3. Увертюра
- Пикнешь, и мой кулак рефлекторно заедет тебе в челюсть.
Стискиваю зубы - едва ли Лу шутит.
Она приготовила какую-то адову серовато-белую смесь, густо выложила её на широкую полосу ткани - разорвала рубаху, приговаривая, в каких местах она видела меня, мою ногу и Мерзкого, который меня оставил на её голову - и теперь собирается этим замуровать мою опухшую лодыжку. К слову, вид у лодыжки жуткий.
Вряд ли бы теперь Тим остался при мнении, что у меня самые красивые ноги в мире.
Но мне нравится. Глядя на грубые стежки, на синеватые рубцы, я чувствую себя... не тепличной. Хотя шрамы не делают из меня бойца, но теперь пытку Плешивого я бы выдержала с большим достоинством.
- И не вздумай дёрнуться.
Грубый голос Лукреции выдёргивает меня из воспоминаний.
Я не шелохнулась и не издала ни звука. Нога обёрнута в смесь и перевязана остатками рубашки Лу. Сама же она вышла, утирая руки полотенцем и ругаясь в таких выражениях, которые я не слышала даже от Колюч.
Прочистив горло, обращаюсь к Лукреции, когда она появляется в комнате, чтобы взять что-то из шкафа.
- Я бы хотела... помыться.
Она поворачивается лицом ко мне, и я сглатываю ком. Высверлив во мне дыр на целый дуршлаг, она, почти не разжимая губ, произносит:
- Сейчас наполню тебе джакузю.
- Правда? У вас тут есть?... - замолкаю, осознавая нелепость того, что сказала. - Мне хватило бы и умывальника.
Лу покидает комнату молча, но её глаза говорят яснее-ясного: она ненавидит меня и моё присутствие в своём жилище. Мерзкий Мерзкий! Ушёл, ничего не объяснив! Его чертова формула: «чем меньше я знаю, тем меньше от меня вреда», уже в печёнках. Я всего лишь досада на пути его планов. Обуза, которую он скинул на плечи Лукреции. Тим вытащил ищейку с условием, что он за мной присмотрит - мелкая приписка в пользовательском соглашении, не поставив галочку на котором невозможно щелкнуть «Далее».
Упираюсь в кровать ладонями и опускаю на пол здоровую ногу.
- Только двинься! Я твою.... (мои уши скоро начнут сами себя прикрывать, чтобы не слышать её изысканной брани). - Тыквоголовая мегаполисчанка! Гипс ещё не засох. А потом - вот, - Лу ставит у стены сделанную из раздвоенной ветви опору-костыль. Два конца, уходящие в стороны, туго стянуты перекладиной, которая обвита чём-то чёрным. - Ванна в шаге от кухни. Кстати, если я готовлю, это ещё не значит, что убирать за тобой тоже буду я.
Дожидаюсь, пока Лукреция не скроется в холле, и трогаю сомнительный гипс. Палец проваливается. Через пару минут повторяю - тот же результат. И снова. И снова. И опять. Когда синяя в клетку ткань наконец перестаёт быть влажной, а под ней твёрдо держит форму серая субстанция, я поднимаюсь.
Каждое движение отдаёт болью. Опираюсь на костыль, и только приняв вертикальное положение, понимаю, насколько я ослабла. Руки дрожат, голова кружится. Бросаю взгляд на кровать - нет, найду силы, мне нужно добраться до ванной.
Толкаю дверь - и попадаю в крошечную комнату, в которую ни одно джакузи в мире не поместилось бы. Голубоватая плитка на стене почти вся со сколами и белым налетом, над пожелтевшей раковиной зеркало с отбитым углом - а в нём...
Краснорукавый видел меня такой! Круги под глазами, бледные губы, желтоватая кожа... Мои волосы! Кристи не выглядела бы так, даже если бы ей переломали все конечности по три раза.
