Глава 17
Он приходил в себя медленно, мучительно, будто всплывая из глубокой, вязкой темноты. Сначала были звуки — отдалённые, искажённые. Шорох ткани. Тихие шаги. Чьё-то дыхание. Мир казался жидким, ненастоящим, как будто он тонул в собственном теле.
Боль вернулась первой. Она была в боку — тупая, пульсирующая, как ржавый гвоздь, вбитый между рёбрами. С каждым вдохом что-то внутри словно надрывалось, натягивалось слишком сильно, угрожая порваться. Он хотел застонать, но язык был тяжёлым, горло пересохло, губы трескались от жажды.
Пальцы едва шевелились. Он попытался пошевелиться — и пожалел. Вся грудная клетка отозвалась огнём, будто внутри бушевал медленный пожар.
Он открыл глаза — с трудом. Веки были налиты свинцом. Свет казался тусклым, но даже от него глаза болезненно защипало. Он моргнул несколько раз, и образы начали складываться в картину.
Потолок. Шершавый бетон. Легкий полумрак. Тишина.
Он жив.
Он не в больнице. Это... дом?
Он повернул голову — совсем чуть-чуть — и сквозь пелену боли заметил фигуру рядом. Кто-то сидел, опустив плечи. Дыхание ровное. Спокойное.
Тонкие пальцы сжаты в кулак. Чёрная ткань. Волосы, спадающие на щёку.
Диана.
Он моргнул снова, убедившись, что это не галлюцинация. Она действительно здесь. Настоящая.
Он хотел что-то сказать, позвать её, но голос предал его. Только хрип. Только лёгкий вздох.
Он выжил. И она всё ещё рядом.
Она была в его одежде.
Макс заметил это не сразу — взгляд всё ещё был мутным, и сознание с трудом собиралось в целое. Но когда его глаза задержались на ней — это стало невозможно не заметить. Простая тёмная футболка, чуть великая на плечах. Его. И мягкие чёрные штаны, которые когда-то лежали в верхнем ящике шкафа.
На ней ничего не осталось от алого платья, в котором она была на вечеринке. Ни капли того образа. Только усталость. Только реальность.
Она сидела, не двигаясь, сгорбившись в кресле у кровати, будто даже не спала. Лицо было бледным, глаза прикрыты. Волосы спутались. Щека покраснела от того, как долго она, вероятно, опиралась на руку. Макс вдруг осознал: она не уходила. Ни на минуту.
С того самого момента, как они вернулись домой — она осталась.
Он смотрел на неё, почти не дыша. Не из страха — из осторожности. Чтобы не спугнуть. Чтобы не исчезла. Чтобы не оказалось, что это всё — лишь остаток сна.
Горло горело, каждая попытка вдохнуть отдавалась болью. Но он всё же собрал остатки сил, медленно втянул воздух и хрипло, почти шепотом, сказал:
— Ты здесь за поцелуем?..
Голос был сдавленным, низким, будто рвущимся сквозь щебёнку. Но она услышала. Голова резко дёрнулась, глаза распахнулись — и встретились с его.
На мгновение она просто смотрела, как будто не веря, что он очнулся. Потом её губы дрогнули — что-то между облегчением, злостью и тем чувством, о котором она сама себе запрещала думать.
— Заткнись, идиот, — прошептала она, но в голосе не было ярости. Только сдавленная, усталая нежность.
Макс слабо усмехнулся — насколько позволяла боль.
— Значит... всё-таки дождалась.
И её взгляд снова опустился — как в ту ночь, когда он поднял её подбородок. Но на этот раз она не отвернулась.
Она просто осталась.
С ним.
Она мягко сдвинулась ближе, глаза внимательно смотрели на его лицо. Голос был тихим, почти нежным:
— Как ты себя чувствуешь?
В её вопросе звучала забота, хотя внутри всё ещё кипели противоречия и страх.
Макс хрипло улыбнулся и сказал:
— Чувствую себя так, будто меня катали на американских горках... без выходных и перерывов.
Диана не смогла удержаться и слегка усмехнулась.
Макс осторожно протянул руку и мягко взял её за кисть. Но в тот же момент лицо Дианы мгновенно изменилось — напряжение, холод и решимость вспыхнули в её глазах. Она резко отдёрнула руку, не позволяя близости.
Макс с лёгкой грустью и надеждой в голосе прошептал:
- Я не заслуживаю даже касаться тебя?
Диана холодно посмотрела на него и ответила:
— Ты под действием сильных препаратов, и твой разум сейчас искажён. Я не собираюсь поддаваться на это или идти у тебя на поводу.
Макс с легкой улыбкой и хриплым голосом сказал:
— Всё такая же холодная... Но знаешь, мне это всё ещё нравится.
Диана плавно встала и подошла к двери, открыла её настежь и тихо позвала:
— Тарзан?
Из глубины дома послышался тихий рык, и спустя мгновение в комнату осторожно вошёл большой пёс, глаза которого сразу же остановились на Диане и Максе.
Пёс осторожно подошёл к Максу, принюхался, будто чувствуя его слабость. Потом мягко лизнул ему руку. Макс слабо улыбнулся и тихо начал шутливо сюсюкать:
— Вот мой верный Тарзан... Не переживай, я скоро встану на лапы.
Диана продолжала сидеть рядом с ним, её пальцы всё же переодически мягко касались его руки, словно проверяя, что он здесь, жив и рядом. В комнате царила тёплая тишина, нарушаемая только тихим посапыванием Тарзана, который уютно устроился у ног кровати.
— Знаешь, — начала Диана, улыбаясь, — первые пару часов он смотрел на меня, как на врага номер один. Помню, я пыталась накормить его — он просто отвернулся, а потом принюхался и едва не укусил за руку. Было забавно, если бы не боль и страх.
Макс слабо усмехнулся, глядя на неё:
— Вот это зверь у тебя, значит. А теперь он твой рыцарь и защитник?
