытке не только нащупать, но и рассмотреть. Кое-как, признаться, выходит. Однако выходит же. Дело сделано.

Медлить уже времени нет. Всё, край. Брок шустро выбирается и мчится к аккуратно подстриженному кустарнику-забору. На бегу он почти что перепархивает его. Зря не видит сверхчеловека в данную минуту лысый, ему наверняка бы вспомнились дырки на штанах. Рамлоу приземляется, как кот, на четыре лапы и выпрямляется, отряхивая ладони от земли и потерь со стороны газона.

Ёбаный рот… Давно так не скакал. Ещё не всё потеряно? Это утешает…

Лейтенант бежит по двору, морально снова оказываясь в поле, а там уже и в том самом здание, в котором потерял всех своих людей. Перед ним возникают разные места, не давая нормально сосредоточиться на текущей задаче. Каменные стены превращаются в деревья с густой листвой и только после в входную дверь. Боже ты мой. Рамлоу не успевает открыть дверь прежде, чем обнаруживает перед собой Оуэна, напрягшегося и ожидавшего если и увидеть кого, так точно с последующим боем.

—… Как? — вскидывает подбородок Брок, ограничиваясь словом.

— Загрузка дошла до конца, — также немногословно отвечают, прикрыв на немного веки от недоверия.

— Видел кто зашёл к вам? — зрачки цепляются за неопределённое мотание, имеющие значение «мельком». — Ты в тачку к Джону, я здесь, понял?

Вопрос риторический. Брок собирается пройти мимо Оуэна, неожиданно в грудь толкаются два пальца, останавливая. Рамлоу смотрит на тактические митенки и понимает тяжёлый взгляд на мешающего Шоу. В голубых глазах отражено прикрытие равнодушием сомнение: заслуживает ли человек перед ним доверие? И не совершает ли он глупость? Рука опускается, пропуская. Вспомнил ли что или о чём конкретно подумал Оуэн останется загадкой. Но это «что-то» заставляет его положиться на элти, доверить самое важное — семью. Рамлоу криво дёргает уголком губ и мягко опускает голову в — признательном? — кивке. Младший из братьев Шоу растворяется в темноте, Брок же перебирается на цыпочках внутри, игнорируя лестницу на второй этаж. Пересекая один коридор, поворачивая в другой и так бродя по мутному воссозданию чертежей, лейтенант всё же останавливается и вертится, заслышав громкие и ни капельки не скрытые шаги. Так бы лысый друг не накосячил. Что ж за осёл этот чудик? Топанье приближается.

А не всечь ему прямо сейчас?

Полусогнутые пальцы ползут по груди, сжимая кофту, пролезая ненароком под расстёгнутую молнию и вцепляясь за тонкую ткань футболки. Рука утягивает лейтенанта в комнату и заталкивает за дверь. До бесячки знакомая боль в лопатках.

И снова здравствуй, красавчик!

— Ты всегда такой жёсткий? — шёпотом спрашивает Брок, ему самому хочется слышать в своём вопросе шутливое подтрунивание, но тот наполовину серьёзен.

Шоу вздыхает и раздосадовано рычит. Глупый вопрос. Глупая ошибка. Глупый заказ. Гнев нечеловеческий ломит кости. Кулак еле удерживает своё ребро возле стены, чтобы не треснуть очерствевшего Рамлоу, пропустившего себе по венам холодный расчёт. Шоу сделал точно также, но намного раньше и не имел с тех пор удручающее уязвимое место. Ни в коем разе не подумайте: а как же семья? Семья — это не слабость, она даёт мотивацию брать себя в руки, будь ты даже почти мёртв.

Мимо проходят, это понятно по тени, промелькнувшей в мутной стеклянной вставке двери, за которой они укрываются. Угроза, тупая, но требующая устранения. О чём же думает Брок? Грёбанное тепло руки. Зелёные глаза, словно бездомные, стараются найти пристанище хоть где-то. Стена, дверь, темнота — им нигде не рады. Пальцы ложатся в слабом сжатии на кисть, ощущая рельеф вен под кожей и кость.

Откуда столько нежности? Загнёшься, блядь, от такой. Очевидный избыток.

— Что я говорил про углы, красавчик? — лейтенант напоминает про давний разговор угрожающе тихо.

