Ledas ištirpo (Лед растаял)

Витас шел с пары домой, удивляясь как быстро пролетело лето. Он шел из Антакальнисской поликлиники, где еще два дня назад был практикантом, а теперь пришел туда студентом пятого курса, группы номер 1. Первым предметом это семестра была госпитальная терапия, и проходя по больничным коридорам, Витас с тоской смотрел на двери хирургического отделения. Наверняка, там сейчас доктор Рамунас и анестезиолог Игнатьев готовят очередного пациента к операции.

Витас попал в это отделение благодаря «связям», но работал всегда добросовестно. Стеше никогда не нравилась хирургия, и она отходила на практику в отделение своего отца ровно столько, сколько необходимо, а вот Витаса тянуло в хирургию, «pjaustyti žmones» («резать людей») – как он сам говорил, и Роман Петрович был только рад помочь ему устроиться на практику. На первом курсе это была санитарская практика, на втором курсе уже медсестринская, а на третьем курсе Роман Петрович впервые взял Витаса в операционную не только чтобы стоять и смотреть, а даже подавать инструменты. Витас тогда весь вечер повторял названия хирургических инструментов по авторам, потому что страшно было опозориться во-первых перед хирургом-наставником, а во-вторых перед папой Стеши! На утро он еще помнил эти названия, а вот в операционной, конечно же, все забыл – как будто бы после обработки рук, смыло не только всех бактерий, но и всю память. Витас побелел от страха, когда понял, что не может вспомнить название зажима который держит в руках. Дрожащими ладонями он передал его Роману Петровичу, и в ожидании худшего обреченно спросил: 

– А как называется этот зажим?..

К удивлению Витаса, Роман Петрович не насупил брови и даже не стал шутить, а озадаченно покрутил пинцет в руках и переспросил:

– Этот?

Витас кивнул.

– Мм... – промычал хирург, и Витас увидел по изменению черт его лица, как под маской губы Романа Петровича вытянулись в тонкую ниточку, и почти полностью спрятались в усах. Витас давно понял, что он так делает в моменты волнения или напряжения. Витас уже успел пожалеть о своем любопытстве.

– Изогнутый, наверное? – спросил Роман Петрович сам себя.

– Нет, я имею в виду по автору, – уточнил Витас.

Губы хирурга вытянулись еще сильнее.

– Да я сам не помню, – честно признался Роман Петрович, – может быть Пеана? Вроде бы не Келли. У Келли, кажется, на концах есть отверстия, а тут нет. Надо проверить, я точно не помню.

– Пеана, Пеана, – закивала медсестра.

Роман Петрович перестал сжимать губы и невидимо улыбнулся.

– Спасибо! Видишь, какая у нас умная медсестра, – сказал он, обращаясь к Витасу, – спрашивай у нее, она знает! Я тоже знаю!.. но забываю иногда.

Роман Петрович засмеялся.

Витас хорошо запомнил тот разговор. Он часто мысленно благодарил судьбу за то, что та послала ему такого наставника – доброго, отзывчивого, профессионального и очень грамотного. Роман Петрович не боялся признаться, что он что-то забыл или упустил из виду. Но он очень редко что-то забывал. Он был требователен к себе, к коллегам, к Витасу. К последнему и как к студенту, и как к парню его дочери. Но Роман Петрович никогда не требовал невозможного и всегда поддерживал как мог. Для Витаса он во многом был как отец, ведь своего он видел довольно редко, да и Роман Петрович относился к нему, как к сыну. Когда он убедился, что их отношения со Стешей — это не детская игра, он стал смотреть на Витаса как на мужчину. Пускай пока еще очень юного.