— Ну да, — ответила она, глаза блестели, — он с подозрением принял меня в свою стаю, но я выгуливала его по утрам, и ты бы видел, как он радовался — почти как ребёнок, которому подарили свободу.
Её голос стал мягче, чуть дрожащим:
— А ещё он иногда ворчал на меня, если я задерживалась, словно понимал, что мне нужна передышка. Вот такая у меня была компания последние дни.
Макс посмотрел на неё с интересом и сказал:
— Не ожидал, что ты — та, кто может приручить дикого пса.
Диана усмехнулась, но в её взгляде появилась лёгкая уязвимость:
— И я сама порой не верю, что это я. Когда ты рядом, кажется, что можно сбросить маски, перестать быть охотницей и просто быть... человеком.
Макс медленно взял её руку в свои, глаза горели тихой теплотой:
— Ты заслуживаешь быть собой, Диана. Не охотницей, не холодной тенью, а просто собой.
Она на миг замолчала, глубоко вдохнула и, глядя в его глаза, сказала почти шёпотом:
— Спасибо. Наверное, это первый раз, когда я могу так сказать без страха.
Пёс тихо заскулил, словно подтверждая эти слова, и Диана улыбнулась, поглаживая его по голове. В этот момент казалось, что мир вокруг на мгновение стал чуть мягче — место, где можно было дышать без оглядки, без опасений и претворств.
И даже если завтра им предстоит снова войти в эту опасную игру, сейчас была эта хрупкая передышка — маленький островок тепла и доверия среди ледяных теней их жизни.
Диана мягко улыбнулась и посмотрела на Макса, чувствуя, как его взгляд медленно становится яснее, но тело ещё оставалось ослабленным и брошенным после двух тяжёлых дней без сознания.
— Тебе надо поесть, — сказала она тихо, — ты был без сознания уже два дня. За всё это время я звонила Адаму и докладывала ему о твоём состоянии, — её голос прозвучал немного уставшим, но в нём сквозила забота, — он переживал не меньше меня.
Макс попытался приподняться на локте, но слабость мгновенно сбила его с ног. Он лишь хрипло кивнул, осознавая, насколько он был беспомощен.
— Спасибо... — выдавил он, слабо улыбаясь. — Не думал, что кто-то сможет так... заботиться.
Диана нахмурилась и, наклонившись, тихо ответила:
— Не думаю, что это связано с тобой лично. Просто я не могла оставить тебя в таком состоянии. Даже если мы — враги, жизнь — жизнь.
В комнате повисла тишина, наполненная невысказанными словами и смятением. Диана чувствовала, как сердце её бьётся чуть быстрее, но она старалась не показывать этого, спрятав эмоции за привычной холодностью.
— Сейчас приготовлю тебе что-то лёгкое. Нужно набраться сил.
Диана уже собиралась уйти на кухню, как вдруг почувствовала холодное, но решительное прикосновение Макса к своей руке. Она остановилась и медленно повернулась к нему.
— Я помню, что ты обещала, — тихо сказал он, глядя ей прямо в глаза, — обещала поцелуй.
В комнате повисла напряжённая пауза. Диана почувствовала, как сердце чуть ускорило ритм, но оставалась сдержанной.
— Время ещё не пришло, — ответила она почти шёпотом, — но я не забыла.
Диана едва слышно произнесла:
— Это случится только тогда, когда ты встанешь на ноги.
Её голос дрожал чуть меньше, чем хотелось бы, но был твёрдым, словно нерушимый закон. Макс, словно услышав этот невидимый зов, медленно начал подниматься. Его движения были тяжелыми и неуклюжими — каждая мышца протестовала, каждая кость отзывалась болью, но в его глазах горела решимость, которая была сильнее усталости и боли.
Диана резко шагнула вперёд, пытаясь поддержать его за локоть:
— Подожди, — сказала она с настороженностью, — тебе ещё нельзя. Тебе нужно отдохнуть.
Но он уже не слушал. Шаг за шагом он поднялся на ноги, и, наконец, стоял рядом с ней. Он был выше, его взгляд — устойчив и глубок, словно пронзал её насквозь. Диана почувствовала, как холодок пробежал по спине — этот взгляд был одновременно вызовом и просьбой, хладнокровной игрой и неотъемлемой частью их сложных отношений.
В этот момент между ними повисло молчание — насыщенное смыслами, скрытыми желаниями и страхами. Их дыхания переплелись, словно нити, сплетённые судьбой, а мир вокруг будто перестал существовать, оставив лишь их двоих, стоящих на грани.
Диана медленно сделала шаг вперёд, словно растворяясь в тишине комнаты. Её взгляд сосредоточился на лице Макса — усталом, но сильном. Осторожно, почти боясь нарушить этот момент, она приблизилась к нему и нежно коснулась губами его щеки.
Поцелуй был лёгким и тёплым, как тихое обещание, которое нельзя пока озвучить словами. Макс почувствовал это прикосновение всем телом — как тихое признание, которое говорило больше, чем любая речь.
Взгляд Дианы оставался мягким, уязвимым — на миг сквозь холод и отчуждённость пробился свет, который они оба давно пытались скрыть.
Диана медленно приблизилась, сердце забилось так громко, что казалось — оно заглушит весь мир вокруг. Её дыхание стало чуть прерывистым, пальцы невольно застыли на краю рубашки Макса. Она встретила его взгляд — глубокий, полон боли и одновременно теплоты, словно немой зов, который она не могла игнорировать.
Сначала её губы снова коснулись его щеки — лёгкое прикосновение, почти невесомое, словно шёпот ветра. Но этот шёпот сразу же превратился в тихий порыв — медленно, с нежной решимостью, она повернула голову и их губы встретились. Поцелуй начался робко, осторожно, словно они впервые учились доверять друг другу.
Время словно растаяло, растворившись в этом долгом, медленном слиянии. Губы Дианы мягко скользили по губам Макса, ощущая каждое движение, каждое вздохновение, каждый дрожащий толчок сердца. Она позволила себе расслабиться, забыть обо всём — о боли, страхах, долгах, которые терзали их обоих.