В карих глазах с примесью зелёного проносится что-то. Брок готов спорить, что он вспомнил.

— Откуда мне помнить? Ты много болтаешь, — язвит бриташка, лукавя и пряча выдающий взгляд в своих ногах.

Как всегда: коротко и неприятно. Однако не так, чтобы нельзя было пережить. Рамлоу чувствует пульс большим пальцем, скатившимся по ладони на запястье. Биение сердца напоминает о жизни в теле напротив. Он жив, это не механизм и не железо, чёрт возьми. Что тогда с ним не так? Пульс — это не тикающий таймер. Произнести, хоть и мысленно, легче, чем поверить в это.

— Думаю, тебе нравится, когда я говорю, — журчит сиплым голосом Брок, шлёпая по плечу и поднимая ладонь выше, гладя. — Я же горячий? Завожу тебя? Кались.

Всё предыдущие точно ни в какое сравнение по тупости не идёт с этим. Рамлоу плюётся этими гадостями без надежды, так сухо, словно оглашает самольстящий факт либо не верит сказанному: не в то, что он обаятельный, а в то, что лысый берёт это во внимание хотя бы на грамм. Шоу стискивает челюсти до выступа жевалок, захлёбываясь внутренним ядом. Мышцы под рукой напрягаются, превращаясь в сталь.

Отторжение… Проверка закончена? На этот раз проверял Рамлоу. Ему изо всех сил хотелось отложить до конца, игнорируя подозрения, но не вышло. Захотелось дать себе подсказку. Не обнадёживает.

Единственное, размывающее точный вердикт — секундное окидывание взором от Деккарда. Он даже ничего не отрицает. В звенящем ничего грезятся растерянность, размышление до взрыва работающего механизма в мозгах. Рамлоу наклоняет шею, выжидающе покосившись в сторону и вновь припечатавшись затылком к стене. Зелень возвращается к излюбленной до воцарения хаоса морде. Брок не замечает, как руки свешиваются, отпуская и кисть, и плечо. Они горят от нехватки чужого тепла, но идут на жертву.

«Где ж оно?!» — орёт бестолковый мудак, имя которого неизвестно. Он занят поисками чего-то. Ему слышатся голоса, потому крики не прекращаются, мотания в их стороны тоже.

И всё рядом, но так далеко. Опасно и одновременно невесомо.

Шоу сгибает локоть, поддавшись пофигизму элти, и вжимается носом в щетинистую щёку, заставляя отвернуться в бок. Близость обжигает. Так и должно быть? Рамлоу имеет опыт за плечами, но что б так… Подобного не было ни разу. Деккард с закрытыми глазами ловит минутку тишины, прежде чем с убойнной массой тротила прошипеть:

— Ты настолько горячий, что я уже вижу тебя холодным, — от этой фразы у Рамлоу на языке ощущается горечь, от которой сушит во рту. — У тебя бледное лицо, Брок.

Он про сейчас или потом? Рамлоу хмурится, молча истекая кровью. Скрежет. Что-то сломалось. Что-то опять сломалось. Деккард отталкивается от стены и делает шажок, оставаясь за дверью и давая себе возможность выглянуть, дабы с уверенностью знать место оппонента.

— Так нравится, когда говорю или нет? — непринуждённо интересуется лейтенант и слышит, как на него шикают.

Ситуация была бы обычной, но… Брок видит в лунном освещении приоткрытый рот Дека, с его двинутым вверх уголком в скрываемой полуулыбке и блестящими во тьме клыками. Брок тоже улыбается. Безмятежно так. Хочется сказать: как раньше, — но разве он когда-то так улыбался? Как наивный дурак без мозгов.

Забавный чёрт. Не могу с него…

Лейтенант шмыгает носом, сгоняя с себя весь задор. Деккард качается с ноги на ногу и задевает плечом грудь Брока, чем самым возвращая только-только отлепившегося от стены вновь к ней. Где ж терпения им друг на друга взять?

— Я отвлекаю, встретимся в гараже, — Деккард командует тихо и, как всегда, чётко.

Рамлоу не успевает ни предъявить за взятие всё лишь в свои руки, ни за лишнюю отвагу. Рука, хотевшая зацепиться за рукав, хватает ветер. Исчез. Брок нервно трёт лицо.

