Ангел мести

У палаты интенсивной терапии, где в настоящее время находился бандит, иначе его никак не назвать, стояла охрана. Ранее эти парни в отделении мне не попадались на глаза, видимо, меняются ежедневно.

Когда я подошла к палате, эти двое преградили дорогу, у них было оружие, которое они мне явно демонстрировали специально.

«Нашли, кого пугать, рисовщики», — про себя усмехнулась я.

На мой вопросительный взгляд один произнес:

— Посторонним вход воспрещен. Только врач может туда пройти. Девочка, вали отсюда, иди, ставь клизмы больным.

«Странно, — подумала я, — у меня ведь бейджик, или с высоты своего роста не видят ни черта?»

Ответ он ждал недолго. Я показала, чтоб он чуть наклонился ко мне:

— Послушай, урод, я — его лечащий врач и, если не попаду в палату к твоему дружку, он скончается, тебя это устраивает? А к себе на клизму я тебя жду через час. Не опаздывай, будет незабываемо.

Охранник хотел мне что-то ответить, уже открыл рот, глядя сначала на меня, а потом куда-то за мою спину, откуда послышался голос:

— Пропустите, это врач. К тому же она может вас убить, если в ее руках окажется скальпель.

— Умница. Ваше путешествие, сударь, не прошло даром. За урок ставлю отлично, — понимая, от кого исходят эти слова, не оборачиваясь, громко сказала и вошла в палату.

Бандит лежал с закрытыми глазами, его веки слегка подрагивали. Он пока еще не пришел в сознание, но показатели жизнедеятельности улучшались, угрозы не было.

Когда я подошла к нему, чтобы отрегулировать капельницу, пациент неожиданно взял меня за руку. Я посмотрела в лицо этому человеку, он приоткрыл глаза, его взгляд был еще мутным, расфокусированным. Моя теплая ладошка потерялась в его прохладной ручище. Ей-богу, какие они все в этой преступной группировке огромные, как шифоньеры.

Так мы стояли несколько минут, и за нами все это время через стекло пристально наблюдал тот громила, которого я «послала», видимо, пострадавший был очень важен.

Через некоторое время пациент погрузился в сон и отпустил мою руку. В палату я вызвала дежурную медсестру, откорректировала схему лечения и вышла.

Видя вопрос в глазах громилы, подошла к нему и сообщила, что пациент пришел в сознание, но еще слаб, состояние в пределах нормы, повернулась и ушла.

Ночью, сидя в кабинете, в кресле, подогнув ноги под себя, наслаждаясь тем, что нет операций, я пила чай с лимоном из любимого термоса.

Мне позвонила медсестра из палаты, где был Лемаркус, и сказала, что он сильно капризничает и стонет. Быстрым шагом я прошла по коридору к палате малыша, не заметив даже охрану, стоящую на этаже.

Зайдя в помещение, отпустила отдохнуть медсестру и начала разговаривать с Лемаркусом, который сразу притих, потянул ко мне свои ручки.

Поскольку капельницы у него сейчас не было, взяла его на руки, стала поглаживать по спинке и тихонько шептать ласковые слова. Ребенок начал успокаиваться, благо мои подозрения о его шумах в сердце Мартин не подтвердил.

Неожиданно Лемаркус улыбнулся и своей ручкой сорвал с меня медицинскую шапочку, от чего мои волосы распустились и окутали нас двоих. Такого восторга в глазах даже взрослых мужчин никогда не видела.

— Ах ты мелкий шалунишка, — с улыбкой сказала, поцеловав его в макушку, а мальчик прикрыл глазки.

«Блин, так делал Джим», — от этой мысли сердце сжалось.

Я некоторое время носила Лемаркуса на своих руках по палате, тихо-тихо напевая русскую песню, а ребенок внимательно слушал и смотрел черными глазками, похожими на угольки, в ласковые зеленые глаза. Когда медсестра Амелия, дежурившая сегодня, немного отдохнув, вернулась, прослезилась от трогательной картины, которую увидела: маленький афроамериканец на руках беленькой девушки с золотыми волосами, при этом малыш крепко держался ручкой за палец доктора и спал, уткнувшись носиком в ее шею, а она ему что-то шептала на ушко.

Уложив в кровать спящего Лемаркуса, я вышла из его палаты, оставив ребенка под контролем Амелии, и направилась в ординаторскую.

Меня не покидало чувство тревоги, которое исходило от палаты бандита, уж простит меня читатель за такое определение. Собралась и быстрым шагом направилась туда.