Поворачиваю кран, и ледяная вода обжигает пальцы. Набираю её в ладонь и ополаскиваю лицо. Шею. Плечи. Расчёсываю волосы пальцами и стягиваю их в высокий хвост. Теперь я не похожа на чудище, но тем не менее до красавицы мне как до отшельников пешком. Неудивительно, что Мерзкий дал дёру.
На ужин мы едим то же, что и на обед: окрошку. Цветные ингредиенты, плавающие в тарелке, безвкусные, будто жуёшь резину. Когда я упоминаю об этом, Лу огрызается, что в их супермаркетах других не продают.
- В твоих теплицах только травы. Почему ты не выращиваешь овощи?
- Если вдруг заявится проверка, к травам они не смогут придраться. А овощи - запрещены. Нужно иметь лицензию.
- А если попробовать получить...
- А если попробовать снять твои розовые очки и посмотреть на мир не как на клубничную зефирку, то ты бы поняла, что при обращении тебе через пару недель пришлют ответ о том, что лицензий ограниченное количество на город, и на твой уже выдан максимум. А на деле их получил смотрящий на себя и на каждого из своих домочадцев. Включая канарейку.
Я больше не задаю вопросов.
Целыми днями я лежу, думая о... О всяком. О чём только я не думаю. Мои мысли не вертятся вокруг синеглазого увертюры. Не знаю, что значит слово увертюра, но я бы точно добавила ещё одно значение в словари: тот, кто вечно уворачивается. От ответов. От объяснений. От меня...
Когда наступает ночь, я силюсь не засыпать как можно дольше. Едва закрываю глаза, снова вижу детские тела, сброшенные в кучу в общей могиле. Если мне опять приснится что-то похожее, я... Да и Лу вряд ли захочет в ответ на мои крики подержать меня за руку, скорее, она эту руку прострелит.
Поэтому я держусь из последних сил, а когда вырубаюсь под утро - сон крепкий, без сновидений.
На кухне Лукреции, на небольшом холодильнике, который меньше тех, что хранят продукты в домах ситизенов раз в пять, стоит древний агрегат, который Лу называет "радио". Некогда белый и пожелтевший от времени или же выцветший коричневый прибор сперва пищит, пройдясь по нервам, когда Лу включает его, и транслирует звуковую дорожку того, что видят на экранах все ситизены и дефектные в государстве. Общедоступный бесплатный новостной канал. Рекордное средоточие лжи.
На третий день моего пребывания в этом неуютном месте за завтраком с его не расположенной ко мне хозяйкой эта прямоугольная коробка выдаёт:
"Напоминаем, что взятый под стражу Тим Мартен, обвиняемый в пособничестве Элиссе Винди и её сообщнику Тренту Ривенду, всё ещё находится в заключении до вынесения приговора. Тим Мартен помог двум дефектным совершить побег. Обвиняемая сторона отрицает свой преступный умысел. Ведётся расследование обстоятельств дела".
Прихожу в себя, когда оказываюсь в конце двора, у самого забора. Вдох.
Выдох.
Дыши.
Дыши.
Дыши, ты ведь ещё не всем любимым людям навредила. Дыши, Элисса, твоя миссия по порче жизни близким ещё не окончена.
Вдох.
Выдох.
Если я не запуталась в подсчётах, то прошло уже восемь дней.
Я не отхожу от радио. О Тиме больше не говорят. О нас тоже. Смаковать свои неудачи не в их правилах.
Иногда к Лу приходят клиенты. Приносят ей продукты в обмен на её травяные сборы. Многим она отказывает. К некоторым даже не выходит. С ужасом признаюсь себе, что Лукреция мне нравится. Я бы предпочла её любой другой женщине, даже заботливой румянощекой Веледаре. Она не задаёт вопросов. Ни о Мартене. Ни о Ривенде. Она практически ничего не говорит. И не гонит меня прочь, когда я сажусь на заднем дворе и смотрю, как она ухаживает за своими растениями. Я думаю об Ирме и её теплице. О том, что эти две женщины - полные противоположности. А увидев на пороге Кеви, Лу бы точно отстрелила ему что-нибудь.