«Слышь, чучело, что ищешь? Случаем не свои ли мозги?» — доносится провокация Деккарда. Выкручивающая шурупы гордости вместе с эмоциональной устойчивостью, коей не все-то и обладают.

Лейтенант выбегает и заворачивает в  другую сторону, увидев стоящего посреди второго коридора, вытекающего из этого. Шоу прям-таки в замешательстве: морщится, щурится и скалится, как на солнце.

— Ну и фасончик, — комментирует увиденное лысый и мигом уносит ноги, прячась за стеной, ведущий в комнату, от града пуль.

Он долго там не задерживается и выбегает, совсем пропадая из виду. За ним гонится паренёк в оранжевом пиджаке с подкладками в плечах и завышенной талией.

Еба-а-ать. И детей ночью пугают бабайкой? Пф.

Видимо, молоденький гангстер возомнил из себя модного гуру. Да, у мужчин бывает с возрастом такая стадия, причём не знаешь каком именно: кого-то накроет раньше, кого-то позже, кого-то обойдёт стороной. Думаю, дальнейшие комментарии нецензурны и излишни.

Рамлоу ускользает, оставшись незамеченным. Не зря проглядел кривые рисуночки, именно по ним запомнил путь к гаражу, в коем можно было очутиться из дома. Так элти и поступает. С порога ослепляет ярко-синий цвет спортивной тачки. Так вот из-за чего весь замес! Жаль света нет и не будет, лишнее привлечение внимания. Кулак ударяет по кнопке, и ворота отворяются. Рамлоу ждёт, озадаченно чешет затылок, топчется на месте.

Гараж. Гараж слишком чистый и незахламлённой для гаража. Позёрство богачей, не иначе. Тратишь деньги за спортивную— сука — машину (не гоночную, и на том спасибо) и ездишь на низкой скорости по городу, показывая свои набитые карманы.

Так… Не об этом.

Скорость растёт, теряя прежнюю умеренность. Минуты пролетают неощутимо, превращаясь в блядские секунды.

Бег, размеренное приземление жёсткой подошвы на паркет, следом  за ним отдышка и заносы. Хлёсткие удары из коридора, не принадлежащие Шоу стоны, столкновение с стенами. В гараж влетает отбитый на всю свою лысую голову Деккард, доставая из кармана найденные в заранее ключи, и размещается на водительском кресле. Он возится там, полностью отвлекаясь от происходящего вокруг. Брок спокойно продолжает своё ожидание, следя за входом и обеспечивая прикрытие. Мотор ревёт. Тачка трогается с места, чуть проехав вперёд, как вдруг замирает.

— Болван, тебе требуется отдельное приглашение? — кричит рвано, напоминая лай цепных собак. Чем подкреплено недовольство Шоу знает только он сам.

Брок невдуплённо моргает с немым вопросом, который улетучивается, дойдя до мозгов с опозданием, и встряхивается, отменяя ранее посланный сигнал повторить.

Вот те на. Сначала меня обзывает жмуриком, а теперь — «запрыгивай, малыш, ко мне в тачку».

— Езжай без меня, и начинай уже следить за языком, гномик, — огрызается, уязвлённо скуля, Рамлоу, возненавидящий их стычки. Он приближается к модной тачке и заглядывает в окно с спущенным стеклом. — Где ты додика потерял? Он нахуй ваще жив? — Замечательный вопрос. Где же модник? Не видно и не слышно.

Каким бы замечательным он не был, уши Дека на нём не фокусируются, пропустив как незначительный звук из сада.

—… В чём же прикол? — Шоу не знает чем себя занять, ведь от бешенства сводит скулы. Он с закрытым ртом касается языком верхних клыков, из-за чего морда вытягивается, пока прищур рыщет по хуёво оборудованному гаражу. Даже смотреть не хочет.

Брок не верит, как им хватает времени ругаться. Выдаёт красный свет на таймере только торопливая манера, в коей они грубят друг другу.

— Заброшен… — не успевает договорить лейтенант, как лысый спохватывается, понимая с полуслова и давит на газ.

Ух ты ж бля! Надеюсь, лысый глазастенький, ведь сделай он мне на зло, так ещё и не поняв ни черта… Я порву ему перепонки отвёрткой.