Родители Витаса были оба инженерами, и работали тоже вместе. Их часто отправляли в командировки на другой край света. Витас привык, что с десяти лет, родители начали часто уезжать. Иногда на месяц-два, а иногда и на полгода. Иногда ему казалось, что он перестает скучать за ними, но тогда командировка заканчивалась, мама с папой приезжали домой, и Витас не мог понять, как он жил без них. Правда потом наступала другая командировка, и Витас со своим дедушкой провожали родителей на Вильнюсском вокзале. Синие вагоны поезда укатывали вдаль, и, глядя им вслед, Витас представлял, как поезд растворяется в бесконечных дорогах Сибири. Витас никогда не запоминал названий забытых богом захолустных сел, о которых ему говорил отец. Это почти всегда были секретные объекты, и на приходящих от родителей письмах почти никогда не было обратных адресов.

Тем летом они снова уехали в какой-то поселок в северном Казахстане с непроизносимым названием. Папа сказал, что они будут обслуживать систему раннего предупреждения про ракетные атаки, которыми было утыкано все пограничье Союза. Страна разваливалась прямо на глазах, а где-то далеко, в синей тайге гигантские антенны РЛС продолжали смотреть в небо и ночью и днем, ища невидимыми лучами подлетающие ракеты, которые никто не собирался запускать. Витас представлял, что в этих местах вечно идет дождь, вечно сыро и неуютно. Впрочем, весьма вероятно, что так оно и было.

Возвращаясь домой, Витас решил зайти в парк на Антакальнисском кладбище. Там всегда были убранные дорожки, много деревьев и тишина, изредка прерываемая митингами у памятника советским солдатам. Сегодня там не было никого, кроме старика в черном пиджаке и бежевой рубашке, который сидел на лавке и крутил в руках радиоприемник. Проходя мимо, Витас увидел у него на пиджаке несколько орденов и медалей. Он обратил на них внимание, потому что они висели неправильно (По советским правилам ношения наград, ордена вешают справа, а медали слева. Орден считается более дорогой наградой чем медаль.). Орден «Отечественной войны» висел вместе с другими медалями на левой стороне, а на правой красовалась совсем невзрачная серебряная медалька.

Витас быстро оторвал взгляд от ветерана, прошел еще несколько метров по парку и сел на другой лавочке, поставив свой портфель рядом. День был теплым, легкий ветер качал кроны деревьев. Шелест листьев перемешивался в воздухе с пением птиц и скрипом радиоприемника, который незнакомец на лавочке крутил в руках. Витас с удовольствием вытянул ноги и откинулся на спину. Сегодня он позволит себе посидеть здесь минут десять. Солнце светило прямо в лицо, и Витас наслаждался его теплом. Бабье лето в Литве всегда наступает неожиданно после хорошего сентябрьского дождя и проходит так же быстро, не дав никому в полной мере насладиться теплом. «Надо будет на неделе побежать на озеро» – подумал Витас. Он любил проводить там часы. Ему казалось, что возле воды и природы, время как будто замедляется, и дает возможность увидеть жизнь сквозь вогнутую лупу – издалека посмотреть на события, которые сегодня кажутся значимыми и важными. Глядя на свои нынешние проблемы глазами будущего, Витас понимал: через год-два он даже не вспомнит о них. «А значит, – думал он, – и сейчас переживать о них нет необходимости».

Эта логика сильно упрощала жизнь. Но у озера был еще один потаенный смысл, который тянул туда Витаса – там ничего не менялось. Там была та же вода, те же деревья, тот же пляж. Места, где ничего не меняется особенно ценны тем, что, приходя в такие места снова и снова – человек осознает, как изменился он сам. У Витаса было совсем немного таких мест. До недавнего времени таким местом был и этот парк. Витас приходил сюда, когда приезжал в Вильнюс ребенком, когда поступил на первый курс, когда готовился к экзамену по анатомии, когда впервые пригласил Стешу в кино. Парк никогда не менялся, но менялся сам Витас. В последние месяцы парк тоже изменился и перестал быть для Витаса местом саморефлексии. Теперь мысленно Витас разделял время на период, когда в парке было все по-старому, и нынешний – когда монумент советским солдатам был окрашен в цвета литовского флага. Тут проходили частые демонстрации, на памятнике постоянно что-то писали, потом его отмывали, а потом писали снова. Сейчас каменные мундиры советских солдат пересекали красная, зеленая и желтая линии. Витас знал, что памятник уже никогда не будет прежним. Возможно, его вообще скоро снесут. Витасу было жаль не столько памятник, сколько место своих детских воспоминаний, которое навсегда оставалось в прошлом.

