7
Я и вправду хотел бы убить его. Да хоть прямо сейчас набросился бы на его шею и задушил, избил этой самой деревянной шваброй, стоящей на балконе, выбросил бы его из окна. Глубоко убеждённый в своей правоте насчёт провокаций брата, я пронаблюдал, как он садится на ещё мокрый диван. Что он вообще забыл в моей комнате?
— Такой противный, — протянул он.
Я игнорировал его, сидя за столом и читая какую-то книгу, которую нашёл на полке. Даже особо не вчитываясь, я ожидал, что же может выкинуть брат. Он поднялся с дивана и подошёл ко мне. Наклонился, и я почувствовал запах льда, каких-то духов и средства для вывода вшей. Его волосы легли мне на шею, щекотнули ухо. Вдруг он мягко схватил руками мои плечи и погладил. Не отрывая взгляда от страниц книги, которую я читал, он мерно проговорил:
— С таким упоением читаешь словарь.
Тишина давила.
— Глупенький.
Я напрягся. Брат хихикнул, отпустил меня и вышел из комнаты.
Пребывая в небольшом осадке и даже шоке от произошедшего, я перевернул книгу и взглянул на обложку. И вправду словарь. Русско-немецкий.
Мне нужно уйти отсюда. Просто куда-нибудь.
Приняв решение, я переоделся (с усилием борясь с отвращением к телу и синякам на животе и предплечьях), взял книжку и пошёл на улицу. Выйдя из подъезда, я выдохнул. Напряжение снял нежный и тёплый летний воздух. Направляясь к лавочке во дворе я продолжал думать. Меня изнасиловали. Изнасиловали. Словно проститутку, словно мусор общества. Какая же мерзость.
Присев и шикнув от боли, я открыл книгу. Ей оказался сборник рассказов Чехова. Читая, я не замечал ничего вокруг себя. Резвящиеся в песочнице дети казались словно фантомами, и стук лопаток по пластмассовым формочкам для песка не мешал своим цоканьем.
В меня прилетел бумажный самолётик. Проведя взглядом мальчика, забирающего его и убегающего к своим друзьям, я снова задумался, но совершенно без мыслей. Пялясь в один маленький камушек на тёмном речном песке под лавочкой, на котором валялась скорлупа от подсолнечных жареных семечек, я опустил книгу страницами вниз.
От просиживания в бессмысленной задумчивости меня отвлекли задорные крики детей. Я никогда не смогу вернуть ту беззаботность. Вчерашняя ночь будто вывела меня из зависимости от розовых очков, показав жестокость людей. Я не ребёнок больше, но и не взрослый. Я много чего не понимал. Мне не хотелось мыслить о том, что сделал отец. Мне не хотелось до панической атаки. Боль внизу, словно шрам, глубокий собачий укус, который никак не заживал, напоминал об ужасе, испытанном мной.
Вечерело. Я понял, что забыл ключи.