Мужчина в недолговременном одиночестве хлопает себя по карманам. Что за чёрт? Краем глаза он замечает пропавшего преследователя и выбегает прочь из гаража, садясь за руль пикапа. Подленько? А то. На это и весь расчёт. Поворачивает ключ, оставленный за ненадобностью в замке зажигания, заводя. Рука шныряет в карман и достаёт балаклаву, небрежно натягивая на макушку и пряча лицо под тонкой тканью. Пошло-поехало. Колёса крутятся, мчась по дороге, набирая разгон. Механизм запущен и не обратим. Педаль в пол, зелёные глаза строго вперёд. В кузов точно запрыгивают, судя по грохотанию. Как только сбоя не произошло? Там столько всякой шняги. Конструкция держит. Похвально.

Поворот в право на высокой скорости чуть ли не сбрасывает попутчика. Лейтенант проносится через все эти хорошенькие улицы неестественно быстро, пока те не заканчиваются. Поле родимое. По крыше стучат колени вновь ожившего неприятеля. Да-да, элти просто не может понять его медлительность, даже не давая скидку на вынужденность быть осторожным, чтобы не слететь при следующем вилянии.

Брок поднимает пустой взгляд к крыше в затянутом ожидании. Появление этого клоуна долгожданнее, чем любимого актёра в мега нудной картине. Умеет задать себе цену.

Торопись, блядина! Чё скребёшься-то?

И вот сквозь намеренно открытое окно влезает мужик, такой же наёмник, только в разы неопытнее и тупее. Лейтенант уворачивает башку от удара, пришедшегося по подголовнику.

Незнакомец теряется от лёгкости, с которой маскированный водила проделал это, наклонившись и прижавшись грудью к рулю, а потом также легко распрямив могучие плечи. Они оказываются в пустынном каменном здании, заросшим внутри травой. Заброшенный завод.

— Весело едем? Музыку? — издевательски журчит Брок. Сказанное расплывается в шуме ветра.

— Ты ещё кто? — изумляется осёл, собравшийся зайти, взять и уйти. Его планы усложнили раз в пять.

Вместо ответа его лоб бьётся о переднюю панель, волосы на загривке почти выдёргивают, выжав писк. Ебальник кровоточит. Это нос. Точно нос. Рамлоу крутит колёсико радио. Старина Хэтфилд. Аж кровь весело заплескалась. Острый локоть лейтенанта бьёт за малым в такт вступлению песни, предотвращая атаку и отправляя подышать к оконцу.

Воздух ударяет по лёгким, словно по барабану. Скорость туманит рассудок, и одновременно обостряет инстинкты. На кону секунды.

Руль пытаются отнять, из-за завязавшейся борьбы приходится толкать плечом прямо в шею, делая её всё невыносимее и невыносимее. Брок ни в чём не уверен, а если сейчас его задумка не прокатит? Да… Не охота думать в печальном русле. Брок, отвлекаясь на отчаяние, славливает пару раз по роже, но это только в плюс: выбивает из мыслей, окативших холодной волной и утягивающих в самую глубь. По губе течёт тёплая и вязкая жидкость, ткань прилипает к ней.

Угадайте что? Снова нос. Совпало так совпало.

— Сука… — прожжённо хмыкает Брок, не обижаясь и не радуюсь. Радоваться нечему, да и обижаться не на что. Глупо даже это объяснять.

Боковой приходится по челюсти резко. У Брока аж костяшки сводит, потому обхватывает рукой чужую башню под подбородком, придушивая. Никакое сопротивление не помогает выбраться из железного захвата, лишающего доступ к кислороду. Зелёные глаза приобретают яркий оттенок, когда замечают поравнявшуюся с ними ослепительно-синюю тачку. Деккард качает головой в укоризну, ловя взгляд. Мол, сказать не мог про счёты?

— Мне даже неприятно, Брок. Со мной кататься не хочешь, зато с другими дядями — пожалуйста… — Шоу со вздохом поднимает спокойный голос чисто ради хорошей слышимости и перебирает пальцами на руле, будто удерживая внутри негодование.