Вдруг в парке раздался знакомый голос: 

– Šiandien, rugpjūčio trisdešimt pirmąją, Seime buvo priimtas sprendimas dėl nacionalinės valiutos įvedimo plano... (Сегодня, тридцать первого августа, Сейм принял решение о плане введения национальной валюты.)

Витас открыл глаза. Голос звучал из радио. Этот голос хорошо знали все литовцы, и он не раз звучал в этом парке.

– Lietuvos Respublika eina savo keliu. Nepriklausomybė – ne dovana, o teisė, už kurią tenka kovoti kiekvieną dieną, – продолжил голос. (Литовская Республика идёт своим путём. Независимость — это не подарок, а право, за которое приходится бороться каждый день.)

«Старая запись...» – подумал Витас, ища источник звука глазами, которым оказался тот радиоприемник на руках незнакомца в пиджаке с орденами. Витас удивился, что ветеран слушает Литовское радио и не переключает. Вначале он подумал, что тот, вероятно, включил его случайно, но ветеран наклонился к приемнику и не спешил его переключать. «Странно, где он нашел старую запись?» – спросил себя Витас.

– Ateinantį sekmadienį vyks Sąjūdžio mitingas prie Lukiškių aikštės. Pradžia – tryliktą valandą. Kviečiami visi palaikantys Lietuvos laisvę ir norintys gyventi be Maskvos įsakymų. (В это воскресенье состоится митинг Саюдиса на Лукишской площади. Начало — в 13:00. Приглашаются все, кто поддерживает свободу Литвы и хочет жить без приказов из Москвы.)

«Он наверное думает, что слушает вражескую пропаганду... – подумал Витас с отвращением, – воображает какой он умный, что анализирует мнение всех сторон!» Но ветеран слушал радио очень внимательно и совсем не кривился. Витасу даже показалось, что он мог его уже где-то видеть. Может быть даже на митинге, о котором сказал диктор. Но проверить это было сложно – в тот день на Лукишской площади собралось много людей. А может и где-то еще. В конце концов, Вильнюс совсем маленький город, хотя и с населением в пол миллиона человек.

Витас встал со скамейки и собрался идти домой, но что-то его заставило остановиться возле ветерана, который по-прежнему внимательно слушал свой приемник.

– Ar galiu paklausti? (Могу спросить?) – Витас специально спросил его на литовском. Ветеран выключил радиоприемник и поднял глаза на Витаса.

– Žinoma, (Конечно) – ответил старик мягким сиплым голосом.

– Jūs – lietuvis? (Вы литовец?)

– Taip, (Да) – кивнул ветеран.

– Kodėl nešiojate šiuos apdovanojimus? Juk dabar jų Vilniuje nelabai mėgsta. (Почему Вы носите эти награды? Их же теперь явно не любят в Вильнюсе.)

Сказав это, Витас невидимо для собеседника прикусил язык. Ему показалось, что он сейчас обидел деда, и явно вообще не стоило начинать этот разговор. Но, к его удивлению, ветеран просто пожал плечами и спокойно ответил:

– Taip, žinau. Šie – mannieko nereiškia. (Да, я знаю. Вот эти для меня ничего не значат,) – старик указал пальцем на орден и позолоченные медальки, что висели на левой стороне его пиджака, – Tai tik atminimo blizgučiai, kuriuos mumsdalindavo kas penkerius metus. Betšis medalis man labai svarbus, (то памятные побрякушки, которые нам выдавали каждые пять лет. А эта медаль для меня очень важна.) – он осторожно прикоснулся ладонью к медали на правой стороне пиджака. ТеперьВитас смог разглядеть в ней серебряную медаль «За Отвагу», висящую на затертойпетличке, – aš jį gavau už Vilniaus išvadavimą 1944-aisiais. Taip,jį man įteikė bolševikai. Bet aš kovojau ne už bolševikus – aš kovojau užLietuvą. Manau, turiu teisę jį nešioti. (Ее я получил за освобождение Вильнюса в 1944. Да, мне ее дали большевики. Но я сражался не за большевиков, я сражался за Литву. Думаю, я имею право ее носить.)

– Aš nė kiek neabejoju, kad Jūs turite teisę jį nešioti, (Я не сомневаюсь в том, что Вы имеете право ее носить.) – честно ответил Витас.

– Mes kažkur jau esame susitikę, jaunuoli? (Мы ведь где-то виделись с Вами, молодой человек?) – вдруг спросил ветеран.

Витас посмотрел на него внимательнее. На секунду он даже подумал, что незнакомец читает его мысли.

– Man irgi taip pasirodė, bet neprisimenu nei kur, nei kada, (Мне тоже так показалось, но я не помню где и когда.) – ответил Витас.

– Aš buvau operacijoje Antakalnyje vasarą, man šalinio tulžies pūslę. Birželį. (Я был летом на операции в Антакальнисе, мне удаляли желчный пузырь. В июне.)

В голове Витаса проскочили сцены с его летней практики. Конечно, «удаленный желчный» ничего не уточнял, ведь за лето их в Антакальнисской поликлинике были сотни, но теперь лицо ветерана казалось Витасу более знакомым. Он по-прежнему не мог вспомнить этого пациента, но теперь в его голове поселилась мысль, что он точно видел этого мужчину, и, может быть, даже в восьмой палате.

– Taip, aš tada ten buvau. Atleiskite, neprisimenu Jūsų vardo. (Да, я был там. Простите, я не помню Вашего имени.)

– Aš taip pat Jūsų. Ar buvote mitinge sekmadienį? (Я Вашего тоже. Вы были на митинге в воскресенье?)

Витасу снова показалось, что старик читает его мысли. От неожиданности он даже немного прищурился, но Витас уже давно этого не стеснялся:

– Taip. O Jūs? (Да, а Вы?)

– Norėjau eiti, bet ryte pakilo spaudimas – nebegalėjau, (Я хотел пойти, но у меня утром поднялось давление, и я не с мог.) – вздохнул ветеран.

– Vadinasi, Jūs vis tiek už mus? Nepaisant to, kad nešiojate jų apdovanojimus? (Значит, Вы все-таки за нас? Несмотря на то, что носите их награды?) – Витас наконец-то почувствовал себя свободнее, задавая вопрос. Он теперь не сомневался, что перед ним единомышленник, пускай и одетый иначе.

– Su malonumu čia pasikabinsiu apdovanojimą nuo Lietuvos Respublikos, (Я с удовольствием повешу здесь награду от Литовской Республики.) – ветеран указал на место рядом со своей медалью «За Отвагу».

– Su malonumu Jus su tuo pasveikinsiu. Geros dienos. Manau, dar susitiksime, (Я с удовольствием поздравлю Вас с этим. Хорошего дня, думаю, мы еще увидимся.) – Витас коротко кивнул.

– Viso gero. (Всего хорошего.)

Витасуже подходил к перекрестку, от которого вверх шла улица Olandu с его общежитием, когда его взгляд поймал в потокелюдей знакомую фигуру. 

– Ильзе! – позвал он.

Девушка обернулась. Она была явно взволнована, но, увидев, кто ее зовет, постаралась спрятать волнение.

– Привет! – поздоровался Витас, подойдя поближе.

– Эм, привет, Витаутас, не думала, что встречу тебя... – немного смущенно ответила Ильзе. – Ты идешь из больницы?