На девятый день радио вещает:
"Дело Мартена закрыто. Защита обвиняемого доказала, что юноша был обманут и подставлен бывшей возлюбленной. Элисса Винди, пользуясь своим влиянием, внушила Тиму Мартену, едва ступившему на стезю праведности и службы благу государства, что хочет проститься с заключённым Трентом Ривендом. Заговорщики напали на юношу и сбежали. Все обвинения с Мартена сняты. Поиски сбежавших дефектных продолжаются. Количество волонтёров растёт. Организация ЮнПаты отметила невиданный прирост добровольцев".
- Как будто у кого-то по фамилии Мартен могли быть проблемы с властями, - фыркает Лу и покидает кухню. А с моей души скатывается один камень. Но теперь грузно наваливается другой.
Проходит ещё восемь дней. Почти каждый из них я провожу, прилипнув к окну. Мне нужно знать, что с Ривендом всё в порядке. Радио Лукреции практически весь день включено - хоть она и не подаёт виду, но явно беспокоится о нём не меньше моего. Пока нам остаётся только радоваться отсутствию упоминания его имени в новостях.
Лу сделала мне перевязку. Обработала рану какой-то смесью. И снова загипсовала. Я уже не чувствую боли, когда пытаюсь встать на ногу. Но все ещё пользуюсь костылем.
Проходит ещё четыре дня. Теперь Лу разрешает мне готовить. Ну как разрешает... перед выходом из дома орёт, что в холодильнике есть продукты, и мне следует потащить свою ленивую заднюю часть тела на кухню и сварганить нам обед.
Мы в бегах уже три недели. Могу представить ярость правительства. И боюсь представить, чем эта ярость оборачивается для тех, кто нам дорог... Вернее, мне. Ему не дорог никто. Никаких привязанностей. Никого, кто ему важен.
Лу снова куда-то ушла, и я исследую задний двор. Те его части, куда обычно не совала своего носа. Когда я пытаюсь взглянуть через расщелины в заборе на то, что он скрывает, я слышу тихое пение.
Оступаюсь и задеваю ногой доски, сваленные в кучу. И тут же в щели появляется глаз. Хлопает ресницами, но остаётся на месте.
- Привет, - говорю я.
- Ты не она, - глубокомысленно изрекает обладательница глаза.
- Похоже на то, - подтверждаю я. - Ты очень красиво пела.
- Бабушка научила.
- Здорово.
- Если сделаешь шесть шагов налево, найдёшь отваливаюшуюся жердочку.
Иду туда, куда она указала, и отодвигаю прогнившую доску. Передо мной девочка лет десяти, худая, с большими серовато-голубыми глазами и двумя косичками, аккуратно лежащими на плечах.
- Я Дана.
Называюсь в ответ Элиссой.
Спохватываюсь - не совершила ли я глупость, но чувствую, что могу довериться певунье.
- Ты первая, с кем я познакомилась, - говорит Дана. И тут же добавляет воодушевленно: - Что с твоей ногой?
- Я угодила в капкан.
- И кровь была?
- Целое море кровищи.
Восторг на её лице внезапно сменяется тревогой.
- Мне пора. Придёшь ещё?
- Приду, - обещаю я, и Дана исчезает. Устанавливаю на место сдвинутую в сторону дощечку и возвращаюсь в дом.
Я не видела детей в тех дефектных областях, куда мы летали. И на прямом включении с президентом говорили, что детей у отмеченных штампом забирают в приюты. Это легко устроить - при желании даже меня могли бы изъять, потому что нормы содержания лиц младше восемнадцати лет по ювенальным правилам такие, что придраться можно к любому. Было бы намерение, нарушение изыщется.
Дана сказала, что я первая, с кем она познакомилась. Она имела в виду - вообще первая? Выходит, её скрывают?
Когда Лу возвращается, я заставляю себя подавить порывы любопытства и не задаю никаких вопросов о её соседях.
Проходит ещё пара дней.