К моему удивлению, охранники около палаты спали (как оказалось, им «помогли» уснуть). Как-то это подозрительно. Я рывком открыла дверь и передо мной предстала такая картина: мужчина в медицинском халате и маске со шприцем в руках уже приблизился к капельнице пациента, намереваясь ввести в нее что-то.

Я была уверена, что этот человек здесь не случайно, он не из наших и с явным намерением убить. Как кошка метнулась к незваному гостю, выбила из его руки шприц, он же оказался сильным и достаточно проворным, да еще и с ножом в руках. Мужчина шел на меня, глядя в глаза своими нездорового размера зрачками, сразу возникла мысль, что это результат приема запрещенных веществ.

И тут он делает выпад, я уклоняюсь от удара ножом, сбиваю его с ног, оружие выпадает из рук преступника, и наша борьба продолжается на полу.

Меня всегда на тренировках выручала гибкость, вот и сейчас, извернувшись под нападавшим, применила к нему прием, которому в свое время научили ребята в клубе, и отработанный неоднократно в жизни. Заломив руки парня за спиной, применила удушение и на время вырубила незваного гостя.

В тот момент, когда на шум сбежалась охрана больницы, и появился встревоженный, разъяренный громила, я восседала на лежащем без сознания мужчине и связывала ему руки полотенцем.

Громила хотел войти, но я ему этого не позволила, все-таки это палата интенсивной терапии, а не проходной двор. Пациент (он же «бандит») мирно спал под воздействием снотворного, которое было ему назначено, и всего представления, участником которого он чуть было не стал, не имел возможности видеть. Полиция приехала быстро и забрала уже пришедшего в себя преступника.

Когда вышла из палаты, ко мне подошел тот, кого я чаще всего называю «громила» и сказал:

— Спасибо. Вы снова спасли его жизнь.

— Это мой долг.

— А Вы отчаянная и дерзкая, хотя на первый взгляд Ангел.

— Ну да, Ангел. Только для некоторых Ангел, несущий смерть, — холодно парировала и ушла, продолжать этот пустой разговор не хотелось, как и вообще общаться с бандитами.

Забежав утром к моему подопечному, убедившись, что все хорошо, и малыш начал сам кушать, распорядилась по поводу его дальнейшего лечения и сказала медсестре позвонить родителям мальчика, сообщить, что он будет переведен в другую палату, они могут его навещать.

Что касается бандита, то он тоже начал приходить в себя, восстанавливаться. Охрану ему усилили, со мной они не пререкались, неудобств своим присутствием не доставляли.

***

Припарковавшись около дома, оставила байк, закинула на плечо рюкзак и пошла в квартиру. Надо было что-то приготовить, сходить по магазинам и поехать в полицию дать показания. Все так и сделала и вечером помчалась на тренировку, после которой с приятным чувством усталости в каждой мышце, сев на мотоцикл, отправилась к Тихому океану.

Сидя на песке, мысленно вернулась на 10 лет назад, когда еще был жив Джим...

— Джим, любимый, как мне тебя не хватает! Столько лет прошло, но я до сих пор помню каждый наш совместный день и безумно скучаю. Если бы можно было вернуться в прошлое и изменить его...

С Джимом Паркером мы познакомились почти сразу, когда бабушка с дедушкой вместе со мной переехали в Лос-Анджелес, мне было 5 лет.

Его семья проживала недалеко от нас. Джим старше меня на три года, и как только мы познакомились, стал мне как брат: заботился, опекал, как это мог делать восьмилетний ребенок, угощал вкусняшками и даже пытался воспитывать, если я шкодила или была неосторожна и падала, разбивая коленки и локти, но при этом прощал любые мои шалости. Еще мы посещали одну школу. Наши родители приветствовали такую дружбу. Джим часто бывал у нас дома, а я у него. Мне нравилось, что у друга два брата и сестра, в их семье всегда было весело, а его родители считали меня своей дочерью, и при этом всех умиляло, что я беленькая, с русо-пепельными с рыжинкой волосами, а он, как истинный афроамериканец, черненький, с такими же черными, как ночь, глазами.

Мой папа частенько оказывал помощь семье Паркеров, делая это искренне, от всего сердца. Он вообще был добрым и светлым человеком. Отец Джима — мистер Аксель — инженер, казалось, что любая техника, если он к ней прикоснется, начнет работать. Мама — миссис Амади работала в школе учителем, а моя мама преподавала в университете. Вот так мы и росли, а наши семьи дружили.