Чем оно вызвано до сих пор непонятно. Не всё крутится вокруг них. Рамлоу просто тает, что не состыкуется с образом убивающего парня в пикапе ниндзя. Да и хуй с ним. Газ выжат на всю. Дек держится рядом, сильно не утруждаясь. Столбы постоянно оказываются рядом в опасной близости. Однако за рулём не пальцем деланные водители.

— Ты уж не обижайся, красавчик… — кхэкает от усилия, которым отбрасывает врага снова к другому краю и отпускает руль, обезоружено показывая ладони. У оппонента нокаут. — Давай наверстаем? Это ж, блять, вовсе не сложно.

Руки впиваются в пластик, будто перед ними шанс продлить момент на грани дотошной жизни и ничего не обещающей смерти. Шоу согласно кивает и отводит подбородок в сторону, подразумевая скорее составить ему компанию. У Рамлоу загораются блёклые глаза, выражая слабую улыбку под балаклавой. Серый пикап поворачивается прямо в стену, почти пыхтя, как паровоз. Брок открывает дверь, цепляясь за крышу  и вставая на полусогнутых. Деккард подъезжает максимально близко, не царапая при том тачку и протягивая свободную руку, давая шанс зацепиться.

Да… Как бы не ёбнуться. Надеюсь, кто-то да скрестит за меня пальчики.

Рывок и прыжок. Джентельменски выставленная рука служит лишь кратковременным помощником, дёрнувшим на себя при первом соприкосновении ладоней. Рамлоу приземляется жёстко, но… Даже не болезненно и уж точно не смертельно. Его задница попадает точно на колени Деккарда, прокряхтевшего несколько непонятных ругательств. Брок елозит выше, чтобы не лежать. Хуже. Боже, становится хуже. Колени широко раздвинуты. Ещё бы!

Позади слышится ахуительный взрыв, разносящий камни и железяки с оглушающим шумом по всему периметру или сталкивающий их со стенами. Тепло ударной волной догоняет, еле ощущаясь, ведь ягуар уже покидает злосчастную заброшку.

— Рамлоу, это ты хоть? — лысый в шутку ставит под сомнение скрытую под маской личность. — Придушить бы тебя, ублюдка.

Мозолистая ладонь занимает своё место на шее, нащупывая сонную артерию. Подушечки невесомо давят и ослабляют хватку в безобидное демонстрации угрозы или же упущенных возможностей. Брок утомлённо фыркает, специально вновь двинув бёдрами, задевая пах. Дек шипит и сразу прекращает все глупости. Лейтенант лениво потягивается, хотя убрать руки за затылок, и неосознанно проворачивая это с чужим, бритым до приятного ощущения тонкой кожи при случайном соприкосновении.

Сука. Как же хорошо…

Лейтенант закрывает глаза, слушая биение сердца Деккарда, дорогу, ветер. Лучшая колыбельная в его жизни. Каждая мышца Шоу твердеет в напряжении, доходчиво показывая дискомфорт или недоверие. Пальцы отпускает шею, случайно звякнув жетоном на ней и вызвав холодом мурашки, и удерживает нормально руль. Он старается не провоцировать соприкосновения, несмотря на то, что его сильные руки по обе стороны от лейтенанта. Главное сохранять дистанцию или же её остатки.

—… Плохо спишь? Давай только не на мне, нашёл время и место, — Деккард не выпутывается из недообъятий, допуская эту вольность с хмурым видом.

— Ну-ну, ещё что? — элти ворчанием блокирует все другие возможные жалобы и краткие нотации.

—… Ничего. Расшибёмся, прям как твой друг, — наёмник шипит, корча непринуждённо-принуждённый ебальник.

— Боишься смерти, сладкий? — глупый вопрос, играющий больше на фронт пафоса нежели реальности, выступает в качестве насмешки.

Подтвердить страх, представ уязвимым смертным человеком, или же выставить себя бесстрашным?

Лысый хоть и поражает иной раз своими выходками по типу вламываться в здание Щ. И. Т.а, но закрываться в землю не спешит. Он же не остался подождать Кэпа или Зимнего. Зато любит провоцировать Рамлоу. Ему уже известно, что он его криптонит, на которого рука не понимается, чтоб отпиздить как следует? В противном случае, старину Брока недооценяют.

— Как смерть может бояться смерти? — выкручивается Дек, не успев взять в толк или же выйти на дорожку размышлений.

Его брови приподняты домиком в попытке лучше видеть на такой скорости дорогу.