Макс отвечал ей так же медленно и бережно, словно боясь навредить, словно пытаясь сохранить эту хрупкую связь, которая возникла между ними. Его руки не спешили, едва касаясь её плеч, словно желая оставить ей пространство, но не отпуская.
Поцелуй становился всё глубже, насыщеннее — в нём была и нежность, и страсть, и смятение. Он был как тихая буря, что развивалась в их груди, смешивая страхи с надеждой, холод с теплом, ненависть с любовью. Каждый миг казался вечностью, каждый вдох — признанием.
Диана чувствовала, как внутри неё пробуждается что-то, что она давно пыталась подавить, что-то, что невозможно назвать словами, но невозможно и отвергнуть. Она едва слышно подумала: «Может, ещё рано...», но сердце словно само решило иначе — здесь и сейчас, в этом долгом поцелуе, который говорил о большем, чем могла выразить любая речь.
Макс медленно провёл пальцами по её волосам, мягко расчесывая пряди, и из его губ вырвался тихий, едва слышный стон — такой, что заставил по коже Дианы пробежать дрожь и мурашки. Это было как электричество, что мгновенно разлилось по всему телу.
Она не могла удержаться — обхватила его шею руками, пальцы впились в кожу, словно пытаясь удержать этот момент. Диана повисла на нём, прижавшись всем телом, отдаваясь глубине чувств, которые она так долго сдерживала. В этом прикосновении не было ни страха, ни сомнений — только настоящее, необъяснимое, живое притяжение, что заполняло пространство между ними.
Они медленно отстранились друг от друга, дыхание всё ещё тяжёлое и смешанное с трепетом. Диана смущённо провела ладонью по губам, словно пытаясь стереть следы поцелуя, и опустила взгляд, уставившись в пол. Её щеки слегка покраснели.
Макс наблюдал за ней с улыбкой, которую трудно было назвать простой — в ней играла искренняя забавная теплота. Он тихо рассмеялся, глядя на эту её уязвимую сторону, которую редко кому удавалось увидеть. В этот момент между ними повисло что-то тонкое и настоящее — чуть-чувствительная граница между борьбой и нежностью.
Диана резко оторвала взгляд от пола и, всё ещё смущённая, спросила с лёгкой ноткой вызова в голосе:
— Теперь доволен?
Её слова прозвучали будто вызов, словно хрупкая нить момента мгновенно порвалась. В воздухе повисла напряжённая тишина — тепло и нежность тут же рассеялись, уступив место суровой реальности, которая вновь заявила о себе. Всё, что было между ними — на мгновение стало зыбким, как хрупкое стекло, готовое разбиться от малейшего прикосновения.
Макс посмотрел на неё пристально, будто вглядываясь глубже, чем позволяли слова. Его голос прозвучал тихо, но твёрдо, почти сдержанно, как будто он боялся услышать ответ, который и без того подозревал:
— Не говори, что этот поцелуй ничего не значил для тебя.
Диана не отвела взгляда. Она будто на секунду замерла, сжала челюсти, борясь с чем-то внутри, а затем произнесла резко, почти без эмоций:
— Абсолютно ничего.
Слова повисли в воздухе, как плевок в лицо. Макс не пошевелился, только слабо моргнул, словно что-то в нём замкнуло. Тепло в его глазах погасло, а на смену пришла ледяная тень. Он кивнул едва заметно, будто принимая удар. А в груди Дианы что-то болезненно сжалось, как будто это не он, а она только что потеряла что-то важное.
Она стояла ещё секунду, словно борясь с тем, чтобы не оглянуться, а затем, отрезав разговор последним взглядом, холодно произнесла:
— Я на кухню. Приготовлю тебе что-нибудь.
Выйдя из комнаты, звук её шагов затих в коридоре. Дверь мягко закрылась, оставив Макса наедине с собой — и с болью, что, казалось, с каждым её словом становилась сильнее.
Тарзан тихо сопел рядом на полу, положив голову на лапы и иногда тревожно косясь на хозяина, будто чувствовал, что ему больно не только физически.
Макс медленно, сквозь стиснутые зубы, сел на край кровати. Боль в боку пронзила, как нож — он зашипел, сжав пальцы в простыню. В висках стучало, грудная клетка тяжело поднималась, но он упрямо выпрямился.
— «Абсолютно ничего», — повторил он себе шёпотом, почти насмешливо.
Он опустил взгляд и выдохнул, криво усмехнувшись.
— А я идиот...
Тарзан, будто услышав, поднял голову и тихо тявкнул. Макс протянул руку и погладил его между ушами.
— Только ты мне не врёшь, да, парень?
Пёс ткнулся носом в его ладонь, а Макс закрыл глаза, слушая отдалённый звук посуды с кухни. И чувствовал, как вместе с болью внутри поднимается уже знакомое, упрямое чувство — которое он никак не мог выбросить.
Он с трудом поднялся с кровати, крепко держась за край, чтобы не упасть от боли в боку. Тарзан недовольно тявкнул, будто отговаривая его от этой идеи, но Макс лишь выдохнул сквозь зубы:
— Я должен.
Он прошёлся взглядом по комнате, в поисках телефона. Аппарат лежал на тумбочке — чёрный, глухо мерцающий экраном. Макс протянул руку, едва не уронив устройство, и, опершись плечом на стену, набрал номер.
Пауза. Один гудок. Второй. Третий.
— Говори. — Голос Картера был сух, как выстрел. Без приветствия, без паузы. Только контроль.
Макс закрыл глаза и медленно выдохнул:
— Это я. Макс.
— Ты не сделал того, что должен был сделать. Я видел новости. Заложники. Паника. Что ты там устроил?
Макс усмехнулся, но без радости:
— Я спасал жизни. В том числе — её.
Тишина на другом конце. Картер не перебивал — он слушал, как всегда.
