Умер покойник

Умер покойник в среду во вторник

Пришли хоронить — он из окошка глядит!

Смотреть на то, как мороз медленно растекается по стеклам старых окон и пускает свои витиеватые узоры это некая форма эскапизма. Поганая, пожалуй, привычка – избегать реальность. Даже если она травмирует, даже если возвращаться в нее хочется с каждым днем все меньше и меньше. Ведь с каждым новым "путешествием" грань между реальностью и вымыслом становится тоньше. Потеряться легко. Еще легче увидеть то, чего быть не может.

Сибирская зима хмурыми хлопьями засыпает дороги, покрывает крыши зданий толстым покрывалом и мешает водителям ехать без дворников, что неустанно елозят по лобовому стеклу и раздражают скрипом.

– Я щас эти усы твоей колымаге обломаю! – недовольно крикнул Юра, ерзая на заднем сидении. – И почему Надя едет на моем месте?

– Потому что... – Начал отвечать другу Максим, сдерживая усталый вздох.

– Потому что ты уже достал! – перекричала его Катя, махнувшая локтем аккурат Юре под ребра. Сидеть рядом с ним было невыносимо. Парень то и дело дергался, пинался и не затыкался. – Я выкину тебя на полной скорости из салона, если ты не прижмешь жопу! – рявкнула она, злобно тараща глаза.

Угроза эта, конечно, была весомой. Да и машина уже пересекла черту города, потому открыть нараспашку дверь Кате смог бы помешать только Юра и то безуспешно.

– Опять я виноват остался. – обиженно упали уголки мягких губ, скрестились на груди руки. И в отражении зеркала заднего вида Юрка напоминал Наде пацаненка, на которого накричали родители.

Следующие полчаса в машине царила тишина. Катя листала в телефоне книгу, Юра продолжал обижаться, а Максим с Надей смотрели на заснеженную дорогу и отсчитывали время до приезда. За окнами мелькали редкие деревянные домишки. Из их печных труб плотными кусочками серой ваты вылетал дым. В этих домах еще теплилась жизнь, там, сидя у печи, старики грели сухие руки, подкидывали поленья и слушали тихий треск. От мыслей о тепле стало зябко, обогреватель в машине работал скверно, может мороз на улице слишком лютовал, но Надя начала замерзать от кончиков пальцев в зимних сапогах до маленькой складки между бровей.

– Не трясись, Надюх, скоро приедем. – отозвался Максим на непрозвучавший вопрос, окидывая девушку секундным взглядом.

– А толку? Мы пока печь растопим, я околею. Или ты собрал по округе чертей и они нам устроят теплый прием?

Парень еле заметно улыбнулся одним уголком, на щетинистой щеке появилась характерная морщинка. Свободной рукой он почесал до странного нелепую бородку, которую отпускал только на углах челюсти и вздохнул.

– Будут тебе черти, если хочешь.

– Сидит уже один, щеки дует. – вклинилась Катя, метнув взгляд на Юру.

Металлические указатели то и дело подсказывали куда свернуть, сколько километров проехать до места назначения. Все хотели как можно скорее добраться до желанного дома и отдохнуть.

Навигатор начинал сбоить, перемещал их геолокацию все дальше и дальше, не говорил сколько метров остается ехать. А ехать осталось недолго, появилась первая и единственная развилка. Три пути, три деревни. И, хотелось бы, конечно, поехать в одну из тех, куда вела нормальная дорога, а не ухабистая куча снега, земли и камней. Но, увы и ах. Машина погрузилась в лес, на два рваных куска его делила слишком большая для тропинки и слишком маленькая для трассы дорога. Тут же скрылись остатки белоснежного зимнего солнца и салон погрузился во мрак. Деревья мелькали одно за другим, красовались шубками и плакались о сломанных ветках. Машина тряслась и Максим мог спокойно поставить этой дороге 4 балла по шкале Рихтера. К горлу, в котором и крошки с прошлой ночи не было, подкатывала тошнота. Как бы не вырвало прямо в салоне. Благо лес окончился, выпуская из цепких еловых лап. Появлялись один за другим старые дома: заброшенные, погорелые, а то и вовсе пустые участки земли.

– Вот это точно богом забытое место. С каждым годом все хуже и хуже. – отлучаясь от телефона на краткий миг прокомментировала Катя.

И она была права. Место вымирает, трухлеет и нагоняет не просто традиционную русскую тоску, а некое подобие страха, тихого такого, нашептывающего тебе в ночи новости о грядущей смерти. Надя сюда ехать наотрез отказывалась, буквально все отбивало желание: мороз, Январь, холодный дом, плохая связь – настоящее бинго для тревог. Но в последний момент Катя ее все же уговорила, плача о том, что не хочет оставаться одна с двумя парнями, которых наверняка захочет придушить посреди ночи.