Точно, Брок не признал свою смерть. Ему бы постыдиться.

Брок сипло хохочет и переворачивается на бок, кратковременно утыкаясь носом в шею и получая удар по анализатору стойким парфюмом, пшикнутым именно в это место. Аромат сохраняется в ноздрях, не давая себя забыть или променять на что-то ещё. Рамлоу морщится и перелезает на второе сидение, расположившись уже там по всем своим прихотям. Руки складываются на груди, пока сам лейтенант сонно рассматривает кожаные ботинки с тяжёлой подошвой.

Ой бля… Совсем запутался. И всё же нихуя я не верю в хорошие концовки. В моё мире их не существует. Здесь зябко и жестоко. Я не помню ни одного доброго финала. Они бывают только, если фильм обрывают посерёдке, не показав как кто-то из главных героев скорчился первым от болезни или старости, а второй остался одиноким стариком.

Деккард достаёт телефон из кармана куртки и набирает чей-то номер, прикладывая к уху тремя пальцами. Гудки вносят что-то новое в обстановку, оправдывают молчание. Они прекращаются. Брок уже смекает к этому времени, что звонок адресован сестрёнке.

«Что…»

— Хэти, передай от меня мистеру тупому ослу, что предательство не имеет оправданий, — британское озлобленное шуршание голоса, в шаге срыва на крик.

Сохраняемое спокойствие начинает пугать. Лейтенант тем временем щипает перегородку носа в расчёте не быть пронизанным болью и не обнаружить искривление. Неприятно, но на перелом не похоже. Сойдёт за ушибчик? Та сойдёт.

«Всё?» — без эмоций ждут конца разговора с другой стороны провода.

— А! — фальшиво восклицает наёмник, словно позабыл самое важное. — И пулю в придачу. До связи.

Шутливость покидает голос на прощании. Придётся искать другие варианты, вернее, других покупателей. Телефон возвращается в карман. Брок прикрывает глаза от охватившего желания тупо заснуть, его держит в сознании только шипрово-кожаный парфюм.

Вот увидишь, он пропадёт.

Рамлоу открывает веки, боясь заснуть, с резкостью, присущей жертвам ночных кошмаров. Его глаза непонятливо моргают, когда тачка уже оказывается загнанной в гараж. Авось было недалеко, на такой скорости мигом доберёшься куда надо… Брок подцепляет пальцами внутреннюю ручку, открывая не с первой попытки и просто ударяясь плечом, перед тем как справиться с дурацким препятствием и покинуть синий спортивный автомобиль. Зелёные безумные глаза ищут Шоу, пропавшего раньше всех ожиданий. Грудная клетка с тяжестью поднимается, застопорившись на вдохе. Отзываются исключительно металлические нотки собственной крови. В ноги падает сумка, по звуку первыми приходят на ум деньги, наполнявшие её. Там за четверых. Брок опускает под тяжестью дум башку и дует губы бантиком, уводя его задумчиво в сторону.

Деккард выпячивает ладонь с прямыми пальцами, наклонив с интересом голову в бок. Интерес в трещинах недр усталости и равнодушия. Лысый выглядит таким помотанным, будто сейчас же завалится спать. Так кажется, ведь правды никто не знает. Зрачки Рамлоу дрожат оббегая покрасневшие костяшки, сегодня на славу поработавшие по —на данный момент— покойнику.

Всё? Уже конец? Нихуёво… Но ожидаемо.

—… Правда что ли? — усмехается с хрипотцой лейтенант и отказывается от рукопожатия, скрещивая руки и становясь устойчивее за счёт отставленной шире ноги.

Шоу окрысивается, иначе не назовёшь: глазки превращаются в щёлочки, пряча тень чего-то, что не соответствует словам, на лбу образуются морщинки. Его раздражает намеренное игнорирование  жеста уважение. Ещё больше раздражает, что не дают на нём закончить.

— Могу просто рукой помахать. Поверь, переживу, — Шоу прячет руки в карманы, получив пером по гордости. — Ну, а ты чего хотел? Так ничего и не понял, лейтенант?

Вот она — болезнь, разъедающая кости. Швы расходятся, кровь плещет из открытой раны.

Что ж Брок вечно ничего не понимает? Смех и только.