— Я отказываюсь от задания, — отчеканил Макс. — Диана не будет мишенью. Ни моей, ни чьей-либо ещё.
Снова пауза. Теперь она казалась почти зловещей.
— Ты в своём уме, Рейвен? Это приказ. Это долг.
— У меня никогда не было долга перед тобой. — Макс устало поёрзал у края кровати, держа телефон у уха. — Ты использовал меня. Но это было моим выбором. Теперь — я выбираю её.
Голос Картера стал ледяным:
— Ты только что подписал себе приговор.
Макс улыбнулся — чуть, криво.
— Лучше так, чем жить, не зная, зачем вообще выжил.
И прежде чем Картер успел сказать что-либо ещё, он сбросил вызов. Телефон выпал из его руки на постель.
Тело осело на подушку, спина утонула в мягкой ткани. Дыхание сбивалось. Рана снова пульсировала болью, но он чувствовал облегчение — впервые за долгое время. Теперь он знал, на чьей он стороне.
Мысль подняться с кровати пронзила сознание. Каждое движение отдавалось резкой болью в боку, словно ножом разрезали плоть. Его тело протестовало, но разум был ясен, холоден и напряжён. Он опёрся на стену и пошёл по коридору, тихо ступая, чтобы не издавать лишних звуков.
Каждый шаг отзывался тяжестью, а мысли неслись словно буря. Он понимал — это не просто отказ от задания, это вызов самому Дэмиену Картеру, человеку, у которого власть и ресурсы, чтобы стереть его с лица земли. Сейчас он фактически стал беглецом, но не мог изменить свой выбор.
«Мои люди... — подумал Макс. — Они не простят. Мне придётся исчезнуть. Спрятаться. Может, на время, а может — навсегда.»
Он почувствовал, как в груди сжимается ком — не от страха, а от решимости. Он выбрал Диану, выбрал жизнь, какой бы хрупкой и опасной она ни была.
Дойдя до кухни, он увидел Диану, которая тихо стояла у плиты, готовя что-то лёгкое. Её профиль был мягким, почти домашним — совсем не таким, каким он привык её видеть. В этот момент казалось, что весь мир сузился до этого маленького помещения, где можно было забыть обо всех ранах и опасностях.
Макс с трудом выдавил слабую улыбку и сказал:
— Кажется, мне предстоит новая жизнь. Спасибо, что осталась рядом.
Диана медленно повернулась, взгляд её немного помутнел — в глазах застыл вопрос, который она не сразу могла сформулировать словами.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она тихо, словно боясь услышать правду.
Макс оперся о кухонную стойку, ладони сжимали холодную поверхность, будто ища опору. Его лицо было бледным, глаза — усталыми, но в них горела непоколебимая решимость.
— Я отказался от задания, Диана. Того самого — убить тебя. Для них это предательство. Картер — мой начальник, и у него есть власть убить меня одним приказом.
Макс на мгновение замолчал, чтобы отдышаться, а потом продолжил, голос стал чуть мягче, но по-прежнему серьёзен:
— Они не простят меня. Мои люди, те, кто ждал от меня выполнения этого задания, теперь считают меня врагом. Меня объявят предателем и мишенью. Мне придётся исчезнуть... спрятаться. Возможно, надолго.
Его взгляд вновь встретился с глазами Дианы, теперь уже наполненными тревогой и непередаваемой тяжестью выбора:
— Я выбрал тебя, Диана. Ты важнее любой миссии. Но теперь мы оба в опасности. Это может стоить нам жизни. Ты понимаешь, что это значит?
Тишина заполнила комнату, только тихое бульканье на плите и размеренное дыхание Макса нарушали покой.
Диана замерла, словно звук его слов разрезал тишину комнаты. В её глазах вспыхнуло что-то — смесь удивления и тревоги. Она тихо спросила:
— Зачем ты выбрал меня?
Макс медленно приблизился, его взгляд был серьёзен и проникновенен:
— Я выбрал тебя с первого дня нашей встречи.
Диана не знала, что ответить. Эти слова рушили её привычные стены, заставляя чувствовать себя уязвимой. Она опустила взгляд, будто сама от себя пряталась. Пальцы сжались на краю кухонной стойки, а голос, когда она заговорила, прозвучал ровно, но слишком тихо:
— Ты сделал ошибку, Макс.
Он усмехнулся — устало, с какой-то горькой иронией, будто слышал это уже не раз. Медленно подошёл ближе, нависая тенью:
— Ошибку?
— Да, — выдохнула она. — Ты выбрал не ту сторону.
Макс качнул головой и вдруг, гораздо тише, сдержанно, но с тем особым напряжением, от которого кровь стынет:
— А ты правда ожидаешь, что после всего этого... я просто завершу миссию?
Он сделал шаг ближе.
— Убью тебя после того, как ты спасла мне жизнь? После того, как ты сидела у моей постели, носила мою рубашку, разговаривала с моим псом, звонила Адаму по ночам?
Диана застыла. Она не знала, что сказать. Всё, что они хоронили под иронией, осторожностью, насмешками и взаимной подозрительностью — вдруг стало невыносимо близко.
Макс говорил шёпотом, но каждое слово билось в её груди:
— Я не могу убить тебя. Даже если бы очень захотел.
Диана уже стояла у окна, спиной к нему, будто этот разговор не должен был произойти. Голос её был сдержан, но внутри всё клокотало:
— Я не могу перечить отцу... ты не понимаешь, Макс. Это... не просто приказ. Это моя жизнь. Моё прошлое. Моё настоящее. Мой долг.
Он медленно подошёл ближе, хромая, но с упрямой решимостью в каждом шаге. Его голос стал тише, но от этого только тяжелее:
— А сможешь ли ты убить меня... после того как спасла?
Она напряглась, но не ответила.
— Ты ведь была рядом, — продолжал он. — Перевязывала мою рану... дежурила каждую ночь, боясь, что я не очнусь. Говорила с Адамом, следила за каждым моим вдохом. Заботилась.