Дорога к нужному дому была завалена снегом. Макс знатно выругался сквозь зубы и вылетел из машины. Попинал снег и пошел назад, к багажнику. Хлопнул им и открыл дверь у Юры.

– Солнце светит, а мы пашем. – Пропел Максим и протянул другу лопату.

– Надеюсь ты купил водки достаточно, чтобы и влить и обмазаться хватило после кардио на морозце.

В ответ утвердительно мотнули головой и парни устремились прокапывать путь, оставив девушек отсиживаться в машине. Правду говорят, приятно смотреть, как другие работают. Хотя в этой ситуации проблем Надя не видела, до дома метров пять, все соседние дворы засыпаны не меньше, значит никого тут нет, мешать некому. Оставить бы эту машину, где стоит, и зайти наконец внутрь. Парни видимо подумали о том же и оставили это бесполезное дело, закинули лопаты на место и взяли вместо них по два пакета в руки. Юра кивком через окно дал знак выходить.

Прихватив оставшуюся в машине мелочь, девушки встретились с колким морозцем. Он щипал щеки, нос, покусывал лоб и губы. Ледяной ветер обдувал со всех сторон, и не удивительно, это ведь не город с его высокими постройками. Здесь пустынно. Здесь у дикого северного ветра есть свобода и он волен делать, что пожелает. И ветер шептал в закрытые шапкой уши ведомую лишь ему песнь, но не зная его языка, Надя ощущала ее суть. То была тревога. Юра шел вразвалку, протаптывая остальным путь. Высокий сугроб расступался перед ним сыпучим градом, острый снег летел в лицо.

Старенький, но добротно сколоченный дом встретил потрескавшейся от времени и погоды зеленой краской. Наличники потеряли куски резных узоров и больше напоминали о тлене, чем о былой красоте. Покрытые наледью окна смотрели внимательно на гостей, ждали, когда же наконец их отогреют изнутри. Друзьям ничего так сильно не хотелось, как попасть туда и запереть перед глумливым носом зимы двери.

Но и здесь встретилась беда.

– Замок примерз. – Заключил Максим. Багровая от мороза рука прикрыла гудящий нос. Еще немного и парень сам примерзнет.

– Щас все будет! – деловито засунув руки в карманы просвистел Юра и достал зажигалку. Старая и обшарпанная "zippo" чиркнула огнивом и морозец резануло маленькое пламя. Оно плавилось под замком и терпеливо принимало на себя капли тающего льда.

Минута, другая – они тянулись с той же издевкой, что и вой зимы. Но лед сошел с замка и довольный своим делом Юра беспечно ухватился за него, тут же вскрикнув благим матом.

– Находчивый ты, но туповатый. – Тяжело вздохнула Катя, вкладывая парню в руку комок снега. – Макс, открой уже дверь. Иначе я залезу в дом через окно.

Недолго помедлив он выудил из кармана ключ, провернул его в замке и со звоном снял его, убирая в карман.

Внутри было ненамного теплее. Старая мебель, казалось, прогибалась под толстым слоем пыли, побелка на стенах и печи от влажности покрылась мелкими трещинами. За окнами рдел закат, говоря о уходящем дне, оставалось совсем мало времени на уборку. Света в доме не было, то ли провода перерезали, то ли промерзли настолько. Максим об этом позаботился заранее, купил большие фонари, свечи, а главное бензиновый генератор, который общим собранием решили установить завтра. Воды не было по схожей с электричеством причине – заледенели трубы. Подушки, одеяла, постельное белье и даже полотенца – все взяли с собой из дома. Спать на холодном и отсыревшем хотелось меньше всего. О бане можно было в этот вечер не мечтать, там ни воды, ни света. Завтра они все сделают, а пока обойдутся тем, что есть.

– Чтоб я еще раз согласилась с вами ехать, черти. – Надю переполняла злость. Комфорт это первое, о чем она думала, и последнее, чем была готова жертвовать. Но отказываться было уже поздно, домой везти некому, а отдохнуть хотелось до ужаса.

Первым за дело принялся Максим и ушел колоть дрова на растопку печи. Им руководило не столько желание согреться, сколько страх за свою целостность, ведь замерзшие девушки не раз пригрозили ему расправой. Надя с Катей приводили в порядок дом: убирали паутину, столетний слой пыли и грязи, выбивали мебель и перемывали в разогретой на чуть теплой печи воде посуду. Юра разбирал пакеты и подготавливал все к ужину. Ближе к вечеру, когда солнце укатило за горизонт и уступило место ночи, Макс потрепал кучерявые волосы, взлохматив их еще больше, и окинул придирчивым взглядом проделанную работу.

– Ну, через часок уже жарко будет, даже раздеться можно.

– До гола. – шепнул Юра другу на ухо, но так, что услышали это все.

– Ты если так хочешь без трусов походить, то милости просим. – Надя оперлась о плечо друга и подергала резинку его спортивок, в шутку проверяя, не подготовился ли он к представлению. – Нас ты удивишь только если сохранишь одежду на себе.