Лу снова куда-то отлучилась. Я отковыриваю куски гипса, оставшиеся на ноге. Наконец я хожу без груза в четыре килограмма - Лукреция проверила кость окуляром и дала добро на избавление от уродливой субстанции. Шрам на лодыжке знатный. Места, где были швы, все ещё отчетливо видны, и в темноте можно принять это безобразие за огромное насекомое с множеством лап. Представляю, что сказала бы мама. Потащила бы меня к доктору Софи и Эмби, Бьюткэрлесу или как там его.
Слышу звук отворяющейся двери и замираю. Легкая дрожь охватывает меня. Шаги приближаются, и... это не тяжёлая поступь Лу, в которой - в каждом шаге - ощущается ненависть к земле, по которой она ходит, разочарование во всем мире и презрение к каждому живущему с ней на одной планете.
В проёме появляется силуэт... Сползаю с кровати на пол, моргаю пару раз - и несусь к нему. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, бросаюсь ему на шею. Уткнувшись в ямку между ключиц, вдыхаю его запах - свежий запах свободы и... неповиновения.
Его руки ложатся на мою спину и прижимают тесней к себе. Чувствую тепло его тела сквозь тонкую ткань футболки.
Низ живота затягивается в узлы.
- С днём рождения, Бинди.
Шёпот щекочет ухо. Мой мир сужается до пределов его объятий. Кажется, если бы я родилась на день позже, я бы не выжила.
В ожидании я готовила вопросы, которые задам по его возвращению. Но теперь, в радиусе его сердца, уже неважно, нарочно ли он заставил нас имитировать тусовки в той лаборатории, с какой целью подослал Дона к Эмби, почему он не выдал Тима и так упорно хотел, чтобы я его возненавидела? Всё это не вяжется с крепкими руками, сжимающими меня сейчас, и со стуком его сердца под моей ладонью - оно, вторя моему, стучит втрое быстрей обычного.
Стоит разорвать контакт - всего полдвижения в сторону - и я снова окажусь в области его недомолвок и грубости. От жара его рук до холода его взгляда - миллиметры.
- Вижу, твоя нога уже лучше.
- Можешь даже пригласить меня на танцы.
Он хмыкает. Я всё ещё стиснута в его объятиях, мой нос все ещё в ложбинке между его ключиц.
- Публика была бы рада нашему появлению.
Теперь хмыкаю я.
- Покажи рану.
Разочарованно вздохнув, отстраняюсь и отхожу обратно к кровати, сажусь и выставляю ногу вперёд.
Ищейка пристраивается рядом, приподнимает меня за талию, разворачивая к себе лицом, и теперь мои ноги лежат поперёк его коленей.
Каждая клетка моего тела пульсирует.
Его пальцы касаются свежего шрама.
Затем перемещаются к предплечью.
- Только не надо говорить, что это по твоей вине, - предупреждаю я.
- Но это так.
- Самомнение размером с земной шар, - пытаюсь звучать ровно, хотя его прикосновения к моей коже вызвали полчища мурашек, и сердце теперь точно выскочит наружу и шлёпнется на пол у наших ног.
- Ты меня недооцениваешь.
Встречаюсь с ним взглядом. Недооценить его сложно.
Непостижимая глубина синих глаз по обыкновению затягивает. Смотрю на его губы и перестаю дышать. Я... хочу всего один подарок на свой день рождения.
Мерзкий встаёт, и я готова заскулить от досады.
Он проходит в холл и возвращается оттуда с пластиковым кейсом. Кладёт его на пол, раскрывает, достаёт пару контейнеров и ящик с бутылками.
- Эм... вечеринка на полсотни гостей не по этому адресу.
Мерзкий усмехается.
- Я знаю, что ты асоциальна. Это для Лу.
Я не асоциальна! Я уже завела себе тут подругу. Ну, почти. Дана же может считаться подругой?
- А это тебе.