Он сделал паузу. Дышал неровно — от боли или эмоций, уже было неважно.
— Ты всё это сделала, чтобы потом просто выстрелить?
Диана обернулась, медленно. В глазах — растерянность, смешанная с отчаянием. И что-то ещё, едва заметное. Уязвимость.
— Макс... — прошептала она.
Он смотрел ей прямо в глаза.
— Посмотри на меня и скажи, что сможешь это сделать. После всего.
Она попыталась открыть рот, но слова не шли. Что-то ломалось внутри, невидимое, но ощутимое.
Макс сделал ещё шаг ближе. Его голос стал мягче:
— Я не прошу прощения. Я не отрекаюсь от того, кем был. Но я знаю, что и ты не та что раньше. И ты это знаешь тоже.
Она опустила взгляд. Уперлась руками в подоконник, сжимая его до боли в костяшках пальцев.
— Не знаю... — сказала она наконец, глухо. — Я больше ничего не знаю.
Диана молча подошла к плите, выключила огонь. Пахло травами и чем-то пряным — она явно старалась, несмотря на напряжение. Будто еда могла заполнить пустоту, повисшую между ними. Не глядя на Макса, она медленно переложила тушёное мясо с овощами в глубокую тарелку, рядом положила ложку. Всё делала без резких движений, чётко, почти машинально — чтобы не дать себе времени почувствовать что-то ещё.
— Поешь, — тихо сказала она, ставя тарелку на стол. — Как только закончишь, я перевяжу рану... и уйду.
Макс чуть повернул голову к ней, медленно, не веря до конца в услышанное.
Она уже стояла к нему боком, облокотившись руками о край стола, будто собиралась уйти прямо сейчас — но осталась.
— Дальше справишься сам, — добавила она, всё тем же ровным, почти безжизненным голосом.
Макс смотрел на неё долго. Но она не поднимала взгляда. Всё, что нужно было сказать — сказано. Всё, что нельзя — оставалось внутри.
Тарзан лёг у его ног, тихо вздохнув.
Он наконец взял ложку, медленно размешал еду, но не ел. Он смотрел на тарелку, будто пытаясь сосредоточиться, вытеснить из головы образ Дианы, всё ещё стоящей в метре от него.
— Слушай... — сказал он глухо, не поднимая головы. — Мне нужен номер Адама.
Диана слегка обернулась, удивлённая. Он продолжил:
— Он спас мне жизнь. Я должен хотя бы поблагодарить его. И узнать... когда смогу вернуться к тренировкам.
Она прищурилась, будто пыталась уловить, шутит он или говорит всерьёз. Но на его лице не было ни тени иронии — только усталость и едва заметная решимость.
— Ты только что почти умер, — хрипло проговорила она. — Какая к чёрту тренировка?
— Именно поэтому, — усмехнулся Макс, — я хочу знать, сколько у меня времени, прежде чем снова стать собой.
Он поднял на неё глаза.
Усталые, но всё ещё живые.
И что-то в этом взгляде вызывало в ней странную, пугающую смесь раздражения, боли... и чего-то другого. Чего она не хотела признавать.
— Я скину тебе его номер, — коротко сказала Диана, и отвернулась, скрывая, как крепко сжала пальцы в кулак.
Макс помолчал. Похоже, не нашёл нужных слов — или не хотел говорить больше. Диана подумала, что он устанет спорить, но вдруг услышала его голос, уже тише, почти неуверенно:
— Можно я хотя бы приму душ?
Она обернулась — и увидела, как он сидит всё так же, не касаясь еды, но в глазах его была честная, простая просьба. Без вызова. Без драмы.
— Ты уверен, что сможешь встать? — холодно спросила она, скрывая, как кольнуло внутри это «можно».
— Уже вставал, — слабо усмехнулся он. — Думаю, с ванной справлюсь сам. Не хочу перед Тарзаном позорно пахнуть смертью.
Он попытался пошутить, но в голосе была усталость, глухая боль, и это заставило её опустить взгляд.
— Дай мне пару минут, — тихо ответила она и, не дожидаясь его одобрения, вышла в коридор.
Макс, сжав зубы, поднялся со стула, одной рукой держась за край стола, другой — за бок, где ещё саднило. На лице — ни гримасы боли, только сосредоточенность.
Через мгновение из ванной послышался шум воды.
Диана стояла у двери ванной, почти не дыша. Шум воды скрывал всё остальное, и это только усиливало напряжение. Она держала руку на дверной ручке — не собиралась заходить, не хотела навязываться... Но всё её существо было в ожидании. На случай, если он потеряет сознание. Если поскользнётся. Если...
Она мысленно прокручивала всё, что может пойти не так. Вчера бы она закатила глаза от подобной тревоги. Неделю назад — даже не обернулась бы. А сейчас — что-то в груди сжималось каждый раз, когда вода плескалась особенно громко.
"Ты теряешь форму, Диана," — подумала она, едко, как бы насмешливо. — "Он всего лишь мужчина. Раненый. Не больше."
Но это "не больше" почему-то оставило её на этом месте уже почти пять минут.
Почему? Потому что он спас её в том зале? Потому что его пальцы, когда держали её за подбородок, были на удивление тёплыми? Или потому что он... выбрал её. Даже зная, кто она.
Она прижалась лбом к косяку и зажмурилась.
«Ты не должна так переживать. Это опасно. Это неправильно. Это не то, чему тебя учили.»
И голос внутри не умолкал:
"А если он снова начнёт терять сознание? А если упадёт, и рядом не будет никого? А если умрёт — здесь, в ванной — потому что ты решила сыграть в равнодушие?"
Только теперь она поняла, насколько дрожат её пальцы.
Она действительно боялась. Не за задание. Не за себя.
А за него.
— Дерьмо... — прошептала она, тихо, почти испуганно, и опустилась на корточки прямо у двери, опираясь спиной о стену.