С Джимом мы были неразлучны. И не дай Бог кому-то посмотреть косо в мою сторону или сказать что-то обидное! Вообще-то с ним я чувствовала себя защищенной, спокойной и знала, что Джим всегда будет за меня горой.

Он активно занимался спортом: по утрам бегал, увлекался боксом, единоборствами. Кстати, моя любовь к мотоциклам — его заслуга.

Я же к спорту относилась от слова «никак», если честно. Увлекалась химией, любила биологию, много читала, и мне легко давалось изучение иностранных языков. А еще я рисовала.

С самого детства, когда я погружалась в рисование, Джим садился рядом и как завороженный смотрел на меня. Его это успокаивало.

Мы оба любили Тихий океан, часами могли сидеть на берегу, болтать, делать уроки, дурачиться и мечтать, как-то дополняли друг друга и никогда не уставали от нашего общения. С детства я была пухленькой девочкой, что вызывало умиление Джима, который меня называл сладкой Зефиркой. Мне это нравилось.

Все попытки приобщить меня к спорту у Джима заканчивались неудачей, моим жалобным взглядом в его глаза. И он сдавался. Единственное, Джима сильно удивило мое неожиданное желание, которое я ему озвучила, когда мне было 16 лет, и которому не могла дать разумного объяснения, научиться стрелять и метать ножи. И он меня вместе с тренерами активно этому обучал, и скажу без ложной скромности, у меня это стало получаться просто великолепно, как у киллера и наемника в одном лице.

Еще Джим увлекался, как многие афроамериканцы, баскетболом. Я старалась бывать на его тренировках, а уж на соревнованиях и подавно, даже иногда пропуская занятия, что негативно не отражалось на оценках, так как я была отличницей, экстерном закончила школу и бакалавриат с уклоном на химию и биологию и в 17 лет стала студенткой медицинского университета.

Несмотря на нашу колоссальную разницу в росте, а Джим был 1 м.95 см., я со своим «метр с мотоциклетным шлемом», как любил шутить папа Джима, громче всех болела за своего друга, сидя на трибунах. А в конце, после матча, со всей дури бежала к Джиму с криками, что он лучший, он мой герой, и висла на его шее.

Как оказалось, нашей бескорыстной и чистой дружбе некоторые завидовали, это со временем стало очевидно, и меня сильно напрягало. Но Джим всегда говорил, что ни один человек, ни одна сила в мире нас не разлучит.

Когда он стал принимать участие в смешанных боях, я хоть и не приветствовала это, волнуясь за Джима, всегда была на его выступлениях, поддерживала и как будущий врач, уже имея медицинские навыки, оказывала ему и его друзьям помощь.

Никто не верил, что мы просто друзья. Сейчас уже и я понимаю, что на тот момент наша дружба переросла в иное, пока незнакомое чувство — во влюбленность, а потом в чистую и трепетную любовь. Говорят, всегда трудно хорошим друзьям уловить эту невидимую грань. Джим ее почувствовал первым, но боялся меня потерять, поэтому ждал, когда я сама все осознаю, прочувствую. За это я ему очень благодарна. Он все эти годы трепетно относился к каждому нашему дню, окружая меня невероятным теплом и заботой, показывая мир с самой лучшей его стороны, со стороны любви и надежды. С ним я была счастлива.

И вот как-то в конце осени, в день моего 18-летия, Джим свою победу на ринге посвятил мне, он всегда это делал, но в тот день это было особенно приятно.

Его противником оказался парень из какой-то преступной группировки, работать на которую год назад предлагали Джиму, но он отказался. Бой был долгим, изнуряющим, противники бились так, как будто от этого зависит жизнь.

С самого утра у меня было странное предчувствие расставания с Джимом. Еще, как назло, вспомнились когда-то озвученные им опасения о том, если с ним что-то случится, кто будет меня защищать и так любить, как он.

Я просила Джима не участвовать в этом бое, но он лишь прижал меня к себе, поцеловал, взял прядь моих волос в руку, вдохнул их запах, закрыв глаза, и сказал:

— Зефирка, ты трусишка. Эту победу я посвящаю тебе. Никогда ничего не бойся. Где бы я ни был, пока ты этого хочешь, я буду рядом.

От этих слов мое сердце просто похолодело. Ведь я не представляла своей жизни без Джима и его семьи.

А вот сейчас у меня нет Джима, но осталась его семья и желание отомстить. Боль, какая же боль где-то в душе, так глубоко, что ни слезами, ни криком ее не вырвать из сердца. И нет сил даже плакать.