Снова садится рядом и ставит передо мной яркие контейнеры, внутри - о, хвала всем добрым силам, если они существуют - сферы! Самые что ни на есть настоящие сферы!
- Я навёл справки. С твоим отцом всё хорошо. Прогнозы насчёт морской болезни оказались ошибочными. Он чувствует себя прекрасно - насколько позволяет его положение. И, Бинди, я уверен, что он гордится тобой.
Смаргиваю набежавшие на глаза слёзы.
Внутри растекается тепло, я бы хотела, чтобы краснорукавый мог это почувствовать, потому что словами я не смогу ему передать. Он думает, что виноват передо мной. Чушь! Всё наоборот. Я обязана ему.
Мне всё ещё неведомы его истинные мотивы, мне все ещё непонятно, что скрывает глубокая синь его взгляда, но если бы он не пошёл за мной - неважно, преследуя какие цели - я бы никогда не ожила. Я бы никогда не научилась дышать. Моя грудь полна живительной решимости только благодаря ему.
Вдохнув побольше воздуха, пробую облечь мысли в слова:
- Трент, я...
Тяжелые шаги в холле возвещают о возвращении Лу.
Стоя на пороге, хозяйка дома окидывает меня взглядом, полным неодобрения. Должно быть, я жалко выгляжу. Забралась на её кровать с ногами. Руки, сцепленные в замок, зажаты между коленей. И таращусь на Мерзкого с видом поцелуй-меня-или-я-умру. Браво, Элисса, совершеннолетие не прибавило тебе ума.
- Поди должок свой притарабанил, - Лу криво улыбается, косится на ящик с алкоголем и тут же сникает: - Розовый вермут?
- Всё, что смог достать.
- Мне теперь только юбенции с воланами не хватает, - сжав губы в тонкую линию, она всё же цепляет на ходу одну бутыль и идёт на кухню.
Когда Лукреция скрывается за дверью, Ищейка оборачивается ко мне.
- Ты что-то хотела сказать.
Тереблю подол майки, будто она может наделить меня решимостью. Сглатываю образовавшийся в горле ком.
- Ну же.
Он придвигается ближе. Зажмуриваю веки, поглубже вздохнув. Открываю глаза и замечаю свежий шрам над его бровью: полоса в пару сантиметров, ещё розовая.
- Как это произошло? - касаюсь ранки пальцами, в груди распускается щемящее чувство.
Он откидывает голову назад и смеётся.
Замираю в недоумении, а его пальцы обхватывают моё запястье. Он отводит мою руку от своего лица.
- Тебя беспокоит эта царапинка? Бинди, ты ненормальная, - Мерзкий продолжает смеяться.
Мне хочется собрать его смех в одну из склянок Лу, спрятать под подушку и держать там вместо обезболивающего.
- Меня беспокоят обстоятельства, при которых ты эту «царапинку» получил.
- С каких пор я подотчётен тебе? - он щурится, губы трогает ухмылка.
- Увертюра! - шиплю я.
- При чем здесь музыкальное вступление? - его брови ползут вверх, и мне хочется уйти с головой под одеяло.
Мерзкий бросает взгляд на цифровой браслет на запястье и поспешно встаёт:
- Мне пора.
- Ты хотел сказать: нам? Моя нога здорова.
- Нет, я хотел сказать именно то, что сказал. Мне ещё нужно решить кое-какие дела. Я вернусь за тобой, как только...
- Чёрта с два! Она не выносит меня! Она бы вынесла меня в мешке из-под мусора, если бы могла... И если я тут задержусь, уверена, не преминёт это сделать! Почему ты не можешь вытерпеть мое присутствие?
- Здесь ты будешь в безопасности.
- Да не нужна мне твоя безопасность!
- А вот мне твоя - нужна.
- Тре-э-э-э-энт! - раздаётся протяжный вопль из кухни.
Он встаёт и уходит на зов Лукреции.
Я встаю и хожу взад-вперёд по комнате.
Что ж, раз Ищейка считает, что я здесь в безопасности, придётся разуверить его в этом.