Диана вздрогнула, услышав, как стихла вода. Тихий щелчок выключенного крана прозвучал почти оглушительно в тишине. Она поспешно поднялась с пола, стряхнув с себя слабость, словно её можно было сбросить, как пыль с колен. Выпрямилась, придав лицу бесстрастное выражение, и стояла, глядя в одну точку, пока дверь ванной не приоткрылась.
Макс вышел медленно. Волосы тёмными прядями спадали на лоб, капли воды скатывались по плечам, по груди, по бокам. Всё его тело было покрыто шрамами — глубокими, длинными, пересекающимися. Некоторые свежие, другие — зажившие годы назад. Он был как карта — каждый след рассказывал свою историю. И от этой истории веяло болью.
На его бёдрах держалось простое полотенце, и он шагнул в коридор, даже не сразу заметив, что Диана стоит неподалёку.
Но она увидела. И не могла оторваться.
Не от мускулов. Не от физической силы. А от следов — от прошлого, выжженного прямо на теле.
Шрамы на груди, на животе. Старая, явно пулевая рана на левом боку. Новая, но уже на правом. Несколько узких порезов на рёбрах. Грубо сшитые следы на правом плече. Некоторые были едва розовыми — давние.
Макс заметил её взгляд, остановился, не произнеся ни слова.
Он был спокоен. Открыт. Никакого стыда. Только молчаливое принятие.
— Я выгляжу, как старое боевое полотно, да? — пробормотал он, полувсерьёз, полушутя, подходя чуть ближе. Его голос был хриплым после душа.
Диана встретилась с ним взглядом. Медленно, почти невольно, провела глазами по его телу, по каждому следу.
— Сколько из этого... из-за работы? — спросила она почти шёпотом.
— Почти всё, — спокойно ответил он. — Некоторые — из детства. Остальное — из тех жизней, что приходилось проживать. Раз за разом.
Она не знала, что сказать. Никогда не думала, что шрамы могут тронуть. Но эти — говорили куда больше, чем слова.
Он сделал ещё шаг. Диана ощущала его тепло, даже не прикасаясь. И вдруг поняла: она не просто наблюдает.
Она читает его. Его прошлое. Его выборы. Его боль.
— Мне не стыдно, — сказал он чуть тише. — Но когда ты смотришь на них так... я впервые начинаю задумываться, как это всё выглядит со стороны.
Диана опустила взгляд и прошептала:
— Это выглядит как человек, который выжил. Несколько раз.
Он улыбнулся. Тихо.
А она всё ещё стояла, не в силах понять, что сильнее — шок от увиденного... или желание прикоснуться. Не к телу.
А к прошлому, что кричало в этих рубцах.
Макс стоял слишком близко. Его дыхание всё ещё было немного сбивчивым после душа, волосы влажные, а тело — покрытое следами прошлых боёв — источало тепло. Диана сделала шаг назад, но наткнулась спиной на стену.
— Не надо... — выдохнула она почти неслышно, но он знал, что не отталкивает.
Он не дал ей отступить, приблизившись вплотную. Одной рукой опёрся рядом с её головой, другой — коснулся её щеки, медленно, будто изучая каждую реакцию на своё прикосновение.
— Не убегай, — прошептал он, его голос стал хриплым и почти опасно мягким.
Он прижал её к стене, и в этот момент весь воздух будто исчез из комнаты. Диана смотрела ему в глаза — упрямо, напряжённо, почти вызывающе. Но пальцы его легли на её талию, и её сопротивление стало таять. Она не успела подумать, не успела убежать от самой себя — их губы снова встретились.
Этот поцелуй был совсем другим. Не пробным, не растерянным. Он был жадным, насыщенным чувствами, которые долго скрывались под слоями ненависти, боли и страха. Макс целовал её глубоко, сдержанно только наполовину — будто боролся сам с собой. А Диана... она потянулась к нему, обняла за шею, и пальцы её зарылись в его ещё влажные волосы.
Макс провёл пальцем по её щеке и спросил тихо сквозь поцелуй, почти с усмешкой:
— Всё ещё ненавидишь меня?
Она посмотрела ему в глаза — долго, напряжённо. А потом резко, почти срываясь:
— Заткнись.
И снова потянулась к нему.
Он прижимал её крепко, но не грубо. И всё это длилось — долго, почти мучительно. Времени не существовало. Лишь его губы, её дыхание, тепло их тел и звук собственного сердца в ушах.
Диана шептала сквозь этот поцелуй, перебивая собственные всхлипы и дрожь:
— Это неправильно... — её голос был сбит, дыхание учащалось. — Всё это... ошибка...
Когда они отстранились, Диана задыхалась. Щёки пылали. Но прежде чем она снова успела что-либо сказать, он склонился к её уху и прошептал:
— Если это ошибка... я хочу ошибаться снова и снова.
Но губы снова находили друг друга. Макс поймал её запястья, прижал их к стене по бокам от головы и посмотрел в её глаза, не отрываясь.
Его ладони скользнули к её талии, и он прижал её крепче. Она ощущала, как бьётся его сердце — слишком быстро. Наверное, как и её собственное.
Между поцелуями она всё ещё упрямо повторяла:
— Это неправильно... это всё неправильно...
— Тогда почему ты всё ещё здесь? — прошептал он, а затем снова поцеловал, и она ответила, вцепившись в его плечи.
Но её тело не двигалось прочь, её губы не отказывались, а руки не отталкивали.
- Не правильно... - Повторяла она.
Макс прошептал:
— Тогда пусть будет. Пусть будет неправильно...
Макс всё ещё держал её за талию, их дыхание было перемешано, а поцелуй оставил горечь и сладость вперемешку. Он не отстранялся. Смотрел в её лицо, как будто искал подтверждение, что она здесь, настоящая, что всё это — не сон.
— Останься, — тихо сказал он. Не приказ, не просьба... мольба.
— Макс... — она сжала губы, но не закончила.