– Да, – кивнул Витас, – а ты куда идешь с полным рюкзаком?

Он вдруг заметил, что рюкзак у нее за спиной раздут, как будто в него накачали воздуха.

– Да, эм... ничего, просто иду к подруге в гости.

Она показалось Витасу довольно смущенной, и он не понимал почему. Хотя, наверное, Ильзе всегда была такой – немного неуверенной и замкнутой.

– Ну ладно... – протянул Витас, – ты придешь сегодня к нам на ужин?

– На ужин... ну... нет, наверное... наверное не приду, – Ильзе опустила взгляд на свои ботинки, – да, я просто иду к подруге и останусь у нее на ночевку, да... извини, меня не будет сегодня.

Она неловко переминалась с ноги на ногу. Витас был немного удивлен, но просто пожал плечами.

– Na, gerai, (ну хорошо) – сказал он, – могу тебе помочь донести рюкзак, где подруга живет?

– Подруга... э...

– Или ты на автобусе?

– Да, да! Я на автобусе, – быстро проговорила Ильзе, – спасибо, Витаутас, я сама донесу его до остановки.

– Ладно, – Витас опять пожал плечами, – увидимся.

– Viso, (пока) – ответила она.

Витас повернул на улицу Olandu. На перекрестке гудели и сигналили машины. На секунду он остановился и посмотрел назад. Ильзе быстрым шагом шла по пешеходному переходу, потом повернула на тротуар и, не оборачиваясь, быстро прошла мимо автобусной остановки.

Дома все было, как всегда. Стась лежал на своей кровати, читая учебник по ортопедической стоматологии.

– Labas, – бросил ему Витас.

– Привет, – Стась на секунду оторвал взгляд от книги, чтобы поздороваться.

–Обедал?

– Конечно! – похвастался Стась, расплываясь в улыбке.

– Меня не подождал, – скривился Витас.

– Да иди ты, я был голоден как волк!

– Ты всегда голоден как волк, – передразнил он Стася, – как вообще твоя семья тебя кормит? Ты столько ешь!

Стась отложил книгу и, с трудом сдерживая улыбку, насупил брови.

– Чего ты придолбался? Твои котлеты в холодильнике, я их не трогал. Почти...

– Почти?

– Ну, одну съел, уж слишком вкусно выглядела, – Стась показательно отвернулся.

– Ну ты и крыса! – хмыкнул Витас.

– Я тебе оставил одну свою сосиску, так что не ной!

– Отличная киевская котлета вместо твоей дешманской сосиски, которую не станет есть даже кот! – возмутился Витас.

– Не такая уж она и дешевая! Видел сколько оно теперь стоит?! – Стась многозначительно поднял палец, – ладно, наглая твоя морда, можешь взять мою картошку, из дома передали, домашняя!.. но только одну! Не настолько у тебя вкусная котлета была.

– Я весь день думал про эту котлету! А ты, белорусский засранец, думаешь что угодно можно купить за картошку?!

– Ладно, возьми две. Ишь, какой обидчивый!

Витас засмеялся. Его всегда здорово забавило такое общение со Стасем – на грани оскорбления, а то и просто состоящее из таковых, что могли позволить себе только лучшие друзья. Витас вытащил из портфеля и повесил на стул свой белый халат.

– Да, я еще не голодный, – сказал он, – сейчас почитаю "госпитальную пневмонию" на завтра и пошли в качалку.

– Угу, – кивнул Стась.

Витас достал из портфеля учебник. Материала было много – страниц на сорок. С каждым годом материала становилось больше, но учиться становилось легче. На первом курсе сорок страниц означали сорок страниц новой информации, на пятом курсе сорок страниц – это сорок страниц в целом знакомой и интуитивно ожидаемой информации, где требовалось запомнить детали и обновить в памяти общее представление о предмете. Учеба не становилась проще, но студенты становились умнее, а это и требовалось. Все равно на интернатуре каждый из них будет повторно учить то, что связано с их дисциплиной.