Я подняла голову и посмотрела на звездное небо.

Когда Джим выиграл бой, моему счастью не было границ. Я, как всегда, поднялась на ринг и просто в прыжке повисла на его руках, он меня подхватил, поцеловал и сказал, что любит. Я же от радости и счастья уткнулась ему в щеку носом, а потом поцеловала.

А затем все, как в страшном сне: когда мы выходили из клуба после боя, со мной и Джимом был его друг Рой и брат Джима Грейди. Мы были счастливы, думали поехать к родителям и отпраздновать мой день рождения. Но на нас напали.

Джим с ребятами достойно отбивали атаку 6 человек, у которых было оружие. Неожиданно меня кто-то схватил со спины и стал тащить. Я кричала, кусалась, изворачивалась, пыталась сорвать с нападавшего маску, вцепиться в него, выцарапать эти абсолютно бесцветные глаза, за что он меня несколько раз ударил.

Джиму не давали возможности подступиться ко мне. Тогда я от страха за любимого человека, желая его защитить, вспомнила, как он учил меня выскальзывать из захвата, и сделала это.

А когда увидела, что на него наставлен пистолет, рванула к Джиму, чтобы заслонить его собой, но он в последнюю секунду развернул меня, закрывая своим телом. Выстрел. Джим еще крепче прижал меня к себе. Я же закричала: «Джим! Нет!»

Потом было еще несколько выстрелов, огнем стала гореть левая часть груди, и я упала рядом с Джимом, который был тяжело ранен. Я приподнялась на правой руке, мы посмотрели друг другу в глаза. Я плакала.

Джим буквально на последнем вздохе улыбнулся и сказал:

— Зефирка, у тебя изумрудные глазки. Я люблю тебя. Будь сильной и ничего не бойся. Я буду рядом.

Его глаза закрылись. Я потеряла сознание прямо на груди любимого, продолжая крепко держать его за руку, успев произнести слова любви.

Темнота в сознании казалась вечностью. Когда открыла глаза, у больничной койки увидела своих родителей и родителей Джима. В коме я была 4 дня, пуля прошла в 3 сантиметрах от сердца.

Первое, что спросила, где Джим, в какой он палате и мне надо к нему. На что не последовало ответа.

Сердце екнуло, и мне захотелось умереть. Слезы катились по щекам, время остановилось...

На похоронах Джима были все его друзья и родные. Я вообще смутно помню все происходящее, слезы душили, а ненависть к тем, кто убил Джима, возрастала, и я поклялась ему, что стану сильной, уверенной и встречусь с убийцей с бесцветными глазами и теми, кто на нас напал.

Но для меня свет померк, и я как будто провалилась в темную бездну, понимая, что осталась без любимого и родного человека.

Жизнь продолжалась дальше, но без Джима, который погиб, спасая меня.

Наверное, не случайно Джим как-то мне сказал: «Мы столкнемся в жизни со многими трудностями, но сможем успешно справиться с ними. Ведь сила, чтобы пройти сквозь настоящую опасность, находится внутри нас. Мы знаем, что найдем ее в себе в нужный момент. Я всегда буду рядом с тобой, моя девочка».

Его слова стали мне настоящей поддержкой.

— Спасибо, Джим, что ты до сих пор проходишь все невзгоды со мной.

Когда я восстановилась после ранения, пришла в клуб, где Джим тренировался. Шон, понимая мотивы моего визита, взялся за меня по-настоящему. Все эти годы я усердно тренировалась, полюбила спорт, овладела многими боевыми искусствами, техникой рукопашного боя спецназа, продолжала стрелять и метать ножи, гоняла на мотоцикле и, в конце концов, как говорят парни из клуба, стала не Зефиркой, а Рэмбой.

Трагические обстоятельства в моей жизни стали катализатором роста моего психологического состояния и перемен в мировоззрении.

Из ласковой, беззащитной девочки, какой я была рядом с Джимом, стала сильной, волевой, бесстрашной «сестренкой», готовой за своих растерзать, не моргнув глазом.

Я уже неоднократно принимала участие в смешанных боях, и ребята из клуба всегда меня поддерживали. Причем никогда не дерусь с женщинами, это мой принцип.

Уверена, Джим мною гордится.

На месте шрама от пулевых ранений я сделала татуировку — морду волка, которых любили мы с Джимом. Я его иногда ласково называла «мой черненький волчонок».