— Или... — он проглотил дыхание, оторвавшись от её губ, и на миг отвернулся, — ...или пойдём со мной. Уедем. К чёрту их всех.
Он снова посмотрел на неё. — Давай исчезнем, Диана.
Она почувствовала, как у неё дрожат пальцы. Голова шумела, будто кто-то кричал внутри: «Беги!»
— Это... это невозможно, — наконец прошептала она. — Всё, что мы сделали... всё, что между нами...
— Всё, что между нами, — перебил он, — единственное, что по-настоящему имеет смысл в твоей и моей жизни.
Диана смотрела в его глаза, и он не отводил взгляда. В них было столько открытости, сколько она не видела за всё время. Не маска, не игра, не «Ворон». Просто Макс.
Он медленно отпустил её талию, но остался рядом.
— Я не прошу тебя принять решение здесь и сейчас. Только... не уходи. Не сейчас.
Тишина будто растянулась между ними, гудела, будто весь дом затаил дыхание. За окном шелестел ветер, где-то прошумела машина.
Диана стиснула зубы и ответила почти шёпотом:
— Я не знаю, чего хочу, Макс... Я не знаю, кем я стала рядом с тобой. Но сейчас — я здесь.
Он кивнул. Медленно, почти облегчённо. И обнял её — на этот раз по-настоящему, без страсти, без нажима. Просто прижал к себе. Она не сопротивлялась.
Они чуть отстранились, и его глаза встретили её. Его пальцы снова лежали на её талии, тепло его рук чувствовалось сквозь ткань футболки, и в этом прикосновении не было власти — только трепет, почти уважение.
Он смотрел ей в глаза, изучал каждую деталь, будто запоминал её лицо заново: волосы, немного растрёпанные от касаний, маленькую родинку у губы, затаённую боль в уголках глаз — и ту уязвимость, которую она даже не пыталась скрыть.
— Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, — сказал он почти шёпотом. Глубоко, искренне. Без намёка на флирт.
Диана отвела взгляд. Губы дрогнули, и на миг он подумал, что она что-то скажет. Но она молчала.
— Не только внешне, — добавил он, мягко, как будто боялся разрушить хрупкий момент. — Это то, что внутри тебя. Даже когда ты прячешь это... я всё равно вижу. И не могу отвести глаз.
Диана прикусила губу. Медленно выдохнула. В её глазах промелькнуло что-то слишком живое — страх? трепет? надежда?
— Ты под действием лекарств, — прошептала она, но голос предал её — в нём не было ни твёрдости, ни иронии. Только дрожь.
— Неужели только под ними я могу говорить с тобой по-настоящему? — спросил он, и взгляд его стал мягче, серьёзнее. — Не убивай это, Диана. Не делай вид, что не почувствовала... хоть что-то.
Она не выдержала и опустила голову ему на грудь. Просто на миг. Закрыла глаза. Всё внутри неё пульсировало, требовало защитной маски. Но руки Макса — даже ослабевшие — всё ещё были вокруг неё. И в этот момент она позволила себе просто быть рядом.
Не как киллер. Не как солдат в чужой войне. А как женщина, которую кто-то впервые не хочет использовать или подчинить, а просто... видеть.
Его пальцы чуть сильнее сжались на её талии, и, не отводя от неё взгляда, Макс медленно опустил голову к её шее. Он не торопился. Его губы коснулись кожи почти невесомо, как дыхание. Один осторожный поцелуй — словно вопрос. Она не отстранилась.
Тогда он продолжил, чуть ниже — ещё один, уже чуть более настойчивый. Тепло его дыхания, мягкость прикосновений, это опасное и одновременно нежное притяжение — всё смешивалось в один сплошной пульс у неё под кожей. Его поцелуи скользили вдоль её шеи, к линии ключицы, осторожно, будто он боялся спугнуть ту, что только-только позволила себе расслабиться.
Диана чуть приоткрыла рот, дыхание сбилось. Её пальцы сжались на его плече. Внутри всё пылало — от неожиданного жара, от его близости, от того, как уверенно и бережно он касался её, будто знал, где у неё самые тонкие грани.
Он поднял взгляд.
— Скажи "стоп", — шепнул он ей на ухо. Голос охрипший, тяжёлый от желания, сдерживаемого из последних сил.
Но она молчала.
Молчала, пока он снова прижался губами к её коже, снова и снова, пока не нашёл ту точку, от которой по её телу прошла дрожь. Её рука скользнула к его затылку, и она позволила себе чуть сильнее притянуть его ближе, выдохнув ему в висок:
— Я пожалею об этом после, ты же знаешь
- Плевать. Позволь мне.
Макс замер на её словах, оставшись в том же близком положении, когда дыхание их ещё смешивалось, а её руки всё ещё лежали на его коже. Он медленно поднял взгляд:
— Но если ты пожалеешь, значит, это было по-настоящему.
Он провёл пальцами по её щеке, едва касаясь, словно хотел запомнить её лицо именно таким — растерянным, уязвимым, живым.
— А я... Я не пожалею. Ни секунды. Даже если ты завтра снова возьмёшь в руки пистолет.
И, сделав паузу, чуть грубее, с горькой усмешкой, добавил:
— Слишком много всего в моей жизни, о чём я сожалею. Ты не станешь ещё одной такой вещью. Ты — исключение.
Диана едва слышно прошептала, повторяя через очередной поцелуй:
— Повторюсь, это всё... неправильно. Но я уже не могу остановиться.
Затем она нежно взяла Макса за руку, мягко проводя по его холодной коже, словно напоминая, что он не один. Он едва сопротивлялся, но позволил себя вести. Шаги были осторожными — каждый казался испытанием, но Диана была рядом, тихо поддерживая.
Она повела его на кухню, где в полумраке мерцал только свет холодильника. Атмосфера казалась странно спокойной после всей бури, что накрыла их последние дни. Там, в этой простой бытовой обстановке, они на мгновение смогли забыть о своем сложном прошлом и о судьбах, что висели на волоске.