Тут за стеной раздался звук. Краем глаза Витас увидел, что Стась моментально оторвался от книги и перевел взгляд на стену. Он сопроводил взглядом шорох за стеной, а когда до него донесся звук открывающейся двери, встал с кровати и пошел к выходу. Пройдя несколько шагов, Стась замер перед дверной ручкой в ожидании.

– Я уже успел соскучиться за ней, – сказал он Витасу шепотом.

Витас озадаченно смотрел на Стася, у которого в глазах заиграл невидимый огонек ожидания. Но дверь в соседнюю комнату закрылась, шаги в коридоре прошли мимо и направились к лестничной площадке, а в комнату так никто и не постучал. Стась задумчиво посмотрел на дверь, словно ожидая от нее объяснений такому неправильному поведению шагов, а потом нажал на ручку и выглянул наружу. В коридоре никого не было.

– Наверное, это ее соседка куда-то пошла, – растерянно пробормотал Стась.

В соседней комнате жила Ильзе со своей подружкой, и первая часто приходила к Стасю в гости просто так или на ужин. Стась, который обычно плохо слышал преподавателя на лекции, имел поразительно острый слух на все, что происходит за стеной, и когда Ильзе вставала с кровати чтобы зайти к ним, Стась, обычно, был уже на ногах и ждал ее у входа. Витас замечал, как в такие моменты на лице не очень улыбчивого Стася проскальзывал огонек симпатии, делая его мягче и милее. В этот раз Витас с грустью заметил, как этот огонек угасает в глазах Стася, возвращая ему строгое сдержанное выражение лица.

– Ильзе ушла к подруге, разве она тебе не говорила? – спросил Витас.

– Нет, – смущенно ответил Стась, – а когда она тебе сказала?

– Я ее встретил на перекрестке полчаса назад, ты не слышал как она уходила?

– Нет, если честно, я после обеда лег подремать на полчаса, наверное тогда она ушла и решила меня не будить.

Витас удивленно приподнял бровь.

– А она знала что ты спишь?

– Ну... я не говорил ей... может, просто подумала, что у нас тихо и не стала заходить. А она не сказала к кому она идет?

Витас поймал себя на мысли, что его пугает эта детская наивность друга.

– Нет, Стась, она мне не сказал к кому идет, я думал она скажет тебе.

– Мм... ладно, – он почесал затылок, – наверное... наверное пошла к Юле, ну да, к кому еще она могла пойти? Ну... – Стась сел на кровать и взял в руки учебник. Витас видел, как Стась пытается спрятать разочарование, но у него плохо получалось. Он продолжил бормотать что-то себе под нос, пытаясь убедить самого себя, – ну... да, она могла бы сказать, ну... может она пошла сразу после учебы и не заходила в домой. Ладно, вечером спрошу...

Витас молча смотрел на друга, делая вид, что смотрит просто в стену. «Может, она и не хотел говорить куда она идет, и вообще не рассчитывала меня встретить, поэтому была так растеряна» – подумал Витас. Он тряхнул головой и повернулся к столу, где лежал открытый учебник. «Диагностика» – говорил следующий раздел, который ему предстояло прочитать. Нет, Витасу совсем не хотелось накручивать себя из-за переживаний друга. По крайней мере завтра вечером они договорились со Стешей пойти в кино. Иногда, когда тебе хорошо, хочется не замечать проблем, и у оптимиста Витаса это всегда получалось. Ведь еще позавчера Стась подарил Ильзе альбом, который делал все лето, да и общались они вполне нормально.

Возможно, Стасю было легче в этом плане. Он совсем не накручивался, просто через минуту он переключился на свой учебник и мысленно передвинул встречу с Ильзе на вечер. На ужин-то она точно должна прийти – там и обсудят все. В конце концов, зачем переживать из-за проблемы, о которой через год-два даже не вспомнишь?