Прошло столько времени, как не стало Джима, но я никого не подпускаю и близко к своему сердцу. Я просто никого даже не замечаю. В нем не осталось места для любви. Иногда мне кажется, что сердца у меня вообще нет, оно навечно осталось с Джимом.

Попытки ребят познакомить меня с кем-то или просто разговоры на тему моего одиночества заканчивались тем, что я их била, причем на полном серьезе. И все меня поняли.

Парни стали моей второй семьей. Для многих я стала младшей сестрой, Шон — духовным наставником, с ним я взрослела и формировалась, как воин. Кстати, Шон тоже афроамериканец.

Все мои трансформации не помешали с отличием получить высшее образование и стать врачом, как я и мечтала с малолетства. Мою мечту всегда поддерживал Джим, который брал в свою большую руку мою маленькую ладошку и говорил, что эти ручки спасут много человеческих жизней, ведь это руки его любимого Ангела.

***

От моих воспоминаний меня отвлек глубокий и спокойный мужской голос. Не надо быть экспертом, чтобы понять, кому он принадлежит. Громила собственной персоной.

Он поздоровался, я не ответила и даже не повернула в его сторону голову. Тогда он сел недалеко от меня на песок и, проследив мой взгляд, посмотрел на океан. Оба некоторое время молчали.

Мне было все равно, что происходит вокруг, кто все эти люди и что будет потом, кажется, я умерла вместе с Джимом в день моего рождения. Вообще, такое впечатление, что мне не надо было рождаться. Родителям я оказалась не нужна, ребенок явно нежеланный, в день моего рождения погиб мой любимый человек. С тех трагических событий не люблю и не отмечаю свой день рождения, запретила знакомым и коллегам даже упоминать об этой чертовой дате.

Я чувствовала, как мужчина на меня стал пристально смотреть, именно смотреть, а не рассматривать, потом сказал:

— Меня зовут Джамир.

Не дождавшись от меня никакой реакции или ответного приветствия, он продолжил:

— Мари, Вы не боитесь здесь, на берегу, сидеть ночью одна?

Я, не глядя в его сторону, ответила:

— А вы еще не убедились, что мне на все наплевать?

— Убедился. Вы очень необычная девушка. С виду Ангел, а в душе...

— Дьявол. Но, опять же, не для всех, — перебила его достаточно резко и холодно.

Он протянул мне бутылку вина, предложив выпить.

— Я не пью алкоголь и вам не рекомендую, — на что он усмехнулся.

— Первый раз вижу врача, который не пьет.

— Предпочитаете попасть под скальпель хирурга с трясущимися руками и сдохнуть от его тремора, когда он случайно заденет важную артерию?

— Мари, почему вы так враждебны?

— Вы мне не нравитесь, и я не люблю людей, — услышал он в ответ, а я села на мотоцикл и рванула в сторону клуба по стрельбе, чтоб выпустить тоску и потренироваться в ночной стрельбе.

Охранник, пропустив меня внутрь, усмехнулся:

— Мари, ты готовишься к войне?

Я дала ему «пять» и помчалась в раздевалку.

Отстреляв, порадовалась своим успехам и поехала в сторону дома, где меня никто, к сожалению, не ждал, хотя... постой...Около моей двери сидел Мартин.

— Привет, что ты тут делаешь?

Парень встал во весь рост и сказал:

— Марусь, можно у тебя поживу? Я расстался со своей, а теперь надо делать ремонт.

— Что делать, прости? Погоди, погоди, она разнесла тебе квартиру? Вот же психопатка.

Мартин только вздохнул. Я же обняла его за руку, так как до плеча не достаю, и сказала:

— Без проблем. Мне будет для кого готовить. Живи, сколько хочешь. У меня 4 комнаты и два санузла. Мы можем даже на перекрестках в квартире не встречаться.

Ситуация немного разрядилась, смеясь, мы вошли в квартиру, которая теперь временно станет домом и для друга.

У меня есть хобби, мама научила меня готовить, причем так вкусно, что друзья родителей думали, я стану известным поваром и открою ресторан. Джима я старалась часто баловать изысканными блюдами, а еще ему очень нравились русские пельмени. А его мама научила меня готовить некоторые национальные блюда. Но когда я осталась одна, то практически перестала готовить изыски, все как-то по-спартански.

Теперь, когда в моей квартире на время обосновался Мартин, кулинарный талант проявился, чему друг был несказанно рад, но в то же время усилил свои тренировки, чтобы не наесть лишних килограммов.