Макс сжал её руку крепче, и, остановившись, встретился с её взглядом.
— Было моё первое задание... — начал он тихо, голос хриплый от боли и воспоминаний, будто слова давались ему с трудом. — После него я не спал двое суток. В голове крутились образы, шум выстрелов, крики... Всё смешалось в одно тяжёлое нечто, что преследовало меня в каждом миге. Это изменило меня. Я понял, что путь назад — закрыт. Тогда впервые почувствовал, что жизнь перестала принадлежать только мне — она стала чужой игрой, где цена слишком высока.
Диана, впуская его слова внутрь, мысленно вспомнила детство — тот вечер, когда впервые поняла, что отец готовит её к другой жизни, суровой и бескомпромиссной.
— Я помню один вечер... — прошептала она, словно боясь нарушить тишину, — когда впервые осознала, что моя жизнь будет совсем не такой, какой я мечтала. Это было давно, в нашем старом доме, где за окнами уже темнело. Отец сидел в кабинете, и я случайно услышала его разговоры — слова, которые не предназначались для детских ушей. Тогда я поняла: меня готовят к другой жизни, жизни, где нет места для слабостей и ошибок. В тот момент я почувствовала, как привычный мир рушится, и вместе с ним уходит детство. С тех пор я уже не могла быть просто девочкой.
Макс кивнул, глубоко вздохнув.
— Никогда никому не рассказывал об этом... — сказал он, — и сейчас впервые говорю по-настоящему. С тобой.
Диана посмотрела на него и, чувствуя себя уязвимой, тихо ответила:
— Я тоже впервые так говорю... и это значит больше, чем ты думаешь.
Они посмотрели друг на друга, и в их глазах отразилось то же тихое понимание — у каждого из них отняли детство, отняли право на простую жизнь. В этом молчании звучала вся боль утраты и тяжелое чувство одиночества, которое теперь связывало их сильнее любых слов. Они впервые почувствовали, что не одни в этом жестоком мире.
Макс тяжело вздохнул, опуская взгляд, а потом встретил её глаза с неожиданной мягкостью и спросил:
— Значит ли всё это, что война между нами закончилась?
В его голосе звучала надежда, смешанная с сомнением, как будто он боялся поверить в возможный мир после стольких недель борьбы и взаимных угроз. Диана замерла, почувствовав, как напряжение между ними ненадолго ослабло, и пространство между ними наполнилось зыбкой надеждой. Она не ответила на вопрос, лишь тихо сказала:
— Тебе всё же нужно поесть.
Макс кивнул, медленно взял ложку и начал есть. С каждым куском он будто оживал — глаза слегка блестели, а на лице появлялась редкая улыбка. Он выглядел довольным и благодарным, словно в этом простом акте — приёме пищи — находил маленький островок покоя в буре своей жизни. Диана наблюдала за ним, и в этой тишине между ними звучала некая безмолвная связь, не требующая слов.
Когда Макс закончил есть, он откинулся на спинку стула и сказал тихо:
— Нам надо идти спать.
Диана на мгновение растерялась, не ожидая такой прямоты, но он вдруг улыбнулся и рассмеялся лёгким, почти детским смехом:
— Я, конечно, буду спать на диване. Не хочу мешать.
Диана робко подняла глаза, её голос стал мягче и чуть нерешительнее:
— Мы... будем спать вместе.
В комнате повисла лёгкая пауза, напряжённая, но в ней уже не было страха — была надежда и что-то тёплое, едва уловимое.
Она нежно посмотрела на него, улыбнулась и тихо сказала:
— Пошли.
Макс кивнул, ощущая тепло её улыбки, и они вместе направились к спальне, чувствуя, что между ними постепенно рушатся стены.
Они вошли в спальню, и Диана застыла, глядя на Макса невинным, чуть робким взглядом. Он заметил это и мягко улыбнулся.
— Между нами ничего не будет, — сказал он тихо, — нельзя спешить. Если я сейчас начну торопиться, то точно тебя спугну. Или, чего хуже, твой отец меня прикончит.
Диана чуть расслабилась, почувствовав в его словах заботу и разум. В комнате повисла лёгкая тишина — словно оба понимали, что сейчас важна не страсть, а доверие.
Она аккуратно перевязывала рану на боку Макса, сосредоточенно двигаясь, словно каждый её жест был частью хрупкого ритуала заботы. Макс лежал, едва шевелясь, и не отводил глаз от неё. Его взгляд был полон тихого восхищения — в её движениях он видел не только умение и решимость, но и редкую нежность, которую она скрывала за холодной маской.
Он не мог оторваться от того, как мягко она касалась его кожи, как губы слегка сжимали губку, как на мгновение её взгляд встречался с его, и в этих немых встречах рождалось нечто большее, чем просто помощь. В этот момент, среди боли и усталости, Макс впервые почувствовал, что рядом с ним — кто-то, кто действительно заботится.
Они легли рядом в кровать, и на мгновение время будто остановилось. В полумраке комнаты их взгляды встретились — без слов, без спешки. Макс медленно провёл пальцами по её волосам, нежно заправляя прядь за ухо. Его прикосновение было одновременно осторожным и полным тепла, словно он боялся нарушить эту хрупкую тишину между ними. Диана не отводила взгляда, и в этом молчании скрывалась вся глубина невыраженных слов и чувств.
Они не спешили, медленно погружаясь в эту тихую близость. Поцелуи сменяли друг друга — нежные, робкие, страстные — и в каждом был свой особенный заряд. Время словно растягивалось, а мир за стенами комнаты переставал существовать. Их губы встречались снова и снова, словно пытаясь сказать то, что словами выразить не могли. Но постепенно поцелуи становились всё мягче и спокойнее, руки расслаблялись, дыхание выравнивалось, и усталость наконец одолела их. Оба заснули, держась за руки, в объятиях, где было тихо и тепло.