– На такое не способен, каюсь. Грех такое тело прятать. – Пожал плечами Юра, криво улыбаясь. Девушки согласно кивнули в ответ. Уж в чем, но в этом он был прав. Крепкий, спортивный, способный взять в каждую руку по подруге и закинуть на плечо. Мышцы команды, короче говоря.

Тяжелая обстановка постепенно рассеивалась. Вместе с ней исчезали с тел лишние слои одежды. В доме запахло уютом.

– Придется печь днями напролет топить, чтобы тут все более менее просохло. – Сказала Катя, устраиваясь на кресле в общей комнате.

– Главное заслонку не закрывать.

– Да-а. – протянул Максим, выжидая заветного свиста чайника на печи.

На четыре абсолютно разные кружки был разлит кипяток, в каждую бросили один или два пакетика самого простого черного чая, засыпали несколько ложек сахара, хоть и не все такой любили пить. Юра приготовил кучу бутербродов, попробовал пожарить на печи картошку, но не вышло и все пригорело. Печь плохая, утверждал тот, греет слишком сильно. В общем, с горем пополам, но ужин у ребят состоялся. Трапезничать на маленькой кухоньке было неудобно, там еле помещалось два человека. Все разместились в большой комнате, устраиваясь на промерзших креслах и кроватях.

Катя мокала баранку в чай и отсчитывала секунды до необходимого намокания, как вдруг дернулась, что-то вспомнив.

– Максон, тут же люди живые есть? – Парень подавился от вопроса булкой и неуверенно кивнул. – Ни одного окна горящего, а уже ночь считай. Хотя может все деревенские жаворонки, что с них взять. Я кстати видела детей каких-то и мужика, мельком. Пока мимо леса проезжали, они в лесу скакали.

Надя ощутила, как по позвоночнику колко, пробегая по каждому диску, прыгал холодок. Юра же посмотрел на подругу с издевкой.

– Да ты, старая, в шары долбишься – не иначе.

– Я тебе врежу сейчас, горилла немытая. – Шикнула девушка, замахиваясь недоеденной баранкой.

– Да мало ли кто там бродит. Бояться точно нечего, вам особенно, мы же с вами. – Примирительно выставив руки перед всеми сказал Максим. – Уж от пары стариков и детей отобьемся.

– Вот уж геройство, и правда. – Хмыкнула Надя, смотря в зияющую дыру окна. Неуютно, все видно. Они как звери в клетке, на которых можно подивиться. А окон было много, больших, поглощающих слабый свет фонарей и свечей, который мрачными всполохами плясал на лицах друзей, придавая им нечеловеческие черты. – Давайте завесим окна. – голос дрогнул, когда по ту сторону уловили ее глаза мелькающий голубой огонек из ниоткуда.

– Боишься, что подглядывать за нами будут? – Вскинул удивленно брови Максим, держа на груди руки. – Да тут на пять домов в округе мы одни.

– Я не шучу, – огрызнулась Надя. – Мне некомфортно, тревожно, стремно. Еще надо синонимы подбирать?

В этом чувстве с ней могла согласиться Катя. Не просто в этих черных глазах дома дело. Плевать, если лучи рассветного солнца ударят прямиком в глаз или в окно ударится глупая птица. Страшно проснуться посреди ночи и увидеть чью-то рожу, и в лучшем раскладе это будет человек. Или ощутить на себе взгляд чужих глаз и побояться открыть собственные.

– Завесим, Надюх. – на плечи упали крепкие ладони и чуть их сжали, успокаивая. Юра закатал рукава и принялся искать в старых шкафах тряпки, напоминающие шторы.

Неприятное чувство не отступало, оно скреблось в глотке тонким коготком, щекотало под легкими и резало затылок.

На кухоньке горела тусклым желтым светом одинокая лампочка. И узкий кусочек освещенного мира отражался в старом окне, а за ним ночь. Густая, непроглядная. Такая, в которой ни зги не видно. Надя мелкими глотками пила слишком сладкий чай, грела руки о раскаленную от кипятка кружку и смотрела сквозь себя. На глазу появилось бельмо, будто она дернулась и уловила это. Тогда глаза ушли от черной ночи к самой себе. Отражение двоилось, расплывалось, как во время скашивания глаз. Девушка стала выше, шире в плечах, исчезли длинные волосы, и лицо приобрело знакомые черты. Искаженные, но до боли знакомые.

Как выпала из рук кружка, как разлетелась на осколки и ошпарила ноги кипятком – она не помнит, все в тумане. Надя не слышала, когда друзья звали ее. Не чувствовала, когда одергивали рукава кофты, оттаскивали от осколков. Не двинулась, когда Максим рывком поднял ее на руки и понес в общую комнату.

Надя не сводила глаз с окна. Тот, чей образ до сих пор проскальзывает в общих воспоминаниях, стоял по ту сторону. Один. На улице. Мертвый.