— Мне нужно подпрыгнуть, удариться пятками от счастья и поцеловать тебя? — бриташка перечисляет, знатно преувеличивая. Специально сводит всё к бреду, мешая его с типичными сценами из романтических фильмов.

Шоу чудно бегает глазами по своему гаражу, клёвому ягуару и всему-всему. И только потому что не различает эмоций на лице под маской. Только жестокие и пустые глаза. Обычно в эти игры играет Брок. Они меняются местами, иронично. Рамлоу шустро задирает край ткани и подтягивает её на лоб, наклоняясь вперёд в намёке делать и приподнимая в глумлении брови. Лейтенант сдирает с себя нечитаемость чуть ли не с кожей, обнажая спрятанные за тёмной тканью еле живые эмоции, позволяя читать себя, как открытую, однако ахуенно сложную книгу. Шоу мешкает, пробежав карими глазами по губам в сантиметрах от него и топя их в лишённой всего человеческого зелени. Кто перед ним, блядь, такой?

— Ты правда хочешь, чтобы я трахнул твой рот? Тебя уже жизнь столько раз отымела, что я тебя попросту добью, — Дек меняет тактику, прекращая шутить и рубя ебучей правдой.

Темы, которые раньше не поднимались, просто добивают. Не говорят — значит не знают. Опрометчиво было так предполагать.

Что за…? Слов нет.

Кулаки ноют, пальцы дёргаются в нетерпении нанести вред, равный по доставленной боли. Компромисс. Рамлоу хватает его за куртку с такой яростью, с коей раньше шугал подчинённых. Ему просто суждено было стать лейтенантом, командовать и выполнять команды. Судьба подкосила, ничего не скажешь, но служба уже в характере. Дек не вырывается, хоть и способен. Быть может, жаждет драки. Не как обычно полной жалости и сопливых чувств, а серьёзного рубилова.

— Сделай милость в кои-то веки: забудь меня и дай мне забыть тебя, — лейтенант пугающе стрекочет, тяня за одежду на себя и отталкивая. Раньше бы на толчок не нашлось сил, сейчас… Сейчас всё иначе.

Он поднимает спортивную сумку с пола, стирая друг о друга зубы в пыль. Будь воля, не брал бы деньги, но команда точно не поймёт. Элти отвечает за этих чудиков.

Брок уходит. Уходит, не обращая внимание на британское злое шипение вслед и преследующие шаги. Брок соскрёб себя —давно пора— и не стал терпеть. После всего пережитого тупо нету сил.

Шоу можно понять, честно, можно, но зачем копаться в его мозгах? Только усугублять.

— Давай, лейтенант, давай… Я совсем тебя не понимаю, — кое-как сдерживает внутри комочек злости, говоря лишь мелочи и не более. Уголки губ криво подтягиваются вверх в еле заметной нервной улыбочке.

Уже открыв дверь и выйдя за порог, Рамлоу всё же оборачивается, перехватив крепче ручку двери. Смешанные чувства, связанные в один тугой узел, изнемогают и запутывают, ударяя по больным вискам и награждая головной болью. Деккард не выглядит так, словно злился или проявлял хоть какую-то экспрессию секунду назад. Их обмен взглядов ударяет вспышкой по ним же, невозможно не разрывать его, однако мужчины претендуют на степень по мазохизму.

— Я тебя не побеспокою, Брок, — имя рвёт фразу, как лист. Сухо и с скрежетом. Именно оно звучит грубо, выделяясь из всех остальных слов.

— Уж постарайся.

Знал бы ты, как мне не охота, как тяжело… Иначе, правда, никак. На душе пакостно, тьфу  ты. 

Качает головой в сторону Рамлоу без особой веры. Деку ничего не стоит забыть его, как ненормального незнакомца. Их встречу не поздно переиначить: она не грезила надежду, это месса. Шоу с спокойной душой может оставить лейтенанта в руинах здания Щ. И. Т.а. Но оставит ли?

Бритоголовый салютует от виска, задерживает выпрямленные два пальца в воздухе ещё секунды три перед тем, как убрать в карман. Брок хлопает дверью прямо у него перед носом.

Они вроде бы приняли решение, приложив силы с этого момента его придерживаться, у жизни же всегда на них другие злоебучие планы.